18
Дрепано-Козани
4 ноября, 8.00
Павлос Караманлис не тешил себя иллюзией, будто Норман Шилдс и Мишель Шарье покинут Грецию, как он им рекомендовал. Более того, он знал — они выехали из Афин и отправились на запад, в сторону Миссолунги по дороге в Паргу. К оракулу мертвых в Эфире, если он правильно понял. Безумцы! Они дали заманить себя в ловушку, если действительно именно туда призывали их те странные фразы. А ангел смерти не принимает объяснений: в конце концов, они тоже могут оказаться в списке.
Неужели именно Клаудио Сетти ждет их там? Там он готовится свести счеты? Ладно он, Караманлис, тоже своевременно явится на зов, но сначала нужно уладить пару дел: приготовить себе надежную защиту, на случай если Клаудио Сетти действительно пришел расправиться с ним, и попросить кое-каких объяснений касательно мнимого адмирала Богданоса. Он-то наверняка знает, где находится Клаудио Сетти, если, конечно, тот на самом деле жив.
А если Клаудио Сетти жив и намерен уничтожить всех тех, кто остался, то есть по меньшей мере его и Влассоса, то остановить его может только одно, если, конечно, он, Караманлис, еще что-нибудь понимает в людях.
В конце концов, Эфира может еще немного подождать: достаточно будет звонка коллегам в Парге, чтобы держать под наблюдением Шарье и Шилдса, как только они зарегистрируются в какой-нибудь гостинице. Он же двинется в сторону Калабаки и Козани.
Его охватило вдохновение. В деревню Дрепано, неподалеку от Козани, недавно переехала семья Калудис. Они продали свое имущество во Фракии после смерти Элени и купили деревообрабатывающий завод в тех краях.
У Калудисов осталась еще одна дочь, младшая сестра Элени, теперь ей, вероятно, около двадцати лет — примерно тот возраст, в каком умерла Элени. Караманлис хотел ее увидеть.
А увидев ее, возвращающуюся из деревни с покупками, он посветлел в лице: девушка оказалась точной копией сестры!
В афинском кабинете у Караманлиса остались фотографии Элени, сделанные во времена Политехнического. Время от времени он смотрел на них безо всякой на то причины. Более того, он не мог себе объяснить, почему ему иной раз хочется взглянуть на эти старые снимки. Как бы то ни было, лицо девушки довольно живо стояло у него перед глазами, и он отчего-то не сомневался — младшая сестра необычайно похожа на старшую.
Он переночевал в Козани, а на следующий день сделал множество фотографий девушки при помощи хорошего телеобъектива. Как она едет в деревню на велосипеде. Как выходит из магазина. Как разговаривает с подругой. Как надменно улыбается шуткам парней.
Караманлис отпечатал фотографии и, только убедившись в их отличном качестве, решил покинуть деревню. В самом безнадежном положении эти фотографии, возможно, станут его спасением или послужат наживкой для хорошей ловушки, ловушки, о которой он постоянно размышлял с тех пор, как увидел Влассоса, пронзенного стрелами подобно святому Себастьяну, — ему не терпелось воплотить ее в жизнь при удобном случае. Нужно только выяснить, где прячется проклятый сукин сын. Позвонив в управление, чтобы узнать, нет ли новостей, и услышав о девушке с фотороботом мнимого Богданоса, он снова пришел в отличное настроение, как в лучшие времена: наконец-то судьба послала ему в руки хорошие карты.
На следующий день он отправился на юг, намереваясь добраться до Афин, но вместо того чтобы поехать по автостраде на Ларису, предпочел шоссе на Гревену-Калабаку. Достигнув перекрестка, откуда отходила дорога в Калабаку, он вдруг понял — совсем недалеко находится то место, о котором он много думал в последние дни, место, вопреки всему вызывавшее его любопытство и, кроме того, доставлявшее странное беспокойство.
Существуют ли на самом деле люди со сверхъестественными способностями, готовые проникнуть во мрак тайны?
Несколько минут он постоял на перекрестке, после чего свернул направо, а не налево, к Мецовону.
