Глава 5
Жрица царской крови
Каллиадес сидел один далеко от костра. Море снова успокоилось, но ночь стояла холодная, ледяной ветер свистел над скалами. Большинство моряков спало. Он посмотрел наверх, туда, где сидела Пирия, прижавшись к камню, который укрывал ее от ветра. Микенец собирался подняться к ней, когда увидел, что чернокожий великан, Биас, принес дрова туда, где она сидела, и поджег их головешкой от основного костра. Затем он предложил ей одеяло. Каллиадес пожалел, что не подумал об этом.
Закрыв глаза, он прислонился к камню, и мрачные мысли охватили его. Потом воин услышал какой-то звук позади себя, его сердце подпрыгнуло: он подумал, что Пирия пришла посидеть с ним. Открыв глаза, молодой микенец увидел коренастую фигуру Одиссея. Царь сел рядом с ним.
— Есть что-то сегодня в море, что заставляет людей чувствовать себя маленькими, — заметил он.
— Я чувствую это, когда смотрю на горы, — ответил ему воин.
— Это потому, что ты не моряк. Но ты прав. Море и горы — вечные, они никогда не меняются. А мы здесь ненадолго, чтобы исчезнуть в пыли истории.
Он замолчал, а затем спросил:
— Итак, расскажи мне, что произошло той ночью в Трое? Это был невинный вопрос, но сердце Каллиадеса сжалось.
Одиссею было все известно. Микенец внезапно почувствовал себя глупо. Вчера, на берегу, он говорил о том, как сражался против Аргуриоса. Эти глупые слова слетели с его языка. «И что теперь?» — спросил он себя. На Киосе была микенская крепость. Это и есть план Одиссея? Продать их Агамемнону за золото? Он увидел, что царь Итаки внимательно смотрит на него, и понял, что еще не ответил на его вопрос.
— Мы проиграли, — коротко отрезал Каллиадес. — Этого не должно было произойти. Нашим предводителем оказался глупец.
— Что он сделал?
— Я не желаю говорить об этом, — покачал головой микенец. — Что ты намерен делать с нами?
— Успокойся, парень, — ответил Одиссей. — Я не собираюсь ничего делать. Для меня вы просто пассажиры.
— Тебя не интересует награда Агамемнона? С трудом в это верится.
Царь Итаки засмеялся.
— Честно говоря, это приходило мне в голову. К несчастью, у меня доверчивая команда. Поэтому ты можешь делать все, что тебе угодно.
Каллиадес удивился:
— Как их доверчивость влияет на твои решения?
— Мне напомнили, что ты и твой друг — два превосходных героя, которые рисковали своими жизнями ради незнакомой им женщины. Короче говоря, такие люди, о которых я рассказываю свои истории. Поэтому, несмотря на то что золото Агамемнона было бы мне кстати, я должен от него отказаться.
Молодой микенец ничего не сказал. Он сомневался, что желания моряков могли по-настоящему повлиять на решения Одиссея, и вспомнил слова Секундоса о противоречивой природе этого человека. Затем царь Итаки снова заговорил.
— Теперь ты готов рассказать мне, почему твой полководец оказался глупцом?
Мысли Каллиадеса вернулись к этой кровавой ночи, он снова услышал крики раненых, звон мечей и скрип щитов. Микенец снова увидел, как могучий Аргуриос удерживает лестницу, а ужасный Геликаон сражается рядом с ним.
— Почему глупец? — спросил он. — Он позволил армии выбирать стратегию. Как только мы атаковали стены дворца и стали сражаться в мегароне, Аргуриос отвел своих людей к большой лестнице. Он и Геликаон стояли там, ожидая, когда мы осмелимся напасть на них. Мы превосходили их числом. Нам следовало взять лестницы и подняться на галерею, минуя защитников Приама. Потом мы смогли бы ударить по ним с двух сторон. Но мы этого не сделали. Мы просто пытались победить двух героев. На лестнице наше преимущество в числе не имело значения. Потом появился Гектор, и нас окружили.
Потом он рассказал о том, как их полководец, Коланос, пытался спасти свою жизнь, предлагая предать Агамемнона, но царь Приам отказал ему.
