Я призвал в столовую моего секретаря, видя, как молчаливо наблюдает за мной Рамиро да Лорка. Наш совместный ужин только что завершился. Этот толстяк стал нашим информатором — предателем в рядах Борджиа. Рамиро жрал как свинья — жирный, бородатый испанский боров. И почему мне вечно приходилось иметь дело с людьми, один вид которых вызывал у меня острую неприязнь? Образ Донны Паоло всплыл перед моим мысленным взором, и к обычному отвращению добавилось теперь сожаление и гнев. Сколько времени потрачено понапрасну! Сколько утрачено возможностей! Мы могли бы раздавить Борджиа…

Но, увы, сейчас уже слишком поздно. Наша мятежная лига распалась: крысы разбежались. У меня осталась одна-единственная возможность. Вероятно, следовало воспользоваться ею раньше, но гордость ослепила меня, а лихорадка омрачила мой разум. Однако теперь, наконец поднявшись с больничной постели, я увидел ситуацию значительно яснее.

Я продиктовал письмо, и мой секретарь записал его. Должно быть, он уже выучил его наизусть. Это письмо диктовалось ему уже многажды, но всякий раз дело заканчивалось тем, что я швырял его в огонь. И секретарь, несомненно, полагал, что новое послание ждала та же участь. Но он ошибался.

На сей раз я смирил гордость, изъявил-таки готовность облобызать герцогские ноги и, продолжая валять дурака, извинился за возникшее «недоразумение»… не бесполезное, а служащее определенной цели послание. Им я хотел купить себе время, заставив Борджиа поверить, что он уже победил. Дать ему ложное чувство безопасности.

Подписав законченное секретарем письмо, я велел отправить его нынче же вечером.

— Вы уверены, мой господин? — с сомнением уточнил он.

— Да. Отправьте его немедленно.

Поклонившись, секретарь покинул комнату.

После длительной паузы Рамиро спросил:

— Значит, вы действительно решили сдаться?

— Пусть он считает так. Но я все-таки уничтожу его. Я намерен поступить с ним так же предательски, как он обычно поступал со всеми.

— И как же?

— С помощью меткого лучника.

Прикованный к больничной постели, я вынашивал этот план долгими и сумрачными днями. И так живо представлял себе его осуществление, что для меня оно уже состоялось.

Охваченный внезапным страхом, я глянул на Рамиро. Тот спокойно вытирал салфеткой бороду. Никогда не доверяй предателям!

— Кроме нас с вами, об этом не знает ни одна живая душа, — добавил я. — И если на Борджиа вдруг снизойдет откровение, то у меня найдется стрела и для вашей шеи.

— С чего бы мне откровенничать с Борджиа? — рассмеявшись, спросил Рамиро. — Я не меньше вашего желаю его смерти.

В камине завывал ветер. Дребезжали ставни. Нервно дрожало пламя свечей. За окнами, осыпая землю градом, ярилась гроза, но в моей душе воцарилось спокойствие.

Макиавелли заметно побледнел. Макиавелли пребывал в смятении. Он напуган — смертоносная стрела просвистела мимо его уха. И теперь он боится, что монстр намерен уничтожить его.

— Никколо, я рассердился на ваших врагов… а не на вас.

Никколо сообщил мне об устроенном против него заговоре. О поддельной печати. Он не солгал — мои шпионы подтвердили его рассказ.

— Мое мнение о вас осталось неизменным. Вы человек большого ума и честности. Не бойтесь… мы победим наших врагов — мы с вами, объединив усилия.

— Благодарю вас, мой господин. Но, по-моему, мне… — он смущенно закашлялся, — …следует пока держаться подальше от… гм-м…

— От меня? — усмехнувшись, закончил я. — Безусловно следует. Ваши сообщения обо мне должны быть сухими и сдержанными. Объективными. Даже в какой-то мере оскорбительными. Но не волнуйтесь, Никколо, в итоге правота будет на вашей стороне. Видите ли, это мой год.

— Ваш год?

— Да. Так говорят звезды.

