ГЛАВА 28
С наступлением ночи по городу зажглись факелы. Юлий представил себе, каким видят Рим боги — огромный блестящий глаз на черном пространстве земли. «Мы смотрим вверх, а они смотрят вниз», — подумал он.
Он стоял с Каберой на нижнем уровне стены и слушал, что кричали с обзорных башен и передавали по всему городу. Башни были единственным источником сведений для тех, кто оставался за стенами и ничего не видел. До Юлия уже доносился отдаленный шум шагов тысяч тяжеловооруженных солдат и коней. Он заполнял тишину ночи и становился все громче.
Теперь сомнений не оставалось. Сулла вел свой легион к городским воротам прямо по Виа Сакра, не прибегая ни к каким ухищрениям. Дозорные сообщили, что освещенная факелами цепочка людей тянется на мили в темноту и хвост ее исчезает за холмами. Так строили войска для похода по дружественным землям, а не перед битвой с врагом. Подобная небрежность заставила многих удивленно поднять брови: что же задумал Сулла? Ясно было одно: Марий не такой человек, чтобы испугаться уверенности врага.
Когда ворота и стены города-крепости засияли отраженным светом его факелов, Сулла в волнении сжал кулаки. Тысячи солдат основного войска и всего вполовину меньше вспомогательного маршировали в ночи. Их шаги ритмично и громко громыхали по каменной дороге. Глаза Суллы искрились в пламени факелов. Он небрежно поднял правую руку. Сигнал передали дальше, и завывание рогов разорвало темноту, отдаваясь по всей огромной змее из легионеров.
Останавливать легион — дело, требующее умения и тренировки. Каждый отряд должен вставать по своему сигналу, иначе возникнет столпотворение и порядок превратится в хаос. Сулла повернулся и посмотрел назад, на холм, с удовлетворением кивая: ряды легионеров замирали, держа факелы в недрогнувших руках. Потребовалось почти полчаса с первого сигнала, чтобы все его войско остановилось на Виа Сакра и наступила тишина, какая обычно царит за городом. Сверкающий золотом легион ждал приказа.
Сулла окинул взглядом укрепления и представил себе смущение солдат и горожан за ними. Сейчас они удивляются, почему он остановился, нервно шепчутся, передают вести тем, кто не видел огромную процессию. Они услышат эхо его сигнальных рогов и будут ожидать нападения.
Сулла улыбнулся. Марий тоже изнывает от нетерпения. Ему приходилось ждать: в этом главная слабость укрепленной позиции — Марий мог только защищаться и играть пассивную роль.
Сулла тянул время. Он подал знак, чтобы ему принесли охлажденного вина. Вдруг он заметил, что один из факелоносцев стоит в напряженной позе. Почему? Сулла наклонился в седле и заметил, что с факела стекает тонкий ручеек кипящего масла и ползет к обнаженной руке раба. Глаза мужчины то и дело возвращались к этой струйке. Не пляшет ли над струйкой пламя? Да, и жар будет ужасным: горящее масло прилипнет к коже. Сулла с интересом наблюдал. У раба на лбу выступил пот. Сулла даже заключил с собой мысленное пари о том, что будет, когда масло дотронется до его кожи.
Сулла верил в знаки судьбы, и в такой миг, перед воротами самого Рима, был уверен, что боги смотрят на него. Это послание от них, знамение, которое нужно истолковать. Несомненно, он любимец богов, об этом говорит его высокое положение. Сулла уже все продумал, но с таким человеком, как Марий, всегда есть вероятность провала. Мигающие язычки пламени на масле коснулись кожи раба. Сулла приподнял бровь, и его губы удивленно изогнулись. Несмотря на сильнейшую боль, факелоносец стоял непоколебимо, и масло стекало по его руке в дорожную пыль. Оно горело у него на руке нежным желтым пламенем, а тот так и не шелохнулся!
— Раб! — позвал он.
Тот повернулся к хозяину.
Довольный его стойкостью, Сулла улыбнулся:
— Ты можешь идти. Промой руку. Твоя храбрость — хороший знак.
Раб благодарно кивнул, затушил крошечные язычки пламени другой рукой и убежал, тяжело дыша от облегчения. Сулла с благосклонностью взял прохладный кубок и мысленно предложил тост городским стенам. Потом прикрыл глаза и сделал глоток. Теперь оставалось только ждать.
