ГЛАВА 7
Соклей смотрел в утреннее небо, цокая языком. Уже рассвело, но солнечный свет едва пробивался сквозь густые облака.
— Ты и впрямь хочешь выйти в море? — спросил он Менедема.
Воздух был еще более влажным, чем пару дней назад.
— Дождя пока нет, — ответил его двоюродный брат. — Может, погода продержится еще немного. А если даже не продержится, путь отсюда до Милета не так уж опасен. И кроме того… — Менедем понизил голос, — если мы будем платить морякам за безделье, мы много не заработаем.
Это задело чувствительную струнку в характере бережливого Соклея. Содержание акатоса и впрямь обходилось дорого. Моряки получали около двух мин серебром каждые три дня — и, как только что заметил Менедем, плата шла им в любом случае, плыла ли «Афродита» по Эгейскому морю или стояла в порту.
— Значит, ты считаешь, что выйти в море будет не очень опасно? — снова спросил Соклей.
— С нами все будет в порядке, — ответил Менедем и повернулся к Диоклею. — Если думаешь, что я ошибаюсь, не стесняйся, скажи.
— Я бы и не стал стесняться, шкипер… Кому охота рисковать своей шкурой, — ответил начальник гребцов. — Я тоже думаю, что мы сможем добраться до Милета… А если погода станет особенно скверной, всегда можно вернуться сюда.
— Я тоже так считаю, — сказал Менедем и, глядя на Соклея, приподнял брови. — Доволен?
— Конечно, — ответил тот; он не хотел, чтобы двоюродный брат счел его человеком, плюющим в чужую тарелку с супом. — Если мы можем это сделать, значит, мы должны это сделать. К тому же тогда мы на один день пути приблизимся к Афинам.
Менедем засмеялся и хлопнул его по плечу.
— Я так и думал, что у тебя что-то эдакое на уме.
И закричал морякам:
— Отдать швартовы! Гребцы — по местам! Больше никакого разврата и пьянства до следующего порта!
Моряки задвигались живее. Многие из них потратили все, что успели заработать за сезон, на кутеж на Косе. Однако все явились на борт: когда дело касалось выискивания людей по портовым тавернам и борделям, у Диоклея нюх был лучше, чем у гончей.
— Давайте, лентяи, — прохрипел келевст. — Самое время попотеть, чтобы из вас выпарилось вино!
Ему ответило несколько стонов. Диоклей не рассмеялся — он и сам отдал должное вину.
Толстые канаты со стуком упали на палубу «Афродиты». Моряки, не сидевшие на веслах, свернули канаты и убрали их в сторонку.
— Греби назад! — выкрикнул Диоклей и ударил колотушкой в бронзовый квадрат. — Риппапай! Риппапай!
Менедем потянул рукоять одного рулевого весла и подал назад другую, поворачивая «Афродиту» — до тех пор, пока ее нос не обратился на север. Крутобокое судно, стоявшее на якоре в паре плетров от пирса, двинулось к месту, которое освободила торговая галера. Поскольку здесь базировался флот Птолемея, в гавани Коса все еще было очень тесно.
Всего на мгновение солнце выглянуло из-за туч, ярко осветив берег Карий к северу от Коса — тот берег, где лежали Галикарнас и дальше на западе — город поменьше, Миндос. Желтая щетина сжатых полей и серовато-зеленые листья оливковых рощ казались особенно яркими на фоне мрачного неба. Соклей надеялся, что луч света свидетельствует о том, что погода улучшится, но облака снова закрыли солнце, и краски вокруг поблекли.
Менедем ввел «Афродиту» в канал между островами Миндос и Калимнос. Когда акатос оказался напротив Миндоса, Соклей показал на город и произнес:
— Посмотри! Там тоже патрулируют военные галеры Антигона.
— На его месте я бы поступил точно так же, — ответил Менедем.
Потом моргнул пару раз с комичным выражением лица.
— Ты что? — спросил Соклей.
— Мне в глаз только что попала капля дождя, — пояснил его двоюродный брат и потер нос. — А вот и еще одна.
Мгновение спустя капля упала на колено Соклея, вторая — на предплечье, а третья влажно поцеловала его в левое ухо.
Некоторые моряки разразились восклицаниями.
— Надвигается шторм, как пить дать, — сказал Соклей.
Парус «Афродиты» уже был подтянут к рею, потому что судно шло прямо против ветра. После первых редких капель дождь полил как из ведра, куда сильнее, чем в Кикладах.
— Что-то поздновато для такого ливня, — заметил Менедем.
Соклей едва его слышал: капли барабанили по палубе юта и с шипением падали в море.
— И вправду ливень! — отозвался Соклей. — Надеюсь, все кожаные мешки в порядке? Иначе шелк может подмокнуть.
— Ты сам кажешься подмокшим, — ответил Менедем. — У тебя с бороды капает вода.
— Неужели ты различаешь капли посреди этакого потопа? — удивился Соклей.
Вместо ответа Менедем закричал:
— Аристид, иди вперед!
Моряк помахал капитану и поспешил на бак.
— На сей раз Полемей не будет жаловаться, что Аристид дежурит на носу, — проговорил Менедем.
— Да уж, — согласился Соклей. — Но какая от впередсмотрящего польза в такой дождь? Я едва могу его там разглядеть, а до него всего-то… Сколько? Локтей тридцать или тридцать пять.
— У Аристида самые зоркие глаза из всей команды, — ответил Менедем. — Что я еще могу сделать?
Соклей кивнул.
— Да я и не спорю.
Он стащил с себя хитон и бросил его на палубу. Дождь был теплым, и ходить без одежды было удобней, чем в промокшей насквозь шерстяной ткани.
Соклей посмотрел туда, где за «Афродитой» шла на буксире лодка, привязанная к ахтерштевню.
— Может, послать туда человека, чтобы вычерпывать воду?
— Она оседает, да? — спросил Менедем.
У них обоих пронеслась в голове одна и та же невысказанная мысль: «Интересно, не пора ли начать вычерпывать воду из акатоса?»
Менедем никак не ожидал, что погода настолько испортится, иначе не ушел бы с Коса.
