Приам выделил целый день для оплакивания смерти царицы. Все соревнования прекратили, даже рыночным торговцам запретили продавать их товары. Сотню буйволов, шестьдесят коз и две сотни овец принесли в жертву Гадесу, Хозяину Подземного мира, а мясом накормили тысячи людей, которые собрались на холмах вокруг города. Тело Гекубы отнесли обратно во дворец, завернули в золотые одежды, а затем торжественно положили в покоях царицы.

Верховная жрица Храма Зевса заявила, что смерть царицы оплакивают даже небеса, потому что над городом нависли тучи и большую часть дня лил дождь.

Некоторые жрицы шептались между собой, что смерть царицы — это плохой знак перед свадьбой ее сына, но открыто не высказывались.

Во дворце Полита Агамемнон, царь Микен, узнав о смерти царицы Трои, пытался скрыть свою радость. Гекуба была страшным врагом, ее люди погубили огромное количество микенских шпионов. В прошлом благодаря ее советам Приам много раз менял свои слишком поспешные решения. Без нее царь Трои станет слабее, и Агамемнон с легкостью сможет осуществить вторжение.

Двери в основном зале были закрыты и охранялись большую часть вечера, здесь обсуждались вещи, которые не должны были услышать чужие уши. Собравшиеся цари разговаривали о снабжении и поставках, передвижениях армии и защите города.

Агамемнон слушал их речи и мало что предлагал сам. Он знал, как нужно вести войну, и множество его планов тайно воплощалось в жизнь. Однако не было никакого вреда в том, чтобы другие предлагали свои идеи. Агамемнон позволял им тем самым верить, что их участие в этом деле имеет больше значения, чем на самом деле.

Идоменей говорил подробно, как и Пелей.

Одиссей говорил мало и не возражал против диких идей Идоменея. Даже если царь Итаки был больше рассказчиком историй, чем стратегом, он по крайней мере привлек остальных царей. Вскоре за ним последуют и другие союзники. Шестнадцать правителей решили принять участие в войне, предложив четыреста семьдесят кораблей и около шестидесяти тысяч воинов. Агамемнон посмотрел на Идоменея. Все-таки оставалась возможность, что Приам подкупит золотом царя Крита и тот изменит свое решение под конец. Идоменея всегда можно было купить, предложив более высокую цену. Это было заложено в природе человека, предком которого был крестьянин. Агамемнон перевел свой взгляд на более старого Нестора. Он был не из крестьянского рода, но в его голове также звучала музыка коммерции. Война принесет ему убытки в торговле и доходах. Но он будет на их стороне — особенно теперь, когда Одиссей заявил о своем участии.

Какая это была удача! Царь Итаки в сопровождении пяти охранников прибыл во дворец вчера вечером. Агамемнон пригласил его войти, и они вдвоем уединились в маленькой боковой комнате.

— Я не могу остаться сегодня вечером, — сказал Одиссей. — У меня есть дела, которые я должен закончить. Я просто пришел сообщить тебе, что Итака с пятьюдесятью кораблями и двумя тысячами людей к твоим услугам, Агамемнон.

Царь Микен стоял какое-то время, молча глядя ему в глаза. Затем он сказал:

— Приятно это слышать, но я должен признаться, что очень удивлен.

— Мы еще поговорим об этом, — мрачно пообещал Одиссей. — У тебя есть какие-нибудь планы на завтрашний вечер?

— У меня нет таких планов, которые нельзя было бы отменить.

— Тогда я приду сюда вместе с Идоменеем и Нестором.

— Они тоже с нами?

— Они будут с нами. Агамемнон протянул руку.

— Добро пожаловать, Итака, — сказал он. — Теперь ты брат микенцев. Твои проблемы — наши проблемы, твои мечты — наши мечты.

Одиссей пожал руку. Рукопожатие было крепким.

— Благодарю, Микены, — торжественно ответил он. — С этим рукопожатием твои враги становятся нашими врагами, а твои друзья — нашими друзьями.

