ГЛАВА 22

Александрия молча чистила старый меч из оружейной Мария. Хорошо, что Марию вернули его городской дом! Говорят, новый владелец поспешил преподнести его в подарок правителю Рима. В доме гораздо лучше, чем с грубыми солдатами в городских казармах, хотя, боги ей свидетели, она не боится мужчин. Самые ранние из ее воспоминаний были о том, как мужчины развлекаются с ее матерью в соседней комнате. Они входили, распространяя запах пива или дешевого вина, а выходили, довольно ухмыляясь. Надолго не оставался никто. Как-то раз один из них попытался дотронуться до Александрии. Она в первый раз за свою недлинную жизнь увидела, как мать по-настоящему злится. Мать кочергой разбила наглецу череп. Они вместе вытащили его на улицу и оставили там. Мать много дней ждала, что дверь вот-вот распахнется и войдут люди, которые заберут ее и повесят, но никто не пришел.

Александрия вздохнула, счищая с бронзового меча, реликта какой-то давно забытой кампании, слой засохшей масляной корки. Сперва Рим показался ей городом, где можно добиться всего. Однако Марий взял власть в свои руки целых три месяца назад, а она все так же работала каждый день даром и с каждым днем становилась немного старше. Мир изменяли другие, а ее жизнь оставалась прежней. Лишь по вечерам, когда девушка сидела со старым Бантом в его крошечной мастерской, Александрии казалось, что она хоть чего-то добивается. Старик учил девушку пользоваться инструментами и даже держал ее руки, направляя первые удары. Он говорил мало, хотя ее общество ему было явно приятно; ей нравилось его молчание и его добрые голубые глаза. Александрия познакомилась с Бантом, когда тот делал в мастерской брошку. Она еще тогда поняла, что такому ремеслу стоило бы обучиться: пригодится любому, даже рабыне.

Александрия стала яростнее тереть меч. Человек стоит не больше коня или хорошего меча вроде этого! Несправедливо!

— Александрия! — раздался голос Карлы.

Александрии очень хотелось промолчать, но у этой женщины язык бил больно, как плеть, и ее недовольства страшились почти все рабыни дома.

— Я здесь, — отозвалась Александрия, положив меч и вытирая руки о тряпку.

Значит, придется еще поработать, еще несколько часов труда перед сном.

— Вот ты где, милая! Мне нужно, чтобы кто-то сбегал на рынок. Как, сбегаешь?

— Да!

Александрия мигом вскочила. За несколько месяцев она привыкла с нетерпением ждать этих редких поручений, единственной возможности выйти из дома. В последнее время ее отпускали даже одну. В конце концов, куда ей бежать?

— Я составила список, чего в доме не хватает. Ты всегда ухитряешься покупать по самой выгодной цене, — сказала Карла, вручая дощечку.

Александрия кивнула. Ей нравилось торговаться с продавцами: тогда она казалась себе свободной. В первый раз с ней ходила Карла — и поразилась, сколько денег девушка сэкономила. Торговцы много лет завышали им цены, зная, что Марий щедр. Карла быстро смекнула, что у девушки талант, и старалась посылать ее на рынок как можно чаще. Она догадывалась и о том, что Александрии нужно хоть немного свободы. Некоторые люди никогда не привыкали к рабству; их постепенно ломали, пока они не впадали в отчаяние и не теряли волю к жизни. Карла была рада видеть, как засияло лицо Александрии.

От Карлы не укрывалось и то, что девушка оставляет себе монетку-другую. Ну и что? Она экономит им серебро, и если иногда оставит себе бронзу, Карла ничуть не возражала.

— И поторопись! Вернешься через два часа и ни минутой позже, поняла?

— Поняла, Карла. Два часа. Спасибо!