Марий с раздражением ухватился за край массивной стены.
— Что он себе думает? — пробормотал он.
Сулла остановил легион всего в нескольких сотнях шагов от ворот, выходивших на Виа Сакра. Вокруг Мария ждали приказов его люди, не менее встревоженные, чем он.
— Они почти в пределах досягаемости, — заметил один центурион.
Марий с трудом заставил себя не взорваться.
— Знаю. Если подойдут ближе, сразу начинай стрелять. Бросай в них все. В таком построении они никогда не возьмут город.
Что за бессмыслица! Лишь наступление широким фронтом дает шанс в борьбе с хорошо подготовленным врагом. Атака в одной точке, словно наконечником копья, никогда не пробьет защиту. Марий в гневе сжал кулак. Чего он не заметил?
— Сигнальте в рога, как только что-нибудь изменится, — приказал он главному участка и пошел сквозь ряды солдат обратно к ступеням, ведущим на городскую улицу.
Юлий, Кабера и Тубрук терпеливо ждали, пока Марий спустится. Они наблюдали, как он обращается к своим офицерам, а те качали головами. Тубрук ослабил ножны гладия, чувствуя легкое волнение, как обычно перед боем. Кровопролитие носилось в воздухе, и Тубрук был рад, что остался здесь. Гай — нет, теперь Юлий — чуть не отослал его домой, в поместье, но что-то в глазах бывшего гладиатора не позволило ему отдать этот приказ.
Юлий жалел, что не все его друзья с ним. Сейчас очень пригодились бы советы Рения и своеобразное чувство юмора Марка. Кроме того, если все-таки дойдет до сражения, с кем лучше биться плечом к плечу, как не с ними? Он тоже ослабил перевязь и несколько раз постучал мечом по металлическому отверстию ножен, чтобы удостовериться, что ему ничего не мешает, — в пятый раз за последние несколько минут. Кабера хлопнул его рукой по плечу, отчего Юлий вздрогнул.
— Солдаты вечно жалуются, что приходится долго ждать. А вот я предпочитаю ожидание убийству.
На самом деле он чувствовал, как крутятся пути будущего и давят на него огромной тяжестью. Ему хотелось то увести Юлия отсюда в безопасное место, то влезть на стену и встретить первую атаку. Все, что угодно, лишь бы вероятности разрешились в простые события!
Юлий осматривал стены, отмечая количество и позиции солдат, отточенную смену патрулей, пробы баллист и других орудий для убийства целых армий. На улицах было тихо — Рим затаил дыхание. Все замерло. Вокруг тяжелыми шагами ходил Марий, выкрикивая приказы, которые лучше было бы передавать через офицеров. Как видно, напряжение сказывалось и на нем.
Никто уже не бегал туда-сюда: воду принесли, стрелы и снаряды лежали целыми кучами. Томительное ожидание прерывали лишь запыхавшиеся гонцы с других участков стены, прибегавшие с докладами каждые несколько минут. Юлий видел, как тревога на лице Мария растет с каждым сообщением. Сулла не нападает ни с какой стороны. Неужели он и вправду рискнет жизнью и попытается открыто войти в город? Если он подойдет к воротам собственной персоной, храбрость вызовет восхищение горожан, но Юлий не сомневался, что в таком случае Сулла погибнет от «случайной» стрелы. Как только ядовитая змея приблизится на расстояние выстрела из лука, Марий не оставит ее в живых.
Мысли Юлия прервал другой гонец, пробежавший мимо. И в этот миг все изменилось. Юлий с ужасом увидел, что люди на ближайшем участке стены падают от мечей тех, кто стоял сзади, их собственных товарищей. Они так пристально следили за легионом, который ждал снаружи, что за несколько секунд погибли сотнями. Водоносы побросали ведра и вонзили кинжалы в ближайших солдат, убивая их прежде, чем те успевали сообразить, что на них напали.
— Боги! — прошептал Юлий. — Они уже внутри!
Обнажая свой гладий и догадавшись, что Тубрук делает то же, он увидел, как кто-то преспокойно зажигает стрелу из чаши с углями и посылает в ночное небо. Когда горящая стрела взмыла дугой вверх, зловещая тишина была нарушена. Легион Суллы, стоявший за воротами, закричал, словно разверзлись врата ада, и ринулся вперед.
