Глава 31
Стратег поневоле
Банокл был все еще зол, когда вел свой маленький отряд через перевал и по широким равнинам. После всего, через что они прошли вместе, почему Каллиадес обращался с ним так грубо? Это было неприятно и смущало его.
Старая няня, Мирина, пришпорила лошадь и поравнялась с ним. Не будучи опытным всадником, она выглядела неловко на гнедой кобыле Энниона, цепляясь одной рукой за поводья, а другой — за гриву лошади. Ее лицо раскраснелось от попыток сохранить равновесие.
— Далеко до Карпеи? — спросила она.
— Да, — ответил ей Банокл.
— Я не знаю, смогу ли просидеть на этой лошади так долго. У меня больные колени.
Банокл не знал, что ей ответить. Она была слишком стара для дороги в Карпею.
— Станет легче, — пообещал он ей, не зная, правда ли это. Развернув лошадь, великан поскакал туда, где Джустинос и Скорпиос замыкали их отряд.
— Ты знаешь, как далеко до Карпеи? — спросил он Джустиноса. Воин пожал плечами.
— Несколько дней пути, я полагаю. Наверное, четыре. Я не считал дни, когда мы ехали сюда.
— Я тоже.
— Олганос говорит, примерно три дня, — вмешался Скорпиос.
— Я голосую за то, чтобы мы выбрали главным Олганоса, — предложил Банокл. — Кажется, он знает, что делает.
Джустинос покачал головой.
— Слишком молод. Мы будем держаться тебя. Похоже, старая женщина чуть не падает с лошади.
— Больные колени, — сказал великан.
Скорпиос пришпорил коня и поскакал к ней. Банокл и Джустинос последовали за ним. Юноша спешился и придержал поводья, пока Мирина перекинула правую ногу через спину кобылы.
— Лошадь Энниона — доброе животное, — сказал ей Скорпиос. — Она не испугается и не сбросит тебя. Так коленям легче?
— Да, — кивнула ему старая няня, устроив Обаса поудобней. — Спасибо. Ты милый мальчик.
Полуденное солнце ярко светило, но в горах дул холодный ветер. Равнины были широкими и открытыми, мягко поднимались и опускались лесистые холмы и овраги. Высоко вверху Банокл увидел стаю гусей, которая направлялась на север, к далекому озеру. Ему всегда нравились гуси — особенно зажаренные в собственном жире. У него свело желудок от голода.
Темноволосый сын Реса Перикл поравнялся с ним на лошади Керио, когда они подъехали к небольшому лесочку. Банокл посмотрел на парня. Его светлая туника была расшита по краям золотой нитью, на поясе было больше золота, чем великан мог заработать за год.
— Нам нужно найти тебе меч, — сказал Банокл, — или, может быть, длинный кинжал.
— Зачем? Я не смогу победить вооруженного врага.
— Наверное, нет, — согласился великан, — но ты бы мог отрезать ему яйца, пока он будет убивать тебя.
Перикл усмехнулся. Улыбка сделала его еще моложе и ранимей.
— Я сожалею о твоем отце, — вздохнул Банокл. — Люди говорят, что он был великим человеком.
Улыбка мальчика потухла.
— Что мы будем делать в Трое? — спросил он.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Будут ли там мне рады? У меня нет земли, нет армии и состояния.
Великан пожал плечами.
— Как и у меня. Может, ты выучишься на кузнеца. Мне всегда хотелось этим заниматься, когда я был молодым. Размягчать металл и бить по нему.
— Только не это, — покачал головой мальчик. — Они все становятся калеками. Мой отец говорил, что от расплавленной руды воздух становится плохим. У всех кузнецов немеют пальцы на ногах и руках.
— Ты прав, — согласился Банокл. — Никогда по-настоящему об этом не думал. Плохой воздух? Я об этом не слышал.
Перикл наклонился к нему.
— У нас есть глубокие пещеры в горах, где порой воздух на самом деле плохой. Люди устраиваются в них на ночь, а потом просто умирают. Когда я был маленьким, несколько путешественников нашли себе убежище в одной из таких пещер. Пятеро мужчин и несколько женщин. Прохожий обнаружил их всех мертвыми и побежал в ближайшую деревню, чтобы предупредить старейшин. Они вернулись в пещеру, но была ночь, и у них в руках были факелы. Старейшина вошел в пещеру, раздался звук, похожий на гром, и какая-то вспышка. Его выбросило из пещеры, у него были опалены брови и борода.
