Глава двадцать первая

— Это твоя дочь?

Момоко отнеслась к Кику-тян очень хорошо, однако ее распирало любопытство относительно того, в каких отношениях находятся девочка и Кадзэ.

— Я отвечаю за нее. Пока я занят, мне бы хотелось, чтобы ты тоже несла за нее ответственность.

— Я?

— Да. Горо и Хандзо — добрые люди, они помогут тебе. Мне надо решить в городе кое-какие дела. Хочу быть уверенным, что в случае моей неудачи о Кику-тян кто-то позаботится. На тебя я могу полностью положиться.

— О чем ты говоришь? Тебе грозит опасность?

Кадзэ улыбнулся:

— Меня пытались убить пятеро ниндзя, однако я стою перед тобой в полном здравии.

— Ты рискуешь жизнью?..

— Наша жизнь — сплошной риск. А вот если я не решу свой вопрос, опасность будет и в дальнейшем преследовать меня. — Из рукава кимоно Кадзэ вынул оставшиеся у него золотые монеты и протянул их девушке: — Вот, возьми деньги и сделай две вещи. Сначала купи Кику-тян новую одежду, подходящую девочке ее возраста, чтобы она не выглядела как проститутка. А потом достань мне лошадь.

— Лошадь?

— Да. Она может понадобиться в любое время дня и ночи. Поставь ее в конюшне к западу от замка Эдо.

Момоко посмотрела на золотые монеты.

— После всего этого еще останется немало денег. Что мне с ними делать?

Кадзэ как-то странно взглянул на девушку, и она поняла, что самурай не очень-то смыслит в деньгах. С ними должна иметь дело его жена. Вручая Момоко монеты, он устанавливал с ней некую интимную связь. Девушка покраснела.

— Храни эти деньги, — сказал Мацуяма. — Если я не вернусь, они понадобятся тебе и Кику-тян. А если все обойдется, ты поможешь Горо и Хандзо обустроить театр. Только не говори им, что они у тебя есть и кто их тебе дал. Когда я в последний раз наградил крестьян, они чуть лбы не разбили, кланяясь мне. Отвратительное зрелище. Больше не хочу видеть подобное.

— Им не нужны деньги. Благодаря тебе театр и так процветает.

— Разве?

— Да. Актеры пользуются очень ярким гримом, вроде того, что был на тебе во время спектакля. Зрителям это очень понравилось. Нам не разрешается демонстрировать на сцене страсть, однако мы теперь можем говорить о ней. Женщинам разговор о любви нравится больше, чем какие-то там действия. После того как я увидела твое сражение с ниндзя, у меня появилась мысль о том, что можно включать в постановки битвы на мечах. Уверена, что они тоже будут пользоваться большой популярностью. Забери деньги себе.

Кадзэ нахмурился. Момоко осознала, что все испортила, и прокляла свою неспособность понимать образ мышления самураев. Разговор о деньгах с воинами типа Мацуямы Кадзэ был дурным вкусом. Особенно после того, как он доверил тебе свои сбережения.

— Сумимасен. Извини меня, — проговорила она и низко поклонилась. — Я куплю одежду и достану лошадь.

Кадзэ сидел на крыше одного из домов в низине и наблюдал за храмом. Он уже второй день кряду вел наблюдение, делая перерывы лишь для того, чтобы справить естественные надобности или напиться из общего колодца — поздно ночью, чтобы никто не увидел. У него был небольшой запас рисовых лепешек. Точно такой же пищей самурай питался во время военной кампании.

Как и на войне, Кадзэ не считал ожидание потерей времени. Каждый воин знает, как должен действовать, однако только самые лучшие умеют выжидать. Время боя имеет решающее значение. Действия и ожидания чередуются вполне естественно, словно вдох и выдох. Самурай знал, что подходящий момент для начала действий скоро настанет. Разумеется, все это может оказаться пустой тратой времени. Порой и самые прекрасные планы ни к чему не приводят, ибо события развиваются совсем не так, как хотелось бы.

В первый же день Кадзэ увидел нужного ему человека. Он временно жил в храме, так как его дом в Эдо еще только строился. Кадзэ опознал его по гребешку на шлеме, о котором сообщил Нобу. Человек занимался своим привычным делом и не заинтересовал Кадзэ.

Однако утром второго дня в час Тигра у Кадзэ появился интерес к владельцу шлема. Мацуяма увидел, как тот покидает храм в сопровождении двух приятелей. Они ехали верхом. Объект наблюдения держал в руках мушкет. Он и его спутники маскировались под угольщиков.