Женщина широко улыбнулась ей, вспоминая свою молодость, когда мир казался новым и удивительным. Она знала, что Александрия ходит к Банту, мастеру по металлу, который ее, похоже, полюбил. Рано или поздно Карла узнавала без малого обо всем, что происходит в доме. Видела она и маленький бронзовый диск в комнате Александрии. Та изобразила на нем львиную голову, пользуясь инструментами Банта. Красивая вещица.

Провожая взглядом стройную фигурку, вскоре скрывшуюся за углом, Карла подумала: не подарок ли это Гаю? Бант утверждает, что у девушки большие способности. Возможно, все дело в том, что она работает из любви.

На рынке Александрия окунулась в водоворот запахов и людских толп. Она не стала тратить время и сделала все покупки быстро: за хорошую, но не грабительскую цену.

Торговцам нравилось спорить с хорошенькой девушкой, они воздевали руки к небу и призывали свидетелей: вы только посмотрите, чего она требует! Тогда Александрия улыбалась им, и некоторые за эту улыбку сбрасывали цену настолько, что после ее ухода сами — а тем более их жены — не могли в это поверить.

Надежно увязав покупки в две холщовые сумки, Александрия поспешила туда, куда хотела сходить на самом деле: в крошечную ювелирную мастерскую в конце рядов. Она уже не раз была там, смотрела на изделия мастера. Почти все было сделано из бронзы или олова со свинцом. С серебром ювелиры работали редко, а золото стоило слишком дорого, и им занимались только по особому заказу. Хозяин мастерской, приземистый мужчина в грубой тунике и тяжелом кожаном переднике, увидел, как девушка вошла, и оторвался от маленького золотого колечка. Таббик не был излишне доверчив; Александрия постоянно чувствовала на себе его взгляд.

Наконец она набралась храбрости и обратилась к нему:

— Вы покупаете изделия?..

— Иногда, — последовал ответ. — А что у тебя есть?

Александрия достала из туники бронзовый диск. Он взял его и поднял к свету, чтобы рассмотреть изображение. Мастер долго держал диск, и девушка боялась говорить: вдруг он разозлится? А тот все молчал и молчал, вертел диск в руках, осматривая каждую отметинку на металле.

— Откуда у тебя это? — наконец спросил он.

— Я сделала сама. Вы знаете Банта?

Тот медленно кивнул.

— Он меня учит.

— Работа грубая, хотя продать можно. Мастерства мало, а вот идея неплоха. Красивая морда льва. Ты просто не очень умело пользуешься молотком и шилом. — Он снова покрутил в руках диск. — А теперь говори только правду, ясно? Откуда ты взяла на это бронзу?

Александрия испуганно взглянула на него. Ювелир смотрел на нее не моргая, но его глаза не были злыми. Девушка выпалила все: как она торговалась и оставляла себе пару монеток из домашних денег, чтобы накопить на металлический кружок с прилавка со всякой мелочью.

Таббик покачал головой.

— Тогда я не могу его взять. Диск не твой, и ты не можешь его продать. Монеты принадлежали Марию, так что бронза тоже его. Лучше отдай диск ему.

К глазам Александрии подступили слезы. Она так долго просидела над этим диском, и все впустую! Почти не осознавая, что происходит, она смотрела, как мастер крутит ее диск в руках и вкладывает ей в руки.

Несчастная девушка положила диск в тунику.

— Извините.

Он повернулся к ней.

— Меня зовут Таббик. Ты про меня не слышала, но меня считают честным и даже гордым человеком. — Он поднял другой кружок металла, серебристо-серого. — Это олово. Оно мягче бронзы, и тебе будет легче с ним работать. Олово хорошо полируется и не теряет цвет, просто немного тускнеет. Возьми его. Вернешь, когда изобразишь на нем что-нибудь интересное. Я прикреплю к нему булавку и продам как застежку для плаща легионеру. Если выйдет не хуже, чем твой бронзовый диск, я смогу взять за него серебряную монету. Я заберу стоимость олова и булавки, и у тебя останется шесть, может, семь квадрансов. Заключим сделку, понятно?

