КНИГА ТРЕТЬЯ
БИТВА ЗА ФРАКИЮ
Глава 26
Вероломная собака
На песчаном побережье под высокими серыми скалами Итаки было тихо, только кричали чайки. Деревянные хижины, в которых жили рыбаки со своими семьями, словно вымерли под подернутым дымкой полуденным солнцем.
Старая галера «Пенелопа» с высоко поднятым корпусом лежала на песке. Корабль был всеми покинут и забыт, его сверкающая обшивка облезала под палящим солнцем, доски рассохлись и покоробились.
С тенистого балкона своего дворца царица Итаки печально смотрела на корабль, названный в ее честь. Уже три долгих года судно лежало здесь, забытое Одиссеем, который предпочел ей военную галеру «Кровавый ястреб». Хотя «Пенелопа» и была идеальным торговым судном, все же это был не боевой корабль. Год еще она продолжала плавать под началом торговца с Итаки, но кровавая война на Зеленом море сделала морскую торговлю очень опасной, и галеру покинули, отдав предпочтение более маленьким и быстроходным судам, которые плавали в треугольнике между Итакой, Кефалленией и материком или на северо-запад, в далекое поселение Семи холмов.
Пенелопа закуталась в голубой плащ и посмотрела на море. Оно сегодня выглядело таким спокойным, но там, за горизонтом, умирали в отчаянии люди, шли ко дну их корабли и горели деревни. Во всех странах, расположенных вокруг Зеленого моря, жены и матери оплакивали погибших, враги накалывали на свои копья их мечты. С каждой новой вылазкой сеялось семя ненависти, которое прорастало в сердцах тех, кому удалось выжить; мальчики скоро превратятся в мужчин и будут жаждать мести.
Но, даже понимая все зло войны, она поддерживала Одиссея.
— Ты не мог поступить иначе, муж мой, — сказала она, когда он вернулся к ней три года назад все еще в ярости из-за нанесенного ему в Трое оскорбления, — потому что такое неуважение прощать нельзя.
Глубоко в сердце ей бы очень этого хотелось. Если бы цари западных земель были разумными людьми, ясно мыслящими и дальновидными, таких войн не случалось бы. Но разумные люди редко восходят на трон, а если такое и случается, то жизнь их длится недолго. Цари, достигшие успеха, были жестокими и грубыми, людьми крови и смерти, воинами, которые ни во что не верили, кроме силы копья и меча. Пенелопа вздохнула. Муж, которого она любила, пытался быть разумным человеком. Но за внешней любезностью всегда скрывался воинственный царь.
Он провел первую зиму с ней, лелея свою злость долгими ночами, а затем весной отправился с походом в земли своих новых врагов. Имя «Кровавый ястреб» теперь внушало страх на побережье Фракии, до самых дальних островов Восточного материка и до Ликии на юге. Последний раз она видела своего царя в начале года. Вынужденный провести зиму на Кипре, пока ремонтировался его поврежденный корабль, Одиссей поспешил обратно в Итаку, чтобы побыть немного с ней. Пенелопа разгладила подол своего хитона, вспоминая несколько дней и ночей, которые они провели вместе.
Ее печаль росла с каждым проходящим временем года, потому что каждый раз, как он возвращался к ней, казалось, Одиссей путешествовал во времени. Сначала он вступил в войну с некоторым сожалением, движимый гневом и гордостью. Но теперь она знала, что ее царь наслаждался забытыми ощущениями молодости. Одиссей, грубовато-простодушный, гениальный торговец, который медленно старился, исчез, его заменил Одиссей-грабитель, холодный и расчетливый стратег, мыслитель. У нее щемило сердце при воспоминании о том, каким он был.
Прикрыв глаза рукой, Пенелопа увидела какое-то движение на горизонте, там показался ряд кораблей. Они направлялись прямо к острову. На секунду ее сердце наполнила радость. Может, это Одиссей? Но надежда длилась всего несколько секунд. Совсем недавно она слышала, что «Кровавого ястреба» видели направляющимся на север из микенского поселения на Косе.
Теперь царица смогла разглядеть, что это был большой флот, и один огромный корабль рассекал волны впереди остальных.
Это «Ксантос»! Не было другого военного корабля такого размера.
Она услышала топот бегущих ног и, повернувшись, увидела Биаса. Старый воин стоял с мечом в левой руке. Круглый деревянный щит был неловко прицелен к обрубку его правой руки.
— Госпожа! Это «Ксантос»! Мы должны укрыться в крепости на холме.
Позади него из хижин показались рыбаки и небольшой военный отряд Итаки, многие воины которого были еще мальчиками или стариками. Испуганные, они бросились вниз на берег с мрачными лицами. Одиссей оставил отряд из двухсот человек, чтобы охранять крепость и царицу. Пенелопа осмотрела флот. Она насчитала тридцать один корабль. Примерно две тысячи воинов.