Должно быть, они направляются в лес, думал Кадзэ, где будут незаметны в немаркой одежде. В день покушения этот человек носил форму. После выстрела город был наводнен солдатами, и на него не обратили внимания. Вот почему не закричал часовой на ягуре, когда туда залез вооруженный незнакомец. По той же причине он не привлек к себе внимания, покидая место происшествия.

Кадзэ смотрел, в каком направлении поскакали всадники, покидая Эдо. Потом быстро спустился с крыши и побежал к конюшне, где стояла его лошадь.

Трудно следить за людьми, двигающимися верхом, и оставаться незамеченным. Особенно если иметь в виду, что Кадзэ не хотел отставать от них на слишком большое расстояние. Помогала темнота, которая сгустилась, едва они миновали деревушки, окружающие Эдо. А с рассветом всадники уже съехали с дороги и оказались в лесу к северу-западу от столицы. Деревья, которые росли там, скрывали Кадзэ.

Троица углубилась в чащу, а потом открылись обширные луга. Всадники остановились. Двое двинулись дальше пешком, третий остался держать коней.

Кадзэ привязал свою лошадь к дереву и осторожно обошел место, где находился человек с лошадьми. Двигаясь бесшумно, словно опытный охотник, он подкрался к двум мужчинам, усевшимся за большим камнем. Самурай также присел и стал ждать.

— Это мой излюбленный момент, Хонда.

Иэясу не терпелось начать охоту. За его спиной шли несколько навьюченных лошадей с шестами для птиц, а за ними ехало полдюжины телохранителей.

Охотники выехали из леса на луг. Здесь находилось одно из самых любимых мест сёгуна. Он приказал подать птиц, чтобы выбрать, какую из них пустить первой.

Иэясу обратил взор к голубому небу.

— Идеальный день для полета соколов, — заметил он.

— А вот их жертвам сегодня не повезет, — проворчал Хонда. — Они погибнут.

— «Жить означает готовиться к смерти», — процитировал пословицу Иэясу. — Кроме того, коль уж ты собрался умирать, то лучше всего это сделать в такой прекрасный день. Когда придет мое время отправиться в пустоту, пусть будет такая же хорошая погода.

Кадзэ видел, как один из мужчин высунул голову из-за камня и сказал что-то человеку с мушкетом. Тот взял кремень и огниво и поджег фитиль. Тогда Кадзэ бросил взгляд на луг и увидел охотников. Всадники были не кто иные, как Иэясу и Хонда.

Человек с ружьем тщательно прицелился. У него был весьма современный мушкет. А у Кадзэ имелось совсем древнее оружие, даже более древнее, нежели его меч. Самурай схватил камень размером с кулак и изо всей силы запустил его в голову стрелку.

Камень попал Нийе в затылок в тот самый момент, когда он нажимал на спуск. Горящий шнур соприкоснулся с порохом, и тишину луга нарушил грохот выстрела. Нийя упал, его ружье отлетело в сторону. Пуля ушла в небо, никому не причинив вреда.

Напарник Нийи выхватил меч и повернулся лицом к Мацуяме, который уже бежал к камню. Этот воин был хорошим фехтовальщиком, однако далеко не лучшим. Дуэль длилась всего несколько секунд. Стражник упал замертво, получив режущий удар наискосок от ключицы к груди. А Кадзэ бросился к Нийе, надеясь взять его живым. Он опустился на колени возле распростертого на земле тела, сорвал с него пояс и связал им руки оглушенного человека. На другой стороне луга телохранители Иэясу сорвались с места и во весь опор помчались к камню, из-за которого прозвучал выстрел. Старый воин Хонда присоединился к ним. До камня было более ста шагов, так что Кадзэ успел связать Нийю.

Неожиданно он почувствовал за спиной чье-то присутствие. Схватив меч, лежащий на земле рядом с ним, Кадзэ повернулся, по-прежнему стоя на коленях, и едва успел отразить удар, направленный ему прямо в голову. Самурая атаковал человек, который держал лошадей неудавшихся убийц. После того как его товарищи не появились после выстрела, он отправился посмотреть, что случилось.

Находясь в невыгодном положении, Кадзэ все-таки отбил второй удар, а вот перейти в нападение не смог. У нападавшего хватило ума не прекращать свои действия. Он занес клинок для нового удара, прежде чем Кадзэ смог встать на ноги.