— А какая вам от этого выгода?

Александрия широко раскрыла глаза: неужели все-таки повезет?

— От первой сделки — никакая. Я вкладываю немного денег в талант, который, как мне кажется, у тебя есть. При случае передавай привет Банту.

Александрия взяла оловянный диск, и к ее глазам снова подступили слезы. Она не привыкла к доброте.

— Спасибо. Я отдам бронзу Марию.

— Обязательно отдай, Александрия.

— Как… Как вы узнали мое имя?

Таббик снова взял в руки золотое кольцо, над которым работал до того, как она вошла.

— Когда мы встречаемся, Бант только о тебе и говорит.

Чтобы уложиться в два часа, Александрии пришлось бежать, но бежалось ей легко и даже хотелось петь. Она сделает из этого оловянного диска красивую вещицу, Таббик продаст ее дороже, чем за серебряную монету, и попросит еще, а скоро ее работа станет приносить золотые, она скопит свою прибыль и в один прекрасный день выкупит себя, купит себе свободу. Свобода! От таких мечтаний кружилась голова.

Когда охранник впустил девушку в дом Мария, она вдохнула вечерний воздух, полный аромата сада, и на мгновение замерла. Во двор вышла Карла, забрала у нее мешки и монеты, как обычно, довольно кивая при виде сэкономленного. Если женщина и заметила, что с Александрией что-то случилось, она ничего не сказала и с улыбкой понесла продукты в холодный подвал, где они не так быстро портятся.

Наступал медлительный вечер позднего лета, когда воздух мягок и дневной свет часами наливается всеми оттенками серого, прежде чем окончательно раствориться в темноте.

Погруженная в свои мысли, Александрия не сразу увидела Гая, да и не ожидала его увидеть. Гай был занят почти так же, как его дядя, и возвращался домой очень поздно, успевая только поесть и поспать. Охранники у ворот привыкли к нему и впускали его без слов. Заметив Александрию в саду, Гай вздрогнул и на миг застыл на месте, любуясь ею.

Когда Гай подошел, Александрия обернулась и улыбнулась ему.

— У тебя счастливое лицо, — сказал он, улыбаясь в ответ.

— Да, я счастлива! — отозвалась она.

Гай не целовал ее с того самого раза в конюшне, еще в поместье, но сейчас понял, что настало подходящее время. Марк уже уехал; дом Мария казался пустым.

Он наклонил голову, и его сердце болезненно заколотилось, почти как от страха.

Перед тем как их губы соприкоснулись, Гай услышал ее теплое дыхание, а потом ощутил вкус ее губ и крепко обнял ее. Объятие казалось таким естественным, словно они были созданы друг для друга.

— Я не могу передать тебе, как часто я об этом думал, — прошептал он.

Александрия посмотрела ему в глаза и поняла, что хочет сделать ему подарок.

— Пошли ко мне в комнату, — прошептала она и взяла его за руку.

Словно во сне, Гай последовал за ней через сад. Карла проводила их взглядом и пробормотала:

— Давно пора!

Сначала Гай волновался, что будет неуклюж или, что еще хуже, тороплив, но Александрия прохладными руками направляла его движения. Она взяла с полки бутылочку ароматизированного масла и вылила несколько ленивых капель себе на ладони. Сильный аромат масла заполнил легкие Гая. Александрия села на него верхом и стала нежно втирать масло ему в грудь, потом ниже, так что Гай ахнул от наслаждения. Потом он взял часть масла со своей кожи и потянулся к ее грудям, вспоминая тот первый раз, когда во дворе поместья увидел их мягкое покачивание. Гай осторожно прижался губами к одной груди, ко второй, чувствуя вкус ее кожи и двигая губами по намазанным маслом соскам. От этого прикосновения Александрия приоткрыла рот и закрыла глаза. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и ее распущенные волосы накрыли обоих.