В главном зале сидел пьяный царь Фессалии, откинув голову на спинку кресла.

— Прощай, старая ведьма, — сказал он, поднимая свой кубок.

— Не злорадствуй, мой друг, — посоветовал ему Агамемнон. — Даже в разгар нашей вражды нам следует немного посочувствовать Приаму, потому что, говорят, он очень ее любил.

— Чума побери это сочувствие, — пробормотал Пелей. — Старая ведьма зажилась на свете.

— Как и мы все, — согласился Одиссей. — Некоторые умирают быстрее других.

Пелей сел прямо в своем кресле, мутными глазами глядя на царя Итаки.

— Что это значит? — прорычал он.

— Похоже, что я говорил на каком-то непонятном хеттском наречии? — нехотя поинтересовался царь Итаки.

Пелей злобно посмотрел на него.

— Ты мне никогда не нравился, Одиссей, — сказал он.

— Не удивительно. Тебе не нравятся люди, пережившие возраст полового созревания.

Пелей вскочил с кресла, пытаясь найти свой кинжал. Агамемнон быстро встал между ними.

— Достаточно, мой друг! — велел он, схватив Пелея за запястье. — Нет необходимости, чтобы мы нравились друг другу. У нас есть общий враг, на котором нужно сосредоточиться.

Он почувствовал, что Пелей расслабился и был благодарен за то, что ему помешали. Царь Микен повернулся к Одиссею.

— У тебя было ужасное настроение весь вечер. Пойдем со мной в сад. Воздух освежит тебя.

С этими словами Агамемнон распахнул дверь и вышел в прохладу вечера. Царь Итаки последовал за ним. Охранники шли на достаточном расстоянии, чтобы не слышать их разговор.

— Ты все еще рассержен, Одиссей? — спросил царь Микен.

— Чувства — это сложно. Я ненавижу Пелея. Мне нравятся Гектор и Геликаон. Но теперь Пелей — мой союзник, а двое моих друзей — мои враги. Конечно, я рассержен. Но мой курс определен, а парус распущен. Меня объявили врагом Трои, и теперь они узнают, что это значит.

Агамемнон кивнул.

— Ты говоришь о Геликаоне. Сегодня мои люди убьют его.

Это было ложью, но царю Микен нужно было увидеть реакцию Одиссея.

Царь Итаки засмеялся.

— Я думаю, ты попытаешься это сделать в свое время, — сказал он. — Это разумный план. Геликаон — прекрасный боец, хороший полководец и превосходный моряк. Но это случится не сегодня.

— Не сегодня? Почему?

— По двум причинам. Во-первых, ты не уверен во мне, Агамемнон. Я мог бы уйти отсюда и предупредить мальчика. Это означало бы, что твоих людей захватят в плен, и они выдадут тебя. Или, если у них все получится, я мог бы отправиться к Приаму и сообщить о твоем заговоре, и тебя привлекли бы к суду за то, что ты нарушил перемирие. Благодарность Приама могла быть такой большой, что он бы забыл о своей вражде и снова объявил бы меня своим другом.

Агамемнон кивнул.

— У тебя острый ум, Одиссей.

— Да, это правда, — он посмотрел на царя Микен и вздохнул. — Я бы посоветовал тебе отбросить в сторону беспокойство относительно меня, но это не в твоем характере. Поэтому я буду продолжать говорить искренне, пока ты не поймешь, что союз со мной надежен. Я надеюсь, что Геликаон выживет. Но, чтобы мы преуспели в этом предприятии, Дардания должна быть в смятении. Только тогда твои войска смогут пересечь Геллеспонт со стороны Фракии и вторгнуться на север Троянских земель.

Агамемнон почувствовал, как его охватило удивление, словно вонзились маленькие ледяные иголочки. Никто не знал о том, что его войска движутся во Фракию. Если это обнаружат до конца Игр, он не сможет покинуть Трою живым.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — заставил он себя произнести.