Неожиданно огромная тень заслонила солнце, и Мацуяма понял, что это лошадь перепрыгивает через камень. Самурай потерял из виду противника; только когда конь приземлился, он увидел результат. Голова человека, срубленная мечом всадника, летела в воздухе. Когда к камню приблизились другие воины, Кадзэ взглянул на первого из них и узнал в нем Хонду. Глаза даймё горели от возбуждения, его лицо помолодело.

Хонда развернул лошадь и подскакал к Кадзэ.

— Что здесь происходит? — крикнул он грозно.

— Перед тобой убийца господина Накамуры, — ответил Кадзэ, указывая на лежащего на земле Нийю, который начал приходить в чувство.

Хонда кинул взгляд на связанного и сказал:

— Чепуха! Это Нийя. Он служит господину Ёсиде. Я его хорошо знаю. Он не может быть наемным убийцей. — Даймё ткнул пальцем в Кадзэ: — Брось меч!

Мацуяма покачал головой:

— Сожалею, господин, но я не подчинюсь, пока не смогу убедить тебя в том, что перед тобой находится убийца.

Нийя, который окончательно пришел в себя, собрался с духом и промолвил:

— Вранье. Он сам убийца.

Хонда нахмурился.

— Брось меч! — прорычал он.

— Нет.

— Клянусь богами, ты сделаешь это, или я убью тебя!

— Ты поступишь неразумно.

Хонда поднял глаза и увидел Иэясу-сама, подъезжающего к месту происшествия.

— Я видел, как ты отрубил голову этому человеку, Хонда-сан. Воинские навыки остались при тебе. Только глупо воевать семерым против одного. Тем более это тот самый самурай, который победил на турнире Хидэёси.

Хонда вздрогнул и сказал:

— Я знал, что ты лжешь! Ты и есть наемный убийца!

Иэясу покачал головой:

— Посмотри внимательно, Хонда-сан. Есть ли у ронина патронташ? Ты видишь у него коробку с порохом? Он не экипирован как мушкетер. Его оружие — меч. Мне как-то не верится, что он может внезапно поменять свое оружие ради покушения на меня. А теперь взгляни на Нийю. Ронин снял со стражника пояс, чтобы связать его. А вот рядом лежит патронташ и коробка с порохом. Они были у него за поясом. Нийя отлично владеет мушкетом. Именно он покушался на мою жизнь.

После этих слов сёгуна Кадзэ вложил меч в ножны.

— Какая-то нелепица, — пробормотал Хонда.

— Однако это правда, — сказал Иэясу.

— Ты и твой хозяин — самые гнусные предатели, — обратился Хонда к Нийе. — Трудно вообразить себе худшее злодеяние, чем покушение на жизнь сёгуна.

Нийя молчал, его лицо превратилось в неподвижную маску.

— При всем уважении к тебе, Хонда-сан, полагаю, что ты ошибаешься, — заговорил Кадзэ.

— О чем ты говоришь? Ты ведь поймал его в момент покушения на жизнь Иэясу-сама!

— Мне кажется, он пытался убить тебя.

— Меня!.. — воскликнул даймё. — С чего вдруг пытаться убить меня?

— По той же причине, по которой он убил Накамуру-сан, — ответил Кадзэ.

— Смех, да и только! — воскликнул Хонда и посмотрел на Иэясу. — Этот человек, должно быть, сошел с ума.

Сёгун молчал и пристально смотрел на самурая.

Кадзэ показалось, что этот взгляд пронзает насквозь. Словно все его существо кто-то разделил на части, которые тщательно изучаются. Иэясу уже знает все, что за душой у Мацуямы. Способность правителя понимать людей и воздействовать на них была залогом его успеха.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Иэясу. — Но есть ли у тебя доказательства?

— Нийя — лучший стрелок во всей Японии. Я уходил от погони по крышам Эдо, и он стрелял в меня, продырявив рукав моего кимоно. Никто не мог сделать столь меткий выстрел. Он возглавлял команду стражников, преследовавших меня. Этот человек мог попасть во что угодно. Как только я пришел к мысли о том, что ты, Иэясу-сама, не был целью убийцы, то понял, что именно меткий стрелок, а не ружье, может вывести нас на преступника. На таком расстоянии любой человек мог бы не попасть в тебя и поразить Накамуру-сан по ошибке. А чрезвычайно меткий стрелок должен был быть уверен в том, что не попадет в сёгуна, а убьет Накамуру-сан, стоящего рядом. Этот человек — Нийя. Если позволишь, я проведу с ним опыт и докажу правдивость моего предположения.