— Я все еще не понимаю, — сказал Каллиадес. — Царь, которого мы должны были убить, позволил нам жить, а царь, которому мы поклялись служить, приговорил нас к смерти. Может, ты придумаешь об этом историю, Одиссей?
— Полагаю, что я так и сделаю в один прекрасный день.
— А что будет с Пирией? — спросил микенец. — Она может делать все, что пожелает?
— Ты беспокоишься о ней?
— Это странно?
— Совсем нет. Я просто спросил. Но на твой вопрос отвечаю: да, она свободна делать то, что пожелает. Но она не останется с тобой. Ты понимаешь это?
— Ты не знаешь этого, Одиссей.
— Есть много вещей, которых я не знаю. Я не знаю, где начинается ветер или заканчивается небо. Мне неизвестно, куда уходят звезды днем. Но я знаю женщин, Каллиадес, и Пирия не та женщина, которая испытывает влечение к мужчинам. И никогда не была такою.
— Откуда ты ее знаешь? Царь Итаки покачал головой.
— Если она сама не рассказала тебе, парень, тогда я не могу тебе сказать. Но быть рядом с ней — это искать опасности.
— Она очень страдала эти последние дни, — заметил микенец. — Ее ненависть к мужчинам понятна. Но я думаю, что я ей нравлюсь.
— Я уверен, что это так. Как брат, — добавил Одиссей. — Я довезу ее до Трои. Но там она окажется в большой опасности.
— Почему?
— За ее голову, как и за твою, назначена цена — во много, много раз большая, чем за тебя.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Она мне нравится, — сказал царь Итаки. — Я думаю, вскоре ей понадобятся друзья. Верные друзья.
— Ты знаешь, зачем она направляется в Трою?
— Полагаю, что знаю. Там находится человек, которого она любит — и любит достаточно сильно, чтобы рисковать ради него своей жизнью.
— Но это не мужчина, — тихо заметил Каллиадес.
— Нет, парень, не мужчина.
Одиссей встал и ушел от микенца к загону свиней. Животные спали, прижавшись друг к другу в той части заграждения, которая стояла на берегу. Он бросил взгляд на главный костер и увидел Генни, накрытого желтым плащом. Свинья подняла голову и посмотрела на царя Итаки. Одиссей подошел к нему.
— Ты счастливый парень, — тихо прошептал он. — Тебя принесли волны, поднявшиеся из-за этого землетрясения. Наверное, боги любят тебя.
Генни негромко захрюкал, затем снова заснул. Царь улыбнулся.
— Глупая свинья, — нежно сказал он. — Я поговорю с Ористенесом и позабочусь, чтобы ты не закончил свою жизнь на столе человека.
«Теперь ты ведешь разговоры при луне со свиньями», — посмеялся он над собой.
Добавив дров в костер, Одиссей растянулся на песке в надежде заснуть. Редкие мысли проносились в его голове, словно раздраженные летучие мыши. Женщина Пирия, которую он знал под именем царевны Каллиопы, представляла опасность для всех, кто соприкасался с ней. Затем был еще микенский воин и его неуклюжий товарищ. Агамемнон объявил их вне закона — изгнанниками. Если он будет помогать им, то, вне всяких сомнений, вызовет вражду микенского царя. Одиссей перевернулся и сел, смахнув песок с туники.
Недовольство Агамемнона. Эта мысль пугала.
А есть кто-то, кого царь Микен не ненавидел? Даже его друзья были только на очереди, чтобы стать врагами. Потянувшись к бурдюку с водой, Одиссей жадно напился. Биас спал поблизости. Царь Итаки толкнул его ногой.
— Ты проснулся? — спросил он, ткнув сильнее в ребра Биаса. Чернокожий моряк заворчал:
— Что такое?
— Ну, когда ты проснешься, мы могли бы посидеть и поговорить о старых временах.
Биас зевнул и бросил сердитый взгляд на своего царя.
— Почему ты больше никого не будишь, когда не можешь уснуть?
— Они не так раздражаются, как ты. Это не так забавно.
— Они тоже раздражаются, царь, только не показывают этого.
