К утру дождевые облака рассеялись. Свежий ветерок дул с реки, теребя клочья дыма, что поднимался от отливок, сложенных в кучи у канатной фабрики, оставлял после себя запах рыбы, морской воды и дегтя, рвался в окна и двери всех домов между Ист-Чипом и Биллингсгейтом.

В своем логове на Крукд-лейн сидел на табурете у рабочего стола старик. Он задремал и, как часто случалось в эти дни, ему приснился Фичино, бродивший по свету со своей собакой в поисках тайны золота. Ему снилось, что этот великий алхимик прибыл сюда и делится с ним своими знаниями; но именно тогда, когда Фичино собирался назвать необходимые ингредиенты для изготовления философского камня, раздался стук в дверь, и старик чуть не свалился с табурета.

Он вскочил на ноги, что-то бормоча. Или это только ветер? Он взволнованно повернулся к рабочему столу, где испускали пары и пузыри реторты и тигли, и крикнул своему юному помощнику, чтобы тот оставил мехи и посмотрел, кто там пришел; но юноша еще не успел дойти до двери, когда алхимик, называвший себя Альбертусом — свое настоящее имя он отверг уже так давно, что почти совсем забыл, — позвал его обратно присмотреть за огнем.

Конечно, то был просто ветер, сотрясающий старый дом. Альбертус так же боялся ослабить огонь под своими драгоценными тиглями, как боится птица, чтобы не озябли в гнезде ее птенчики, так как в самом старом и самом ценном из его сосудов — сколько было лет этому сосуду, он и сам не знает, вероятно, много, потому что он занимался таким делом, при котором часы, дни, недели текут без счета, — так вот, в этом сосуде находился предмет его многолетних трудов, смесь философской ртути и серы, омываемых алхимической влагой, и они испарялись и кристаллизовались снова и снова, преодолевая долгий путь к совершенству. Дрожащими руками он поднял почерневший от жара тигель с огня и принялся рассматривать его таинственное содержимое.

Прокаливание. Возгонка. Повторная перегонка.

Он уже почти мог надеяться, что с этим тиглем близок к обретению Шестой Стадии, о которой мечтают алхимики, — получению Белой Тинктуры, за которой последует окончательное созревание. Все философы древности, Парацельс, Пико, Агриппа и сам Фичино описывали различные способы достижения вершины — философского камня, этой чудодейственной субстанции, которая все превращает в золото; и Альбертус за долгие годы испробовал все эти способы. Его волосы и борода побелели, пока он читал книги, возгонял смеси, прокаливал и очищал снова и снова; юноши, которых он нанимал, чтобы исполнять его поручения и поддерживать огонь в жаровнях, появлялись и исчезали так быстро, что он не помнил их имен, как и своего собственного.

Ночью, вечно опасаясь, что грабители явятся за его тайнами, он почти не спал, но продолжал читать о герметических таинствах «Пикатрикса» и об «Изумрудной таблице». Он изучал также движение планет, которые предопределяют не только жизни людей, но рост всего, в том числе и золота. Когда же он все-таки спал, то снилось ему золото. Он жаждал всем своим существом открыть тайну получения камня, которую, как считалось, маг Джон Ди узнал у некоего ангельского вестника перед самой своей смертью и знание о которой, как говорили, умерло вместе с ним. Иногда Альбертус боялся, что тоже умрет прежде, чем овладеет этой тайной.

Мальчик снова принялся раздувать мехи, потому что Альбертус непрестанно твердил ему, что требуется постоянный жар, чтобы питать его варево. Потом на улице залаяла собака, а в дверь снова постучали. Альбертус, бормоча, сам пошел проверить, хорошо ли задвинут засов, чтобы не впускать в комнату надоедливый ноябрьский ветер, который гнал клубы дыма обратно в каминную трубу. Но когда он проверял засов, то услышал, что мужской голос зовет его:

— Мастер Альбертус, мастер Альбертус, вы дома?

Альбертус отодвинул засовы и приоткрыл дверь. Он близоруко прищурился на утреннее солнце, и его морщинистое лицо сморщилось еще больше. За дверью стоял мужчина, молодой человек. Он был одет в поношенное платье из грубой шерстяной ткани, волосы его развевались на ветру, лицо давно не брито. Лохматая золотистая собака стояла рядом с ним, помахивая пушистым хвостом.

— Мастер Альбертус?

— Да. Что такое? — резко спросил Альбертус.