— Он умер? — спросил Банокл.
— Вряд ли. После этого никто не приближался к этим пещерам. Говорят, что там живет огнедышащее чудовище.
— Может, ему нравится плохой воздух, — предположил великан.
Перикл вздохнул.
— На что похожа Троя?
— Большой город.
— Ты живешь во дворце?
— Нет. Я жил однажды. Немного. У меня с моей женой, Рыжей, есть дом.
— У вас есть дети?
— Нет.
— Может, мы с Обасом останемся с тобой. Мирина могла бы готовить.
— Это звучит неплохо, — сказал Банокл. — Рыжая — удивительная женщина, но еда, которую она готовит, напоминает козлиный помет. Кроме пирогов, но их она берет у знакомого булочника. Но, думаю, Гектор предоставит вам комнаты во дворце. Ты встречался с ним?
Перикл кивнул.
— Он очень нравится моему отцу. — Мальчик опустил голову. — Вернее, нравился. — Выражение его лица стало суровым. — Однажды я вернусь с армией и убью всех идоноев. От них ничего не останется. Даже воспоминаний.
— Всегда хорошо иметь план, — кивнул великан.
— А у тебя какой план? Банокл улыбнулся.
— Вернуться домой, прижаться к Рыжей, положить голову на подушку и проспать несколько дней. После этого, конечно, напиться.
Перикл улыбнулся.
— Я напился однажды. Я пробрался в комнату отца и выпил чашу вина, не разбавленного водой. Это было ужасно. Комната закружилась, и я упал. Потом меня вырвало. Мне было плохо несколько дней.
— Тебе нужно тренироваться, — посоветовал ему великан. — Скоро ты обнаружишь и приятные моменты. Так говорил мой отец. Все проблемы отступают, тревоги отходят на второй план, и мир просто кажется… кажется счастливым.
— А что потом?
— Потом комната кружится, тебя тошнит и тебе плохо несколько дней.
Перикл засмеялся.
— Я никогда больше не буду пить вино. Даже от мысли об этом у меня сводит желудок.
Они ехали в молчании некоторое время, затем Перикл сказал:
— Ты, кажется, разозлился, когда разговаривал с военачальником на перевале. Почему?
— Он был моим собратом по мечу. Но когда я предложил ему помочь защитить перевал, он отказался.
— Наверное, он не хотел, чтобы ты умер вместе с ним. Я говорил с несколькими киконами. Один из них служил во дворце. Он сказал, что они собираются сражаться до самой смерти.
Банокл покачал головой.
— У Каллиадеса есть план. Он перехитрит врага. Он так всегда делает.
— Хорошо бы, — вздохнул Перикл.
Банокл пришпорил коня и поскакал на вершину небольшого холма. Перикл был просто мальчиком и ничего не знал о способностях Каллиадеса. Но его слова обеспокоил Банокла. Великан видел орду идоноев. Несколько защитников не смогли бы удерживать их долго.
Задумавшись, он перебрался на другую сторону холма, прямо навстречу огромному отряду из пятидесяти всадников, лица которых были разрисованы краской.
Великан выругался и вытащил оба меча.
Каллиадес снова оказался на «Пенелопе», свежий ветер надувал парус. Пирия стояла рядом с ним и смотрела на черную свинью, которая боролась с волнами в море. На ее лице было написано беспокойство.
— Он справится? — спросила девушка.
— Он переживет нас обоих, — ответил ей Каллиадес.
Она попыталась поговорить с ним снова, но страшный шум заглушил ее слова — звон мечей и крики людей. Ее лицо померкло.
Каллиадес открыл глаза. Он лежал среди камней, у него стучало в висках, зрение затуманилось. Попытавшись встать, воин почувствовал, как боль пронзила грудь. Меч Аргуриоса лежал на земле рядом с ним, лезвие было испачкано кровью. Каллиадес посмотрел на свои руки. Они тоже были в крови. Перевернувшись на колени, он попытался встать, но снова почувствовал боль и перевернулся на спину. В его правый глаз потекла кровь, но воин просто смахнул ее. Молодой микенец отполз подальше от поля битвы и сел, прислонившись спиной к камню. Правый глаз уже не открывался. Каллиадес вспомнил удар бронзовой секиры, который пришелся по его шлему и сбил его с ног.
