9
Имола, 28 ноября 1499 года
ЧЕЗАРЕ
Сквозь забрало — серое марево. В моих ушах — барабанная дробь дождевых капель по металлу.
Я снял шлем. Оглянулся. За мной — десятитысячное войско. Наемники — гасконцы и швейцарцы. Множество итальянцев под командованием Вителлодзо.
Я проехал по залитым дождем улицам. Мимо ликующих горожан. Их глаза озарены светом благодарности. Я избавил их от жестокой тирании. Они ее ненавидели, поэтому приветствовали меня с любовью.
Тиранию олицетворяла Катерина Сфорца. Поразительная Амазонка. Кровожадная полногрудая самка. Я пока не знаком с ней… но знал, какие истории о ней рассказывали.
История первая. Оборона замка — осаждающая армия угрожала ее детям. «Давайте, убейте их! — воскликнула она, потом задрала юбки, обнажив женское естество, и заявила: — Глядите, у меня имеется кузница для отливки новых отпрысков».
История вторая. Ее второго мужа зарезали прямо у нее на глазах. Она привела солдат в тот квартал, где жили убийцы, и приказала убить всех живущих там. Женщин. Детей. Стариков. Всех до единого. И намеренно задержавшись, лично убедилась, что не осталось даже раненых.
О ней ходило множество историй… но суть их уже понятна.
Народ сдал город, однако замок мне придется взять самому. Эта Амазонка заперлась внутри. Она-то так просто не сдастся.
Ликование сменилось воплями. Благодарные взгляды стали испуганными. Я оглянулся: что же случилось?
Проклятые швейцарцы. Надругательство и разбой. Поджоги и разрушение. Насилие и убийства.
Я призвал французских офицеров. Они беспомощно пожали плечами:
— Мы не в силах управиться со швейцарцами.
Тогда я воззвал к Вителлодзо. Он также покачал головой:
— Солдаты есть солдаты. Пусть себе порезвятся.
— Нет! — взревел я. — Вы обязаны управиться со своими войсками. Иначе сами ответите за их преступления.
Я приказал вызвать командира швейцарцев. Приказ прошел по офицерскому составу сверху донизу. И вернулся обратно — швейцарский командир занимался тем же. Надругательством и разбоем. Поджогами и разрушением. Насилием и убийством.
Никогда больше я не буду доверять наемникам. Поднявшись в седле, я зычно крикнул:
— Если я выживу и буду вашим господином, то клянусь, что восполню вам все потери!
Но никто уже не слушал. Люди бросились врассыпную. Слышались истошные вопли. Горожане рыдали, истекали кровью и умирали.
И вдруг — громоподобный грохот. Все застыли. Повернувшись, я увидел полуразрушенный дом. Над головой просвистело сокрушительное пушечное ядро. Пролетело над главной улицей. Амазонка начала нас обстреливать.
Я нацепил шлем. В моих ушах — барабанная дробь дождя по металлу. Сквозь забрало — темная громада замка.
5 декабря 1499 года
Целая неделя бомбардировки — и едва заметная брешь. Твердыня замка непробиваема. Воля Амазонки тверда. С такой чертовой скоростью нам придется проторчать здесь до самого Рождества. Но у меня нет столько времени. Необходимо быстро провести захват.
Я отправился к Вителлодзо. Он сидел в своей палатке и завтракал.
— Есть ли способ ускорить взятие?
— Нет, если не будет подкрепления, мой господин. Новых орудий. Более мощных пушек.
— Они на подходе. Я говорил вам. Но между тем…
— Вы могли бы попытаться начать с ней переговоры.
— Вы полагаете, что она склонна к разговорам?
— Сомневаюсь. Но кто знает… Может, они там дохнут от голода.
— М-да. Вы правы. Стоит попробовать.
После полудня поступило сообщение. Амазонка согласна на переговоры.
— Вы должны прийти к подъемному мосту, — сообщил посланник. — Ее превосходительство встретит вас там. Таким образом, ваши переговоры пройдут в полной секретности.
