Кусок дерева
Еще одна незрелая слива упала с дерева. Мусаси ничего не слышал. Яркий свет лампы падал на его склоненную голову с непокорной гривой жестких волос, слегка отдававших медью.
«Какой трудный ребенок!» – бывало, жаловалась его мать. Упрямство осталось с ним на всю жизнь, как и шрам на макушке от карбункула.
Мусаси резал статуэтку Каннон, погрузившись в воспоминания о матери. Порой ему казалось, что в статуэтке проглядывают материнские черты.
– Все еще работаешь? – раздался из-за фусума робкий голос Коскэ. – Тебя спрашивает человек по имени Сасаки Кодзиро, он ждет внизу. Хочешь с ним поговорить или сказать, что ты уже спишь?
Мусаси едва ли слышал Коскэ.
Стол, колени Мусаси, пол – все было усыпано древесной стружкой. Он резал фигурку богини в обмен на обещанный меч. Задача весьма трудная, потому что Коскэ обладал тонким вкусом.
Когда Коскэ вынул из шкафа небольшой обрубок дерева, Мусаси сразу догадался, что дереву много лет. Действительно, ему было около семи веков. Коскэ почитал обрубок как семейную реликвию, поскольку привез его из храма при гробнице принца Сётоку в Синагэ.
– Мне посчастливилось побывать там, когда храм ремонтировали, – рассказывал Коскэ. – Плотники и монахи рубили старые балки на дрова. Я попросил отпилить мне от балки кусок, потому что не мог перенести бессмысленного расточительства.
Дерево оказалось податливым, но Мусаси нервничал, потому что боялся испортить бесценный материал.
Громко хлопнула садовая калитка. Мусаси очнулся от мыслей и впервые за весь вечер оторвался от работы. «Может быть, Иори?» – подумал он, прислушиваясь. Раздался голос хозяина дома.
– Что стоишь разинув рот? – произнес Коскэ, который ругал жену. – Не видишь, что человек тяжело ранен. Несите его в дом.
Люди затащили Синдзо в комнату.
– Есть сакэ, чтобы промыть рану? Я сбегаю домой и принесу.
– А я за лекарем!
– Спасибо, – с глубокими поклонами поблагодарил помощников Коскэ. – Думаю, он выживет.
Мусаси понял, что случилось нечто чрезвычайное. Смахнув стружки с колен, он спустился по скрипучей лестнице вниз и вошел в комнату, где перед раненым стояли Коскэ с женой.
– Еще не спишь? – удивился полировщик мечей.
Мусаси склонился над раненым, пристально вглядываясь в его лицо.
– Кто это?
– Ходзё Синдзо, сын даймё Авы. Я сам только что признал его. Славный мальчик, ученик Обаты Кагэнори.
Мусаси осторожно приподнял повязку и осмотрел рану, уже промытую сакэ. Чрезвычайно ровный срез обнажал пульсировавшую артерию. Раненый чудом выжил. «Кто?» – спросил себя Мусаси. Судя по ране, меч задел шею в движении вверх при выполнении приема «Полет ласточки».
«Полет ласточки» – любимый прием Кодзиро.
– Известны подробности? – спросил Мусаси хозяина.
– Нет.
– Могу сказать лишь одно – это работа Сасаки Кодзиро.
Поднявшись к себе, Мусаси растянулся на татами, словно не замечая приготовленную рядом постель. Стружки валялись по всей комнате. Мусаси проработал без перерыва сорок восемь часов. Он не учился ремеслу резчика, ему недоставало умения. Его вдохновлял лишь образ Каннон, запечатленный в его сердце, а единственным приемом была способность отвлечься от посторонних мыслей, когда он воплощал в дереве выношенный в сердце образ.
Порой ему казалось, что фигурка удается, что рука пошла легко, но вдруг кинжал срывался, делая неверный срез. От куска дерева в конце концов осталось всего десять сантиметров.
Во дворе пел соловей. Мусаси не заметил, как заснул. Он проснулся через час, полный сил и бодрости. Голова была свежей и ясной. «На этот раз получится», – сказал себе Мусаси. Он спустился во двор к колодцу, умылся, прополоскал рот. Вернувшись к себе, он уверенно взял кинжал.
Теперь он по-новому ощущал дерево. Он чувствовал застывшие в нем столетия. Мусаси знал: если последняя попытка не удастся, то останется лишь кучка стружек. Мусаси работал с лихорадочным упорством, не разгибаясь и не прерываясь, чтобы попить воды.
Небо посветлело, запели птицы, в доме началась утренняя уборка. фусума в комнате Мусаси были закрыты.
– Мусаси, ты жив? – послышался тревожный голос хозяина. Коскэ отодвинул створку и вошел к гостю.
– Не получается, – вздохнул Мусаси, откладывая кинжал. Перед ним лежал остаток заготовки длиной в большой палец.
– Не выходит?
– Нет.
– А где дерево?
– Изрезал. Бодисаттва не пожелал воплотиться в дереве.
Мусаси потянулся. Он чувствовал себя человеком, возвращающимся к действительности из путешествия в загадочный мир озарений и разочарований.
– Не получается, – повторил он. – Надо обо всем забыть и настроить мысли на другой лад.
Мусаси лег на спину и закрыл глаза. Голову заполнил ослепительно белый туман. Душа неслась в бесконечной пустоте.