— Не возьмешь ли на минутку рулевые весла? — быстро сменил он тему разговора. — Я тоже хочу скинуть одежду.
— Конечно, мой дорогой. — Соклей с готовностью перехватил рукояти рулевых весел, которые Менедем обычно никому не доверял.
От Соклея требовалось всего лишь удерживать галеру на курсе, но все равно сила моря резко отдалась в его руках, а потом и во всем теле.
«Это как будто вести беседу с самим Посейдоном», — подумал он.
Промокший насквозь хитон Менедема шлепнулся на доски палубы рядом с одеждой Соклея.
— Так-то лучше, — сказал капитан «Афродиты». — Спасибо. Давай я займу свое законное место.
— Пожалуйста, — ответил Соклей.
Однако в его тоне прозвучало явное сожаление.
— Хочешь еще поуправлять? — со смехом спросил Менедем. — Что ж, я тебя не виню. Это как будто заниматься любовью с морем, верно?
Соклею на ум только что пришло совсем другое сравнение, но и это было неплохим и как раз в характере его двоюродного брата.
— Значит, я могу остаться еще ненадолго? — спросил Соклей.
— Почему бы и нет? — ответил Менедем, все еще смеясь. Потом посерьезнел: — Думаю, тебе не помешает знать, как в случае чего управлять судном.
— Я и так знаю, — ответил Соклей. — Но одно дело знать, и совсем другое — постигать на опыте.
Не успел Менедем ответить, как с бака раздался перепуганный крик Аристида:
— Судно! Боги, судно слева по курсу, оно движется прямо на нас!
Соклей резко повернул голову влево. И верно, раздвигая занавесь дождя, в поле зрения появилось большое крутобокое судно с надутым парусом: ветер гнал его вперед — прямо на «Афродиту». Соклей знал, что должен сделать. Он потянул на себя одно рулевое весло так далеко, как только мог, а второе так же сильно толкнул, отчаянно разворачивая акатос вправо. Это было уже не занятие с морем любовью, а борьба с ним — Соклей заставлял и море, и судно подчиниться его силе. И море сопротивлялось, толкая лопасти рулевых весел с непреклонной мощью, которая ужаснула тойкарха.
Если бы Менедем выхватил сейчас у него рукояти весел, он бы и не подумал сопротивляться. Но капитан, видя, что Соклей действует как раз так, как нужно, только сказал:
— Во что бы то ни стало сделай этот поворот!
Соклей его и делал, хотя начал уже думать, что борется с врагом, который ему не по силам.
— Гребите сильней, ублюдки! Гребите! — завопил Менедем гребцам, а потом крикнул тем морякам, что не сидели на веслах: — Хватайте шесты! Хватайте весла! Не подпускайте эту жирную свинью!
Он сложил руки рупором и заорал еще громче морякам на крутобоком судне:
— Сворачивай! Сворачивай, ты, широкозадый, засранный ночной горшок!
Несколько голых моряков на крутобоком судне тоже вопили; Соклей видел их раскрытые рты. Они были так близко, что Соклей заметил даже, что у одного из моряков не хватает пары зубов, но не разобрал их выкриков.
Один из моряков на крутобоком судне отскочил от борта и тоже схватил шест, чтобы попытаться оттолкнуть «Афродиту». Но большой, неповоротливый корабль продолжал двигаться прямо на торговую галеру. Неужели прямо? Сперва Соклей не сомневался, что парусник просто подомнет «Афродиту» под киль, как сделала бы военная галера. Но поворот, в который он вложил столько усилий, вселил в него надежду. С каждым мгновением Соклею приходилось все больше поворачивать голову, чтобы не выпустить крутобокое судно из виду. Может, оно и не заденет корму акатоса. Но оно было близко, так близко…
— Весла левого борта убрать! — завопил Диоклей, не дожидаясь, пока весла треснут под корпусом чужого судна.
Теперь гребцы остались только на банках правого борта, и «Афродита» попыталась сделать быстрый поворот влево. Соклей удержал ее на курсе, хотя это было еще труднее прежнего.
Оба судна ощетинились шестами, чтобы не подпустить к себе друг друга. Соклей почувствовал, как два или три шеста стукнули о борт акатоса. Поскольку команда «Афродиты» была куда многочисленнее, на ее палубе находилось больше народу, старающегося оттолкнуть парусник. Моряки на обоих судах выкрикивали проклятия и взывали к богам, а иногда делали и то и другое на едином дыхании.
Они почти совершили чудо. Если бы дождь был хоть немного реже, если бы остроглазый Аристид заметил крутобокое судно хоть на несколько биений сердца раньше, они бы разминулись. Однако раздался скрип древесины, и бок крутобокого судна задел корму «Афродиты». Соклей сбросил руку с рукояти левого рулевого весла за мгновение до того, как крутобокое судно снесло это весло. Если бы он опоздал, ему бы вырвало из сустава руку.
Парусник беспечно прошел мимо, а Соклей встряхнулся, будто пробуждаясь от дурного сна. Но если бы это был только сон, он не стоял бы сейчас голым, вцепившись обеими руками в рукоять уцелевшего рулевого весла, на измазанной дегтем, качающейся палубе.
— Ты хорошо справился, — тихо проговорил Менедем. — Сделал все, что мог. Теперь я приму весло, а ты нырни под палубу юта и посмотри, нет ли там течи. Чтоб меня склевали вороны, если эта жирная свинья, — слово «свинья» имело еще и второе, непристойное, значение, — не проломила нашу обшивку.
— Хорошо, — ответил Соклей. — Но почему ты сразу не забрал у меня рулевые весла? Может, тогда он бы нас не задел.
Менедем покачал головой.
— Ты круто развернул вправо. Именно так и надо было поступить, я и сам не смог бы сделать ничего другого. Мне не хотелось, чтобы рулевые весла оставались свободными даже на полбиения сердца, поэтому я не вмешался. А теперь иди посмотри, что творится под палубой.