Она повернулась к Биасу, повысив голос, чтобы могли слышать и другие, и сказала:
— Я — царица Итаки, жена великого Одиссея. Я не буду прятаться, словно испуганная крестьянка.
«Ксантос» направлялся к побережью очень быстро, его нос разрезал волны со скоростью бегущей лошади. Пенелопа могла расслышать громкое пение гребцов и ясно разглядеть бородатое лицо моряка, который стоял на носу.
«Держись!» — раздался громкий приказ с корабля, и пение внезапно прекратилось, а весла были подняты. На минуту показалось, что «Ксантос» навис над берегом, затем он врезался килем в песок, разбросав гравий в разные стороны.
Когда огромная галера накренилась и с ее обшивки полилась вода, царица повернулась к своему маленькому отряду.
— Идите в крепость и приготовьтесь защищать ее. Ну же! Минуту они стояли неподвижно.
— Идите! — повторила она. Они неохотно подчинились, прошли мимо дворца и поднялись по склону холма к деревянному укреплению, безопасность которого была мнимой. Биас не двинулся с места.
— Разве ты не верный слуга своей царицы? — спросила она его.
— Ей принадлежит моя любовь и моя жизнь. Но я не буду прятаться за деревянными стенами, пока ты будешь рисковать своей жизнью.
Ее охватил гнев, и она уже собиралась приказать ему уходить, когда круглый щит соскользнул с его ссохшегося обрубка и с глухим звуком упал на песок. Пенелопа почувствовала его смущение и стыд.
— Пойдем со мной, Биас, — сказала царица. — Мне будет легче, если я буду чувствовать твою силу рядом.
Они пошли вниз по берегу. Она никогда раньше не видела «Ксантос», и ее восхитили размер и красота корабля, хотя ее лицо оставалось суровым.
С борта галеры сбросили канат, и на берег спустился Геликаон. Пенелопа печально посмотрела на известного убийцу, который когда-то был ее любимым мальчиком. На нем была выцветшая льняная одежда, его черные волосы были стянуты кожаным ремнем. Кожа Геликаона потемнела от лучей солнца, на одном его бедре был зашитый, едва залеченный шрам, и на груди — совсем свежий. Он посмотрел на корпус старого корабля Одиссея, когда шел по берегу, но на его лице не появилось никакого выражения.
— Приветствую тебя, госпожа, — сказал он, слегка наклонив голову. Пенелопа посмотрела в его жестокие голубые глаза и увидела там усталость и напряжение. Зачем он здесь? Чтобы убить ее и ее людей? Она поняла, что ничего теперь о нем не знает, кроме его славы убийцы, не знающего пощады.
Пенелопа избегала смотреть на другие корабли, которые плыли прямо к берегу, и заставила себя дружелюбно улыбнуться.
— Приветствую тебя, Геликаон! Прошло слишком много лет, с тех пор как мы в последний раз принимали тебя здесь. Я прикажу принести еду и напитки. Мы сможем поговорить о более счастливых временах.
Он напряженно улыбнулся.
— Благодарю тебя, госпожа, но с провизией на моих кораблях все в порядке. Мы наслаждались гостеприимством старого Нестора и его народа по дороге сюда. У нас есть запас еды и воды на много дней.
Пенелопа была изумлена, хотя и не показала этого. Она понятия не имела, что на Пилос напали. «Сколько людей погибло?» — подумала царица. У нее там было много друзей и родственников.
— Но ты разделишь со мной хлеб, как мы обычно это делали? — спросила она, безжалостно прогоняя мысли о погибших на Пилосе. Пенелопа не могла им помочь, но она могла попытаться спасти свой собственный народ.
Геликаон кивнул и оценивающе посмотрел на старую крепость, вооруженных людей, которые теперь выстроились вдоль стен укрепления.
— Да, госпожа, мы разделим с тобой хлеб, — он повернулся к Биасу: — Я слышал, что ты потерял руку в битве у Крита. Я рад, что ты выжил.
Пенелопа сделал ему знак отойти, и старик, злобно глядя на Геликаона, сделал несколько шагов назад. Царица повернулась к нему.
— Мне не грозит сейчас опасность, Биас. Возвращайся в крепость.
Биас поклонился, еще раз посмотрел на Геликаона и ушел.
Слуги принесли одеяло, которое разложили на песке, Геликаон и царица сели. Хотя на небе светило солнце, Пенелопа приказала разжечь для гостей костер, соблюдая традицию встречи друзей. Перед ними лежал хлеб и стояло вино, но они мало пили и ели.
— Расскажи мне новости, Геликаон. До нас доходит мало новостей.
Юноша посмотрел ей в лицо.