Я призадумался. Мне вспомнилась третья история. Мой отец послал Амазонке письмо. В нем говорилось, что она задолжала церкви деньги: «Платеж запаздывает. Мой сын приедет забрать его». Она присылает ответ, написанный на саване. В этот саван завернут труп. Труп жертвы чумы. Ее «ответ» перехватили, посланцев подвергли пыткам. Они во всем признались. Мой отец выжил. Но мораль ясна — Амазонке нельзя доверять.
Доспехи пришлось снять. Я облачился в черный бархатный камзол, но под него надел прочную кольчугу. И на случай спрятал кинжал в рукаве.
Направился к мосту. Адъютанты пошли следом. Махнул им рукой, и они отступили. Со скрипом опустился подъемный мост.
Под решеткой стояла Амазонка. В платье алого шелка. Ее глаза сверкали. Грудь вздымалась. Мне захотелось коснуться ее. Захотелось сдавить руками ее горло. Захотелось…
Подъемный мост лег на землю. Я отвесил Амазонке поклон. Она ответила реверансом. Она одна — насколько я вижу. Сделав шаг вперед, она вступила на мост. Я повторил ее движение. Моя нога скользнула по бревну. Бревно зашаталось. Я услышал лязг металла. Скрежет шестеренок. Что за…
— Это ловушка! — раздался чей-то крик. Моя правая нога взлетела в воздух. Я отпрыгнул, приземлился на спину прямо в слякотную грязь. Черный бархат испачкан. Мой плащ насквозь промок.
— Ты поторопился, болван!
Мост спешно подняли, и он с лязгом закрылся. Еще пара шагов — и я был бы в ловушке. По ее милости. Был бы мертвецом.
Меня окружила охрана. Они сдвинули щиты, приняв на себя пять стрел. Меня увели подальше от ворот.
Я отправился повидать Рамиро да Лорку. Моего управляющего. Бородатого толстяка. С жестоким, циничным изгибом губ, со взглядом грешника. С раннего детства я знаком с ним. Раньше он любил жутко пугать меня. Теперь он страшно пугает других для меня.
Я обращаюсь к нему по-испански:
— Сделайте общенародное объявление. Назначим цену за ее голову. Двадцать тысяч дукатов, если ее доставят живой.
Рамиро кивнул. Кровожадная усмешка:
— А если мертвой?
Мне хочется коснуться ее. Хочется сдавить руками ее горло. Хочется…
— Десять тысяч.
17 декабря 1499 года
Я поднял командирский жезл — и опустил его. Тишина взорвалась ревом. Наемники хлынули в брешь.
Жуткий хаос. Дым и кровь. Вопли людей и лязг стали. Воздух полон стрел.
Я закрыл голову шлемом. Пришпорив лошадь, направил ее вперед. По заполнившим ров бревнам. По трупам. Через замковый двор. Сквозь едкий тошнотворный запах пороха, смешанного с кровью. В сад с пылающими фруктовыми деревьями.
Войдя в башню, я нашел Амазонку в черном шелковом облачении под серебряными доспехами. Ее выпуклости скрывал стальной нагрудник. На розовом лице выражение гордости. С двух сторон ее держали стражники.
Шепот Рамиро: «Мой господин, мы нашли ее на пороховых складах. Она пыталась взорвать их. К счастью, подмок фитиль».
Я не выказывал гнева и приказал стражникам отпустить ее превосходительство. Вручил ей пухлый кошель дукатов. Произнес изысканное приветствие. Любезно попросил подождать моего визита во дворце.
В ее глазах — ярость и ненависть. Но на губах самая учтивая улыбка — снисходительная милость.
Я сделал знак Рамиро. Он проводил Амазонку в мою комнату. С крыши цитадели я обозрел завоеванную крепость. Кровь и дым. Пожары и крики. Горы трупов, развалины стен.
Я облизнул губы. Веселье только началось.
Ее лицо в неровных отблесках свечей, уже равнодушное и припудренное. Слуги убрали остатки ужина. Я отпустил их до утра. Запер дверь. Воздух пропитан ее безмолвным страхом. Пора приступать к игре.
Я выразил восхищение ее красотой и смелостью. Плавно перешел к учтивой беседе. Я уже завоевал ее… а теперь должен очаровать.
Глаза Амазонки пристально смотрели на меня. Судили. Оценивали. Я начал поглаживать ее руку. Высказал похвалу ее мягкой холеной коже.