Гора Перистери — одинокая, внушительного вида вершина, овеваемая ветрами большую часть года. Она возвышалась среди хребта Пинда, нагая и неровная на середине дороги между Мецовоном и Калабакой. Здешние пограничные районы оживали лишь на несколько месяцев в год: в жаркий сезон тут искали укрытия некоторые жители Афин, по большей части семьи служащих и мелких коммерсантов. Однако уже в сентябре местность практически полностью пустела, здесь проходили только редкие пастухи, ведущие свои стада на луга, простирающиеся у подножия огромной горы.
Павлос Караманлис оставил машину на площадке у обочины дороги и пешком двинулся по тропинке, прорезавшей склон посередине. В кармане у него лежал листок с фотороботом человека (которого он долгие годы считал адмиралом Богданосом), представлявшего для него практически неразрешимую проблему, ведь до сих пор не поступило ни единого отклика, хотя капитан распространил фоторобот по всем полицейским участкам и даже отправил в Интерпол. Разве что эта девушка-француженка, явившаяся в управление, сообщит ему какую-нибудь важную информацию. На поход в горы Эпира он решился неожиданно и в последний момент: по сути, он ничего не потеряет, если выслушает бредни калликантароса. Если же отшельник, как обещал его приятель, действительно окажется ясновидящим, быть может, он укажет правильный путь.
Приятель также сказал Караманлису, что тайная полиция теперь регулярно прибегает к помощи экстрасенсов и ясновидцев для раскрытия запутанных, неразрешимых дел — не только в Греции, но и во многих других странах. Он рассказал, что в Италии во время похищения Альдо Моро экстрасенс указал точное место, где политика держали в заключении, и только из-за путаницы географических названий полиция отправилась в другую сторону.
Караманлис знал — ясновидящий живет в лачуге, прилегающей к гроту в южном склоне Перистери, недалеко от источника. Перечислив все приметы, он получил от пастуха весьма точные указания, позволявшие ему добраться до искомого места.
Он постарался ускорить шаг: уже три часа, а дни постепенно становились короче. Быть может, на дорогу уйдет час, столько же — на обратный путь, а он не хотел оказаться застигнутым сумерками среди скал.
Довольно скоро Караманлис устал и вспотел. На нем были коричневый костюм, рубашка и ботинки, совершенно не подходящие для таких маршрутов. Он несколько раз поскальзывался и падал на колени, пачкаясь в пыли, к брюкам прицепились репьи. Когда же вдали наконец показалась цель его путешествия, погода начала портиться, и солнце, опускавшееся за горизонт над Ионическим морем где-то со стороны Мецовона, скрылось за тучами.
Внизу под ним в нескольких десятках метров виднелась хижина с крышей, покрытой листами сланца, как у всех старых домов в этих краях. Стены были выложены из кирпичей без строительного раствора. Вокруг жилища стояли загоны для овец, коз, свиней, пары ослов, кур и индюшек, гусей, но слышались также крики других животных. Можно было подумать, что тут обитают обезьяны и попугаи, и нестройный хор криков зверей придавал этому месту мрачный колорит — казалось, сюда не ступала нога человека.
Караманлис уже готов был вернуться обратно, поскольку ветер как будто не рассеивал, а только сгущал облака, и мысль о необходимости задержаться здесь надолго вызывала у него ощущение глубокой тоски. Однако он остановился: дверь неожиданно открылась. Он подумал, что сейчас выйдет хозяин дома, но ничего не произошло — дверь открылась вовнутрь, за ней виднелось пустое черное помещение.
Караманлис спустился вниз и медленно подошел ко входу. Он спросил:
— Есть здесь кто-нибудь? Можно войти?
Ответа не последовало.
Он вдруг вспомнил, как его людей убили, заманив в уединенное и недоступное место. Вроде этого. Идиот. Идиот. Он по собственной воле пришел сюда, чтобы отдаться в руки мяснику?
По сути дела, его друг из министерства ни разу не выразил желания поговорить с ним о Богданосе, описать адмирала. Их дружба питалась лишь некоторыми суммами денег, которые он время от времени передавал приятелю, получая желаемые сведения доверенных лиц и информаторов.
Караманлис вынул из кобуры пистолет и спрятал его в карман, готовый при малейшей опасности открыть огонь.
Из дома раздался голос:
— Оружие тебе не поможет. Здесь тебе ничто не угрожает. Опасности поджидают тебя в другом месте…
Караманлис вздрогнул и подошел к порогу, заглядывая внутрь: у незажженного огня спиной к нему сидел человек. Слева от него на шесте возвышалась птица — сокол или коршун, у ног лежала большая серая собака и пристально, не мигая, глядела на вошедшего, совершенно неподвижно.