Они выдержали пять атак. Во время первой противник даже не добрался до пехоты и отступил назад под смертельным градом стрел, который обрушился на них сверху. Затем они перегруппировались, выставили вперед щитоносцев и напали снова. Стрелы все еще достигали цели, попадая в ноги, руки и плечи. Каллиадес возглавил атаку против их передних рядов, и они снова отступили.
Третья атака показала Каллиадесу, что вражеский предводитель — человек строгой дисциплины. Его отряды невозможно было разбить. Они накатывались на ряды фракийцев, словно рассерженное море.
Но вскоре тактика изменилась. Вражеские лучники пробирались вперед и стреляли во фракийцев, сбрасывая их вниз.
Затем пришла очередь всадников. Каллиадес приказал своим людям держаться вместе, сдвинув щиты. Ни одна лошадь не поскакала бы по доброй воле на стену. Вместо этого идонои подпрыгивали вверх, на тесные ряды защитников перевала, разбивая их. Бой был коротким и кровавым; всадники были легко вооружены, но даже при этом потери среди фракийцев были большими: сломанные кости от ударов лошадей и раны от копий, которые пробивали шлемы и доспехи.
К пятой атаке у фракийских лучников кончились стрелы, и враг напал с большей уверенностью.
Более половины фракийцев погибло, и теперь людей едва хватало, чтобы удерживать узкий проход.
Каллиадес посмотрел на сотню — или около того — сражающихся воинов. Ему захотелось присоединиться к ним, но он обессилел. Его охватила огромная усталость, он откинулся назад и стал смотреть на небо. Облака над горами переливались золотым светом заходящего солнца. Он увидел стаю пролетающих птиц. Это было прекрасное зрелище. «Как было бы чудесно, — подумал он, — раскинуть руки и подняться в небо, чтобы парить высоко над этим миром».
Снова появилась боль в груди. Наклонив голову, он увидел, что его доспехи проломлены и сквозь них сочится кровь. Сначала он не мог вспомнить, как его ранили. Потом вспомнил скачок лошади и копье, которое пронзило его и отбросило назад.
С места, где он сидел, Каллиадес мог обозревать все поле боя. Враги были готовы прорваться сквозь строй фракийцев. Общий бой разделился на несколько стычек, неприятель окружал.
Каллиадес оглянулся в поисках укрытия. «Что ты делаешь?» — спросил он себя. Бежать было некуда.
И он снова увидел себя ребенком, который прячется на поле льна.
Рыжая не ошиблась. Эта часть души всегда была с ним. Его сестра была солнцем и звездами для него; на ее любовь он всегда мог положиться. Ее смерть, такая жестокая и внезапная, ранила его сильнее, чем ему казалось. Маленький мальчик на поле льна решил никогда не впускать в свою жизнь любовь с ее дикой болью и ужасными страданиями.
«Ты хочешь жить?» — спросил он себя.
Когда последние лучи солнца осветили перевал, Каллиадес понял, что натворил.
«Тогда выбирайся из этого поля льна!» — сказал он себе.
С криком ярости и боли молодой воин схватил меч Аргуриоса и заставил себя подняться. Затем он, шатаясь, пошел вперед, навстречу этому хаосу.
Внезапно микенец услышал стук копыт о камни. Повернувшись, воин увидел, что отряд из пятидесяти всадников скачет по тропе через перевал.
В центре отряда с поднятым мечом мчался Банокл.
Фракийские защитники расступились, пропуская всдаников вперед. Копейщики бросились на воинов-идоноев, разя их. Паника охватила вражеские ряды, они повернулись и побежали по тропе, преследуемые всадниками.
Каллиадес попыталсь вложить свой меч в ножны, но его рука была так слаба, что оружие со звоном упало на землю. А сам он рухнул на камень. Странно, но ему показалось, что он слышит шум моря.
Каллиадес соскользнул с камня.
Когда воин, наконец, очнулся, то увидел, что лежит без доспехов, а его рана на груди зашита. Разожгли костры. Банокл сидел рядом с ним.
— Рад видеть тебя, — сказал Каллиадес.