— Опыт! Какой еще опыт? — недоуменно спросил Хонда. — Уж не намерен ли ты дать ему мушкет?

Кадзэ молчал, ожидая реакции Иэясу-сама.

После долгого молчания сёгун сказал:

— Действуй. Если окажется правдой, что они не покушались на мою жизнь, я буду более снисходителен к клану Ёсиды. В противном случае истреблю всех — мужчин, женщин и детей. Они все умрут.

Кадзэ взглянул на Нийю:

— Твой хозяин хотел подняться до небес, однако не преуспел. Вне зависимости от результата нашего опыта он отправится в великую пустоту вместе с тобой. Однако своим искусством ты можешь спасти других людей клана. Возможно, своих родственников. Тебе дается единственный шанс.

Нийя оставался невозмутимым. Кадзэ развязал ему руки. Затем поднял с земли сумку с пулями. Вынул одну и протянул ее Нийе. Тот принял пулю и коробку с порохом.

— Хорошо, — проговорил Кадзэ и отправился на поиски мушкета. Взглянув на него, он кивнул: разумеется, ружье вышло из мастерской Инатоми.

Передав мушкет Нийе, самурай спросил:

— У тебя есть кремень и огниво?

Тот кивнул.

Кадзэ отошел от Нийи на сто сорок шагов. Примерно с такого расстояния был произведен первый выстрел у стены замка. Тут он увидел дерево хурмы. Переспевшие плоды горели ярким оранжевым цветом. Он сорвал один из них и вернулся на место.

Иэясу, Хонда и остальные спешились, наблюдая за демонстрацией. Кадзэ видел, что старшина стражников уже поджег запал, потом насыпал на полку порох и вложил пулю.

— Думаю, Хонде-сан следует отойти подальше от Нийи — на тот случай, если тот решит не демонстрировать свое искусство, а выполнить долг перед господином Ёсидой до конца! — крикнул Кадзэ.

— Не смеши меня, — ответил Хонда. — Я останусь на месте.

— Иэясу-сама, прошу тебя, прикажи ему! — вновь закричал Кадзэ, видя, что даймё проявляет упрямство.

— Отойди в сторону, — велел сёгун. Он не повысил голоса, достаточно было командного тона, не терпящего возражений.

Хонда поклонился и стал сбоку от Нийи, который мог теперь выстрелить в него, лишь сделав полный поворот. Кадзэ положил хурму на ладонь, подняв ее на уровень головы. Нийя бросил взгляд на самурая, затем быстро поднял мушкет и тщательно прицелился. Теперь ствол ружья был направлен почти точно в голову ронину.

— У тебя есть единственная возможность показать свое искусство сёгуну! — крикнул ему Кадзэ. — Ты полон желания отомстить. И в то же время хочешь показать Иэясу-сама, какой ты меткий стрелок. А убив меня, ты убьешь всех членов твоего клана.

Нийя опустил ружье и вытер ладонь о край кимоно; затем коснулся затылка, куда попал камень. После этого вновь вскинул мушкет, прицелился и выстрелил. Треск взорвал тишину леса. Три птицы, сидевшие на дереве, поднялись в воздух. Плод хурмы на ладони Кадзэ разлетелся на мелкие брызги.

Хонда невольно воскликнул:

— Невероятно! Самый лучший выстрел, какой мне приходилось видеть!

Кадзэ стряхнул с руки остатки хурмы.

Нийя не выказывал никаких эмоций. Он просто опустил мушкет и ждал, когда Кадзэ подойдет к остальным.

Потом вдруг повернулся к Иэясу и упал на колени:

— Прими мой мушкет, Иэясу-сама. Это превосходное ружье, одно из последних и лучших произведений искусства, сделанное Инатоми-сэнсэем и его учениками. Я очень сожалею, что убил великого оружейника и его домочадцев. Люди, которых зарубили Мацуяма-сан и Хонда-сан, были моими помощниками в той резне. Я очень уважал Инатоми-сэнсэя и не хочу, чтобы такая ценная вещь попала в руки невежды.

Иэясу кивнул и знаком велел одному из стражников подойти и принять мушкет из рук Нийи.

— Не понимаю, — заговорил Хонда. — В чем суть происходящего? Что доказывает эта демонстрация?

