20
Керосиновая лампа горела слабо, излучая скупой свет. Роза Зухер выглядела абсолютно спокойной: она лежала на тахте, словно мертвец в гробу. Либерман сидел у изголовья так, что Роза его не видела, при этом сам он внимательно за ней наблюдал.
— Я хочу, чтобы вы смотрели в какую-нибудь точку наверху, например на ту вышивку на шторе у самого карниза.
Роза послушно откинула голову назад, чтобы видеть верх занавески.
— Смотрите на нее, — продолжал Либерман, — и представляйте, что ваши глаза устали, а веки отяжелели.
Райнхард с удивлением увидел, что так и произошло. Роза Зухер начала моргать чаще, потом ее веки задрожали, будто она боролась со сном. Голос Либермана перешел в другую тональность, теперь он звучал монотонно и внушительно:
— Ваши руки тяжелеют. Ноги тоже тяжелеют. Они расслабленные и тяжелые. — Рука Розы Зухер соскользнула с бедра и с глухим стуком упала на тахту. — Дыхание становится легче. С каждым выдохом вы расслабляетесь все больше…
Из печи послышалось шипение догорающих поленьев, запахло дымом.
— Ваши веки все тяжелее и тяжелее, — шептал Либерман, — вы погружаетесь в глубокий расслабляющий сон.
Услышав треск дров, Райнхард вздрогнул. Мышцы его шеи расслабились, так что голова покачивалась из стороны в сторону. Он с тревогой заметил, что его дыхание стало неровным, как при погружении в сон или в забытьи. Райнхард принялся кусать нижнюю губу, пока боль не развеяла туман в голове, а потом тайком стал щипать себя, чтобы не заснуть.
— Когда я досчитаю до трех, — продолжал Либерман так же монотонно, — глаза закроются, и вы погрузитесь в глубокий спокойный сон. Но этот сон будет отличаться от обычного сна, к которому вы привыкли. В этом состоянии вы будете продолжать слышать мой голос и сможете отвечать на вопросы. Раз. Два… — Веки Розы начали опускаться, продолжая трепетать, словно беспокойные крылья бабочки. На счет «три» она заснула, также быстро и внезапно, как падает нож гильотины: глаза девушки закрылись, и через мгновение на лице отразилось ангельское спокойствие.
Либерман поднял голову и улыбнулся Райнхарду, довольный тем, что все идет по плану. Потом он стал задавать Розе вопросы о ее работе у фройляйн Лёвенштайн. Молодая женщина отвечала четко, хотя ее голос звучал безжизненно, словно она находилась под влиянием сильнодействующего снотворного. Вскоре Райнхард начал испытывать раздражение, потому что Либерман переходил от одного несущественного вопроса к другому: цветы в вазах, стирка, уборка, полировка мебели и тому подобное. Когда Либерман погрузился в длительное обсуждение списка покупок и еды, терпение инспектора готово было лопнуть.
— Итак, вы купили меньше кофе?
— Да, в феврале.
— И меньше яиц?
— Хозяйке разонравились яйца.
— А лапша стала чаще появляться в списке продуктов?
— Фройляйн попросила меня приготовить лапшу с ветчиной.
— На завтрак?
— Да, господин доктор.
— Сколько раз это повторилось?
— Пять.
— Вас это удивило?
— Да. Хозяйка очень редко завтракала.
— Скажите, фройляйн Лёвенштайн просила вас купить мятный чай?
— Да, в магазине на Картнер-штрассе.
— Это было недавно?
— В феврале.
— А раньше она когда-нибудь просила вас покупать мятный чай?
Так и продолжалась эта странная беседа, переходя с одной пустяковой темы на другую. Наконец Либерман закончил свой пристрастный допрос о домашних делах Шарлотты Лёвенштайн и перешел к Отто Брауну. Райнхард вздохнул с облегчением, чем привлек внимание Либермана. Райнхард покачал головой, как будто говоря: «Все в порядке», и Либерман продолжил:
— Как часто герр Браун приходил к вашей хозяйке?
— Очень часто.
— Каждый день?
— Нет, не каждый день.
— Два или три раза в неделю?