— Я слышал, — сказал незнакомец, — что вы человек ученый…

О нет, нет. Ему не нужны те, кто приходит за его драгоценными тайнами. Альбертус уже готов был захлопнуть дверь, но человек вставил в щель ногу в сапоге.

— Уходите, — дрожащим голосом сказал Альбертус, чувствуя, что подмастерье уставился на них со своего насеста у мехов. — Оставьте меня в покое.

— Сию минуту. Я только хотел задать вам несколько вопросов, — сказал человек. — Вот об этом.

И он вынул лист бумаги, развернул его так, что Альбертус мог прочесть только часть написанного.

«Ариелю я дам дар золота…»

Альбертус быстро поднял на него глаза.

— Где вы это взяли?

— Это важно?

— Вы изучаете Великое Искусство? Вы мастер?

— Я ничего в этом не понимаю, — ответил человек. — Я просто хочу узнать, что означают некоторые слова. И кто такой Ариель.

Альбертус сделал презрительный жест. Уже в четвертый раз за последние дни к нему прорывались жулики, притворяющиеся студентами-алхимиками. Они обычно либо просили у него помощи, либо пытались продать ему какой-нибудь фальшивый рецепт. Он подозревал, что зачастую причиной их появления было желание ограбить его.

— Ариель, — сказал он с жаром, — это ангел Божий, который боролся с Иаковом на лестнице, ведущей в небо, как мы, истинные труженники, должны каждый день бороться с шарлатанами.

— Имеет ли письмо какую-либо ценность?

— Ваше невежество — ответ на ваши же вопросы, сэр! То, что принадлежит вам, не может иметь никакой цены; само нахождение вещи в ваших руках доказывает, что она ничего не стоит! Поиски философского камня — это приготовление духа, призвание к высшему; а теперь уходите с вашим так называемым рецептом и дайте мне поработать…

Он попытался закрыть дверь, но человек был силен и молод. Его нога все еще оставалась в щели, и плечо тоже.

— Хорошо, — сказал молодой человек. — Пусть я ничего не стою, но скажите мне только — все ли они такие, эти рецепты изготовления золота? Все ли они говорят о Благородных Принцах и Скорпионах?

— Убирайтесь, иначе я позову констебля! — крикнул Альбертус.

Но человек, сунув письмо в карман куртки, протиснулся в комнату. Он быстро огляделся и схватил теплый стеклянный тигель, в котором содержалась самая старая и самая ценная из смесей Альбертуса. Он поднял тигель над плиточным полом и взмахнул им.

— Нет, — закричал Альбертус, — нет…

— Тогда отвечай на мой вопрос, старик. Что означает в алхимии Благородный Принц?

Альбертус с ужасом смотрел на висящий в воздухе тигель. Подмастерье съежился, раскрыв рот.

— Многие философы говорили о Благородном Принце, — дрожащим голосом сказал Альбертус. — Осторожнее, умоляю вас! Это символ рождения новой жизни после жертвы, расцвет драгоценной смеси после прокаливания.

— Что такое прокаливание?

Человек поднял тигель выше, держа его за горлышко. Альбертус сказал, запинаясь:

— Все философы начинают свою работу с процесса прокаливания. Исходный материал должен быть нагрет в запечатанном сосуде со spiritus vini; прошу вас — мой тигель…

— В запечатанном сосуде.

Человек кивнул, все еще помахивая тиглем.

— Что такое исходный материал?

— Это навоз, — в отчаянье выговорил Альбертус. — Навоз, который валяется на улицах.

Незнакомец фыркнул.

— A spiritus vini?

— Винный спирт, дистиллированная жидкость, как вам угодно… Умоляю, осторожнее — этот сосуд очень ценен…

— Скажите, что такое Скорпион.

— Скорпион? Эго есть в вашем письме? Я незнаком с этим алхимическим термином.

Человек поставил тигель. Альбертус глубоко вздохнул. Пришелец еще раз просмотрел свою бумагу; потом окинул взглядом тигли Альбертуса, увидел явную бедность его жилища и одежды и спросил:

— Как долго вы пытаетесь найти философский камень?

— Всю жизнь.

Человек сказал удивленно:

— Всю жизнь! Ради этого. Ладно. Qui non intelligit aut discat aut taceat.

Он сложил листок и пошел к двери, где его терпеливо поджидала большая золотистая собака.

И вдруг все изменилось, потому что старый Альбертус побежал за ним — не для того, чтобы захлопнуть дверь и задвинуть засов, но чтобы окликнуть его с мольбой:

— Сэр. Прошу вас. Что вы сейчас сказали?