— А то, Хонда-сан, — спокойно объяснил сёгун, — что во время первого покушения целью заговорщиков являлся не я. Наемный убийца вовсе не промазал и не попал в Накамуру-сан по ошибке. Убили того, кого и намеревались. Не окажись здесь этот ронин, ты последовал бы в пустоту вслед за моим верным даймё.

— Почему Ёсиде-сан нужно было убивать Накамуру-сан и меня? — спросил Хонда. — Не понимаю.

— Ёсида-сан сознавал, что не сможет стать сёгуном. По крайней мере в ближайшее время и даже в случае моей смерти. А вот после гибели двух моих верных приближенных у него не осталось бы соперников в правительстве. Тогда он стал бы моим доверенным лицом и с годами мог превратиться в могущественного человека. Когда пришла бы моя пора уйти в мир иной, он имел бы шанс каким-то образом устранить моего сына Хидетаду и сделаться следующим сёгуном. Но даже без этого он обеспечил бы себе высокий пост и процветание на долгие годы. Для человека номер два почетно стремиться к тому, чтобы стать первым. При счастливых стечениях обстоятельств такое не исключено.

Кадзэ взглянул на сёгуна и подумал, что именно так поступил Иэясу, когда умер Хидэёси.

Иэясу повернулся к Кадзэ:

— Как ты называешь себя сейчас?

— Мацуяма Кадзэ.

— Что ж, Мацуяма Кадзэ, я твой должник. Могу себе представить, что ты перенес. Я верну тебе честное имя и семью. Я отдам тебе имение, которое когда-то принадлежало твоему господину. Сейчас им владеет Окубо-сан, однако лишь потому, что захватил его. Оно не было подарено ему. А мне нужны такие люди, как ты, для создания новой Японии. Возможно, я найду место для тебя в своем правительстве.

Кадзэ поклонился, выражая благодарность за столь лестное предложение:

— Прости меня, Иэясу-сама, но в такой награде я не нуждаюсь.

Окубо прибыл с небольшим эскортом к полю на краю леса, где его поджидал Иэясу со своей свитой. Внезапный вызов сёгуна удивил Окубо. Он даже представить себе не мог, зачем срочно потребовался правителю Японии.

Несмотря на покалеченную ногу, Окубо легко спрыгнул с лошади, хромая, подошел к сёгуну и опустился на одно колено.

— Ты звал меня, Иэясу-сама? — спросил он.

— Ты взял с собой оружие?

— Да, оно приторочено к лошади.

— Но кольчуги на тебе нет?

Окубо ударил себя по груди, показывая, что она ничем не защищена.

— Нет, Иэясу-сама.

— Знаю, мой вызов удивил тебя.

— Я живу, чтобы подчиняться.

Сёгун безразлично посмотрел на даймё и сказал:

— Возьми оружие и иди в лес. Недалеко отсюда есть луг. Ты встретишь там своего старого знакомого.

Окубо удивленно посмотрел на Токугаву:

— Скажи мне, Иэясу-сама, кто этот человек.

— Ты все поймешь, когда придешь на луг.

Недоумевая, Окубо встал и направился к лошади. Вынул из ножен длинный меч, дайто. Держа клинок в руках, пошел по направлению к лесу. Его люди последовали за ним.

— Вели своим самураям ждать тебя здесь, — приказал Иэясу.

Окубо облизал губы, обеспокоенный странным приказом сёгуна, однако жестом приказал своим воинам остаться. Самураи переглянулись. Им казалось, что они все равно должны последовать за господином в лес. Но воины знали, что Окубо в таком случае будет страшно разгневан, и поэтому стояли в растерянности, глядя то на невозмутимого Иэясу, то в спину уходящего господина.

Окубо осторожно пробирался между деревьев, опираясь на длинный меч, с помощью которого надеялся победить любого противника.

Через несколько минут он нашел луг, о котором говорил Иэясу, но там никого не оказалось. Солнце стояло высоко, окрашивая траву в нежный золотисто-зеленый цвет. Окубо сделал несколько шагов и огляделся.

— Я здесь, — раздался тихий голос за его спиной.

Окубо резко повернулся и посмотрел назад и вверх. Высоко на суку дерева в позе лотоса сидел какой-то человек. На его коленях лежал обнаженный меч.

— Ты!.. — Теперь лицо Окубо выражало уже не удивление, а ярость и ненависть. — Давно я ждал этой минуты!