— Я…
— Ты — Таврос, ты стоишь во главе многих людей, но боишься остаться один, верно? Ты боишься остаться один.
— Вижу, кто-то уже рассказал тебе обо мне, — сказал Караманлис, снова убирая пистолет в кобуру под мышкой.
Собеседник обернулся к нему: у него оказались черные вьющиеся волосы и смуглая кожа. Длинные, сильные руки с нервными, вытянутыми кистями. На нем была традиционная одежда из плиссированной бумазеи, рубашка с рукавами-буф под телогрейкой из черной шерсти. Караманлис застыл в замешательстве.
— Ты назвал меня Тавросом. Это моя боевая кличка времен гражданской войны, следовательно, кто-то рассказал тебе обо мне…
— В каком-то смысле. Что ты хочешь от меня?
Снаружи внезапно померк свет, и собака жалобно завыла.
— Я ищу человека, которого долгие годы принимал за другого. Я не могу объяснить себе ни единого из его поступков, сколько ни пытаюсь, поскольку один противоречит другому. Его появление всегда сопряжено со смертью: она ему предшествует или следует короткое время спустя… — Караманлис поразился тому, что разговаривает с этим пастухом так, словно тот и вправду способен дать ему ответ. — Я знаю его только в лицо… такое лицо трудно забыть, кажется, будто оно никогда не меняется… как будто времени для него не существует.
— Есть люди, которых не портят годы, — ответил отшельник.
— Ты знаешь, о ком я говорю?
— Нет.
Караманлис мысленно отругал себя за доверчивость, понапрасну толкнувшую его в это забытое Богом место.
— Но я чувствую — он представляет для тебя опасность, — снова заговорил хозяин. — Ты можешь описать его мне?
— Даже более того, — ответил Караманлис, — я могу показать тебе его точный портрет. — Он вынул из кармана фоторобот и протянул его своему собеседнику. Тот взял листе изображением, но, казалось, даже не взглянул. Он положил его на стоявшую перед ним скамью и накрыл ладонью. Голос его внезапно исказился, стал глубоким и хриплым.
— Что ты хочешь от меня? — спросил он.
— Моя жизнь под угрозой, — сказал Караманлис. — Что мне делать?
— Ей угрожает тот человек. Я это знаю.
— Тот человек? А не другой? В прошлый раз он спас одного из моих людей…
— Он распоряжается смертью. Куда ты сейчас держишь путь?
— В Афины.
— Эта дорога не ведет в Афины.
— Я знаю.
— Каков твой дальнейший маршрут?
— Эфира. Полагаю, я отправлюсь в Эфиру, рано или поздно.
— Туда, где течет Ахерон. Там находится болото мертвых. Ты это знаешь? — Теперь в его голосе, казалось, звучала боль, как будто каждое слово стоило ему тяжкой жертвы.
— Знаю, так мне говорили, но именно туда ведет след, по которому я иду. Я сыщик и должен идти по следу, даже если он приведет меня в жерло ада… Не говори мне, что я должен там сдохнуть. Я хочу хорошо разыграть свою партию и не намерен сдаваться.
— Опасность… не… там.
Губы его стали белыми от высохшей слюны, рука, скрывавшая лист, покрылась потом. Животные в загонах притихли, но слышался топот копыт по каменистой земле, словно они метались в страхе из угла в угол.
Калликантарос снова заговорил:
— Твой дух тверд… но каждый человек должен попытаться выжить… Избегай… если можешь… вершины большого треугольника, избегай пирамиды на вершине треугольника… там, где соприкасаются восток и запад, повернувшись спиной друг к другу… Именно там бык, вепрь и…
Караманлис подошел еще ближе и оказался с ним лицом к лицу: черты лица отшельника исказила судорога, лоб был покрыт потом и изборожден глубокими морщинами. Казалось, он постарел на десять лет.
— Скажи мне, где он находится сейчас! — потребовал Караманлис.
Отшельник склонил голову вперед, словно на него давила невыносимая тяжесть, словно кулак, подобный молоту, опустился ему на спину. Собака неожиданно встала на задние лапы, нюхая воздух и повизгивая от ужаса, обернувшись к двери.