Когда Соклей прошел мимо Диоклея, начальник гребцов хлопнул его по спине. Это заставило Соклея возгордиться, и он почти спорхнул по ступенькам с юта: Диоклей был не таким человеком, чтобы впустую выказывать одобрение.
Нырнув под палубу юта, Соклей обнаружил, что высокому человеку вроде него здесь не так уж удобно. Дважды стукнувшись головой об изнанку палубных досок, причем второй раз так сильно, что перед глазами заплясали звезды, Соклей пожалел, что не помнит ругательств любимца Менедема Аристофана.
А потом он нашел более вескую причину для ругани, чем шишка на лбу, потому что выяснилось — двоюродный брат не зря послал его сюда.
При столкновении пострадали три или четыре доски возле кормы: соединительные шипы надломились, пазы, в которых они держались, раскрошились, и сквозь обшивку проникала морская вода. Она не текла ровным потоком, но выплескивалась толчками, так как повреждение было у поверхности, а не под ней.
Соклей выбрался задом наперед на палубу (и, будучи не самым изящным из людей, еще разок стукнулся при этом головой), поднялся на ют и изложил Менедему новости.
— Я так и знал! — в бешенстве воскликнул его двоюродный брат. — Спорим, что мы даже не поцарапали то вонючее крутобокое судно? Обшивка у него толстая, как череп его капитана! И много просачивается воды?
— Не так уж много, — ответил Соклей. — Она выплескивается не все время, а толчками.
— Если мы заткнем течь куском паруса и вычерпаем воду, как думаешь, сможем мы добраться до Коса?
— Думаю, да, — сказал Соклей. — Но Миндос ближе.
Он указал на восток.
— Я знаю, мой дорогой, — ответил Менедем. — И если придется, я туда пойду. Но я бы предпочел этого не делать: такие повреждения требуют хорошего ремонта, а на Миндосе скоро узнают, что именно мы привезли Полемея на Кос. Если у нас будет выбор, я бы предпочел не появляться на Миндосе, когда там станет это известно. Если же выбора не окажется… — Он пожал плечами. — Что ж, это другой разговор, и тогда я сделаю то, что должен.
— Да. — Соклей кивнул. — Вполне разумно. Как я уже сказал, течь не такая уж сильная, все могло бы быть и хуже. Может, спустишься и посмотришь сам?
— Наверное, так и вправду будет лучше, — ответил Менедем. — Хорошо, возьми рулевые весла… То есть оставшееся весло. Кто бы мог подумать, что мы потеряем два рулевых весла за одно путешествие? Клянусь богами, такое редко случается. Поверни судно к югу, чтобы идти против ветра. Мы доберемся до Коса, если только я не решу, что мы не сможем туда дойти.
Вскоре Менедем вернулся на ют, тоже потирая макушку, что слегка утешило Соклея.
— Протечки есть, еще какие, но, думаю, мы сможем их заткнуть. Ты прав — течь не такая уж сильная. Мы доберемся до Коса, не беспокойся.
И Менедем начал выкрикивать команды, послав пару моряков под палубу с кусками паруса для заделывания протечек и приказав, чтобы парус спустили с рея.
Соклей вгляделся в даль.
— Что будем делать, если опять заметим то судно?
— Нам следовало бы его протаранить! — прорычал Менедем. — Посмотрим, как бы им это понравилось, клянусь богами! — Но потом продолжил более задумчивым тоном: — Если мы выясним, чей это корабль, то, может, сумеем подать в суд на его капитана или владельца.
— Может быть.
Соклей сам знал, что в его голосе звучит сомнение. Подать в суд на жителей другого полиса и получить компенсацию, если удастся победить, — это зачастую было настолько трудной задачей, что в сравнении с ней даже сизифов труд казался легким. Зачастую, но не всегда.
Потом Соклей слегка приободрился.
— Если судно придет на Кос, мы могли бы отправиться с жалобой прямо к Птолемею.
— Да, верно. — Менедем хищно улыбнулся. — Трудно найти лучшие связи, чем знакомство с самим Птолемеем, а?
Не успел Соклей ответить, как из-под палубы юта вылез моряк и окликнул Менедема:
— Шкипер, мы заткнули протечки, как могли, но там все еще маленько сочится вода.
— «Маленько» — это сколько? — вопросил Менедем.
И тут же махнул рукой.
— Не важно — я сам посмотрю. Соклей, возьми опять рулевое весло и держи судно на этом курсе.
Едва Соклей взялся за рукоять весла, как его двоюродный брат снова исчез под палубой. Менедем вернулся мрачный, настроение у него было под стать погоде.
— Чума все побери, я не хочу идти на Миндос!
— Шкипер, а почему бы нам не заделать пробоину куском парусины, пропитанной дегтем? — спросил Диоклей. — Так поступают на военных галерах, когда их таранят… Если у моряков остается время перед тем, как их протаранят снова, я имею в виду.
— То есть привязать парусину веревками? — спросил Менедем.
Начальник гребцов кивнул. Капитан «Афродиты» задумался.
— Я никогда не пробовал такое делать. Ты знаешь, как это провернуть?
— Конечно знаю, — ответил Диоклей.
Многие на его месте ответили бы так в любом случае — но их келевст был не из тех, кто корчит из себя всезнайку.
— Хорошо. Позаботься об этом, — велел Менедем. — Я буду учиться у тебя вместе с моряками.
— Ладно, — ответил Диоклей. — Пропитывать парусину дегтем под дождем будет проклятущей работенкой, но что уж поделать.
Несколько моряков принялись за эту грязную работу, а начальник гребцов тем временем приказал снова взять парус на гитовы и снял с весел всех людей, кроме четырех.
— Просто держи судно на курсе, — сказал он Соклею. — Сейчас не требуется большая скорость, потому что мы пойдем на лодке бок о бок с акатосом и должны удержаться с ним вровень.
— Ясно, — ответил Соклей.
— А теперь — кто умеет плавать? — окликнул начальник гребцов команду. — У нас есть кто-нибудь, кому приходилось нырять за губками?
Один нагой матрос поднял руку.
Диоклей помахал ему со словами:
— Тебе повезло, Москхион.