— Черт тебя подери, тупица, — ответил ему друг. — Ты мог бы рассказать мне, что собираешься умирать.
— Ты бы ушел, если бы я это сделал?
— Конечно, нет. Вот что я скажу: братья по оружию сражаются вместе.
Взяв великана за руку, Каллиадес сел.
— Где ты нашел конницу?
— На равнине. Они спасались бегством после падения города. Я сначала принял их за врагов и напал на них. Но они засмеялись и ускакали от меня. Ублюдки! Когда они вдоволь повеселились, я рассказал им об этой битве и повел их сюда. Хорошо, да? Кто из нас мыслитель теперь?
— Это ты, Банокл, мой друг. Мой добрый, дорогой друг.
Банокл посмотрел на него с подозрением.
— Я думаю, что этот удар по черепу повредил твои мозги. Так как долго нам нужно удерживать это место?
— Больше не надо, — сказал Каллиадес. — Оставаться здесь было бы бессмысленно. Оставь костры гореть, а сам уводи лошадей как можно тише. Перевяжи их копыта тряпками. Мы ускользнем в темноте и побежим к морю, в Карпею. Если нам повезет, идонои не возобновят атаку до утра, к этому времени мы будем далеко отсюда.
— Это уже лучше! — радостно воскликнул Банокл. — Ты отдохнешь пока. Я велю Олганосу готовить оступление. Он хороший военачальник. Они оставили тебе вино?
— Нет, — покачал головой Каллиадес, и его друг ушел, громко выругавшись.
Молодой воин немного вздремнул, и ему снова приснилась Пирия. Она стояла на палубе темного корабля, который плыл навстречу закату. А он смотрел на нее с золотого берега. Каллиадес поднял руку и помахал ей, но девушка не сводила глаз с заходящего солнца и не заметила его.
Путь на восток был долгим, большая часть равнины оказалась болотистой и непроходимой, досаждали комары и мухи. Сто сорок два человека под предводительством Банокла были вынуждены идти извилистой дорогой в поисках более надежного пути. В первое утро они нашли брошенные повозки с провиантом. Повозки были разграблены, лошади убежали. Банокл, по совету юного Олганоса, впряг в них лошадей. Некоторых более серьезно раненных — и Каллиадеса в том числе — положили в эти повозки.
К полудню они встретили еще фракийцев, спасающихся бегством. Это были сорок три пехотинца, хорошо вооруженных, и двадцать легко вооруженных всадников. Они двигались с северо-запада, где их крепость захватили идонои.
Банокл надеялся, что Каллиадес будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы возглавить отряд, но его состояние за ночь ухудшилось. Теперь молодой воин спал в первой повозке, и, даже когда он пришел в сознание, с головой у него было не все в порядке. Начался жар, и Каллиадес сильно потел. Банокл зашил его рану на груди, но было непонятно, насколько она глубокая и затронут ли какой-нибудь жизненно важный орган.
Олганос отправил разведчиков на север, юг, восток и запад, чтобы узнать о местоположении врага. По мере продвижения разведчики встречали еще воинов-киконов и посылали их к основному отряду. К закату под командованием Банокла было уже больше трехсот человек.
— Мы для них словно навоз для мух, — пожаловался он Олганосу.
Юноша пожал плечами.
— Мы будем сильнее на случай атаки.
Первые хорошие новости пришли, когда они разбили лагерь на ночь. Один из разведчиков с запада сообщил, что армия идоноев у перевала двинулась не на восток и была почти в двух днях пути позади них.
Когда люди отдохнули, Банокл разыскал Каллиадеса. Молодой воин очнулся, но был очень слаб. Великан принес ему немного воды.
— Еды нет, — сказал он.
Каллиадес помолчал минуту. Его лицо было пепельно-серого цвета и блестело от пота.
— На севере и востоке будут деревни и фермы, — сказал он. — Пошли всадников завтра утром. Собери немного скота или овец.
— Хороший план, — одобрил Банокл.
— И общайся с людьми, Банокл. Пусть они чувствуют твое присутствие. Фракийцы — храбрые люди, но они непостоянны, быстро впадают в гнев или отчаяние. Тебе нужно крепко держать их в руках.
Каллиадес вытянулся и задрожал. Банокл укрыл его плащом.
— С тобой все будет в порядке, — сказал он. — Ты крепкий. С тобой все будет в порядке.