— Единственные новости — о войне, госпожа. Я уверен, что ты вряд ли хочешь их услышать. Многие умирают по всему Зеленому морю. Победителей нет. Мне сообщили, что твой муж жив. Мы не встречались друг с другом. У меня нет сведений о «Кровавом ястребе». Я приехал сюда по одной причине — оказать уважение тебе…
— Я знаю, по какой причине ты здесь! — зло воскликнула Пенелопа, наклонившись и понизив голос. — Чтобы показать Одиссею, что ты мог бы сделать. Ты угрожаешь его народу…
Его лицо посуровело.
— Я не угрожал тебе и не стану этого делать.
— Само твое присутствие здесь — это угроза. Это сообщение Одиссею, что он не может защитить тех, кого любит. Твои первые слова, сказанные мне, были хвастовством о том, что ты напал на моего родственника на Пилосе. Я не глупа, Геликаон. Я правила здесь, когда ты был младенцем в колыбели. Я знаю, почему ты здесь.
— Он оставил тебе плохую защиту, — сказал он, показав на маленький отряд Итаки.
Они сидели молча какое-то время. Пенелопа злилась на саму себя. Для нее важней всего было спасти свой народ от нападения. Спорить с Геликаоном было более чем глупо. Она не могла поверить, что он пошлет убийц к ее народу, но напряжение вокруг его глаз говорило о неразрешимых проблемах, мучающих его.
Успокоившись, царица дружелюбно спросила:
— Как твой маленький сын? Ему, должно быть, три года. Лицо Геликаона посветлело.
— Он — моя радость. Я скучаю по нему каждый день, который провожу вдали от него. Но он не мой сын. Хотел бы я, чтобы он им был.
— Не твой сын?
Геликаон объяснил, что Халисию изнасиловали во время нападения микенцев, и рождение мальчика было результатом этого.
— Я надеялся, что это останется в секрете — ради Халисии. Но такие вещи редко удается сохранить в тайне. Некоторым слугам это было известно, и пошли слухи.
— Как к нему относится Халисия? — спросила его Пенелопа. Лицо Геликаона снова потемнело.
— Она не может смотреть на него без боли. Один его вид напоминает ей об ужасе того нападения, когда сожгли ее собственного ребенка и бросили со скалы, а ее тело истязали, насиловали и ранили. Те люди, с которыми теперь твой муж в союзе. Она увидела, как он старается сдержать свой гнев.
— Но ты любишь мальчика, — быстро добавила царица. Он снова расслабился.
— Да, я люблю. Он прекрасный ребенок, умный, добрый и забавный. Но она не может это увидеть. Халисия даже не прикасается к нему.
— В мире много печали, — вздохнула Пенелопа. — Столько нежеланных и нелюбимых детей! И есть женщины, которые отдали бы все, чтобы иметь ребенка. Мы с тобой оба теряли тех, кого любили.
— Да, мы теряли, — печально согласился он.
В этот момент сопереживания она разыграла свой последний козырь.
— Я беременна, Геликаон, — сказала она. — После всего этого времени. Через семнадцать лет после смерти маленького Лаэрта. Я снова беременна. Я никогда не верила, что смогу подарить Одиссею еще одного сына. Несомненно, сама великая богиня охраняет меня. — Пенелопа внимательно посмотрела в его лицо и, увидев, что оно смягчилось, поняла, что была близка к тому, чтобы выиграть свою битву. — Доходы от торговли с Семи холмами растут, — добавила она. — Одиссей хранит твои деньги, как и обещал. И у жителей поселения мало проблем. Теперь у них есть каменные стены для защиты.
Геликаон встал на ноги.
— Я должен ехать, — сказал он, — но надеюсь, ты поверила мне, когда я говорил, что рад тебя видеть, Пенелопа. Ты однажды приняла меня в своем доме, у меня только приятные воспоминания об Итаке. Я молюсь, чтобы твой ребенок родился здоровым и смог вырасти в мире, где нет войны.
Отойдя от нее, он направился к маленькой соломенной хижине на берегу. Отряд Итаки с подозрением наблюдал за тем, как он оторвал целую пригоршню соломы от крыши и вернулся к Пенелопе. Не говоря ни слова, он поджег солому в приветственном костре, подержал ее несколько секунд, затем бросил на песок. Вытащив свой меч, Геликаон вонзил его в пылающую солому и песок. Затем он молча вернулся к стоянке кораблей и поднялся на борт своего военного судна.
Пенелопа наблюдала за ним с облегчением и сожалением. Значение его поступка было ясно. Это было послание Одиссею. Мечом и огнем он мог бы уничтожить Итаку и ее народ. Но он выбрал другой путь.
На этот раз.