— Я подумываю о том, чтобы оставить Генни и продать остальных. Талисман для «Пенелопы».
Биас вздохнул:
— Ты не станешь этого делать. Ты просто говоришь так, чтобы рассердить меня.
— Но это неплохая идея.
— Что именно? Рассердить меня или оставить свинью?
— Обе эти идеи неплохие — но я имел в виду свинью. Чернокожий моряк засмеялся.
— Я понимаю, что это было бы смешно. Да, — сказал он, немного подумав. — Мне нравится эта мысль.
— Это глупая идея, — фыркнул Одиссей. — Свиньи — общительные создания. Ему было бы одиноко. К тому же из-за него провонял бы весь корабль.
Он посмотрел на Биаса и встретил понимающий взгляд.
— Да нет, правда, никаких хитростей. Мне действительно нравится эта свинья!
— Я знаю. Я слышал, как ты разговаривал с ней. Туман сгущается, — добавил Биас, показав на море, где белая стена медленно наползала на камни.
— Хорошее ясное утро рассеет его.
Одиссей протер глаза. Они устали и были словно песком засыпаны.
— Ты решил, что делать с нашими пассажирами? — спросил его первый помощник, потянувшись за бурдюком с водой и сделав большой глоток.
— Отвезу их туда, куда они хотят.
— Это хорошо.
— Женщину тоже.
Биас посмотрел на него.
— Я не знал, что были какие-то сомнения насчет женщины.
— А я не упоминал о ней? — поинтересовался Одиссей, понизив голос. — Она беглая жрица с острова Теры. Это означает смерть для каждого, кто будет помогать ей.
— Беглая… Ох! Ты все еще пытаешься разыгрывать меня.
— Нет, я не шучу.
— Прекрати, Одиссей, — сказал чернокожий моряк. — Я не в настроении для таких шуток.
Царь Итаки вздохнул.
— Ты говоришь, что знаешь меня, Биас, мой друг. Тогда посмотри мне глаза и ответь, шучу я или нет. Она та, о ком я говорю.
Биас посмотрел на него, затем сделал еще глоток.
— Я начинаю жалеть, что это не вино, — усмехнулся он. — Теперь поговорим серьезно, мой царь. Она беглая жрица с Теры?
— Да.
Биас выругался.
— Разве они не сожгли последнюю беглянку? — прошептал он, нервно оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что все спят.
— Сожгли заживо. Они сожгли семью, которая приняла ее, и капитана корабля, на судне которого она сбежала. И отрезали голову мужчине, с которым она скрылась.
— Да, да, теперь я это вспомнил! — воскликнул первый помощник. — Так, кто такая Пирия? Пожалуйста, скажи мне, что она дочь какого-то вождя племени, живущего далеко от моря.
— Ее отец — Пелей, царь Фессалии.
— Зубы Кракена! Она сестра Ахилла?
— Так и есть.
— Мы могли бы выдать ее в Киосе, — предложил моряк. — Там есть храм Афины, и жрицы могли бы подержать ее там, пока не сообщат семье.
— Выдать ее? Биас, парень, не ты ли говорил мне, что двое храбрых мужчин спасли эту девушку? И что все мои истории о героях? Какая разница?
— Ты хорошо знаешь, в чем разница, — зашипел Биас. — Двое микенцев испарятся, присоединившись к какому-нибудь чужеземному отряду, и это будет разумно. Девушка — сестра Ахилла. Убийцы Ахилла, Кровопийцы, Потрошителя. Когда ее поймают — а это случится, — пойдут слухи, что «Пенелопа» участвовала в ее побеге. Ты хочешь, чтобы Ахилл охотился за тобой? Нет более известного убийцы в западных землях.
Одиссей тихо засмеялся.
— Так, по-твоему, мы можем вести себя героически, когда нас невозможно поймать, но если существует реальная опасность, тогда нам следует вести себя как трусы?
Теперь чернокожий моряк вздохнул.
— Не имеет значения, что я скажу, ты уже принял решение.
— Да, это так. Пойми это, мой друг. Я согласен со всем, что ты сказал.
— Тогда зачем рисковать? Одиссей помолчал минуту.