Все еще дрожа, молодой воин заснул. Банокл посидел с ним немного, затем встал. Люди вокруг сидели маленькими группами. Чаще всего они молчали. В лагере воцарилась атмосфера уныния. Банокл пошел туда, где вместе со старой няней сидел Перикл; Обас спал.
— Мы найдем завтра еду, — пообещал он. — На востоке есть фермы и деревни.
Перикл кивнул, но он тоже выглядел подавленным.
Банокл пошел дальше. Всадники, которых он привел к перевалу, сидели вместе. Они подняли глаза, когда он приблизился к ним.
— Кто-нибудь из вас знаком с этой местностью? — спросил он. Они покачали головами.
— Мы жители Каллироса, — ответил один из них, высокий мужчина с голубыми полосками на лбу. Банокл вспомнил, что его зовут Хиллас.
— Вы, жители Каллироса, хорошие бойцы, — сказал он им.
— Недостаточно хорошие, — проворчал Хиллас.
— Вы дали этим идоноям хороший пинок под задницу у перевала. И все еще живы. Во имя Гадеса, парни, я бывал в худшем положении, чем это. И я все еще здесь.
Хиллас откашлялся и сплюнул на землю.
— Что может быть хуже, чем это? Наши родные и близкие мертвы или обращены в рабство. Все наши города пали, а мы бежим к морю.
Банокл не ответил. Затем появился Перикл.
— Мой дед захватил все города идоноев, — сказал он. — Он покорил этот народ. Сегодняшняя ситуация когда-нибудь изменится. Сохраните мне верность, и однажды мы вернем нашу родину.
Воины замолчали, с голубыми полосками на лице встал.
— Мы клялись в верности царю Ресу. Может, однажды ты станешь таким же великим человеком, как и он. Но сейчас ты просто мальчик. Я Хиллас, Хозяин Западных гор. Я не буду клясться в верности мальчику.
Казалось, Перикла не испугало это оскорбление.
— Тебе нужно посмотреть на ситуацию, не обращая внимания на мои года, Хиллас. У моего отца союз с Троей. Будучи его сыном и наследником, я являюсь гарантией этого союза. В Трое мы соберем новую армию. На это потребуется время. За это время я стану мужчиной.
— А пока, — спросил Хиллас, — кто будет нашим предводителем? Кто бы это ни был, он будет пытаться заявить о своих правах на корону. Я вижу там Волина, — он показал на группу воинов поблизости. — Он не пойдет за мной, а я никогда не соглашусь признать этого глупца командующим.
Воллин, лысый мужчина с обнаженной грудью, вскочил на ноги вместе со своими людьми. Воины со свистом вытащили мечи из ножен и ножи.
— Всем стоять! — сердито заревел Банокл. — Во имя богов, вы горстка глупых негодяев. Ты, — сказал он, глядя на Хилласа, — меня не волнует, что ты Хозяин западных ублюдков. Теперь ты не правитель. Понимаешь? У тебя ничего нет. А тебе, — он бросил лысому воину, — не стоит угрожать мечом любому из моих людей. Независимо от времени и причины. Что с вами? Вам недостаточно этих проклятых врагов? Вам нужно поубивать друг друга?
— Мы не твои люди, троянец, — отрезал Хиллас. Банокл собирался выйти вперед и сбить наглеца с ног, когда молодой царевич снова заговорил.
— Он — мой стратег, — заявил Перикл. — И он прав. Глупо сражаться друг против друга. Вчера, — продолжил он, повернувшись к Воллину, — ты готовился умереть у перевала как герой. Сегодня вы живы. А почему? Потому что еще один герой кикон — Хиллас, Хозяин Западных гор — прискакал вам на помощь. Вот единственный путь остаться в живых, мы должны сражаться. Нам нужно держаться вместе и забыть о мелких разногласиях.
Хиллас глубоко вздохнул, затем спрятал свой меч. Он посмотрел на Банокла.
— Как этот человек может быть нашим стратегом? Он троянец.
Банокл собирался ответить, что он не троянец, но первым заговорил лысый Воллин.
— А я думаю, это хорошая идея, — сказал он.
— Ты так думаешь, потому что я против этого, — возразил Хиллас.