Марий стоял на темной улице, опершись спиной о стену, и вдруг заметил, что у одного из центурионов стало очень удивленное лицо. Он резко развернулся и увидел, что тот задыхается от длинного кинжала, который вонзили ему в спину.
— Что это? Кровь богов…
Марий набрал в грудь воздуха, чтобы дать команду ближайшим участкам стены, и тут увидел, как стрела пламенем прочертила черноту беззвездной ночи.
— Ко мне! Перворожденный, к воротам! Держите ворота! Сигнал всеобщей тревоги! Они идут!
Голос Мария гремел, но те, кто должен был давать сигнал, лежали в лужах собственной крови. Один еще сопротивлялся убийцам, цепляясь за тонкую бронзовую трубку, несмотря на яростные удары кинжала. Марий вытащил меч, который передавался в его семье из поколения в поколение. Лицо его почернело от гнева. Убив двоих нападавших, Марий поднял рог к своим губам, чувствуя вкус крови, забрызгавшей металл.
Вокруг него в темноте раздалось пение других рогов. В первые мгновения Сулла победил, но Марий поклялся, что еще не все кончено.
Юлий заметил, что к месту, где стоит Марий с окровавленным рогом и покрасневшим мечом, пробирается группа вооруженных людей, переодетых в гонцов.
— За мной! Они хотят убить консула! — резко крикнул он Тубруку и Кабере и бросился на убийц сзади.
Первый удар попал в шею одному из бегущих, которым пришлось пробираться к Марию с боем. Люди Мария наконец осознали, что враги переодеты, но драться стало гораздо сложнее: в отсветах факелов и сумятице сражения невозможно было различить, где друзья, а где — враги. Это был сокрушительный план, превративший все внутри стен в хаос.
Юлий вытер меч о бедро и всем весом наступил на упавшее тело, с удовлетворением чувствуя, как кости смещаются и хрустят под сандалиями. Сначала он удивился, что «гонцы» не защищают себя, но тут же понял: у них приказ убить Мария, невзирая на все остальное.
Тубрук прыжком свалил другого и растянулся рядом с ним на твердых камнях. Кабера убил еще одного броском кинжала прямо в бок, от которого тот, спотыкаясь, отлетел в сторону. Юлий на бегу сделал выпад мечом в сторону и ощутил толчок, когда меч вонзился в чье-то тело и выскользнул из него.
Наверху Марий стоял один. На него кинулись другие одетые в черное фигуры. Он яростно взревел при их виде, и вдруг Юлий понял, что опоздал. На дядю напало больше полусотни человек. Все легионеры вокруг уже погибли или погибали, несколько кричали от бессилия, потому что не могли до него добраться.
Марий сплюнул кровь со слизью и угрожающе поднял меч.
— Ну же, ребятки! Не заставляйте меня ждать! — прорычал он сквозь стиснутые зубы. Гнев не давал воли отчаянию.
Жесткий кулак дернул Юлия за шиворот и остановил его. Юлий взревел от ярости и развернулся навстречу нападающему, но его руку с мечом отбили, и он увидел перед собой суровое лицо Тубрука.
— Нет, мальчик. Слишком поздно. Уходи, пока можешь.
Юлий забился в его руках, яростно и бессвязно ругаясь.
— Пусти меня! Марий…
— Я знаю. Нам его не спасти. — Лицо Тубрука было холодным и бледным. — Его люди слишком далеко. Пока на нас не обращают внимания, но их там слишком много. Останься в живых, чтобы отомстить за него, Гай. Останься в живых.
Юлий повернулся и увидел, как в пятидесяти футах от них Марий падает под навалившейся на него грудой тел. Какие-то уже лежали расслабленно, словно без костей. Другие были вооружены дубинами и бешено молотили по генералу, с безумной яростью буквально вбивая его в землю.
— Я не могу бежать! — крикнул Юлий.
Тубрук выругался.
— Не бежать! Отступать! Этот бой проигран. Город потерян. Смотри, предатели Суллы уже на воротах. Если мы не спасемся сейчас, скоро на нас нападет легион. Пошли!
Не слушая дальнейших возражений, Тубрук схватил молодого человека под мышки и потянул его прочь. Кабера помогал ему.
— Сядем на лошадей и проскачем через город к другим воротам. Потом — к морю, на галеру какого-нибудь легиона. Ты должен уходить. Из тех, кто поддерживал Мария, до утра доживут очень немногие, — мрачно продолжал Тубрук.