Молодой человек, уже вышедший в проулок вместе с собакой, обернулся в некотором удивлении.

— По латыни? Это просто слова из этого письма.

И он пошел дальше.

Альбертус дрожал. Он с мольбой протянул к нему свои скрюченные пальцы и позвал:

— Возможно, я смогу помочь вам с вашим письмом, в конце концов. Прошу вас. Если бы вы пожелали показать мне побольше…

Но незнакомец уже не слышал его, потому что он и его собака быстро исчезали в лабиринте переулков, которые лежали за Крукд-лейн. Альбертус в отчаянье спешил за ними, хромая, но вскоре они уже исчезли из виду. Альбертус вернулся в дом, где дал затрещину мальчишке, подошедшему к двери поглазеть, и сердито велел ему вернуться к мехам. Потом заходил взад-вперед, бормоча:

— «Qui non intelligit aut discat aut taceat…»

Этот незваный гость процитировал девиз — слова, которые были все равно что подпись, и не кого иного, как доктора Джона Ди, великого астролога, ученого и мага, которого уважали европейские монархи и который вызывал ангелов по своему велению, но который закончил жизнь в нужде, не найдя, как обещал, философский камень, и был вынужден продавать свои книги и вещи, чтобы не умереть с голоду.

— Хотя этот человек процитировал мне девиз Джона Ди, он, кажется, не понимает, чем владеет! — прошептал взволнованно Альбертус своему другу Годвину Филипсу, торговцу мануфактурой, с которым столкнулся немного позже в тот же день среди суматохи Уэст-Чипа. — В его письме я даже увидел знак доктора Ди — знак солнца. Этот дурень скорее всего продаст письмо за пару монет, тогда как мог бы найти там тайну философского камня.

Филипс разделял одержимость Альбертуса алхимией если не на деле, то хотя бы теоретически. Сейчас они шли вместе вдоль Уэст-Чипа, дыша свежим утренним воздухом, слушая перебранку уличных торговцев и занятых покупками хозяек.

— Он позволил мне увидеть только первое предложение, — продолжал Альбертус. — И кажется, он не понял ни одного слова из письма. Но он задавал мне вопросы, и я смог догадаться о его содержании. Ах, какая потеря, какая потеря…

У перекрестка им пришлось остановиться, потому что толпа вокруг стала очень плотной. Филипс сочувственно покачал головой.

— Как вы думаете, кому предназначалось это письмо?

Вдруг в голове у Альбертуса мелькнула мысль, что он поступил бы разумней, если бы промолчал относительно посещения незнакомца, но он быстро отбросил сомнения. Его старый друг Филипс был так же надежен, как и все, кого он знал. Он и не мог быть другим, потому что кроткий старый торговец мануфактурой был тайным католиком и понимал, что должен быть молчаливым. Поэтому Альбертус придвинулся к нему ближе и признался:

— Оно адресовано Ариелю, ангелу, в которого Ди больше всего верил. «Ариелю я дам дар золота…»

Он осекся, потому что кто-то толкнул его и чуть не упал на него. В такой шумной толпе было невозможно поговорить как следует. Поэтому друзья простились, договорившись скоро встретиться. Годвин Филипс пошел в свою лавку, находящуюся неподалеку, а Альбертус поспешил домой со своими свертками — сурьмой, мышьяком и красной серой, которые купил для опытов. Мальчишка, как ни странно, еще не ложился.

Но Альбертус не мог сосредоточиться на работе. Он отослал мальчишку домой и снова встал на колени, не молиться, как следовало бы, но думая с тоской о письме незнакомца. Потом он надел старый плащ и шляпу и проверил содержимое кошелька. Там было несколько монет, которые он уронил, потом поднял, — волнение сделало его неловким.

У старого Альбертуса, страдающего ревматизмом, была тайна, о которой он стыдился рассказать кому бы то ни было. Он мечтал о том, что философский камень принесет ему не только золото, но также и эликсир, который вернет ему здоровье, и он избавится от стариковских морщин, как змея от старой кожи. Втайне он жаждал снова вкушать плотские наслаждения далекой молодости; но он никому не мог сказать о своих желаниях, потому что мастеру полагается быть чистым в мыслях, словах и делах. Альбертус очень старался, но часто грезил о мягкой коже и пышных грудях молодых девушек…

Он вышел из дома, старательно заперев дверь на все засовы. Потом быстро пошел по улице Святого Михаила, свернул за угол у церкви Всех Святых и красильных мастерских; прошел по узкому переулку туда, где по ночам кипела работа. Он постучал в крепкую дверь и лихорадочно задрожал, когда его впустили.