— Он…
— Кто он? — вскричал Караманлис, хватая его за грудки. — Скажи мне, кто этот ублюдок, десять лет водивший меня за нос.
Отшельник снова поднял голову, по-прежнему твердо и крепко держа руку на листе бумаги, в то время как тело его сотрясал трепет, который он не мог сдержать.
— Он… здесь!
Караманлис вздрогнул:
— Здесь? Что ты такое говоришь?
Он обвел взглядом комнату, молниеносно достав пистолет и прицелившись в направлении двери, за которой боялся увидеть свой кошмар. Когда он обернулся, лицо отшельника было невозможно узнать, изо рта у него выходило не дыхание, а скорее тяжкий свист. Он медленно, с трудом оторвал руку от листа и заговорил, и когда слова слетели с его губ, Караманлис затрясся от ужаса — голос принадлежал не стоявшему перед ним человеку, а тому, кто десять лет выдавал себя за адмирала Богданоса:
— Что вы делаете здесь, капитан Караманлис?
Караманлис попятился, пошатываясь, и порыв ветра ударил ему в спину из открытой двери, спутав волосы, задрав на затылок воротник пиджака.
— Кто ты? — прокричал капитан. — Кто ты?
Он снова попятился и наконец оказался снаружи: ветер закрыл дверь, она трижды громко хлопнула. Вершину горы скрывали огромные черные тучи. Караманлис пустился бежать, тем временем начался дождь. На всем пространстве, отделявшем его от машины, не нашлось ни единого укрытия, и он побежал изо всех сил, задыхаясь, падая, вздрагивая при каждом раскате грома и при каждой вспышке молнии, покуда не добрался до своего автомобиля. Сердце выпрыгивало у него из груди, пот тек ручьями, одежда порвалась. Он завел двигатель и включил печку, разделся и сидел неподвижно, почти голый, слушая ливень, дрожа от холода и страха. Наконец мимо проехала машина, потом грузовик, потом фургон иностранных туристов, и Караманлис вернулся в реальный мир, состоящий из людей, шумов и голосов. Больше он его по своей воле никогда не покинет.
Побывав в полиции, Мирей вернулась на улицу Дионисиу и заговорила с официантом бара «Милос». Она дала ему еще денег, попросив непременно позвонить ей в гостиницу, если он еще раз увидит свет под ставней дома номер 17 или припаркованный рядом черный «мерседес». Официант попросил ее не беспокоиться: даже если он ее не застанет, оставит сообщение у администратора гостиницы. Потом Мирей снова отправилась к господину Золотасу. Он назначил ей встречу в баре на площади Омонии и явился туда в синем костюме, с борсеткой в горошек и с гарденией в петлице. Наряд, учитывая его положение, был исключительно элегантным, хотя несколько вышел из моды.
— Итак, сударыня, как продвигаются ваши поиски? — спросил он ее, едва завидев.
— Лучше, чем я могла надеяться, но, к сожалению, все данные, собранные мной, не привели меня к решению задачи. Мне нужна дополнительная информация… Я даже ходила в полицию, но человека, которого я искала, нет на месте. Мне сказали, сегодня он возвращается.
— Могу я поинтересоваться, кого вы искали, сударыня, если, конечно, мой вопрос не покажется вам бестактным?
— Офицера, некоторым образом связанного с событиями, последовавшими за смертью профессора Арватиса… капитана Павлоса Караманлиса.
Золотас побледнел.
— Вы его знаете? — спросила Мирей.
— Да. К сожалению. Он опасный человек. Во времена диктатуры Караманлис являлся одним из главных исполнителей репрессий. В ночь штурма Политехнического он работал не смыкая глаз, и те, кто прошел через его руки, еще хранят на своем теле и в душе следы его деятельности, уверяю вас. Будьте осторожны. Внимательно следите затем, что он говорит, а сами говорите как можно меньше.
— Благодарю вас за предупреждение — вы замечательный человек, господин Золотас.
— Какая еще информация вам нужна?
— Кадастровая. Вы можете ее достать?
— Нет. Лично я — нет. Но я могу найти нужного человека. Что именно вы хотите узнать?
— Кому принадлежит типография на улице Дионисиу, 17. Платит ли кто-нибудь за аренду. Есть ли другой вход, помимо главного, закрытого вот уже семь лет, если не больше.