— Может, и так, но парень говорит дело. Среди знати вечно царил раздор. И, похоже, так всегда будет. Вот почему нам нужен сильный царь. Если бы я был на двадцать лет моложе, то сам бы посягал на корону и перерезал бы тебе горло. Но я не молод, а все мои сыновья мертвы. Если чужестранец поведет нас, не будет зависти, соперничества. Мы можем объединиться под предводительством Перикла.
— Нас триста человек, — сказал Хиллас, успокоившись. — Мы не сможем вернуть Фракию.
— Нас сейчас триста человек, — заметил Перикл. — Вчера нас было меньше половины. Другие тоже сбегут отсюда и с благословения богов направятся в Трою. Когда мы вернемся, то соберем людей из горных племен на севере и тех, кто устанет от микенцев и правления идоноев.
— Говорит, как его отец, не правда ли? — воскликнул Воллин.
— Да, — согласился Хиллас. — Но я все еще не уверен в командовании троянца.
— Он уже командовал вами во время битвы, — сказал Перикл. — И привел к победе. Кроме того, когда я остался один в лесу в окружении воинов-идоноев, которые собирались убить меня, этот человек вышел и рискнул ради меня своей жизнью. Теперь я видел его в трех сражениях, каждое из которых должно было быть проиграно, но Банокл — великий воин и прекрасный стратег.
Хиллас внезапно засмеялся.
— Когда он первый раз увидел пятьдесят моих людей, то вытащил свой меч и бросился на нас. — Банокл почувствовал, как изменилось настроение, словно подул свежий ветер после бури. — Ладно. Я приму его в качестве предводителя.
Банокл ушел голодный и смущенный. Никто не спросил его, хочет ли он быть стратегом, и никто не вспомнил о причитающемся ему вознаграждении. Но это было неважно, поскольку, когда они достигнут Карпеи, он с огромной радостью переложит эту проблему на плечи настоящих военачальников.
Подул холодный ветер, и Банокл нашел место, где толстые ветви деревьев могли служить защитой от непогоды. Растянувшись на земле, он приготовился вздремнуть без всяких сновидений. Он почти заснул, когда услышал чьи-то шаги. Открыв глаза, он увидел юного Перикла. Мальчик сел на корточки рядом с ним.
— Я благодарю тебя за твое вмешательство, — сказал Перикл. — Я боюсь, что они устроили бы резню.
— Сколько тебе лет? — спросил великан.
— Почти тринадцать. А зачем тебе?
— Ты разговариваешь не как тринадцатилетний мальчик.
— Я не знаю, как еще разговаривать, — пожал плечами Периклос.
— Я имел в виду, что ты разговариваешь не как мальчик. Ты говоришь как старый учитель. Я боюсь, что они устроили бы резню, — изобразил он. — Там, откуда я родом, мальчики так не говорят. Они разговаривают об играх и девушках, хвастаются великими подвигами, которые совершат, когда вырастут.
— Все мои учителя были стариками, — объяснил сын Реса. — Отец не верил в игры — если они не служили определенной цели, как бег, чтобы я стал сильнее, или игра со стариками, чтобы я лучше понимал стратегию. Большую часть времени я проводил со стариками, которые говорили о войнах прошлого, истории и деяниях великих. Я знаю, на какой глубине нужно устанавливать фундамент для дома и как глубоко вгонять штыри в обшивку. Он готовил меня к тому, чтобы я стал царем.
— Разве он не играл с тобой, когда ты был маленьким?
— Играл? Нет. Мы проводили мало времени вместе. В прошлом году, в день моего рождения, он отвел меня в сторону и сказал, что у него для меня особый подарок. Затем отец отвел меня в темницы дворца, где на полу на коленях стоял предатель, а его руки были связаны за спиной. Отец позволил мне перерезать ему горло и наблюдать за тем, как он умер.
— Это точно не то, что я имел в виду, — сказал Банокл.
— Я буду проводить время с моими сыновьями — если проживу достаточно долго, чтобы их иметь. — Он посмотрел на воина. — Ты не возражаешь, чтобы я поспал здесь с тобой?
— Я не возражаю, — солгал Банокл, которого не радовала перспектива спать рядом со странным юношей, который может перерезать кому-то горло. Перикл лег, подложив руку под голову. Банокл решил подождать, пока мальчик заснет, а затем найти другое место для отдыха.