Геликаон стоял на высокой корме «Ксантоса» и смотрел на удаляющиеся скалы Итаки. Он больше не видел гордую фигуру Пенелопы, но все еще мог различить тонкую струйку дыма, которая поднималась от приветственного костра на берегу.
Он не солгал ей. В ту минуту, когда он сошел на берег, все мысли о войне покинули его, на место им пришли давно забытые воспоминания: как пьяный и счастливый Одиссей стоит на столе в мегароне, развлекая своих слушателей историями о богах и героях, как Пенелопа с любовью смотрит на него, как Биас качает головой и смеется.
«Я надеюсь, ты сгоришь вместе со своим кораблем смерти», — эти слова Биаса, такие неожиданные и резкие, ранили его острее, чем любое лезвие.
Он и Биас плавали вместе, вместе сражались против пиратов, вместе шутили и смеялись. Было тяжело видеть ненависть в глазах друга. В его воспоминаниях Биас всегда обладал хорошим чувством юмора. Он помогал и поддерживал его, когда Геликаон присоединился к команде «Пенелопы». Биас был человеком, которому моряки доверяли улаживать споры и разбирать разногласия. Команда любила его, потому что его действия всегда были продиктованы искренней любовью к людям, которые служили под его началом.
Теперь этот добрый и сострадательный человек желал его смерти, и на сердце Геликаона было тяжело от ненависти старика. Конечно, Биас знал, что он не хотел этой войны, что она была начата вопреки его желанию.
Как только корабли отплыли от Итаки, Геликаон приказал слегка изменить направление и плыть на север, вдоль побережья. Не было ветра, и двойные ряды гребцов начали равномерно грести в соответствии с ритмом, который выкрикивал его первый помощник, Ониакус. Как только ритм установился, коренастый курчавый моряк подошел к нему. Он тоже изменился, с тех пор как началась война, и казался более отстраненным. Давно прошли те дни, когда Ониакус сидел по вечерам рядом с Геликаоном и размышлял о жизни или вспоминал о шалостях своего детства.
— Грустно видеть старого Биаса таким искалеченным, — вздохнул он.
Геликаон посмотрел на молодого моряка.
— Кажется, нет конца несчастьям в эти дни, — ответил он.
— Ты видел «Пенелопу»? Просто гниет на солнце. У меня щемит сердце при виде ее. Я всегда восхищался, глядя, как этот корабль танцует на волнах. А увидеть, как он направляется к берегу, обычно значило, что сегодня будет ночь великих историй. Я скучаю по тем дням. Теперь они сверкают в моей памяти, словно золото. Я сомневаюсь, что они повторятся.
Он отошел.
Ониакус был прав. Дни историй и дружбы давно прошли. А вместе с ними исчезли многие мечты.
Три года назад Геликаон был простым торговцем, который плавал по Зеленому морю, стойко перенося штормы и наслаждаясь вечной красотой моря. Молодой, в полном расцвете сил, он мечтал о том, что найдет свою единственную любовь и женится на ней. Мысли о династических договорах или о союзах с вражескими народами не беспокоили его. С этими проблемами должен был столкнуться его маленький брат, потому что его выбрали наследником трона Дардании. Три года.
Как изменился мир за это время! Маленький Диомед, счастливый, улыбающийся ребенок в его воспоминаниях, был облит маслом и сожжен микенскими захватчиками. Они сбросили его со скалы. И Геликаон женился и стал царем ради блага государства.
Глядя на покрытое солнечными пятнами море, он боролся с волнами горечи, которые грозились поглотить его. Он знал, что злость на Халисию была несправедливой, потому что она была хорошей женщиной и верной женой. Но это была не Андромаха. Даже сейчас он мог вызвать в памяти лицо Андромахи так ясно, словно она стояла рядом с ним, а солнце блестело в ее длинных рыжих волосах. Когда он представлял себе ее улыбку, его охватывала почти нестерпимая грусть. Теперь у нее родился ребенок, веселый мальчик по имени Астианакс. Гектор любил его до безумия, и видеть их вместе было одновременно радостно и больно, словно острый кинжал пронзал его сердце.
Геликаон перешел на центральную палубу, где под холстяными навесами сидело около двадцати раненых. Нападение на Пилос было жестоким и стремительным, и, хотя защитников было немного, они мужественно сражались, защищая свои дома и семьи. Войско Геликаона быстро их одолело и сожгло поселение, уничтожив плотины, которые обслуживали хлопковые поля. Его люди промчались по дворцу Нестора, разграбив его.
Младший сын Нестора, Антилох, хорошо сражался. Геликаон оставил бы его в живых, но он отказался сдаваться, предприняв отчаянную атаку и тщетно пытаясь добраться до самого Геликаона. Его и нескольких зарубили до смерти.