Золотас стал записывать в своем блокноте маленьким карандашиком. Закончив, он поднял глаза. Его нельзя было назвать красивым: выпуклые светлые глаза неопределенного цвета, орлиный нос, слегка обвислые щеки, но волосы всегда аккуратно причесаны — он напоминал Мирей один из эллинистических бюстов в Национальном музее, из тех, что изображают философов-стоиков или академиков поздней эпохи. Она начинала к нему привязываться.
— Что вы хотели выяснить у капитана Караманлиса?
— Показать ему портрет человека и спросить, знает ли он, кто это такой. Кроме того, у меня есть номер его автомобиля.
— На вашем месте я не стал бы сообщать ему этот номер.
— Почему? — произнесла Мирей с некоторой досадой: ведь она уже сказала полиции о наличии этих сведений у нее.
— Пусть Караманлис сам ищет этого человека, если он его действительно интересует. Почему вы должны ему помогать?
— Но он ведь и меня интересует.
— Вы доверяете мне, сударыня?
— Да.
— Так дайте этот номер мне. Я пойду в отдел учета автомобилей. Я свободнее говорю по-гречески, чем вы.
— Однако я делаю успехи, — сказала девушка.
— Да, верно, через месяц или два все будет идеально.
— Я столько раз приезжала сюда на каникулы и занималась в классическом лицее, а больше особенно ничего и не нужно, только усвоить ваше забавное произношение.
Золотас повел бровями.
— Забавное? Но ведь мы — греки.
— Тоже верно. — Мирей дала ему свой номер телефона в гостинице. — Вы можете найти меня здесь, если я вам понадоблюсь. Сегодня вечером я намерена пойти в полицию.
— Будьте осторожны, сударыня, прошу вас.
— Я буду осторожна. Господин Золотас, вы считаете, мне угрожает опасность?
— Нет, если вы все бросите, вернетесь во Францию и будете там дожидаться вашего жениха. Ведь если столь многие вещи долгие годы хранились в секрете, тому должна быть причина, и, вероятнее всего, причина серьезная. До свидания, сударыня.
— До свидания, господин Золотас.
Капитан Караманлис прибыл в управление около пяти часов вечера на следующий день и прошел прямо в свой кабинет, ни с кем не поздоровавшись. Он сел за стол, ключом открыл нижний ящик письменного стола, достал папку с фотографиями Элени, выбрал одну из них и положил на стол. Потом достал из портфеля снимок сестры и поместил его рядом. Он не обманулся: казалось, это два изображения одного и того же человека. А несколько штрихов, сделанных в лаборатории, создадут полную, или почти полную, иллюзию.
Он убрал негатив и стал читать почту. Через некоторое время ему позвонил дежурный.
— Капитан, к вам пришла та девушка. Черт возьми, капитан, она такая аппетитная…
Караманлис не был настроен на сальности.
— Можешь засунуть себе в задницу свои наблюдения. Немедленно проводи ее ко мне.
— Да, капитан. Слушаюсь.
Караманлис сделал все возможное, стараясь казаться открытым, честным и сердечным человеком и прежде всего пытаясь не выглядеть следователем.
— Вы принесли нам портрет человека, — сказал он, — чтобы спросить, не знаем ли мы о нем чего-нибудь.
— Да, это так.
— Я могу его увидеть?
Мирей вынула из сумки сделанный ею рисунок и протянула его Караманлису. Капитану с трудом удалось скрыть свое изумление.
— Это вы нарисовали, сударыня?
— Да.
— Он идеален. Я хорошо это знаю, поскольку много раз встречался с этим человеком. Что именно вы хотите узнать?
— Я ищу информацию об археологе, умершем десять лет назад здесь, в Афинах, о неком Периклисе Арватисе. Он оставил после себя исследование огромного значения, к сожалению, неоконченное, и найти его бумаги для меня очень важно. Из тех сведений, что мне удалось получить, следует — он контактировал со служащим Департамента античных ценностей, неким Аристотелисом Малидисом и еще с одним человеком… — Она указала пальцем на портрет, лежащий на столе. — Вот с ним.
Караманлис продолжал пристально смотреть на изображение и вопреки желанию ощущал, как его пронзает этот взгляд, словно за ним следит око божества.