— Наверное потому, что это история, Биас. И я не имею в виду сказки, которые рассказывают на берегу в лунную ночь. Это нить в огромном ковре. Может быть, я хочу увидеть весь узор. Подумай об этом. Жрица царского рода убегает из Великого Храма, ее захватывают пираты. Двое из этих пиратов выступают против своих товарищей и рискуют жизнью, чтобы спасти ее. Они не знают почему. Затем мы случайно попадаемся на их пути. Зеленое море огромно. Но она оказывается на корабле, которым управляет царь, знакомый с ней. И куда она направляется? В Золотой город, куда едут все цари запада и востока. В город интриг, заговоров и надежд разбогатеть.
— И Ахилл будет там, — заметил Биас.
— О, да. Как он может не приехать? Гектор и Ахилл — два великана на поле битвы, две легенды, два героя. Гордость и тщеславие приведут Ахилла в Трою. Он будет надеяться, что Гектор примет участие в играх, устроенных в честь его свадьбы. Он мечтает о том, чтобы победить его, чтобы люди говорили только об одном великом герое.
— Поэтому мы плывем в Трою со сбежавшей сестрой Ахилла? И что она там будет делать? Ходить по улицам, пока кто-нибудь не узнает ее?
Царь Итаки покачал головой.
— Мне кажется, что она ищет другую бывшую жрицу Теры — подругу.
Внезапно к чернокожему моряку пришло озарение:
— Ты говоришь об Андромахе?
— Да.
— Сбежавшая сестра Ахилла направляется к невесте Гектора?
— Да. Теперь ты видишь, что я имею в виду, говоря о нитке и ковре?
— Меня не волнуют нити! — с чувством воскликнул Биас. — Но команда не должна узнать, кто эта девушка.
— Она не станет им рассказывать. И чем меньше они будут знать, тем им будет лучше.
— Я бы тоже предпочел ничего не знать, — со злостью сказал моряк.
Одиссей усмехнулся.
— Так ты все еще полагаешь, что знаешь меня лучше, чем я сам?
Биас замолчал на какое-то время, а когда заговорил, то царь Итаки услышал печаль в его голосе.
— Это не имеет отношения к тому, что я знаю о тебе, Одиссей. Человек, которого я действительно не знаю, — я сам.
— Думаю, мы никогда так и не узнаем себя по-настоящему, — глубоко вздохнул Одиссей. — Я привык быть Грабителем городов, торговцем рабами и разбойником. Мне казалось, что я удовлетворен этим. Затем я стал торговцем, человеком, у которого нет врагов. И я считаю, что я удовлетворен. Я ошибался тогда, может, я ошибаюсь и сейчас? — он посмотрел на Биаса. — Порой мне кажется: чем больше я узнаю, тем меньше знаю.
— Ну, мне больше нравится служить человеку, у которого нет врагов, — улыбнулся моряк.
Они посидели молча какое-то время. Наконец Одиссей встал.
— Знаешь, он все еще снится мне, — сказал он. — Я все еще слышу его смех.
Биаса охватила печаль, когда он смотрел вслед удаляющемуся царю Итаки.
«Знаешь, он все еще снится мне. Я все еще слышу его смех».
Прошло четырнадцать лет с тех ужасных дней смерти и отчаяния, но у Биаса остались яркие, тяжелые и болезненные воспоминания.
Во время похода за рабами Биаса ранили в левую руку топором. Треснула кость, руку пришлось долго лечить. Все же им удалось захватить восемнадцать женщин, предназначенных для невольничьих рынков Кипра. Рабыни молчали все путешествие, сбившись в кучу в центре палубы. Но когда они наконец прибыли на остров, одна из них, высокая женщина с темными глазами, зло посмотрела на Одиссея.
— Наслаждайся своей победой, Грабитель городов, — сказала она. — Но знай: прежде чем закончится этот сезон, ты узнаешь ту же боль, что переживаем мы. Твое сердце разобьется, а душа будет гореть в огне.
Одиссей покачал головой.
— Ты неблагодарная сука, — ответил он. — Тебя изнасиловали? Тебя избили? Разве я не следил, чтобы вас кормили и заботились о вас? Тебе будет так же хорошо на Кипре, как в твоей вшивой деревне.