Увидев Альбертуса, девушки засмеялись и сперва попросили показать серебро. Но они были добры. Он бывал там много раз. Его провели по коридору в маленькую комнату, где усадили на стул; и там одна из них, стройная девушка с волосами цвета воронова крыла и бледным лицом, присела легко на его костлявое колено и спросила:

— Ты опять пришел подсматривать, старик?

В стене была дырка, через которую он и другие старики вроде него могли видеть, как молодые мужчины испытывают наслаждение с этими девушками.

— Да, — прошептал он. — У меня есть деньги, чтобы посмотреть. Но скоро мне понадобится большее…

— Ладно, старик. В следующий раз мы можем ожидать каких-то действий, да? — ласково пошутили над ним.

— Да, — сказал он упрямо. — Да.

— А кого из нас ты выберешь?

Теперь они уже громко смеялись.

Он коснулся плеча девушки, которая сидела у него на колене, той, у которой были блестящие черные волосы. Он думал о словах алхимика Фичино: «Ибо ворона из всех птиц самая богатая по цвету и текстуре…»

— Я выберу тебя, — серьезно сказал он.

Он подумал, что у прекрасного духа Джона Ди по имени Мадими внешность была, наверное, как у этой девушки. Старый Альбертус часто вызывал ее в снах и тонул в сладчайших грезах, просыпаясь обессиленным. Девушка, словно угадывая его тайну, улыбнулась и сунула в карман серебро, а потом вышла из комнаты. Его подвели к двери с решеткой, через которую он в муках томления смотрел, как бесчувственный тупица, не понимающий ценности волшебного сосуда, в который он грубо излил свое семя, овладел Мадими. Мадими притворялась, он это понимал; она уронила вьющиеся кольца своих длинных темных волос себе на белые груди, крича так, словно испытывала наслаждение от грубых ласк этого человека, от грубой силы, с которой он брал ее. Альбертус думал — скоро, когда я найду философский камень, у меня будет эликсир жизни. Скоро я буду снова молодым и сильным…

Он почувствовал руку у себя на плече.

— Все кончено, старик. Пора идти.

Он пошел домой в быстро исчезающем свете дня, уже сожалея о серебре, которое потратил так беспечно. Ему следовало оставаться в своей лаборатории, работать над делом всей его жизни на тот случай, если незнакомец вернется — незнакомец с письмом доктора Джона Ди к Ариелю…

Ах, он вел себя недостойно.

Он хотел было отпереть дверь в свою мастерскую, но потом понял внезапно, что она не заперта. Он задышал коротко и быстро. Возможно, он забыл в спешке запереть дверь как следует. Альбертус вошел и увидел при слабом свете очага, что в комнате кто-то есть, кроме него. Незнакомец. Тени делали лицо незваного гостя неотчетливым. Не тот ли это человек, что приходил недавно? Альбертус шагнул вперед, его старческий голос задрожал, когда он спросил с вызовом:

— Кто здесь?

Тут он понял, что это не тот человек, что приходил раньше, и что в комнате есть еще и другие — четверо, нет, пятеро; их присутствие наполнило старика страхом, от которого его и без того холодные конечности еще больше похолодели.

Он попытался было убежать, но двое вышли вперед и схватили его за руки, хотя он так ослабел от страха, что достаточно было бы и одного. Держа его, они начали задавать вопросы, двигаясь вокруг него в темноте так, что он не мог видеть, ни кто именно его спрашивает, ни кто причиняет ему боль. А они хотели знать, кто тот незнакомец с письмом и почему он приходил именно к Альбертусу.

— Я не знаю, — прошептал он. — Я не знаю, кто это.

— А что было в том письме?

Он рассказал им все, что сумел вспомнить. Он чувствовал слезы на глазах, он плакал о себе и о своей утраченой мечте о Мадими. Он рассказал им о знаке доктора Ди — знаке солнца и о чем говорилось в письме — «Ариелю я дам дар золота…». Он рассказал им все, что мог вспомнить об этом человеке; они хотели знать, как он выглядит, они хотели знать, была ли у него собака; они хотели даже знать, не висела ли у него за спиной лютня.

— Я рассказал вам все, все. Прошу вас, оставьте меня в покое.

Тогда один из них задул свечу, и они окружили его.