— Кто-то рекомендовал вам обратиться лично ко мне, верно? — спросил он.
— Да, это так.
— Могу я узнать кто?
— Врач, доктор Псаррос из больницы Кифиссии.
— Псаррос… Да, вспоминаю, теперь вспоминаю. Он позвонил мне в ночь смерти Периклиса Арватиса или, быть может, на следующую, сообщив о странных обстоятельствах, при которых привезли пациента — практически в агонии. Я наводил справки о Малидисе: он часто служил у профессора прорабом во время археологических раскопок.
— Каких раскопок?
— Не знаю. Департамент античных ценностей выдал мне список текущих раскопок, уточнив, однако, что для получения более полного перечня нужно обращаться в конкретные отделы. Я так ничего и не выяснил.
— А я выяснила. Прежде чем прийти сюда, я побывала в Национальной библиотеке и просмотрела там кое-какие археологические данные. 16 ноября 1973 года Периклис Арватис занимался раскопками адитона оракула мертвых в Эфире. Результаты опубликовал его преемник, профессор Макарис.
Караманлис ощутил себя застигнутым врасплох: девушка с такой почти кукольной внешностью на поверку оказалась столь расторопной, быть может, даже слишком. Эфира… Так вот откуда взялся золотой сосуд… Что еще явилось в Афины в ту ночь с этих археологических раскопок? Возможно, туда сосуд и вернулся. Не поэтому ли Шарье и Шилдс отправились в Эфиру, бросив вызов смерти?
— Вы выполняете за меня мою работу, сударыня, — сказал Караманлис с приятной улыбкой. — Однако за Малидисом не было обнаружено никакой вины или, лучше сказать… у меня возникли кое-какие подозрения, но мне не удалось найти основания для его ареста.
— А тот, второй? Что общего у них с профессором Арватисом? — спросила Мирей, указывая на портрет, лежавший на столе.
Караманлис оказался в затруднительном положении: он хотел многое узнать от девушки, но также понимал — она ничего не скажет ему задаром. Нужно сообщить ей что-нибудь не слишком компрометирующее, но достаточно правдоподобное.
— Сударыня, — произнес он, — для меня этот человек — настоящая головоломка, но кое-что начинает проясняться. Полагаю, если вы мне поможете, нам вместе в конце концов удастся узнать все, что нас интересует. Вы сказали моим людям, будто записали номер его машины…
— Капитан, — проговорила Мирей, — я уверена, со временем мы станем хорошими друзьями, и тогда вы окажете мне услугу, а я вам помогу… Но пока сделаем так: я сообщаю вам определенную информацию, и вы сообщаете мне определенную информацию. О'кей?
— Более чем справедливо, — смирился Караманлис. — Ладно, в таком случае я могу вам сказать — этот господин, которого я годами, как выяснилось, знал под ложным именем, обладал сведениями о существовании некой археологической находки, очень ценной, по всей вероятности, привезенной в Афины Малидисом или же самим Арватисом в ночь с 16 на 17 ноября 1973 года, из Эфиры, надо добавить.
— Вы сделали это заключение из моего сообщения о месте проведения раскопок, верно?
— Ну да.
— Значит, пока счет у нас с вами равный. Если б я вам не сказала о раскопках Арватиса в Эфире, вы не смогли бы связать этот предмет с Арватисом, Малидисом и с этим… назовем его мистер Икс.
— Вы потрясающая женщина, сударыня. Имейте в виду, люди обычно сотрудничают с полицией безвозмездно.
— А я и сотрудничаю бесплатно, но только я хочу быть в курсе всего того, о чем мы говорим. Мне кажется, это законно. Итак, мистер Икс связан с предметом, найденным во время раскопок… Каким образом? И о каком предмете идет речь?
— Обычно здесь вопросы задаю я.
— Ну, если так… — протянула Мирей, вставая.
— Садитесь, пожалуйста. Нам нужно его найти. Кое-кому угрожает смертельная опасность. И он… в общем, он — единственный след, способный привести нас к разгадке и помочь нейтрализовать возникшую опасность.
— Понятно. В таком случае скажите мне, о каком предмете идет речь: я доцент по истории искусств и могу кое-что объяснить вам. Я же взамен сообщу вам следующее: я выяснила, что продавщица из цветочного магазина в этом городе носит цветы на могилу профессора Арватиса, и поручил ей это… тот человек. — Она снова указала на портрет на столе Караманлиса.