— А кто вернет нам мужей, которых ты убил, детей, которые остались там? Проклятие Сета падет на твою голову, Одиссей. Вспомни мои слова, когда придет этот день.
Было совершено еще два успешных похода, прежде чем «Пенелопа» и три других корабля вернулись на Итаку. Биаса оставили там, пока не срастется его сломанная кость. Одиссей провел три дня с Пенелопой и своим сыном, шестилетним Лаэртом, а затем отправился в новое плаванье.
Ближе к концу сезона Пенелопа сказала Биасу, что собирается на Пилос с Лаэртом. Нестор пригласил их на свадьбу одного из его сыновей. Биас отправился с ними на восток.
Первые три дня прошли хорошо. Биас пользовался успехом у рабынь во дворце Нестора. Одной ночью даже две наложницы оказались в его постели: одна — блондинка с большой грудью, а другая — черноволосая с большими глазами. Это была прекрасная ночь. Но на рассвете они услышали плач со стороны дворца.
Биас тогда ничего не знал, но понял, несмотря на свою радость, что этот плач возвещал о наступивших днях траура.
Десять дней назад в деревне поблизости разразилась чума. Царь Нестор приказал взять ее в карантин, никого не выпускать оттуда. Позже стало известно, что один из воинов тайно вывез сестру из деревни, и она приехала во дворец. На четвертый день после ее приезда у нескольких рабов распухли подмышки и пах. Через несколько дней по дворцу распространилась чума.
Больных отвезли в оцепленную деревню и поместили в огромный дом, принадлежащий торговцу, который наблюдал за сбором льна в этой местности. Он умер первым. Его дворец стал известен как Дом чумы. Биас был в ужасе. Если не считать сломанной руки, он ни разу не болел за всю свою жизнь, и мысль о беспомощности его пугала больше, чем сама смерть.
Затем заболел маленький Лаэрт. Пенелопа настояла на том, что поедет с ним в Дом чумы. Биас чувствовал себя трусом, потому что не предложил сопровождать ее. Он тоже должен был так поступить. Прошло два дня, и он проснулся с сухим горлом, пот проступил по всему телу.
Сначала он попытался скрыть симптомы, но рабыня, которая делила с ним постель, рассказала все своей госпоже, и пришли стражники, чтобы проводить Биаса из дворца еще с несколькими несчастными, которые заболели.
К тому времени, как повозка достигла Дома чумы, Биас был в бреду и мало что помнил о следующих нескольких днях, кроме того, что его тело раздирала ужасная боль. Ему снились чудовища, из-за горячего дыхания которых его тело покрылось волдырями. Но он был силен и пережил болезнь: гной наполнил пузыри, и они прорвались у него в подмышках и в паху. Пенелопа часто приходила к его постели, принося ему суп и чистую холодную воду. Она выглядела измученной, потому что работала без устали вместе с тремя жрецами Асклепия. Каждый день привозили новых людей, и теперь многие дома деревни были заполнены свежими жертвами чумы. Смерть была повсюду, крики умирающих эхом разносились по деревне. Болезнь уносила четверых из пяти заболевших.
Затем заболела Пенелопа. Биас отнес ее на широкую постель, на которой лежал ее маленький мальчик, Лаэрт, и положил рядом с ним. Мальчик спал последние несколько дней, его было невозможно разбудить, даже чтобы напоить холодной водой.
К десятому дню двое из трех жрецов тоже заболели. Теперь только несколько выживших людей заботились о больных. Однажды утром Биас покинул дом, позвал стражников, которые возвели изгородь вокруг деревни, и сообщил им, что внутри нужна помощь. Этим вечером приехали четыре престарелые жрицы Артемиды с повозкой еды. Это были недружелюбные женщины с суровыми глазами, которые с жаром принялись за дело. Они приказали Биасу и трем другим выздоровевшим мужчинам собрать все тела и перенести их в открытую яму, полную масла и хвороста. Там тела и сожгли.
Чернокожий моряк вспомнил ясное утро, когда Одиссей появился у изгороди, выкрикивая имя Пенелопы.