Это был четвертый успешный поход, который Геликаон провел в этом году, его отряды нападали на микенские острова, а затем на материк. Микенский флот выступил против них возле побережья Афин, но метатели огня «Ксантоса» потопили четыре их корабля. Другие протаранили его военные галеры. К концу дня ко дну пошло одиннадцать вражеских галер и был потерян один из кораблей Дардании. Более шестисот микенских моряков погибли: некоторые из них сгорели, других застрелили из лука или потопили.
Но стратегия нападения на поселения оказалась менее эффективной, чем ожидалось. Приам считал, что эти нападения заставят захватчиков убрать свои войска из Фракии и Ликии, чтобы защитить собственный дом. И сначала казалось, что их план работает. Некоторые полки отозвали из Фракии, но на их место пришли наемные армии из северных земель.
Геликаон ходил среди раненых, большинство из них шли на поправку. Молодой воин с перевязанной рукой посмотрел на него, но ничего не сказал. Геликаон поговорил с людьми, которые внимательно слушали, но мало отвечали. Теперь между ним и его воинами была дистанция, которой он не мог преодолеть. Как торговец, он мог бы смеяться и шутить с ними, но, как военный царь, он распоряжался их жизнью и смертью и обнаружил, что они отдалились от него — стали подозрительными и настороженными.
— Вы сражались хорошо, — сказал он им. — Я горжусь вами. Воин с раненой рукой посмотрел на него.
— Ты думаешь, что война закончится в этом году, господин? — спросил он. — Враг поймет, что он повержен?
— Будем на это надеяться — ответил ему Геликаон и отошел от них.
Правда заключалась в том, что враг далеко не повержен и набирается сил.
В первый год войны казалось, что планы Агамемнона превратятся в пыль. Войну против Трои невозможно выиграть, пока микенцы не будут контролировать земли Фракии. Пытаясь пересечь море с западного побережья, они становились добычей для военного флота Дардании. Если Фракия окажется под властью микенцев, они уже не будут в такой опасности. Здесь они могли бы собирать свои корабли и перевозить армию по узким проливам прямо в Дарданию, а затем и в Трою.
Первоначально микенское вторжение во Фракию было остановлено, Гектор и молодой фракийский царь Рес выиграли решающую битву вблизи от столицы Исмарос. Но за этим последовало восстание восточных племен, поднятое дикарями с севера. Гектор быстро перебросил свои силы, чтобы подавить восстание, а вторая армия Микен напала с запада через Фессалию.
Потери были большие, и на следующий год Приам дал Гектору две тысячи человек. Еще три большие битвы были выиграны, но шла яростная борьба. И новости из опустошенной войной Фракии были печальными. Реса разбили и оттеснили назад к столице, восточные племена взбунтовались и объявили о своей независимости под началом нового царя. Геликаон путешествовал по Фракии и хорошо знал эту страну. Возвышающиеся горные пики с узкими проходами, огромные просторы болот и зеленые равнины, окруженные огромными лесами. Было не очень-то легко передвигать армии по такой местности и еще трудней находить подходящее для сражения место, чтобы выигрывать решающие битвы. Вражеская пехота и лучники могли укрыться в лесах, где кавалерия была бесполезна, или сбежать через болота и трясину, где пехота могла преследовать их только на свой риск. Все ранние победы Гектора происходили потому, что враг с огромным количественным преимуществом считал, что может сокрушить троянскую конницу. Поэтому они встречали его на открытой местности, и троянцы смывали с них высокомерие кровью.
Теперь они действовали умнее, предпринимали стремительные атаки или нападали на караваны с провиантом.
На южном материке под Троей дела шли почти так же плохо. Царь Крита, Идоменей, вторгся в Ликию, победив троянского союзника, Кайгонеса, в двух битвах. А Одиссей повел флот из двадцати кораблей с тысячью человек вдоль побережья, разграбив небольшие города и вынудив сдаться две крепости, которые теперь удерживались микенскими отрядами.
Отбросив такие мрачные мысли, Геликаон прошел на нос, где над перилами склонился Гершом и смотрел на море. Великан присоединился к его флоту перед последним походом на материк. С тех пор его настроение становилось все мрачнее и мрачнее, и он редко разговаривал.
— Куда теперь? — спросил он.
— Мы поплывем вверх по побережью, а затем на запад, в земли секули.
— Они союзники микенцев?
— Нет.
— Это хорошо. А потом мы отправимся домой?
— Нет, сначала мы поплывем на север и запад в земли Семи холмов. Это долгое путешествие, но необходимое, — он пристально посмотрел на Гершома. — Что тебя беспокоит?
Египтянин пожал плечами.
— Я начинаю ненавидеть слово «необходимо», — пробормотал он и вздохнул. — Неважно. Я оставлю тебя наедине с твоими мыслями.
Геликаон сделал шаг вперед, когда Гершом повернулся, чтобы покинуть палубу.