— Я не понимаю. Как вам удалось…
— Так вы скажете мне, о каком предмете идет речь? Быть может, это важно для нашего дела.
— Сосуд… очень древний сосуд… золотой.
— Вы его видели?
— Да.
— Где?
— В подвале Национального археологического музея.
— А сейчас, разумеется, его там больше нет.
— Разумеется.
— А у кого он?
— По моим данным, у него. — Караманлис подбородком указал на рисунок. — Кажется, он пытался продать его двум иностранцам.
— Вы помните, как выглядел сосуд? Можете рассказать мне?
Караманлис попытался описать сосуд, хотя видел его всего несколько секунд, десять лет назад:
— …а в центре изображен человек с каким-то предметом на плече… то ли лопатой, то ли палицей, не знаю, а за его спиной — бык, баран и свинья… или кабан… Потом кто-то ударил меня по голове, и, когда я пришел в себя, сосуд исчез. Уверен, его украли по приказу мистера Икса.
— Но может оказаться и так, что он ему принадлежал или предназначался.
— Сударыня, как вы сделали этот рисунок и какой номер машины?
— Значит, в ночь с 16 на 17 ноября 1973 года в Афины из Эфиры приехали по крайней мере два человека — профессор Арватис и его сотрудник Аристотелис Малидис. Арватис умирал, однако доктор Псаррос, проводивший вскрытие, не может определить причину смерти. Похоже на обширный инфаркт, однако многоопытный прозектор не нашел тому ни малейших подтверждений. Сосуд в подвал музея, несомненно, отнес Малидис: будучи сотрудником департамента, он легко мог получить туда доступ. Однако то было временное хранилище, поскольку потом сосуд исчез оттуда и оказался, как можно предположить, в руках нашего таинственного друга…
— А вы молодец, — сказал Караманлис, досадуя, что он сам за столько лет не пришел к тем же выводам. — Вы считаете, я никогда об этом не думал? А дальше? А? Что дальше? Вот видите? Наши рассуждения никуда нас не приведут. Если нам не удастся понять, кто этот человек и чего он хочет. Вы кое-что знаете и не хотите мне говорить.
— Все случилось в ночь штурма Политехнического, не так ли, капитан Караманлис? Верно?
Ей вспомнилась фраза в конце страницы блокнота на столе Мишеля: «Афины… Где мне взять сил, чтобы снова увидеть Афины?»
— Все верно. Но при чем здесь это?
— Ни при чем. Ни при чем.
— Так вы расскажете мне, при каких обстоятельствах сделали рисунок? Поверьте мне: на карту поставлены человеческие жизни.
Мирей вынула из сумки фотографию барельефа, сделанную накануне в окрестностях мыса Сунион, и отдала ее Караманлису:
— Я скопировала его вот с этого.
Караманлис взял снимок и стал изумленно разглядывать его.
— Вы можете мне его оставить? Ведь у вас наверняка есть негатив…
— К сожалению, это единственный экземпляр. Я не могу вам его отдать.
— Позвольте по крайней мере сделать копию.
Мирей согласилась.
— Это займет всего пять минут, — сказал Караманлис. — Подождите немного, и я вам его верну.
Он вышел и отправился в фотолабораторию. Как только дверь за его спиной закрылась, Мирей заметила — на полу рядом со стулом капитана стоит портфель. Она не смогла побороть искушение заглянуть внутрь, но там не оказалось ничего интересного: юридические документы, записная книжка с пометами за вчерашний день. Посредине страницы карандашом была записана фраза, показавшаяся ей странной. Мирей скопировала ее, как только могла, и положила бумаги на место. Через некоторое время в кабинет вошел Караманлис со снимком в руке.
— Так где вы сделали фотографию? Что означает эта скульптура?
— Я сделала ее в мастерской скульптора, слепившего этот предмет, но пока больше ничего не могу вам сказать.
— А как по-вашему, что это?
— Я долго ее изучала… и размышляла. Для меня существует только одно объяснение: это маска. Я бы сказала… посмертная маска. — Она несколько мгновений молчала, потом заговорила снова: — Вы когда-нибудь видели золотые маски из микенских гробниц в Национальном музее?