— Я тоже, — сказал Кадзэ. — И на этот раз твой казначей уже не будет пытаться подкупить меня.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не знаешь?

Окубо улыбнулся:

— Расскажи.

— Вечером накануне финального поединка на турнире фехтовальщиков меня навестил казначей твоего клана. Он сказал мне, что долина, лежащая между нашими кланами, за которую постоянно сражался твой отец, перейдет к нам, если я позволю тебе победить. Дьявольское предложение! Казначей знал, что подкупить лично меня невозможно, а вот помочь своему клану я бы очень хотел. Позднее мой господин пришел пожелать мне удачи и увидел, что я обеспокоен. Узнав, что меня посетил казначей, он не стал вдаваться в подробности, а просто велел мне следовать путем чести.

— Чести! Тебе следовало согласиться. Мир стоит на том, что каждый человек использует любую возможность ради своей выгоды. Ты даже больший дурак, чем я думал. Впрочем, не важно. Я годами тренировался ради этого момента, хотя ожидал встретить тебя при других обстоятельствах. Теперь победа будет за мной. Удивительно только, что все это организовал Иэясу-сама.

— Могу сообщить, что Иэясу-сама приготовил тебе небольшой подарок, если вдруг ты выйдешь из леса живым. — Увидев недоумение на лице Окубо, Кадзэ добавил: — В случае твоей победы сёгун отдаст тебе в вечное пользование владения моего бывшего господина. Сейчас ты только управляешь ими, а если победишь, они станут твоей наследной собственностью.

— Тогда я получу двойное удовольствие, убив тебя. Мой дайто питает ненависть к тебе. Меня очень успокоит, что твой клан перейдет в мои руки.

Внезапно Окубо сделал выпад и попытался нанести удар мечом по Кадзэ, сидящему на ветке. Самурай подался назад, схватил меч и спрыгнул вниз с клинком наготове. Окубо отступил дальше на луг, где у него было больше места для маневра. Двигаясь, он продолжал говорить:

— Ты давно не был у себя дома? Как ты знаешь, я весьма уважаемый и сильный правитель. Твой бывший господин был слабым человеком. У него даже не нашлось котла для того, чтобы варить в нем преступников. А я любил казни подобного рода и очень часто варил людей. Теперь у твоих родственников есть новая поговорка — «Огонь нечестивой жизни горячее огня ада». Они называют меня Они Окубо, то есть Окубо-дьявол. Неплохой комплимент, правда?

Лицо Кадзэ вспыхнуло от гнева.

— Ты всегда отличался жестокостью. Тут нечем гордиться.

— Напротив. Я мастер доставлять себе утонченные удовольствия. Знаешь ли ты, что я поимел твою госпожу и ее дочь? Я стал первым, кто наслаждался прелестями твоей хозяйки, кроме ее мужа. А когда закончил, отдал женщину своим людям. Я также лишил девственности дочурку. Полагаю, в то время ей было шесть или семь лет. Она здорово сопротивлялась, пока я не избил ее до бесчувствия. Не знаю, кто из них доставил мне большее удовольствие — мать или дочь. Обе были по-своему очень хороши.

Зарычав, Кадзэ ринулся на Окубо, отчаянно размахивая мечом. Окубо легко парировал удары своим дайто. Затем, как бы играя с самураем, он начал стремительную контратаку, тесня Кадзэ. Мацуяма с трудом отбивал удары длинного меча противника. Гнев не давал ему владеть оружием в полную силу. Его движения были механическими и какими-то замедленными.

Почти сразу Кадзэ получил глубокую рану на предплечье. Рука ослабела. По роковому стечению обстоятельств жизненные силы стали оставлять Мацуяму в тот момент, когда он более всего в них нуждался.

— Ага, первая кровь, — насмешливо произнес Окубо. — У меня клинок мастера Мурамасы. Не знаю почему, только они запрещены Иэясу-сама. Мой особенно жаден до крови и рвется к ней, как только я вынимаю его из ножен. Пусть насытится сегодня, попьет вволю твоей кровушки. Знаешь, а ты уже не такой сильный фехтовальщик, каким я тебя запомнил. За те десять лет, что мы не виделись, мое искусство очень возросло. А ты сильно сдал. В каком-то смысле ты не зря сделал меня хромым. Это заставило меня взять длинный меч. — Он сделал резкий взмах, и сталь со зловещим свистом рассекла воздух. — Моим дайто я контролирую гораздо больше пространства, чем ты своим катаной. Я держу тебя на расстоянии.