Молодой человек почти обмяк в его захвате, но снова напрягся, когда из ночи выползли новые черные фигуры и окружили их. К их горлу приставили мечи, и Юлий уже ожидал боли, как вдруг раздался чей-то командный голос:
— Этих не надо! Я их знаю. Сулла приказал не убивать их. Принесите веревки!
Марий почувствовал, как меч выдергивают из его рук, потом услышал, почти издалека, грохот, с которым его бросили о камни. Глухие удары дубин не причиняли боли, а просто сотрясали его тело, и его голова болталась из стороны в сторону в месиве трупов. Сосулькой треснуло ребро, что-то порвалось в выкрученной руке. На мгновение Марий пришел в себя, но тут же потерял сознание, когда ему с хрустом наступили на пальцы. Где его люди? Они должны прийти на помощь. Сейчас он был не тем человеком, который, одетый в пурпур, вошел в Рим во главе великолепного триумфа, бросая в обожающую толпу серебряные монеты. Кровь из избитого тела вытекала на острые камни и уносила с собой жизнь, а он думал только о том, придут ли когда-нибудь ему на помощь люди, которых он любил, как отец — детей.
Ему оттянули голову назад, и Марий уже ожидал, что по беззащитному горлу вот-вот полоснут мечом. Меча не было; после долгих мучительных секунд его глаза сосредоточились на черных створках ворот Виа Сакра. На них толпились темные фигуры; трупы отвратительным украшением повисли на стенах. Группа людей подняла огромный засов, и через щель показался свет факелов. Огромные ворота распахнулись, открыв дорогу легиону Суллы. Сам Сулла стоял впереди, с волосами, скрепленными золотым обручем, в белоснежной тоге и золоченых сандалиях. Марий сморгнул кровь и снова услышал звон мечей: легионеры Перворожденного со всего города ринулись спасать своего командира.
Они опоздали. Враг уже вошел в город, и Марий проиграл. Он знал, что Рим сожгут, им ничто не помешает. Защитников преодолеют числом, начнется кровавая бойня, за ней последуют насилие и разрушения. Завтра, если Сулла все еще останется в живых, он получит в наследство гору пепла.
Мария потянули за волосы сильнее, чтобы он выше поднял голову, но эта далекая боль растворилась в остальной боли. Мария охватила холодная ненависть к человеку, который так торжественно подходил к нему; в этом чувстве была и доля уважения к достойному противнику. Разве о человеке не судят по его врагам? Тогда никто не усомнится в величии Мария. Его мысли разбрелись, затуманенные тяжелыми ударами. Он потерял сознание, как ему показалось, всего на пару секунд, и пришел в себя, когда солдат с жестоким лицом ударил его по щекам. Солдат запачкал руки кровью и, скорчив гримасу, начал вытирать их о грязную одежду консула. Его прервал сильный и чистый голос:
— Осторожнее, солдат. На твоих руках кровь Мария. Я полагаю, он заслуживает немного уважения.
Солдат непонимающе вытаращил глаза и сделал пару шагов в сторону, напряженно держа руки подальше от тела.
— Не всем дано это понять, верно, Марий? Не дано понять, что значит быть рожденным для великой доли.
Сулла подошел так близко, что Марий смотрел ему в лицо. В его глазах светилось удовлетворение, которое Марий хотел увидеть меньше всего на свете. Отведя глаза, он отхаркнул кровь из горла и дал ей стекать по подбородку. На плевок сил не хватало, а желания обмениваться перед смертью сухими остротами у него не было. Он подумал, пощадит ли Сулла Метеллу, и решил, что вряд ли. Юлий — он надеялся, что тот спасся, но, вероятнее всего, сейчас мальчик стал одним из остывающих трупов, что лежали вокруг.
Звуки сражения позади стали громче, и Марий услышал, как скандируют его имя солдаты, пытавшиеся прорваться к нему. Он задавил в себе надежду: это было слишком болезненно. Через несколько мгновений наступит смерть, и легионеры увидят лишь его труп.
Сулла постучал себя ногтем по зубам; его лицо было задумчивым.
— Знаешь, любого другого я бы просто казнил, а потом вступил бы в переговоры с легионом о прекращении боевых действий. В конце концов, я консул и в своем праве. Я мог бы дать им уйти из города и заселить казармы своими. Тем не менее я полагаю, что твои люди будут сражаться до тех пор, пока не погибнет последний, и я потеряю сотни своих солдат. Разве ты не любимец Перворожденного легиона?