В это утро почти все постояльцы покидали постоялый двор. Четырехдневная конная ярмарка закончилась. Барышники разъезжались по домам. Теперь несколько недель постоялый двор будет пустовать.
Хозяйка окликнула поднимающегося по лестнице Иори.
– Что тебе? – спросил мальчик.
Сверху ему хорошо была видна проплешина на макушке хозяйки.
– Куда это ты?
– Наверх, к учителю. А что?
– Не задавай вопросов, а лучше скажи, когда ты ушел отсюда?
– За день до позавчера, – ответил Иори, посчитав на пальцах.
– Три дня назад, да?
– Так.
– Хорошо провел время? Уж не лисы ли тебя околдовали?
– Откуда тебе известно? Сама лиса, похоже. – Иори, довольный своей шуткой, поднялся еще на несколько ступеней.
– Твоего учителя там нет.
– Не верю.
Иори взбежал наверх, но скоро вернулся совершенно растерянный.
– Он сменил комнату?
– Не понимаешь? Он совсем уехал.
– Правда?
– Сомневаешься, так посмотри книгу постояльцев. Видишь – «выехал»?
– Но почему? Не дождавшись меня?
– Да. Потому что ты слишком долго болтался невесть где.
– Но… но… – Из глаз Иори брызнули слезы. – Пожалуйста, скажи, куда он ушел?
– Он мне не докладывал. А тебя он бросил, потому что ты непутевый.
Иори выскочил на улицу, беспомощно оглядываясь по сторонам. Почесывая гребнем редкие волосы, хозяйка закатилась хриплым смехом.
– Не суетись, – крикнула она Иори. – Я пошутила. Твой учитель живет напротив у полировщика мечей.
Иори запустил в нее соломенным конским башмаком. С виноватым видом Иори появился в комнате Мусаси, сел в официальную позу и еле слышно произнес:
– Я вернулся.
Он уже заметил сумрачное настроение, царившее в доме, оглядел комнату учителя, заваленную стружкой.
– Я пришел, – повторил Иори чуть громче.
– Кто это? – пробормотал Мусаси, открывая глаза. – Иори.
Мусаси резко сел. Он обрадовался в душе, увидев мальчика, но чувств не выразил.
– А, это ты, – коротко бросил он.
– Простите, что задержался.
Ответа не последовало.
– Простите меня, учитель!
На этот раз извинения сопровождались поклоном, но Мусаси промолчал.
Мусаси встал, затянул пояс и приказал:
– Открой окно и прибери в комнате.
Он вышел, прежде чем Иори успел произнести: «Слушаюсь!» Мусаси спустился вниз и справился о состоянии раненого.
– Спал крепко, – ответил Коскэ.
– Я позавтракаю и сменю тебя. Ты устал, – предложил Мусаси, но Коскэ отказался.
– У меня к тебе просьба, – обратился он к Мусаси. – Надо сообщить в школу Обаты о происшествии, но мне некого послать.
Мусаси пообещал, что отправит Иори или сходит сам. Когда он поднялся к себе, в комнате было чисто.
– Иори, ответ принес?
– Вот он, – бодро ответил Иори, радуясь, что его не ругали. Он извлек конверт из-за пазухи.
– Дай сюда.
Иори на коленях приблизился к учителю и протянул письмо. Сукэкуро писал:
«Господин Мунэнори является наставником сёгуна, поэтому он не может с вами встретиться. Если вы посетите нас по другому поводу, то, вероятно, наш господин сможет повидать вас в додзё. Если вы непременно хотите испытать стиль Ягю, то вам следовало бы встретиться с Ягю Хёго. К сожалению, он отбыл в Ямато по причине болезни господина Сэкисюсая. Разумнее поэтому отложить ваш визит к нам. О деталях договоримся позднее».
Мусаси улыбнулся. Иори, почувствовав, что гроза миновала, непринужденно вытянул ноги и проговорил:
– Их дом совсем не в Кобикитё, а в Хигакубо. Усадьба богатая. Кимура Сукэкуро угощал меня такой едой…
– Иори! – строго прервал его Мусаси, недовольный фамильярностью мальчика.
Мальчик быстро подобрал под себя ноги и ответил.
– Да, господин!
– Три дня слишком большой срок, если ты и заблудился. Что с тобой стряслось?
– Меня заколдовали лисы.
– Лисы?
– Да, господин, лисы.
– Как же ты, деревенский парень, позволил им заколдовать себя?
– Сам не знаю. Совсем не помню, что со мной было.
– Странно.
– Да, господин, я и сам удивляюсь. В Эдо, наверное, лисы коварнее деревенских.
– Согласен, но, по-моему, дело не в одних лисах.
– Лиса выскочила на меня, чтобы заколдовать, я отрубил ей хвост, вот она меня и наказала, – затараторил Иори.
– Тебя наказала не лиса, а твое чувство вины. Посиди и подумай над моими словами. Когда я вернусь, расскажешь мне, что ты придумал.
– Слушаюсь. Вы уходите?
– Надо зайти в одно место по соседству с храмом Хиракава в Кодзимати.
– До вечера вернетесь?
– Если не встречу лису.
Мусаси ушел, оставив Иори размышлять о чувстве вины. Небо было затянуто плотными облаками, которые в сезон дождей удручают глаз.