— Давай не будем играть в игры, Агамемнон. Трою невозможно взять прямой атакой. Ты мог бы расположить армию за Скамандером, как предлагает Идоменей, и дороги на север и восток останутся открытыми, оттуда будет поставляться продовольствие и наемники. Чтобы полностью окружить Трою, тебе нужно в сотню раз больше воинов, чем есть у любого из нас. Чтобы накормить такую армию, нужны тысячи повозок и, что более важно, фермы и запасы, рабы, чтобы собирать урожай. Армия такого размера выстроится до самого горизонта и повергнет в оцепенение столицу хеттов. Такими силами трудно руководить, войска очень медлительны. Союзники Трои будут атаковать нас с флангов, отрезав пути для поставок. Гектор и троянская конница будут устраивать вылазки из города, поражая нас, словно молния, а затем возвращаясь за стены города. За один сезон наши запасы иссякнут, а армия падет духом. Что если хетты закончат свои войны и освободят силы, чтобы бросить их на помощь Трое? Нет, Агамемнон, есть только один способ захватить этот город. Нужно медленно наступать сверху и снизу, перекрыв пути с моря. На севере — Дардания, на юге — Фивы у горы Плака. Дарданцы охраняют Геллеспонт, а недалеко находится Фракия, союзник Трои. Поэтому сначала ты должен захватить Фракию и удержать ее, приготовив базу для поставки продовольствия армии. Только тогда можно будет пересечь Геллеспонт и проникнуть в Дарданию. На юге все будет гораздо проще. Войска и продовольствие можно переправлять с Коса, Родоса и Милета. Затем можно захватить Фивы у Плаки, отрезав все пути от горы Иды, и помешать наступлению войск Толстого царя, Кайгонеса, Ликии и других сторонников Трои.

Агамемнон посмотрел на Одиссея так, словно впервые увидел его. Широкое лицо, которое казалось таким веселым, теперь было суровым, глаза блестели. От него исходила сила.

— Ты говоришь невероятные вещи, — признался Агамемнон, притворившись, что слышит это впервые. — Продолжай.

Одиссей засмеялся.

— Может, они и невероятные, но ты уже знаешь все, что я собираюсь сказать. Потому что ты разбираешься в стратегии так, как никто из живущих на земле людей. Это не тот город, на который можно напасть и разграбить за несколько дней или даже несколько месяцев. Но его нельзя держать в осаде слишком долго. Мы оба знаем это.

— И почему это?

— Золото, Агамемнон. Большие сундуки Приама. Ему понадобится золото, чтобы нанять наемников, купить союзников. Если мы отрежем ему торговые пути, тогда он будет терпеть убытки, и постепенно его запасы иссякнут. Я не хочу десять лет прокладывать путь в разрушенный город, чтобы обнаружить его обнищавшим. А ты?

Какое-то время царь Микен ничего не говорил. Затем он дал сигнал охраннику принести немного вина. Когда они выпили, он сказал:

— Я недооценивал тебя, Одиссей. За это я прошу прощения. Я видел в тебе только гениального рассказчика. Теперь я понимаю, почему тебя когда-то звали Грабителем городов. Все, что ты говоришь, — правда, — он помолчал. — Расскажи мне, что тебе известно о Грозовом щите?

Теперь наступила очередь Одиссея удивляться.

— Щит Афины? Что с ним?

Агамемнон пристально наблюдал за ним, но царь Итаки, очевидно, ничего не знал.

— Один из моих жрецов предложил принести жертву Афине и попросить защиты у Грозового щита. Мне интересно, слышал ли ты что-нибудь об этом щите.

Одиссей пожал плечами.

— Только то, чему учат всех детей. Щит подарил Афине Гефест, чем разозлил Ареса, который тоже хотел его заполучить. Арес был в такой ярости, что ударил Гефеста по ноге топором. Но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь просил защиты у Щита. Хотя почему бы и нет? Чтобы разграбить эту цитадель, нам понадобится вся помощь, какая возможно. По крайней мере, на это не жалко нескольких быков.