Он снова постучал себя по зубам, и Марий напрягся, стараясь сосредоточиться и не обращать внимания на боль и усталость, которые грозили снова утянуть его в темноту.
— В твоем случае, Марий, я должен принять необычное решение. Я предлагаю вот что… Он меня слышит? — спросил он у людей, которых Марий не видел.
Новые пощечины вывели его из оцепенения.
— Ты слушаешь? Прикажи своим людям принять мою законную власть как римского консула. Перворожденный должен сдаться и позволить моему легиону разместиться в городе без инцидентов и нападений. Они, видишь ли, и так уже вошли. Если ты сможешь это сделать, я позволю тебе вместе с женой покинуть Рим под охраной моего честного слова. Если откажешься, погибнут все твои солдаты до единого. Я уничтожу их на каждой улице, в каждом доме, как и тех, кто хоть раз оказал тебе услугу или поддержку, вместе с женами, детьми и рабами. Короче говоря, я сотру твое имя из анналов города, и в живых не останется ни одного человека, который назвал бы тебя другом. Ты понимаешь, Марий? Поднимите его на ноги и поддержите его. Принесите воды, чтобы смочить горло.
Марий слышал эти слова и пытался удержать их в кружащейся и тяжелой как свинец голове. Он не верил честному слову Суллы дальше собственного плевка, но его легион спасется. Конечно, их вышлют подальше из Рима, дадут какое-нибудь унизительное поручение, например сторожить оловянные шахты на далеком севере от размалеванных дикарей, но им сохранят жизнь. Он поставил на карту все и проиграл. Мария охватило мрачное отчаяние, притупившее боль от сломанных костей, зажатых жестокой хваткой людей Суллы — теми, кто всего год назад не отважился бы коснуться его и пальцем. Рука безвольно повисла, онемела и я была как будто не его, но это уже не имело значения. Еще одна мысль не дала Марию заговорить. Может, потянуть время — вдруг его людям удастся пробиться и склонить ситуацию в свою пользу? Он повернул голову, увидел, как масса легионеров Суллы веером разбегается по местным улицам, и понял, что шансов на быстрый ответный удар не осталось. Начинается самая грязная, самая жестокая часть войны, а почти весь его легион все еще стоит на стенах вокруг города и не может вступить в бой. Нет!
— Я согласен. Даю тебе слово. Пусть ближайшие из моих людей увидят меня, чтобы я мог передать им приказ.
Сулла кивнул, и подозрение исказило его черты.
— Если ты лжешь, погибнут тысячи. Твоя жена умрет под пытками. Давай положим всему этому конец. — Сулла кивнул своим помощникам: — Выводите его вперед.
— Подайте сигнал прекратить бой! — рявкнул он, и Марий впервые уловил в голосе Суллы беспокойство. Рога протрубили сигнал, и передние ряды мгновенно отступили на два шага от врага, вытянув перед собой окровавленные мечи. Легионеры Мария оставили стены с юго-восточной стороны города и хлынули по улицам к нему. Они бежали по каждой улице, по каждой дороге, и их глаза горели гневом и жаждой убийства. Их ряды росли, на стенах оставалось все меньше защитников. При виде Мария из глоток людей вырвался громкий вой, звериный вопль, полный жажды мщения. Сулла стоял неподвижно, напряженно сощурив глаза. Марий сделал глубокий вдох и почувствовал кинжал у позвоночника.
— Перворожденный… — Марий захрипел и начал снова. — Перворожденный! Мы не опозорены. Среди нас нет предателей! На нас напали люди Суллы, оставленные им в городе. А теперь, если любите меня, если вы когда-то меня любили, убейте их всех и сожгите Рим!
Невзирая на мучительную боль от вонзившегося в него кинжала, Марий еще целый миг стоял перед своими солдатами, и те радостно и яростно взревели. Потом его тело рухнуло.
— Огни ада! — закричал Сулла, когда Перворожденный легион бросился на врага. — Разберитесь по четыре! Построение для ближнего боя! Шестая четверка, ко мне! В атаку!
Он достал меч из ножен; ближайшая четверка обступила его, защищая от ударов. В воздухе пахло кровью и дымом, а до рассвета было еще очень далеко.