Макиавелли задумчиво сдвинул брови — похоже, он не верит в астрологию.

— Вам нужны доказательства?

Я сообщил ему о моих войсках — огромных, хорошо обученных, готовых к бою. Показал ему доклады из Урбино: сегодня мои отряды захватили город. Показал послания от Орсини, Бальони и Вителлодзо — раболепные письма. В каждом — завуалированная лестью мольба: не убивайте меня.

— Да, Никколо, мятеж закончился. Мои враги стали друзьями… по крайней мере, так они думают. Теперь события понесутся вскачь. Скоро раскалятся орудия. Будем ковать железо, пока горячо. Скоро…

Я протянул руку над столом, а потом внезапно всадил в него кулак. Стайка бумаг взметнулась в воздух.

Макиавелли смотрел на меня как на безумца.

— Вы сами все увидите, — улыбнулся я. — И также увидят все ваши враги. Еще до окончания нынешнего, второго года шестнадцатого века ваша Синьория будет УМОЛЯТЬ меня о соглашении.

К двум часам ночи град сменился снегопадом. В три часа прибыл Пинзоне. Он прискакал из Римини. Передал мне рапорт на Рамиро — пухлый пакет. Я взвесил его на руке, глянул на Пинзоне и приказал:

— Говори.

— Он предал вас, мой господин.

— Как?

— Переметнулся к мятежникам.

— Уверен?

— Да. Все доказательства здесь, — он кивнул на пакет. — Тайные встречи с Вителлодзо, Бальони и Оливеротто. Он сдал им наш лагерь в Кальмаццо, а сам покинул его вечером, накануне атаки.

Я кивнул. Значит, не зря я чуял недоброе. Я разочарован, но не удивлен. Рамиро хорошо послужил мне. Больше от него не будет никакой пользы. Хотя еще возможно…

— Арестовать его, мой господин?

— Нет… пока нет. Пусть даже не догадывается, что находится под подозрением. Просто продолжайте следить и слушать. Я прочту ваши донесения. А когда наступит его час, я сообщу вам…

— Слушаюсь, мой господин.

Пинзоне отвесил поклон. Я выдал ему кошель золотых дукатов. Он поблагодарил меня и удалился.

Я открыл один ставень. Выглянул в окно. Снега уже успело навалить — все бело. Цвет невинности. Но и он всего лишь маска, а под ней та же мерзость.

Я задумался о Рамиро. Да, он может еще оказать мне одну услугу. Напоследок. Он станет моим посланцем этому миру. А послание будет таково: НЕЛЬЗЯ ГНЕВИТЬ БОРДЖИА.

Давно перевалило за полночь, и от усталости у меня начала кружиться голова. Почти двадцать часов сегодня я проработал за столом. Город за стенами замка спокойно спал, укрывшись снежным покрывалом, а мой письменный стол покрывали эскизы, расчеты, идеи, способные изменить наш мир. Я проверил сделанные расчеты и убедился в успешности проекта. Проекта первого в мире летательного механизма.

Но я также осознал возможности использования такого механизма. Если все пути ведут к одному концу, то я должен выбрать путь добродетели. Придется принять мучительное решение. Отказаться от полета — стереть мое имя с небес. И конечно, я понимал, что все равно наступит день, когда другой мечтатель проведет такие же вычисления и добьется нужного результата. Кто-то другой достигнет небесной славы. Кто-то другой почувствует воздух под своими крыльями. И только я буду знать правду — горькую правду. Но, по меньшей мере, мне перестанут сниться убийства.

Собрав бумаги, я отнес их к открытому окну. Меня обдало холодным ветром. Мир побелел. Повсюду снег, как благословение. Взяв свечу, я начал по очереди поджигать в ее пламени листы бумаги. Мои мечты чернели и съеживались, превращались в дым. Я провожал их взглядом — яркий огненный полет на фоне черного неба — и опускающийся на снег пепел.

Снегопад продолжался. Значит, скоро темные пятна пепла скроет слой белого снега. И будет так, как будто их никогда не было.