Постепенно ненависть, ярость и страх побледнели в ее глазах. Их вытеснило желание. Я увидел в них и обещание наслаждения.
Я позволил проявиться в глазах и собственному желанию. Само желание реально. Правда, природа его двойственна. Так же как и у нее, очевидно.
Мне хотелось прикоснуться к ней. Хотелось сдавить руками ее горло. Хотелось…
Она отплатила за мое восхищение той же монетой. Также плавно перешла к учтивой беседе:
— Если бы, мой господин, мне позволили выбрать, какой мужчина завоюет меня…
— Боюсь, вы стремитесь завоевать меня второй раз…
— Вы так же искусны в речах и игре взглядов, как и в артиллерии…
Брешь открылась. Большие пушки заряжены.
Мы танцевали под музыку тишины в тускло освещенном свечами полумраке. Наши ароматы смешались — мой мускус, ее розовая вода. Радовали обоняние и запахи тающего пчелиного воска, и горящих в камине кипарисовых поленьев. Наши губы сблизились… дыхание переплелось.
Я заглянул в ее глаза и увидел ее расчет. Она думала, что если я соблазнюсь ее прелестями и потеряю голову, то она обретет свободу. Она уже видела себя герцогиней Валентинуа — и в будущем королевой Италии. Ну а что же потом — нож мне в спину? Мое могущество у ее ног. Все это понятно — все ее мечты, ее алчность. Ее жалкие иллюзии. Увы, Амазонка не знала меня.
Мы поцеловались.
— Да… — страстно простонала она.
Я раздел ее, медленно. Пробежал пальцами по ее обнаженному телу.
— Подожди, — прошептала Амазонка.
Она нацепила маску скромницы. Строила из себя недотрогу. Приложила ладонь к моей груди… пытаясь остановить меня. Я обхватил ее запястье. Завел ее руку за спину. И держал ее там.
— А-ах, — простонала она.
Я поглаживал ее спину. Ласкал ягодицы. Мягко проник в ущелье между ними. Медленно.
— Не-ет, — выдохнула Амазонка.
Она поймала мою руку, пытаясь меня остановить. Я завел за спину и вторую руку Амазонки. Теперь ее запястья зажаты в моей руке. Я почувствовал биение чужого пульса.
Я вновь начал ласкать ее. Она застонала от вожделения. Ее колени поднялись, спина прогнулась.
— Пожалуйста, — прошептали ее губы.
Брешь пробита, крепость взята.
Я дотянулся до стола. Взял шелковый шарф. Согнул ее тело, притягивая ее руки к ногам. Вот они уже зажаты между ее лодыжек.
— Да, да… — пролепетала она.
Я связал ее лодыжки и запястья.
— О-о-о, — выдохнула она.
Она связана и теперь похожа на индюшку, ее ягодицы разведены. Я сбросил одежду. Подошел ближе. Пушка заряжена.
Стон: «Не так!»
— Именно так, — прошептал я.
Узкое отверстие расширилось. Мышцы сжались. Я завоевал эту стерву. Пробил ее оборону. Кровавые капли на белом шелке. Крики сменились тишиной.
Я начал одеваться. Она зарыдала. Ее голос исполнен мольбы:
— Развяжи меня… пожалуйста, Чезаре. — Она — сама нежность. Расчетливая нежность.
Я запер за собой дверь. Тихо рассмеялся. В коридор донесся ее вопль:
— Ты, ублюдок! Вернись! УБЛЮДОК! Освободи меня!
22 декабря 1499 года
Дым свечей и скрип пера. Вечер в моем кабинете. В мерцающих отблесках передо мной — лица моих слуг, офицеров, секретарей и шпионов.
— Когда мы отправимся дальше, вы останетесь здесь, — сообщил я Рамиро. — Вы останетесь править Имолой. Я хочу, чтобы вы навели тут порядок, укрепили правосудие, дисциплину — любыми необходимыми средствами. Вы понимаете?
Он кивнул, улыбаясь:
— Да, мой господин.
Я отпустил его.
Следующий — Пинзоне, мой главный шпион. Прищуренный взгляд под темными сальными волосами.
— Вы будете работать с Рамиро да Лорка. В его подчинении. Держитесь рядом с ним. Следите за ним внимательно. Слушайте все. Записывайте. Докладывайте мне. Понятно?