— Подожди! Что происходит? Между нами возникла стена, и я не могу преодолеть ее. Я могу понять это в отношениях с другими людьми, потому что я их царь и предводитель, но ты мой друг, Гершом.
Гершом остановился; когда он заговорил, его голос был холодным, а взгляд — суровым:
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Как от друга? — переспросил Геликаон. — Было бы неплохо услышать правду. Как я могу заделать трещину, если не знаю, что ее вызвало?
— В этом и беда, — сказал египтянин. — Человек, которого я встретил три года назад, понял бы это за одну секунду. Клянусь кровью Осириса, мне не пришлось бы вести этот разговор с тем человеком! Что с тобой, Геликаон? Какая-то гарпия украла твое сердце и заменила его камнем?
— Что со мной? Все сошли с ума? Я тот же самый человек.
— Как ты можешь так думать? — возмутился египтянин. — Мы плаваем по Зеленому морю, нападая на невинных, сжигая их дома, убивая людей. Война должна вестись между воинами на выбранном ими поле боя. Нельзя вторгаться в дома крестьян, которые выбиваются из сил каждый день, чтобы просто наполнить свои животы.
Геликаона охватил гнев.
— Ты думаешь, мне нравятся эти убийства? — воскликнул он. — Ты думаешь, что я наслаждаюсь смертью невинных деревенских жителей?
Гершом молчал минуту, затем выпрямился и, сверкая глазами, сделал шаг навстречу ему. На секунду Геликаону показалось, что его собираются ударить. Затем египтянин наклонился ближе. Царь Дардании почувствовал, как его охватила дрожь. Словно он смотрел на незнакомца, человека огромной силы.
— Какое значение имеет для вдовы, испытываешь ли ты радость от этого или тебя терзает чувство вины? — сказал Гершом тихим голосом, но его слова достигали цели, словно кинжалы. — Все, кого она любила, теперь мертвы. Все, что она построила, теперь превратилось в пепел. Когда-то ты был героем. Теперь ты убиваешь чьих-то мужей и стариков. И детей, которые едва достигли возраста, чтобы поднять меч. Наверное, Одиссей сложит однажды историю о светловолосом мальчике на Пилосе с его маленьким ножом для фруктов, мальчике, из которого хлынула потоком кровь.
Ужасная картина вспыхнула в мозгу Геликаона: маленький золотоволосый мальчик, которому было не больше семи или восьми лет, побежал за одним из воинов Геликаона и вонзил ему в ногу нож. От изумления и боли он развернулся, разрезав шею ребенку. Когда мальчик упал, воин закричал от ужаса. Отбросив лезвие, он взял умирающего мальчика в объятия и тщетно попытался остановить льющуюся кровь.
Затем появились и другие образы. Женщины, оплакивающие трупы, в то время как горят их дома. Дети кричат от ужаса и боли, а их одежда объята пламенем. Снова возник гнев, словно защита от воспоминаний.
— Я не стремился к этой войне, — сказал он. — Я был рад вести торговлю в Зеленом море. Агамемнон навлек этот ужас на нас всех.
Сильный взгляд не дрогнул.
— Но Агамемнон не приносил смерти этому ребенку. Это сделал ты. Я полагал, что царь Микен убивает детей. А от тебя я этого не ожидал. Когда волк нападает на овцу и убивает ее, мы пожимаем плечами и говорим, что это в его природе. Когда овчарка поворачивается против стада, это разбивает наши сердца, потому что ее действия вероломны. Во имя святого, команда холодна с тобой, Геликаон, не потому, что ты царь. Как ты не можешь понять? Ты взял хороших людей и превратил их в убийц. Ты разбил им сердце.
С этими словами Гершом замолчал и отвел свой обвиняющий взгляд. В этот ужасный момент Геликаон понял, почему к нему испытывал ненависть Биас. По убеждению старика, герои возвышаются над тьмой, в то время как злодеи обнимают ее. Не было полутеней, просто темное и светлое. Геликаон предал все, во что его старый товарищ верил. Герои не нападали на слабых и беззащитных. Они не сжигали дома бедняков.
Он посмотрел на Гершома и увидел, что его друг снова смотрит на него. Но в этот раз его глаза не излучали силу. Они были полны печали. Геликаон не смог найти слов. Все, что сказал египтянин, было правдой. Почему он сам не смог разглядеть этого? Он видел только походы и убийства, но в этот раз Геликаон посмотрел на происходящее другими глазами.
— Кем я стал? — спросил он с болью в голосе.
— Отражением Агамемнона, — тихо ответил Гершом. — Ты потерялся в великих военных планах, сосредоточившись на армиях и стратегии, подсчитывая потери и преуспев в этом.
— Почему я сам не увидел этого? Словно меня ослепило чье-то проклятие.