Позже, когда гости разошлись, Агамемнон поднялся на крышу дворца и сел в широкое плетеное кресло под открытым небом. Он вспомнил все события последних нескольких дней и еще раз обдумал их. Но он снова вернулся мыслями к разговору, который состоялся два дня назад, когда троянский царевич Антифон присоединился к ним за ужином. Толстяка ослепило великолепие Ахилла, и он сидел, глядя на него, словно лунатик. Было выпито много вина, и Антифон, страстно желая развлечь сына Пелея, рассказал много забавных историй. Как и приказывал Агамемнон, Ахиллес льстил троянскому царевичу, ловя каждое его слово и смеясь над его шутками. Тем не менее они мало что узнали, даже когда Антифон напился, пока Ахилл не стал с восхищением говорить о Трое и о ее чудесах.

— Это великий город, — сказал Антифон. — И вскоре станет вечным!

— Как он станет вечным, друг мой? — спросил его Ахилл, пока царь Микен тихо сидел в тени.

— Существует пророчество. Приам и Гекуба верят в него, многие предсказатели заявляют, что это правда.

А затем он процитировал стихотворение:

— Интересно, — заметил сын Пелея. — Но что означает этот плохой стих?

— О! — воскликнул троянский царевич, стуча по своему носу. — Это секрет. Секрет Гекубы. На самом деле, я не должен был об этом знать. Но милая Андромаха рассказала мне. — Он захихикал и осушил кубок. — Прекрасная девушка. Она будет… превосходной женой… Гектору.

— Я слышал, что она убила человека, который собирался прикончить царя Приама? — тихо вставил свое слово Агамемнон.

— Выстрелила ему прямо в сердце, — признался Антифон. — Сногосшибательная девушка! Наводит на мужчин ужас с луком в руках. Ты знаешь, что она — мой друг. Милый Грозовой щит.

Его голова опустилась, и он вытер толстой рукой рот, словно пытаясь вернуть слова назад.

— Мне нужно идти, — сказал он.

По сигналу царя Микен Ахилл помог троянскому царевичу выйти из дворца и проводил до его покоев.

Агамемнон послал за своими советниками и спросил их об этом предсказании. Никто из них не слышал о нем. Поэтому все последующие дни эти слова продолжали преследовать его. Были разосланы сообщения микенским шпионам, чтобы собрать сведения об Андромахе. Наконец, они обнаружили торговца, который обосновался в Фивах у горы Плака и кое-что знал о царской семье. Он рассказал им историю о рождении ребенка с любопытной родинкой на голове в форме щита с молнией, пересекающей ее по центру.

Итак, значит, Андромаха была Грозовым щитом, а Дитя орла, который кружит над воротами всех городов, — это ее сын от Гектора. Приам и Гекуба на многое рассчитывают, благодаря этому предсказанию. Оно, очевидно, было ложным, потому что все настоящие Последователи богов знали, что Грозовой щит был со змеей, а не с молнией, в которую верили эти восточные царства. Но, несмотря на это, они не сомневались в пророчестве.

Было ли оно правдивым или нет, не имело значения. Агамемнон знал, что такая вера только укрепит решительность Приама, когда разразится война. Поэтому, если женщина с такой родинкой умрет, всех охватит великая печаль и отчаяние из-за ее смерти. Это также покажет Трое, ее гражданам и всему миру, что Приам не смог защитить свою собственность. Игры и свадебные торжества пойдут прахом, и грядущая война обрушится на людей, запуганных несчастьем. Это будет превосходно.

Сидя на крыше, он принял решение и подозвал к себе Клейтоса. Высокий воин явился немедленно.

— Отошли всех людей от дворца Каменных лошадей. Мы не будем нападать на Геликаона.

— Но, господин, мы почти готовы.

— Нет, сейчас неподходящее время. Вместо этого следите за женщиной Андромахой. Выясните, спит ли она во дворце царя или Гектора. Сколько человек ее охраняет? Ходит ли она по рыночным площадям, где ее может подстеречь случайный кинжал? Я хочу знать все, Клейтос. Все.