— Да, мой господин.
Я отпустил его.
Следующий — Агапито, мой секретарь.
— Я хочу, чтобы вы сочинили одно ходатайство. Оно должно быть написано от имени одного из горожан. Адресуйте его…
Неожиданно с улицы донесся громкий шум. Удары кулаков по дереву. Брови Агапито удивленно поднялись. Я выглянул в окно — улицу заполнили солдаты. Пьяные и бунтующие. Проклятые швейцарцы.
Мы спустились по лестнице. Дверь открылась. Их командир заявил, что они хотят увеличения жалованья. Если я откажу им, то они уйдут. Чертовы наемники.
Но сейчас у меня нет выхода. Во дворце пятьдесят гвардейцев — на улице пять тысяч солдат. Я пообещал лучше кормить их и выдать более щедрое жалованье. В итоге они убрались.
Вдали начались вопли, появились клубы дыма. Вечернее небо вспыхнуло оранжевым заревом пламени. Я заставлю их поплатиться за это.
Я вызвал Микелотто. Моего самого преданного оруженосца. Изуродованное шрамом лицо, сломанный нос. Ладони размером с обеденную тарелку, кулаки как кувалды.
Я настрочил короткие письма французскому генералу и Вителлодзо. Скрутил эти послания и вложил их в могучие лапы Микелотто:
— Передайте им, чтобы срочно прибыли ко мне. Надо, чтобы к рассвету они подготовились к выходу на площадь.
Он понимающе кивнул и удалился.
— Это может быть интересно, — задумчиво произнес я, поворачиваясь к Агапито.
23 декабря 1499 года
Туманный зимний свет. Пустая рыночная площадь покрыта инеем. Я выехал вперед верхом на лошади. Передо мной пять тысяч пеших швейцарцев. Вокруг них — две тысячи французов. Их, в свою очередь, окружает большая итальянская кавалерия. Зрители — горожане Имолы. Испуганные. Отчаявшиеся.
Швейцарцы загудели, выкрикивая свои требования. Им хотелось больше денег. И хотелось немедленно. А если они не получат их — то сожгут дотла весь город.
Меня не тревожил вопрос денег, но бунт недопустим. Я должен показать швейцарцам, на чьей стороне сила. Должен проучить этих проклятых наемников.
Они продолжали скандировать. Стучали копьями. Их лица красны от гнева.
Я ответил им холодным жестким взглядом. В моих руках командирский жезл. Я опустил его, подавая условный сигнал. Тысяча французских лучников нацелили стрелы на швейцарцев.
Те заткнулись.
— А теперь послушайте меня, — грозно взревел я.
Мой громкий голос могли слышать все собравшиеся на площади. Не только французы. Не только кавалерия. Но и горожане Имолы, свесившиеся из окон или прятавшиеся за дверями домов.
— Вам будет заплачено, когда мы достигнем Чезены, и не ранее того. Если я решу продолжать пользоваться вашими услугами, то вы будете получать более высокое жалованье, которое мы оговорили вчера вечером с вашим командиром. Но предупреждаю вас: я больше не потерплю никаких бунтов. Если вы не согласны на мои условия, я отдам приказ лучникам атаковать вас. А также прикажу бить во все городские колокола. Здесь проживают двадцать тысяч горожан. Я дам им возможность отомстить вам за все совершенные против них преступления. Вы думаете, что они безоружны? Не стоит так глупо заблуждаться! У них есть кухонные ножи, есть топоры. У них есть косы и ломы. Они разорвут вас на куски и осквернят ваши останки. И они сделают это с гордостью и бесстрашием — потому что это ИХ город.
Я помедлил, обвел взглядом окна домов. Тишина. И через мгновение — ликующий рев. Угрожающие и радостные крики людей, прославляющие мое имя. Прославляющие их гордый город, призывающие к мести швейцарцам. Тем самым швейцарцам, от которых они в панике разбегались месяц тому назад. Могущество слова!
Я улыбнулся. Саднящая боль в горле. Руки предательски задрожали.
Я устремил пристальный взгляд на командира швейцарцев. Вопросительно поднял брови. Он согласно кивнул и процедил сквозь зубы:
— Все будет так, как вы приказали.