Тут Окубо, как бы иллюстрируя свои слова, вновь ринулся в атаку. Кадзэ отступил. Окубо рассмеялся:

— Вот видишь! Твой плохонький меч не идет ни в какое сравнение с моим дайто.

Кадзэ посмотрел вниз и увидел кровь, капающую со своего плеча. Длинный дайто смутно и зловеще поблескивал перед ним — смутно даже в солнечном свете. Настоящая сталь Мурамасы. Катана Мацуямы сверкал очень ярко, вот только смертельный удар нанести им довольно трудно.

«Пока не победишь себя, не победишь других».

В памяти Кадзэ всплыли слова сэнсэя. Да, длинный меч Окубо давал ему большое преимущество, однако, заглянув глубоко внутрь себя, самурай понял, что он проигрывает противнику не из-за превосходства последнего в оружии. У него просто недоставало характера.

Он нападал на Окубо, полный ненависти и гнева; эти эмоции в итоге губят человека, одержимого ими. Кадзэ позволил гневу контролировать клинок, а ненависти подарил способность сражаться. В результате он не пользовался навыками так, как его учили.

Несмотря на все обиды, которые нанес Окубо его госпоже, ее ребенку, самому Кадзэ, его клану и многим другим, судить даймё необходимо по суровым законам совести. Окубо олицетворяет собой зло. Однако уничтожить его надо не ненавистью, а стремлением к тому, чтобы восторжествовала справедливость.

Мацуяма отошел на три шага назад, внимательно наблюдая за противником и держа меч на уровне колен. Сделал глубокий вдох, а потом выдох. Так вместе с воздухом он изгнал из тела весь свой гнев.

— Я — меч справедливости, — промолвил самурай тихим голосом.

— Что ты там бормочешь, идиот? — спросил Окубо, не разобрав слов Кадзэ. — Не думай, что избежишь смерти. Я слишком долго ждал этого момента. Тренируясь, я всегда представлял перед собой твое мерзкое лицо. Вот почему я достиг такого большого успеха в деле владения длинным мечом. Мной двигала лишь ненависть к тебе. Теперь же благодаря богам и хитрости Иэясу я наконец-то смогу удовлетворить это чувство и убить тебя. Молюсь лишь о том, чтобы убивать тебя медленно, резать на кусочки, наслаждаясь каждым моментом казни. Хочу рассказать тебе кое-что, — продолжал Окубо. — Я устрою большой праздник по поводу полного и окончательного уничтожения тебя, твоих господ, твоего клана и всех тех людей, которых я ненавижу. Твоя голова станет центром веселья. Приглашу моих самураев, чтобы они по очереди помочились на твое лицо и тем самым выразили все мое презрение к тебе. Иэясу я тоже не забуду. — Он улыбнулся. — Я человек терпеливый, когда этого требуют обстоятельства. Когда-нибудь я отомщу сёгуну. Я хотел служить ему и получить более высокую должность в правительстве. И я это сделаю. Мне еще представится случай уничтожить его вместе со всей семьей.

Кадзэ удивила откровенность Окубо. Он, очевидно, был полностью уверен, что победит в поединке.

Но Кадзэ был уверен в обратном.

В отличие от Окубо он не испытывал нужды в том, чтобы провоцировать противника или насмехаться над ним. Мацуяма хотел другого — эмоционально отстраниться от поединка, подавить ярость и победить себя до того, как одержит верх над противником. Он понимал, что чем больше будет желать смерти Окубо, тем меньше у него шансов достичь цели.

Даймё вновь сделал выпад. Кадзэ крепко уперся ногами в землю и почувствовал, как из нее к нему идет сила. Тонкая сталь в его руках двигалась будто сама по себе. Увидев, что самурай не отступил, Окубо сам отошел назад. На его лице появилось выражение озабоченности. Он не понимал, что происходит: тактика, которую он так успешно применял до сих пор, дала сбой.

«Я — меч праведности, я — клинок справедливости», — несколько раз, словно мантру, повторил про себя Кадзэ.

Держа катану на уровне колен, он поворачивал клинок, пока тот не поймал солнечный луч. Отраженный от стали яркий свет на секунду ослепил Окубо. Он моргнул, а Кадзэ сделал шаг вперед и оказался под мечом противника. Ему грозила верная смерть, однако только так он мог нанести удар.