На огромном заднем дворе дворца Гектора, где расположилась команда «Пенелопы», царило мрачное настроение. Биас, хоть и прошел в финал соревнований по метанию копья, едва мог поднять руку, кончики его пальцев так дрожали, что это не предвещало ничего хорошего. Леукон лечил свою распухшую щеку и маленькую ссадину над правым глазом. Его левый кулак был покрыт синяками и распух. Все эти раны он получил во время изнурительного боя с микенским победителем, суровым и выносливым бойцом с головой, сделанной из камня. Надежды Леукона стать чемпионом в кулачных боях быстро таяли — особенно когда он наблюдал, как Ахилл побеждал противников с ужасающей легкостью. Каллиадес проиграл в беге на короткую дистанцию, получив удар локтем от хитрого бегуна с Крита, который продолжал побеждать. И даже обычно веселый Банокл упал духом, проиграв в жестоком бою позавчера вечером.

— Я мог бы поклясться, что сразил его прямым ударом, — рассказывал Банокл Каллиадесу, когда они сидели вместе под луной. — Рыжая толстушка говорит, что мне не повезло.

— Это был трудный бой, — согласился его друг. — Однако посмотри на это с другой стороны: если бы ты выиграл, мы бы снова лишились денег. А так мы получили пятнадцать золотых монет, тридцать восемь серебряных и пригоршню медных.

— Не очень утешает, — покачал головой великан. — Ты поставил против меня.

— Мы решили последовать совету Леукона, — устало напомнил ему молодой воин. — Он сказал мне, когда ты встретился с противником, что ты не сможешь его победить. И я поставил на него.

— Это неправильно, — пробормотал Банокл. — Ты мог бы рассказать мне об этом.

— Если бы я рассказал тебе, что бы ты сделал?

— Я бы тоже поставил на него.

— Вот это, конечно, было бы неправильно. Ты что, действительно хочешь выступать против Ахилла? Именно с ним встретится твой противник завтра в полуфинале. У нас есть деньги, крыша над головой, а у тебя все кости целы.

К ним подошел Леукон с кувшином вина и наполнил чашу Банокла.

— Еще несколько недель работы над твоими ногами, и ты бы победил его, друг мой, — сказал он, усевшись рядом с побитым воином. — Ты нарвался на обманный левый удар.

— Чувствовал себя так, словно попал под обвал, — пожаловался великан. — С нетерпением жду, чтобы посмотреть, как Ахилл получит несколько таких ударов. Это сотрет самодовольную улыбку с его лица.

Леукон покачал головой.

— Ахилл разберется с ним за несколько секунд, — мрачно заметил он. — И этот обманный удар слева не победит его. Никогда не видел, чтобы человек такого большого роста двигался так быстро.

— Ты поставишь на него в финале? — спросил Банокл. Леукон не ответил, и трое мужчин молча сидели и пили вино.

Одиссей с пятью охранниками вошел в ворота и прошел через двор, не сказав никому ни слова.

— Я собираюсь навестить Толстушку, — сообщил великан. — Дай мне несколько этих серебряных монет, Каллиадес.

Молодой воин открыл распухший кошелек, висящий на поясе, достал несколько монет и бросил их в протянутую ладонь Банокла.

— Не похоже на тебя, чтобы ты пользовался услугами только одной женщины, — заметил он.

— Никогда не встречал такую женщину, как Рыжая толстушка, — радостно ответил великан и, допив остатки вина, направился в сторону ворот.

Они смотрели ему вслед, а затем Каллиадес повернулся к Леукону.

— Банокл — человек, у которого нет забот. Кажется, в отличие от тебя.

Леукон молчал какое-то время, и двое мужчин сидели в тишине. Наконец светловолосый моряк заговорил почти шепотом:

— У Ахилла нет слабых мест. Он обладает скоростью, силой и невероятной выносливостью. И он умеет принять удар. Я видел, как он разбил противника вчера. Я бился с тем же человеком прошлым летом. Мне бы понадобился целый вечер, чтобы измотать его. Ахилл покончил с ним быстрее, чем я бы выпил чашу вина. Правда заключается в том, что я не смогу победить его, и мне трудно признать это.