— Да, около того. Но не всегда. Иногда он не приходил неделями.
— Почему? Как вы думаете, он куда-то уезжал?
— Нет, потому что он всегда посещал собрания у фройляйн Левенштайн.
— Где ваша хозяйка принимала господина Брауна?
— В гостиной.
— А где были вы, когда они оставались вдвоем?
— Иногда на кухне… иногда в будуаре… а иногда… — Роза нахмурила лоб.
— Что «иногда»?
— Иногда фройляйн Лёвенштайн просила меня уйти из квартиры… на несколько часов.
— Она хотела остаться наедине с господином Брауном?
— Я не знаю.
— Похоже, что так, как вы думаете?
— Я не знаю.
Райнхарда тронула ее верность хозяйке. Даже под гипнозом она старалась защитить ее честь.
— Слушайте меня внимательно, Роза, — продолжал Либерман. — Вы должны честно отвечать на мои вопросы. Повторяю: как вы думаете, ваша хозяйка хотела остаться наедине с господином Брауном?
Уголок рта девушки дернулся.
— Вы должны ответить, — настаивал Либерман.
— Да, — с тяжелым вздохом ответила Роза. — Да, я так думаю.
Либерман бросил быстрый взгляд на Райнхарда и продолжил:
— Герр Браун и фройляйн Лёвенштайн когда-нибудь ссорились?
— Иногда… иногда я слышала их голоса. Когда находилась на кухне. Кажется, они ругались…
— Что они говорили?
— Не помню.
Либерман наклонился вперед.
— Роза, представьте себе, что вы на кухне в квартире фройляйн Лёвенштайн. Постарайтесь мысленно увидеть это. Пол, шкафы с посудой, раковина… Занавески на окне. Вы можете это представить?
— Да.
— Картинка у вас в голове такая ясная и четкая, как будто это происходит на самом деле. Вы чувствуете, что снова находитесь на этой кухне. Скажите, вы сидите? Или стоите?
— Сижу. Сижу за столом.
— Что вы делаете?
— Точу ножи.
— А теперь слушайте. Слушайте внимательно… Вы слышите голоса. Это фройляйн Лёвенштайн и герр Браун. Они в гостиной и до вас доносятся голоса. Кажется, они недовольны…
— Да, недовольны и…
— И что?
— Рассержены.
— Слушайте внимательно. Что они говорят?
— Мне плохо слышно. Они слишком далеко.
— Постарайтесь, Роза. Слушайте эти голоса. Что они говорят?
— Это меня не касается. Это не мое дело.
— Но вы все равно слышите. Они кричат друг на друга. Что они говорят, Роза?
— Мне не слышно. Они очень далеко…
Либерман наклонился и взялся руками за голову девушки. Легонько нажимая кончиками пальцев на ее виски, он продолжал ровным настойчивым голосом:
— Слушайте, Роза. Слушайте их голоса. Чем сильнее давит на виски, тем громче становятся их голоса. Слушайте их… Вы сидите за столом, точите ножи… а в гостиной фройляйн Лёвенштайн и герр Браун кричат друг на друга. Что они кричат, Роза? Что?
Внезапно Роза задышала чаще.
— Убирайся… — Ее голос совершенно изменился. Безжизненные интонации транса сменились зловещим театральным шепотом: — Убирайся отсюда… ты… ты… мне противен… Мне нужны еще деньги… Убирайся, или я…
Голос Розы сорвался на рычание — странный, приглушенный звук, поднимающийся из глубины горла. Скоро среди беспорядочного бормотания можно было различить еще кое-что:
— Тео… Никогда… это последний раз, клянусь, я… Боже, помоги мне, я…
Снова наступило молчание. Слышно было только, как тихо гудит печь.
— Вашу голову сдавливает, — сказал Либерман. — Голоса становятся громче. Что вы слышите?
— Голосов больше нет.
— Вы уверены?
— Проехал экипаж по улице… Кричит уличный продавец… шнурки, покупайте шнурки… шнурки.
Либерман убрал руки с головы Розы и снова сел на стул. Лицо девушки снова стало безмятежным, как у спящего ребенка.