Потом негромко обратился к Соклею:
— Он подплывет под корпус. За это он должен получить награду.
— Конечно, — кивнул Соклей и громко заявил: — Ты получишь двухдневную плату, Москхион!
Моряк с улыбкой спустился в лодку, захватив парусину, чтобы заделать протечки, и канат, чтобы прикрепить к корпусу заплату. А еще он обвязался веревкой вокруг пояса, прицепив другой ее конец к кофель-нагелю на «Афродите».
Двое гребцов удерживали лодку бок о бок с акатосом, а еще двое с трудом прижали парусину к поврежденным доскам. Соклей знал, что происходит, слушая замечания Менедема и Диоклея. Как бы ему сейчас хотелось, чтобы двоюродный брат взял уцелевшее рулевое весло, а он, Соклей, мог увидеть все сам, но тут ему не повезло.
Плюх! Москхион нырнул в воду. И очень скоро перелез через планшир правого борта, развязал веревку, обмотанную вокруг талии, и прикрепил второй ее конец к другому кофель-нагелю. Потом поспешил на левый борт, снова спустился в лодку, выбрал страховочный линь и обвязался им снова.
После четырех таких прогулок под корпусом судна он сказал:
— Должно продержаться.
— Ну ладно, давай тогда посмотрим, что получилось.
Менедем поспешно спустился с юта, нырнул под палубу и увидел, что пробоина заделана.
— Ты заслужил свои три драхмы, Москхион! — проговорил он через плечо.
— Это не так трудно, как нырять за губками, — отозвался моряк. — Там приходится нырять настолько глубоко, что начинают болеть уши и грудь, как будто на тебя навалили груду камней… И в придачу сам ты держишь камень, чтобы быстрей погрузиться. Если все время заниматься таким ремеслом, станешь стариком еще до того, как тебе стукнет сорок. Я рад, что вместо этого работаю веслом.
Когда Менедем выбрался из-под палубы, у него был довольный вид.
— Теперь внизу едва сочится. Спасибо, Диоклей… Я бы сам не додумался до такой штуки. Ты тоже получишь двухдневную плату. Не забудь об этом, Соклей.
Тойкарх кивнул, а Диоклей проговорил:
— Спасибо большое, шкипер.
— Теперь я возьму рулевое весло, — сказал Менедем.
Так он и сделал — и возвысил голос, чтобы его услышала вся команда:
— Восемь человек — на весла каждого борта! И теперь снова опустим парус. Чем скорее мы вернемся на Кос, тем скорее сможем подлатать судно и снова отправиться в путь.
— Я уж начинаю гадать, дадут ли мне богини судеб хоть когда-то добраться до Афин, — проговорил Соклей. — Вот и еще одна отсрочка, к тому же из нее мы не сможем извлечь никаких выгод.
— Уж это-то не наша вина, клянусь богами, — ответил Менедем. И снова закричал: — Двухдневная плата тому, кто заметит судно, которое в нас врезалось! Когда мы выясним, чье оно, мы отведем его владельцев к Птолемею!
Это заставило всех моряков жадно вглядываться в море всю дорогу до Коса, но никто не заметил крутобокого судна. Может, погода была слишком скверной, а может, парусник направлялся к Калимносу, а не к Косу.
— Может, он затонул, — сказал Соклей, когда «Афродита» приблизилась к порту, из которого вышла только этим утром.
— Это было бы слишком хорошо, — ответил Менедем. — Что-то я не вижу перед гаванью ни одной военной галеры Птолемея. А ведь им следовало бы быть там. Погода не настолько скверная, чтобы помешать Антигону устроить Птолемею скверный сюрприз, если такое взбредет Одноглазому Старику в голову.
Когда акатос вошел в гавань, Соклей удивленно воскликнул:
— Куда подевались все суда? У половины причалов есть место, хотя утром все было забито, как…
— Как задница хорошенького мальчика, — закончил за него Менедем.
Соклей собирался сказать совсем другое, но смысл был тот же.
Парень в широкополой шляпе, защищавшей лицо от дождя, подошел к пирсу, чтобы посмотреть, кто явился в гавань. Соклей задал ему тот же вопрос:
— Что случилось со всеми судами?
Местный указал на северо-восток.
— Они все там, на материке. Птолемей под прикрытием шторма напал на Галикарнас.
* * *
Менедем хмуро посмотрел на косского плотника.
— Что значит — ты ничего не сможешь сделать для «Афродиты»? — вопросил он.
— Это значит то, что я сказал, — ответил тот. — Обычно я говорю, что думаю. Мы все слишком заняты починкой военных и транспортных судов Птолемея, чтобы у нас осталось время на торговую галеру.
— Ну и что мне прикажешь делать, пока вы найдете время? — спросил Менедем. — Повеситься?
— Да мне без разницы, — заявил плотник, поднял свой молот и вогнал на место деревянный гвоздь, соединяя шип с доской, в которую этот шип был вставлен. Потом потянулся за следующим колышком.
Менедем, бормоча что-то себе под нос, пошел прочь. Ему оставалось либо уйти, либо выхватить молот из рук косского плотника и вышибить тому мозги. Но это все равно им бы ничего не дало: ведь плотник в обоих случаях не стал бы работать на Менедема, а капитану «Афродиты» требовалось от него именно это.
В гавани Галикарнаса плотники, вероятно, точно так же были заняты починкой военных галер Антигона. Плохо дело, решил Менедем.
Он посмотрел на северо-восток, где на карийском побережье материка лежал город, — это место все время отмечал плюмаж дыма. Вообще-то запах дыма был так же характерен для города, как и запах пекущегося хлеба и как менее приятная вонь навоза и немытых человеческих тел, но теперь над Галикарнасом поднимался черный дым. Шел ли он от самого города, или защитники сумели поджечь палисад, спешно возведенный вокруг военного лагеря людьми Птолемея? На таком расстоянии Менедем не мог этого рассмотреть.