— Не проклятие, — покачал головой Гершом. — Правда более прозаична. В тебе есть тьма. Наверное, она есть во всех нас. Зверь, которого мы держим на цепи. Простым людям приходится держать его на крепкой цепи, потому что, если мы отпустим его, то общество жестоко отомстит нам. Но цари… кто обернется против них? Поэтому их цепи сделаны из соломы. Это проклятье царей, Геликаон: они могут стать чудовищами. — Он вздохнул. — И неизменно так происходит.
С задней палубы подул холодный ветер, и Геликаон задрожал.
— Мы больше не будем нападать на деревни, — сказал он. Гершом улыбнулся, и Геликаон увидел, что его покинуло напряжение.
— Рад это слышать, Счастливчик.
— Прошло много времени, с тех пор как ты называл меня так.
— Да, верно, — согласился египтянин.
Ближе к вечеру задул северо-западный ветер, замедляя их продвижение. На гребцов навалилась усталость. Некоторые из старых судов, которые Геликаон приобрел у дружественных народов, были не в таком хорошем состоянии, как его собственные галеры. Тяжелые и медлительные, они не могли угнаться за более быстрыми кораблями. Флот начал терять стройность рядов.
Геликаона беспокоила возможная встреча с вражескими судами: отставшие корабли могут быть потоплены. Он надеялся, что они смогут двигаться быстрее. Если бы не встречный ветер, они могли бы подплыть к нейтральному побережью Азии. Теперь такой возможности не было.
Когда начало темнеть, Геликаон дал знак флоту следовать за ним в широкую бухту. Это была вражеская территория, и он понятия не имел, чьи войска обосновались в этой местности. Существовало две опасности. Вражеская армия могла оказаться на берегу, или на них, когда они причалят, мог напасть флот неприятеля.
Когда они вошли в бухту, Геликаон увидел справа по берегу поселение, а над ним, на вершине холма, укрепление. Оно было маленьким, там могло находиться не больше сотни воинов.
Когда солнце село, галеры начали причаливать к берегу всего в пятистах шагах от домов. Геликаон первым спустился на берег, позвал к себе капитанов и приказал им не предпринимать военных действий — просто зажечь костры и позволить людям отдохнуть.
— Никто, — сказал он, — не должен приближаться к поселению.
Когда все больше людей стало спускаться на берег, отряд из двадцати воинов покинул укрепление и направился к ним. Люди были плохо вооружены — только легкими копьями — и в кожаных доспехах и шлемах. Геликаон увидел, что Гершом смотрит на него, и догадался, что египтянин думает о данном ему обещании — не нападать больше на поселения.
Геликаон пошел навстречу воинам. Их предводитель — высокий худой юноша, преждевременно облысевший, — коснулся кулаком своих доспехов на манер микенцев.
— Приветствую тебя, путешественник, — сказал он. — Я — Калос, командир дозорных.
— Приветствую тебя, Калос. Я — Атенос, друг Одиссея.
— У тебя много кораблей, Атенос, и много людей. Это маленькое поселение. Здесь только пять шлюх и две лавки. Я боюсь, что могут быть неприятности, если твои люди будут свободно рыскать по городу.
— Ты прав, Калос. Я прикажу моим морякам оставаться на берегу. Расскажи мне, есть какие-нибудь новости об Одиссее? Я должен был встретить его и другой дружественный флот на Итаке.
Калос покачал головой.
— Мы не видели царя в этом году. Флот Менадоса проплыл несколько дней назад. Ходят слухи, что троянцы отправились на запад.
— Боюсь, что это правда, — кивнул Геликаон. — На Пилос напали несколько дней назад, дворец сожгли.
Молодой воин был поражен.
— Нет! Это печальная новость, господин. Разве нет конца подлости этих троянцев?
— Очевидно, нет. Куда направился Менадос?
— Он не делился со мной своими планами, господин. Он просто запасся провизией и установил парус.
— Надеюсь, у него большой флот. Говорят, что в нападении на Пилос принимало участие пятьдесят галер.
— У Менадоса, по крайней мере, восемьдесят кораблей, хотя многие из них транспортные. Он прекрасный моряк и воин, который потопил много пиратских судов за последние несколько лет.
Юноша собирался говорить дальше, но тут он бросил взгляд налево. Его глаза расширились, и выражение лица изменилось.
Геликаон оглянулся. Последние лучи заходящего солнца осветили «Ксантос». Плохо завязанный узел соскользнул в центр крепления, и парус освободился, показалась голова нарисованной на нем черной лошади. Вокруг Зеленого моря мало кто не слышал о черной лошади Геликаона.
Калос попятился. Геликаон повернулся к нему и быстро заговорил, стараясь сохранять спокойствие в голосе.