Когда вечер перешел в ночь, они нетерпеливо соединились, а потом — еще раз, игриво и радостно. В ее комнате не было свеч, но глаза Александрии сияли, а темно-золотые руки и ноги словно светились в темноте, когда она двигалась под ним.

Гай проснулся до рассвета и увидел, что она смотрит ему в лицо.

— Это был мой первый раз, — тихо сказал он. В душе он понимал, что лучше не спрашивать, но не спросить не мог. — А твой?

Она улыбнулась, хотя ее улыбка была грустной.

— Хотела бы я, чтобы так было! — ответила она. — Правда хотела бы.

— А ты… с Марком?

Александрия шире открыла глаза. Неужели он настолько наивен и не понимает, что ее оскорбил?

— О, я бы не против, — огрызнулась она, — только он не просил.

— Извини, — покраснел Гай, — я не имел в виду…

— А он сказал, что это было? — с напором спросила Александрия.

Гай, стараясь сохранить невозмутимость, ответил:

— Да, боюсь, он этим хвастался.

— В следующий раз, когда увижу его, дам кинжалом в глаз. Боги! — сердито воскликнула Александрия и начала одеваться.

Гай с серьезным видом кивнул, хотя его очень веселила мысль о Марке, который однажды вернется, ничего не подозревая.

Они поспешно оделись: оба не хотели, чтобы кто-то заметил, как он выходит из ее комнаты до рассвета. Александрия вышла из крыла рабов вместе с Гаем. Они сели на скамью в саду под теплым ночным ветерком.

— Когда я смогу снова тебя увидеть? — тихо спросил Гай.

Александрия отвела взгляд, и ему показалось, что она не хочет отвечать. Его сердце упало.

— Гай… Я была счастлива каждый миг этой ночи: так приятно касаться тебя, чувствовать вкус твоей кожи… Но ты женишься на дочери Рима. Разве ты не знал, что я не римлянка? Моя мать была из Карфагена. Ее забрали в рабство ребенком и сделали проституткой. Я родилась поздно, и после меня она так и не оправилась.

— Я тебя люблю, — сказал Гай.

Он знал, что сейчас это правда, и надеялся, что этого достаточно. Он хотел как-то показать Александрии, что ночь с ней значит для него больше, чем просто удовольствие.

Александрия лишь слегка покачала головой.

— Если любишь, позволь мне остаться в доме Мария. Я умею делать украшения и когда-нибудь сделаю столько, что смогу выкупить себя. Здесь я смогу добиться такого счастья, какого никогда не увижу, если позволю себе любить тебя. Да, я могла бы тебя любить, но ты станешь солдатом и уедешь, а мне пришлось бы смотреть на твою жену и детей и кивать им на улице. Не делай меня своей шлюхой, Гай. Я видела такую жизнь и не хочу ее. Не заставляй меня жалеть о прошлой ночи. Я не хочу жалеть о таких прекрасных часах.

— Я бы мог тебя освободить, — с обидой прошептал Гай.

Все вокруг словно потеряло смысл.

Глаза Александрии сверкнули от гнева, но она быстро подавила его.

— Нет! О, ты мог бы переступить через мою гордость и подписать мое освобождение по римскому закону, но я бы заслужила его в твоей постели. Гай, теперь я поняла, что и так свободна в том, что действительно важно. Чтобы стать свободной по закону, я должна честно работать и выкупить себя. Тогда я буду принадлежать самой себе. Сегодня я познакомилась с человеком, который назвал себя честным и гордым. У меня тоже есть честность и гордость, Гай, и я не хочу их терять. Я тебя не забуду. Приходи ко мне в гости через двадцать лет, и я подарю тебе золотой кулон, сделанный с любовью.

— Приду.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, а потом поднялся и ушел из ароматного сада.

Гай бродил по улицам города, пока не заблудился и не устал настолько, что все его чувства онемели.