Он надеялся, что Галикарнас пал, и пал быстро. Причем в основе его надежд лежал чистейшей воды эгоизм — если бы суда Птолемея не возвращались постоянно в гавань Коса с протечками, с разбитыми форштевнями или с огромными дырами от камней, выпущенных метательными машинами, плотники не трудились бы над их починкой весь день напролет, а иногда и ночью при свете факелов, и тогда у них была бы возможность залатать пробоину на «Афродите».
Но надежды Птолемея застать жителей Галикарнаса врасплох не оправдались, и теперь его люди осадили город, и осада могла продлиться долго.
«Агамемнон, Одиссей и остальные ахейцы не могли взять Трою десять лет», — подумал Менедем и пожалел, что вспомнил об этом.
В нынешние дни они наверняка бы управились быстрее. В гекзаметрах Гомера ничего не говорилось о катапультах, метавших дротики и камни весом в тридцать и более мин. Вообще-то в гекзаметрах Гомера почти ничего не говорилось о способах ведения осады, хотя «Илиада» и повествовала об осаде Трои. Армия Александра, вероятно, смогла бы взять штурмом город Гектора через десять дней, а не через десять лет.
Подумав об этом, Менедем приостановился, почесывая в затылке. Агамемнон, Ахиллес, Диомед и Аяксы и остальные персонажи «Илиады», может, и были героями, некоторые из них — даже сыновьями богов, но они не знали многого из того, что современные воины принимали как должное.
Александр восхищался Ахиллесом. Он взял свиток с «Илиадой», отправляясь в военный поход по неизвестному Востоку. Сознавал ли он, что его люди могли победить воинов, отплывших на черных кораблях к Трое? Менедем сомневался. В следующий миг в его голове мелькнула мысль: «Я не могу поделиться этим с Соклеем».
Скажи он такое, его двоюродный брат в ответ пожал бы плечами и сказал бы, что думал о том же много лет назад. А если бы оказалось, что Соклей о таком никогда не задумывался, Менедем знал — ему не будет покоя до тех пор, пока тот не выжмет все до капли из этой темы. Поэтому лучше было промолчать.
Потом мысли Менедема обратились к «Афродите». Он не хотел сам попытаться заделать повреждения. Рулевое весло еще ладно, он не сомневался, что плотники-любители на борту акатоса смогут смастерить замену. Но обшивка у кормы пострадала даже больше, чем он думал: швы разошлись, соединительные шипы треснули, пазы проломились на расстоянии нескольких локтей от того места, куда врезалось чужое судно. Менедем хотел, чтобы обшивку заделали как следует. Если торговая галера вдруг начинает пропускать воду посреди Эгейского моря… Менедем содрогнулся. Не все суда в таких случаях возвращаются домой.
«Мне нужны настоящие плотники. Но я не могу их раздобыть. Что же остается делать? Одно-единственное: ждать, пока я их отыщу».
Ответ был логичным. И из-за этого Менедем ненавидел логику.
Он подобрался, увидев, как пентеконтор, словно вышедший из «списка кораблей», скользнул в гавань. Такие галеры с одним рядом гребцов были единственными военными судами, известными Гомеру, но в нынешние дни они по большей части служили пиратам, а не военным. Однако никакой пират не был настолько безумен, чтобы войти в гавань Коса.
А этот корабль мирно причалил у пирса и начал высаживать гоплитов.
По пирсу к судну ринулся офицер и принял командование над высадившимися воинами или, скорее, попытался принять командование, потому что вновь прибывшие смотрели на него с презрением, неприкрытым, как гетера, облаченная в самый тонкий косский шелк. Только после переговоров — и после того, как офицер показал в сторону города Коса, словно угрожая вызвать подкрепление, — воины позволили себя увести.
— У меня такое чувство, что это новые люди Полемея, — заметил Соклей.
— А у меня такое чувство, что ты прав, — согласился Менедем. — Они ускользают с Халкиды на разных кораблях и являются сюда.
Соклей указал на поднимающийся над Галикарнасом дым.
— На месте Птолемея, — он старательно выговорил имя правителя Египта, чтобы Менедем не сомневался, кого именно из двух почти тезок он имеет в виду, — я бы послал людей Полемея принять участие в осаде… Вот было бы жалко, если бы их количество поуменьшилось, а?
Менедем, недолго думая, кивнул.
— Я бы сделал точно так же. Но Птолемей, кажется, этого не хочет. Он просто выводит их за стены города Коса, заставляя располагаться лагерем в окрестностях. По-моему, он рискует.
— По-моему, тоже, — сказал Соклей. — Если бы он доверял Полемею, — имя племянника Антигона он тоже произнес очень старательно, — тогда еще ладно. Но Полемей изменил Антигону, а потом и Кассандру. Птолемей должен быть слабоумным, чтобы надеяться, что такой человек не отвернется и от него, едва представится подходящая возможность.
— Птолемей далеко не слабоумный, — возразил Менедем. — Он очень даже умен.
— Определенно, — кивнул Соклей. — Вот почему я полагаю, что он приставил кого-то присматривать за Полемеем и его воинами. Помнишь, как племянник Антигона пытался выяснить, не знаем ли мы, какие офицеры Птолемея готовы принять взятку?
— Еще как помню, — ответил Менедем. — Я думал, что к тому времени, как это станет важным, мы уже покинем Кос и будем плыть через Эгейское море. Но из-за проклятого столкновения все накрылось — из-за столкновения и из-за свары по ту сторону канала. Эта широкозадая лохань, надеюсь, потонула в шторм!
— Может, так и произошло, — сказал Соклей. — Как бы то ни было, ее нигде не видно.
— Но только боги знают, на сколько мы тут застряли. — Менедем застучал пальцами по бедру.
— Поверь, мой дорогой, — едко ответил Соклей, — мне это нравится не больше, чем тебе. Я хочу быть уже в Афинах. Я жажду быть в Афинах! Вообще-то я согласен оказаться где угодно, только не здесь. Нам пора уже начать ходить на здешнюю агору, чтобы продать все, что сможем. Тогда мы хоть что-то заработаем!
— Немного, — удрученно сказал Менедем. — Здесь все время причаливают суда с Родоса. Мы не получим особой прибыли от продажи благовоний или чернил — и разве можно надеяться продать тут шелк, который мы только что купили? Разве что себе в убыток: жители Коса могут приобрести шелк прямо у тех, кто его делает, им не нужны посредники.