— Сейчас не время для поспешных действий, — сказал он. — Жизни твоих людей и судьба твоего поселения в наших руках. У тебя есть здесь друзья? Семья?
Молодой посмотрел на него с открытой ненавистью.
— Ты — Сжигатель. Ты проклят.
— Я тот, кто я есть, — согласился Геликаон, — но это никак не влияет на жизни, которые сейчас висят на волоске. Я могу догадаться по твоим глазам, что ты храбрый человек. Ты бы, не мешкая, отправился Темной дорогой, лишь бы расправиться с врагом. Но каких людей ты поклялся защищать? Стариков, молодых, детей в колыбели? Напади на меня, и они все умрут. Позволь моим людям здесь переночевать, и мы уплывем, никому не причинив вреда. Выбрав этот мудрый путь, ты выполнишь свой долг перед своим народом. Никто не погибнет, ни один дом не будет сожжен.
Юноша стоял в лучах заходящего солнца. Начали собираться люди Геликаона. Воины подняли копья и приготовились к бою.
— Назад! — приказал своим людям Геликаон. — Здесь не прольется кровь. Я дал слово этому храброму молодому воину. — Повернувшись к Калосу, он посмотрел в его темные глаза. — Твой выбор, Калос. Жить или умереть твоим людям.
— Вы все останетесь на берегу? — спросил воин.
— Да. И ты убедишься в этом, оставшись с нами. Мои повара приготовят прекрасный ужин, мы будем сидеть, есть и пить хорошее вино.
— Я не желаю делить с тобой хлеб, Геликаон.
— А я не желаю видеть, как ты и твои люди исчезнут за холмами в поисках подкрепления. Ты останешься с нами. Тебе не причинят вреда.
— Мы не сдадим оружие.
— От вас этого и не требуют. Вы не пленники, я не требовал вашей сдачи. Мы все этой ночью сохраняем нейтралитет на этом берегу. Перед едой мы вознесем благодарность одним богам, мы будем разговаривать как свободные люди под свободным небом. Ты можешь рассказать мне о подлости троянцев, а я расскажу тебе о том дне, когда микенцы напали на мои земли и убили ребенка, принадлежащего к моему дому, подожгли его и сбросили со скалы. А затем, как умные и сострадательные люди, мы будем сокрушаться об ужасах войны.
Напряжение спало, зажгли костры. Геликаон собрал вокруг себя микенских воинов, и они сидели вместе в неловком молчании, пока готовилась еда. Принесли вино, но сначала микенцы от него отказались. Геликаон позвал Ониакуса, чтобы он спел им, и на этот раз он исполнил просьбу. У Ониакуса был глубокий голос, и песни, которые он выбирал, были сильными и печальными. Наконец, микенцы приняли вино и еду, а затем растянулись на песке.
Геликаон расставил стражу по периметру, чтобы охранять берег и помешать любым вылазкам в город, затем подошел к кромке воды. Он был в смятении, его мысли спутались. Гершом присоединился к нему.
— Ты хорошо поступил, Счастливчик, — сказал он.
— Что-то не так, — покачал головой Геликаон. — Эти люди не воины, и их дешевые доспехи совсем новые. Это жители деревни, наспех вооруженные. С чего бы это?
— Отряды из этих земель понадобились в другом месте, — предположил египтянин.
— Так далеко от военных действий?
Калос говорил о флоте Менадоса, что многие из его кораблей были предназначены для перевозки. Их и использовали, чтобы перевозить людей и лошадей. Армию для вторжения.
Но его собственный флот не заметил вражеских кораблей, а это означало, что они обогнули побережье и направились на восток и север. Это противоречило предположению о нападении на Ликию. Флот Менадоса плывет вдоль микенского побережья, чтобы доставить армию… куда?
Во Фракию на помощь войскам, выступающим против Гектора? Это было возможно. Но какая в этом необходимость? Армии царя Фессалии, Пелея, могли прийти на помощь во Фракию. Зачем лишать южные земли и рисковать ими в море, когда намного проще было бы северным союзникам предпринять атаку с суши?
Внезапно он понял, озарение пришло к нему, словно удар в живот.
Дардания! Если бы Агамемнон мог переправить армию через Геллеспонт внизу Фракии, тогда Гектор попал бы в ловушку. Крепость в Дардании была бы изолирована, несколько отрядов под предводительством восьмидесятилетнего стратега превзошли бы противника в количестве и победили. Все земли к северу от Трои оказались бы под властью Микен.
Но тут он понял с упавшим сердцем, что снова погружается в размышления о великих планах падения крепостей и завоевания земель. В Дардании находилась Халисия и ее ребенок Декс. Последний раз, когда напали микенцы, ее изнасиловали и ранили, а сына убили на ее глазах.
— С первыми лучами солнца мы плывем домой, — сказал Счастливчик.