Окубо махнул своим дайто, собираясь разрубить самурая надвое. Пользуясь временным ослеплением даймё, Кадзэ сумел уйти в сторону и почувствовал, как клинок врага прошел рядом с его лицом, слегка задев рукав кимоно. Теперь преимущество длинного меча стало слабостью. Короткий катана более шустр. Кадзэ бездумно, не планируя удара, воткнул клинок в живот Окубы примерно так, как это делается при харакири. Окубо вскрикнул от боли и посмотрел вниз. Из его раны стали вываливаться кишки. Даймё застонал и протянул руку, чтобы схватить их. Тут же, перехватив меч в другую руку, он нанес несильный удар, который Мацуяма легко парировал. Кадзэ отступил на шаг назад и увидел, что ранил противника смертельно. Он посмотрел в лицо Окубо, искаженное болью и страхом. Мацуяме следовало бы шагнуть вперед и отрубить негодяю голову, тем самым прекратив его мучения, но вместо этого он повернулся и пошел прочь. За его спиной умирающий даймё взревел от боли. Кадзэ оглянулся и увидел, что Окубо зашатался и упал на землю, словно изъеденный червями плод с ветки дерева.

— Увидимся у дверей ада, — прошептал Окубо, глубоко вдохнул воздух и затих.

— Возможно, — ответил Кадзэ. — Я убил много людей, так что дорога в ад мне не заказана. Однако каждый из моих покойников имел равный шанс убить меня. Более того, каждый из них являлся отъявленным подлецом. А вот ты всегда убивал слабых и беспомощных. Ты старался сделать так, чтобы они умирали как можно медленнее и болезненнее. Ты один из тех ненормальных, кто наслаждается болью других. Если бы я был по-настоящему хорошим человеком, то отрубил бы тебе голову. К сожалению, Окубо, я не такой уж хороший. За все твои дела только боги могут облегчить переход в великую пустоту. За все те смерти и мучения, причиной которых стал я сам, я могу попасть в ад, но ты отправишься туда раньше.

Кадзэ вышел из рощи, оставив врага умирать медленной и мучительной смертью. Когда он подошел к сёгуну, тот уже знал об исходе поединка.

— Жаль, — промолвил Иэясу.

Кадзэ не совсем понял смысл этих слов правителя. Может быть, ему было жаль того, что ронин убил даймё. Возможно, он сожалел о том, что люди вынуждены драться между собой. Не исключено, что правитель считал самурая дураком — ведь он выбрал поединок с Окубо, а не предложенные награды.

Иэясу не стал пояснять скрытый смысл своих слов. Увидев, что Кадзэ ранен, он тотчас приказал слуге принести перевязочный материал. Во время перевязки Иэясу заговорил:

— Я видел, как ты дрался с Окубо на большом турнире фехтовальщиков. Мне очень понравилось. На этот раз я тоже хотел бы посмотреть на вас обоих в деле и удостовериться в том, что ты по-прежнему искусно владеешь мечом.

— Ты увидел бы плохого фехтовальщика, мой господин, — откровенно признался Кадзэ. — Я позволил контролировать свой клинок не справедливости, а гневу и чуть не проиграл. К счастью, справедливость восторжествовала.

Иэясу кивнул:

— Гнев — наш враг.

После того как Кадзэ перевязали, самурай встал и низко поклонился сёгуну:

— Спасибо тебе за помощь, Иэясу-сама.

— Ты точно не хочешь служить мне? — спросил Иэясу. — Такие острые клинки нам очень нужны.

— Возможно, мой меч остр, Иэясу-сама, однако если я начну с такой легкостью менять хозяев, то обязательно потеряю чувство равновесия.

Иэясу посмотрел на ронина. Мацуяма явно устал после схватки с Окубо, но держался скромно, сдержанно и не проявлял никакого восторга по поводу одержанной победы. Иэясу слыл терпеливым человеком, в противном случае он никогда не стал бы сёгуном. Токугава запомнил лицо этого человека и его новое имя. Возможно, когда-нибудь в будущем замечательный фехтовальщик еще послужит ему.

Никак не выразив свои чувства словами, Иэясу подошел к лошади и легко вскочил в седло.

— Тебя больше не будет в списке разыскиваемых преступников, — обратился Иэясу к самураю. Затем Токугава бросил взгляд на слуг Окубо, которые все еще не понимали сути происходящего. — Не исключено, что клан Окубо начнет мстить за случившееся, однако я не позволю им начать разрешенную охоту на тебя. — Он коротко кивнул и поскакал галопом прочь.