— Я все это понимаю, поверь, — ответил Соклей. — Но мы должны платить морякам, где бы ни находились и чем бы ни занимались, а талант, полученный от Птолемея, тает, как жир на жертвенном огне.
Перестав барабанить по бедру пальцами, Менедем вдруг щелкнул ими:
— Я знаю, как можно выручить деньги! У нас ведь есть две львиные шкуры. А на Косе львы не водятся. Где-то в городе должен быть храм Зевса, и изображению бога не помешает настоящая львиная шкура!
— Верно, — улыбнулся Соклей. — И ты прав — мы должны получить хорошую цену хотя бы за одну шкуру. Отличная идея. Да ты просто молодец!
— Спасибо, — ответил Менедем. — Если бы мы сумели выторговать восемь или десять мин, все было бы прекрасно.
— Жаль, что у того парня в Кавне не было в придачу и шкуры леопарда, — заметил Соклей. — Я знаю, где находится храм Диониса.
— Да, помню, мы проходили мимо по пути от дома Птолемея к гавани. — Менедем пожал плечами. — Все, что мы можем сделать, однако, — это выжать как можно больше из того, что у нас есть.
Как это часто бывало в эллинских городах, Менедему пришлось пожертвовать несколькими оболами, чтобы найти храм Зевса. Знания тоже считались товаром и редко отдавались за бесплатно. Заплатив маленькую серебряную монету, Менедем с раздражением выяснил, что храм лежит всего в паре кварталов от рыночной площади.
Это было небольшое, но изящное здание в новом коринфском стиле, с колоннами, чьи капители походили на перевернутые колокола и были украшены орнаментом из листьев аканта.
— Красиво, — сказал Соклей, любивший современную архитектуру.
— Да, если тебе нравятся подобные вещи, — ответил Менедем. — Но лично мне излишества не по душе. Мне больше нравится старый добрый дорический стиль — никаких цоколей у колонн, простые капители, которые нужны только для того, чтобы поддерживать архитрав и фриз. А эти причудливые коринфские колонны… — Он скорчил гримасу. — Они похожи на сад, который так и хочется подстричь.
— Если хочешь знать мое мнение, то простое и слишком простое — совершенно разные вещи. А дорические колонны слишком низкие. Эти коринфские могут быть выше при той же самой толщине, и благодаря им здание кажется изящней.
— И благодаря им здание имеет больше шансов рухнуть при землетрясении, — язвительно добавил Менедем.
Они с Соклеем сплюнули в подолы своих туник, чтобы отвратить беду. На побережье Внутреннего моря землетрясения и так часто являлись без приглашения, не хватало еще накликать эту напасть.
Когда братья взошли по ступенькам, их приветствовал юный жрец и указал туда, где стояла мраморная культовая статуя верховного бога, выполненная в рост человека.
— Вообще-то мы пришли, чтобы украсить эту статую, — сказал Менедем. — Покажи ему, Соклей.
— Сейчас.
Соклей развязал ремешки кожаного мешка, который принес с собой, и вытащил львиную шкуру. Менедем помог расстелить ее на полу.
— О, какая красивая! — Жрец хлопнул в ладоши. — Мне бы хотелось видеть ее наброшенной на плечи бога. Но, боюсь, вам придется торговаться не со мной. Вам нужно поговорить с моим отцом, Диогеном. А меня, кстати, зовут Диомедон.
— Рад познакомиться. — Менедем назвал себя и продолжал: — А это, как я уже сказал, мой двоюродный брат, Соклей. А где твой отец? Ты можешь его позвать?
— Он совершает жертвоприношение за храмом, — ответил Диомедон. — Как только он закончит, он наверняка будет рад с вами поговорить. Надеюсь, вы сможете заключить сделку. Боюсь, одной раскраски недостаточно, чтобы статуя производила сильное впечатление.
— Думаю, с тобой мы бы договорились быстрее, чем с твоим отцом, — с улыбкой сказал Менедем.
— Конечно. — Диомедон тоже улыбнулся. — По мне видно, что я легко расстаюсь с деньгами. С отцом вам придется куда труднее.
— А почему ваш алтарь находится за храмом, а не перед ним? — спросил Соклей. — Обычно делают по-другому.
Диомедон кивнул.
— Я знаю. Когда возводился этот храм — а с тех пор прошло уже почти шестьдесят лет, тогда полис только начал строиться, — один из жрецов пошел к оракулу в Додоне, и бог его устами в числе прочего посоветовал поставить алтарь там, где он сейчас находится.
— С таким невозможно поспорить, — заметил Менедем.
Судя по виду Соклея, тот был не прочь поспорить, но Менедем кинул на двоюродного брата взгляд, который заставил его промолчать. В конце концов, они явились сюда, чтобы продать львиную шкуру, поэтому раздражать и сердить здешних жрецов было не в их интересах.
— А вот и отец идет, — сказал Диомедон.
Жрец, что вошел в храм через дверь, расположенную рядом с культовой статуей, был как две капли воды похож на сына, вот только что волосы у него уже начали седеть. Не замечая ни Диомедона, ни двух родосцев, Диоген повернулся к человеку, который только что принес жертву, и сказал:
— Бог был рад принять твое подношение.
— Я был рад его принести, — ответил тот.
Он был таким высоким, что ему пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверной проем.
Менедем подтолкнул локтем Соклея, но тот уже и сам узнал Полемея.
— Отец! — окликнул Диомедон. — Эти люди хотят продать храму львиную шкуру, чтобы можно было набросить ее на плечи бога.
— Вот как? — отозвался Диоген. — И во сколько нам обойдется такая шкура?
Услышав это, Менедем понял, что торговаться со старшим жрецом будет куда трудней, чем с его сыном.
Полемей зашагал по наосу за Диогеном.
— А, родосцы, — прогрохотал он. — Можно было догадаться!
— Радуйся, — вежливо сказал Менедем.
— Вы знаете этих людей, господин? — спросил Диоген у племянника Антигона.