Биас вышел из дома и увидел царя, стоящего у внешней границы лагеря в зеленом плаще на широких плечах; солнечные лучи играли в его рыжей бороде.
— Где они, Биас? — закричал он. — Где моя жена и сын?
— Они больны, мой господин. Вы должны держаться подальше от этого места.
Биас уже знал, как царь Итаки, бесстрашный на поле битвы или во время шторма, боялся болезни. Его собственный отец умер от чумы.
Поэтому моряк очень удивился, когда Одиссей подошел к воротам и поднял кожаную петлю. Стражники окружили его, схватили за руки и оттащили назад. Царь освободился, сбив одного из них с ног.
— Я — Одиссей, царь Итаки! — бушевал он. — Следующий человек, который коснется меня, лишится руки!
Они отступили, а Одиссей открыл ворота и вошел.
Вместе они прошли в дом. Одиссей дрогнул, когда увидел множество больных, лежащих в мегароне. В воздухе стоял запах рвоты, экскрементов и мочи. Биас отвел царя в спальню наверху, где находились Пенелопа и Лаэрт. Одиссей рухнул рядом с их постелью, взял жену за руку и поднес ее к губам.
— Я здесь, моя любовь, — сказал он. — Уродец рядом с тобой. Затем он погладил сына по лицу.
— Будь сильным, Лаэрт. Вернись ко мне.
Но Лаэрт умер той ночью. Биас был там. Царь Итаки плакал, сотрясаясь всем телом. Он прижал мертвого ребенка к груди, качая огромными руками голову мальчика.
Биас много раз видел, как Одиссей обнимал так сына. Лаэрт счастливо смеялся и целовал отца в бородатую щеку. В другое время он бы беспомощно хихикал, пока отец щекотал его. Теперь ребенок был бесконечно спокоен, его лицо было бледным, словно мрамор. Одиссей долго молчал. Затем он посмотрел на Биаса.
— Я навлек на них эту судьбу, — сказал он.
— Нет, мой царь. Не ты принес чуму.
— Ты слышал слова рабыни. Она прокляла меня. Сказала, что я узнаю ту же боль, что пережила она.
В эту минуту Пенелопа тихо застонала. Одиссей нежно положил сына обратно на постель и потянулся к жене.
Царь Итаки наклонился над Пенелопой, убрав промокшие от пота волосы с ее блестящего лба.
— Не оставляй меня, девочка. Услышь мой голос. Останься со мной.
Он оставался там три дня, обмывая ее тело теплой водой, меняя грязное постельное белье, прижимая к себе, все время разговаривая с ней, хотя она не могла слышать его. На утро четвертого дня ее волдыри прорвались, а тело избавилось от яда. Одна из жриц Артемиды пришла посмотреть на нее.
— Она выживет, — сообщила она и покинула комнату.
Все меньше и меньше людей привозили в деревню в следующие недели. Количество выздоравливающих увеличилось.
Начались осенние дожди, когда Одиссей, Пенелопа и Биас покинули деревню. Когда они шли по горной тропе ко дворцу Нестора, солнце ненадолго пробилось сквозь густые серые облака. Биас посмотрел на своего царя. При свете солнца он увидел серебряные нити у него на висках и усталость в глазах.
Одиссей больше никогда не говорил о проклятье. Но это было последнее лето, когда корабли Итаки принимали участие в набегах за рабами. Одиссей-Грабитель городов, Разбойник, Пират, стал Одиссеем-Торговцем, Рассказчиком историй.
Биас лежал на песке и смотрел на звезды. В этот момент он тоже вспомнил смех Лаэрта. Мальчику теперь бы исполнилось двадцать, он стал бы красивым и сильным мужчиной.
Но его смерть принесла Одиссею четырнадцать лет мирной торговли. Сколько деревень могло быть разграблено за это время? Сколько женщин вырвали бы из дома и продали в рабство? Сколько отцов убили бы на глазах родных?
Эта мысль удивила Биаса, и он тихо выругался. Бросив взгляд на лагерь, он увидел, что Одиссей громко храпит.
«Зачем тебе понадобилось говорить о нитях и коврах? Теперь я не смогу заснуть!»