Наполнив чашу, он жадно выпил. Каллиадес похлопал его по плечу.

— Выше нос, друг. Если тебе повезет, ты проиграешь в полуфинале, и твоему противнику придется встретиться с Ахиллом.

— Почему я не выиграю в полуфинале? Я побеждал этого человека три раза. Я присматривался к нему.

— Я пошутил.

— Леукон не тот человек, с которым стоит шутить, — сказал Одиссей, присоединившись к ним. — Как кулак? — спросил он бойца. Лишний день отдыха пойдет тебе на пользу, и нужна повязка для боя.

Леукон посмотрел через двор, туда, где Биас втирал оливковое масло в плечо.

— Чего нельзя сказать о Биасе. Плечо у него горит и сильно распухло.

— Я поговорю с ним попозже, — пообещал царь Итаки, — а сейчас мне нужно поговорить с тобой. Пойдем.

Каллиадес наблюдал за тем, как царь и боец вошли во дворец, затем пошел туда, где Биас массировал свои больные мышцы.

— Позволь мне, — сказал он, беря склянку с маслом и выливая его на ладонь.

— Спасибо, — поблагодарил его чернокожий моряк. — Не могу достать сзади.

Кожа Биаса была горячей на ощупь, мышцы плеча горели и распухли. Каллиадес нежно помассировал их, разминая узлы и суставы.

— Я видел, что Банокл ушел, — заметил Биас. — Снова пошел к шлюхам?

Молодой воин засмеялся.

— Это то, что он делает лучше всего.

— Вот чего мне недостает со времен молодости, — улыбнулся моряк. — Я сожалею об этом и о том, что я не смог бросить это чертово копье так, чтобы каждый мускул на моей спине не болел.

— Даже при этом только трое кинули дальше тебя.

— Завтра они все метнут копье дальше меня.

Позже, холодной ночью, когда двое мужчин сидели вместе, Биас спросил:

— Ты подумал, что будешь делать, когда закончатся Игры?

— Наверное, направлюсь на юг. Вниз до Фив у горы Плака, затем, может, в Ликию. Присоединюсь к войскам наемников.

— Ты возьмешь девушку с собой?

— Нет. Она останется в Трое с другом.

Никого поблизости не было, но чернокожий моряк наклонился ближе и сказал, понизив голос:

— Может быть, этот друг будет ей не рад. Ты знаешь это?

— Они больше, чем просто друзья, — ответил Каллиадес.

— Я знаю это, парень. Команда не знает, кто такая Пирия, но Одиссей сказал мне, что ты знаешь. Храм на Тере был построен на троянское золото. Приам — его покровитель. Ты думаешь, он позволит беглянке спокойно жить в Трое? Пока она здесь, Пирия будет представлять собой опасность для каждого, кто предоставит ей укрытие.

— Что ты предлагаешь, Биас?

— Я знаю, что ты влюблен в нее. Возьми ее с собой. Подальше от города, туда, где ее никто не узнает.

Каллиадес посмотрел в широкое лицо чернокожего моряка.

— Тобой движет только беспокойство за Пирию?

— Нет, парень. Это беспокойство за меня и за других на «Пенелопе». Если ее поймают в Трое и будут задавать вопросы, тогда мы все будем замешаны. Я не хочу, чтобы меня сожгли заживо.

Молодой воин молчал. Пирия говорила об Андромахе с любовью и энтузиазмом, ее лицо светилось от счастья и предвкушения встречи. Что с ней будет, если ее отвергнут? Или, хуже того, охрана Гектора возьмет ее под стражу? Мысль о таком исходе наполнила его страхом. Она обладала большой смелостью, но ее душа была очень ранима. Сколько еще предательств она сможет пережить?

— Ее не поймают, — сказал он наконец. — Я позабочусь о ней.