— О да! Два мошенника, больше всех других заслуживающие кнута, — ответил Полемей с отвратительной ухмылкой. Но потом слегка смягчился: — Это капитан и тойкарх судна, доставившего меня с Халкиды. В море они неплохо знают свое дело.
— Почему ты принес жертву, почтеннейший? — поинтересовался Соклей.
Ухмылка Полемея исчезла, ее сменил сердитый взгляд.
— А на суше эти двое вечно лезут в чужие дела, — прорычал он и зашагал прочь из храма.
— Человек дурного нрава, — заметил Диоген, что было сильным преуменьшением.
Потом жрец взял себя в руки.
— Я — Диоген, как, наверное, уже сказал вам мой сын.
Он подождал, пока Менедем и Соклей назовутся, и продолжил:
— Итак, у вас есть львиная шкура? Дайте-ка мне на нее взглянуть.
Менедем и Соклей продемонстрировали шкуру Диогену, как только что демонстрировали ее младшему жрецу.
— Разве она не великолепна, отец? — спросил Диомедон.
— Пока не знаю, стоит покупать шкуру или нет, — ответил Диоген. — Зато знаю, что ты, вероятно, прибавил лишние двадцать драхм к ее истинной стоимости. — Он бросил на Менедема наполовину сердитый, наполовину насмешливый взгляд. — Так ведь?
— Господин, я понятия не имею, о чем ты, — с самым невинным видом ответил Менедем.
Диоген фыркнул.
— Да уж, так я тебе и поверил!
Наклонившись к шкуре, он покачал головой.
— Чтобы увидеть, насколько она хороша, мне нужно освещение получше. Принесите ее к алтарю.
На алтаре дымились обернутые жиром бедренные кости. Горячий металлический запах крови все еще стоял в воздухе, жужжали мухи: двое храмовых прислужников разделывали священное приношение Полемея. Это был вол; македонец мог позволить себе самое лучшее.
— Он взял мясо? — спросил Менедем.
— Нет, — ответил Диоген. — Он отдал животное целиком. Вы не желаете получить пару кусков? Нам бы не хотелось, чтобы мясо пропало зря.
— Спасибо. Это очень щедро с твоей стороны!
Как и большинство эллинов, Менедем редко ел мясо, хотя очень его любил.
— Это позволит мне почувствовать себя одним из пожирающих говядину героев «Илиады», — с улыбкой сказал Менедем. Он поискал подходящие строки и нашел их: — Это из речи Агамемнона, помнишь?
Если старейшинам пиршество мы учреждаем, ахейцы,
Там приятно для вас насыщаться зажаренным мясом,
Кубками вина сладкие пить до желания сердца;
Здесь же приятно вам видеть, хотя бы и десять ахейских
Вас упредили фаланг и пред вами сражалися медью.
Диоген улыбнулся.
— Ты хорошо знаешь поэта.
— Надеюсь, — ответил Менедем. — Мой двоюродный брат мог бы процитировать тебе чуть ли не любую новомодную и замысловатую вещь, — (при этих словах Соклей слегка дернулся, но промолчал), — а мне вполне хватает Гомера.
Менедем не упомянул, что любит также непристойного Аристофана; Диоген не походил на человека, который смеется над шутками вроде той, что кто-то обосрался.
— Сколько ты хочешь за львиную шкуру? — спросил жрец.
— Четыре мины, — ответил Менедем.
— Я дам три, — быстро сказал Диоген.
Они почти сразу сговорились на трех минах и пятидесяти драхмах, и Диоген помахал пальцем перед лицом пораженного Менедема.
— А ты ожидал долгого шумного торга, да?
— Ну… да, почтеннейший, раз уж ты спрашиваешь, — признался Менедем.
— Я не люблю торговаться, — проговорил Диоген. — Это пустая трата времени. Мы все равно пришли бы к тому же самому через полчаса, так почему бы не использовать это время на что-нибудь другое?
— Это вполне логично, — сказал Соклей. — Но очень немногие люди с этим согласны, поэтому мы тратим много времени на торг. Некоторые превращают его в игру вроде костей или бабок.
— Глупость, — заявил жрец Зевса.
Менедем кивнул, хотя вообще-то не считал, что Диоген прав. Если бы жрец начал с предложения двух мин и ожесточенно торговался бы, он смог бы получить свою шкуру за три мины, а не за три с половиной. Он сэкономил время, но потерял деньги. А что важнее? Во всяком случае, Менедем знал, что важнее для него самого.
Диомедон отправился в храмовую сокровищницу, чтобы принести деньги, и, когда он вернулся, Соклей быстро сосчитал драхмы.
— Ты аккуратный юноша, — сказал Диомедон. — Это прекрасная черта в столь молодом человеке.
— Спасибо, господин, — проговорил Соклей. — Могу я взять мешок, чтобы сложить в него монеты?
— Конечно, — ответил Диомедон. — Я заверну мясо в тряпку, чтобы ты не испачкал кровью хитон.
— Ты очень любезен, — сказал Соклей.
Закончив дела, Менедем с Соклеем покинули храм, всего в нескольких домах от которого обнаружили таверну.
— Зажарим здесь мясо? — спросил Менедем, искоса хитро взглянув на двоюродного брата. — А если там вдобавок есть и хорошенькие служанки, они могут позаботиться и о нашем с тобой мясце!
— Я знал, что сейчас ты скажешь что-нибудь этакое. Ну что, любитель Гомера, разве у поэта есть такая строчка?
— Я не говорил, что читаю только Гомера, — возразил Менедем. — Хотя, если бы Диоген подумал именно так, — он пожал плечами, — я не стал бы его разуверять.
— Этот жрец не столь осторожен, как думает, — негромко проговорил Соклей. — Среди монет, которые дал нам его сын, множество афинских «сов», эгинских «черепах» и других денег куда тяжелее стандартных монет Птолемея. Так что, если считать по весу, мы заработали больше.
— Просто замечательно, — ответил Менедем. — Я на это и надеялся. Для некоторых людей, особенно для тех, кто не бывает за пределами своего полиса, одна драхма ничем не отличается от другой. И если ты разбираешься в этом, тебе порядком повезло.
Он зашагал к таверне, Соклей последовал за ним.
— Радуйтесь, друзья! — приветствовал их хозяин таверны с таким явным протяжным дорийским акцентом, что даже Менедем, сам изъяснявшийся на схожем диалекте, улыбнулся.
Хозяин указал на тряпку, в которую было завернуто мясо.
— Если вы, ребята, только что не принесли жертву, я ничего не смыслю в жизни. Хотите, чтобы я приготовил это для вас?
— Если можно, — ответил Менедем.
Осмотревшись по сторонам, он неслышно вздохнул, ибо не заметил ни одной красивой служанки.
Соклей выложил мясо на прилавок, выплюнул в ладонь пару маленьких монет и положил их рядом со свертком.
— Вот.
— Благодарю. — Хозяин таверны бросил деньги в специальную коробку и, развернув мясо, кивнул. — Я зажарю его по вашему вкусу. Вы ведь не захотите есть мясо без гарнира, верно? И пожелаете запить вином, а? Судя по вашему виду, юноши, вы любители всего самого лучшего. У меня есть прекрасное хиосское — даже амброзия богов не может быть лучше, и это правда.
Что было правдой, так это то, что хозяин беззастенчиво врал. Владелец подобных заведений получал за вино с незнакомцев и наивных местных жителей втрое больше, чем если бы те знали, что они пьют на самом деле.
Менедем покачал головой.
— Мне будет вполне достаточно пары чаш обычного.
— И мне тоже, — сказал Соклей.
— Как хотите, друзья, — ответил хозяин и зачерпнул две чаши самого отвратительного вина, какое когда-либо пил Менедем.
Прежде всего, оно было бесстыдно разбавлено. Однако будь вино крепче, оно было бы еще хуже, потому что находилось на пути к превращению в уксус. Но Менедем не мог выплеснуть это пойло в лицо хозяину и выйти вон, потому что тот нанизал на вертел мясо и повесил его над огнем. Вкусный запах помог Менедему забыть кислый привкус вина.
— Не держи мясо на огне слишком долго, — сказал Соклей. — Боги, может, и любят, когда их доля превращается в угольки, но я — нет.
— Думаю, я сумею приготовить кусок мяса, — ответил хозяин.
— Он его передержит, — проворчал Соклей. — Я знаю, что передержит!
— Даже если такое и впрямь случится, ты все-таки волнуешься слишком рано, — ответил Менедем. — И потом, это же не мы принесли в жертву вола.
Хозяин снял мясо с огня, разложил ломти по двум тарелкам и поставил их перед родосцами.
— Ну вот и готово, друзья. Наслаждайтесь.
Соклей подул на свою порцию, потом порезал ее ножом, который носил на поясе.
— Оно прожарилось до белого цвета, — пожаловался он. — А я люблю розоватое мясо.
Не успел Менедем ответить, как его похлопал по локтю какой-то тощий человек.
— Ты получил большой кусок мяса, о почтеннейший. Не мог бы ты уделить немножко голодному парню?
Мясом после жертвоприношения полагалось делиться, и Менедем кивнул.
— Бери, товарищ.
Он отрезал ломтик и протянул просителю. Еще один посетитель таверны подошел к Соклею со словами:
— Если тебе не нравится, как приготовлено твое мясо, господин, я могу помочь тебе от него избавиться.
Соклей невольно засмеялся.
— Ох и ловкий же ты пройдоха!
Но, как и Менедем, он дал немного мяса этому человеку.
В конце концов они раздали почти половину мяса, которое принесли в таверну. Но вот и Менедем наконец съел свою порцию и вздохнул, наслаждаясь роскошным вкусом и чувствуя во рту горячий жир.
«Если воины, воевавшие под Троей, все время ели говядину, неудивительно, что они были такими сильными», — подумал он.
— Еще вина? — спросил хозяин таверны.
— Нет, спасибо, — ответили разом Соклей и Менедем с такой горячностью, что трактирщик удивленно на них посмотрел.
Менедем только фыркнул. Или хозяин пытался сыграть на сочувствии, или не знал, какие помои он подает. Ни та ни другая возможность не впечатлила Менедема, и он жестом предложил двоюродному брату уйти. Соклей кивнул, и они покинули таверну.
По дороге к гавани Соклей спросил:
— Ты ведь не поделился там деньгами так же, как мы поделились мясом?
— Нет, клянусь богами. — И Менедем поднял кожаный мешочек, который дал ему Диомедон. — Не открыт, не взрезан, все еще девствен.
— Очень хорошо.
Соклей сделал вид, что аплодирует, потом жестом велел брату убрать деньги с глаз долой.
Когда Менедем снова повесил мешочек на бок, Соклей продолжал:
— Хотел бы я знать, почему Полемей принес жертву.
— Интересный вопрос, верно? Жаль, что он нам не рассказал.
Менедем немного подумал и предположил:
— В благодарность за то, что невредимым добрался до Коса?
— Нет. Вряд ли бы он скрывал, будь это что-то столь простое, — быстро и уверенно ответил Соклей. — И ведь мы же видели его на борту судна и видели, как он встретился с Птолемеем. Он бы не пожертвовал вола только за то, что убежал с Эвбеи. К тому же заметь — он сделал это потому, что так захотели другие. А Полемей такой человек, который хочет сам делать что-то с другими.
— Ну… Ты, наверное, прав. И это подводит нас к другому вопросу: что и с кем он хочет сделать?
— Само собой, — согласился Соклей. — Но я скажу тебе одну вещь.
— Только одну? — язвительно поинтересовался Менедем.
Не обратив на него внимания, двоюродный брат продолжил:
— Что и с кем Полемей хочет сделать — этот вопрос куда больше интересует Птолемея, чем нас.
И, педантичный как всегда, поправился:
— Нет, не то чтобы больше интересует, просто этот вопрос для него важней, чем для нас.
— Ты прав, — согласился Менедем, и они вместе пошли к «Афродите».
* * *
Соклей высосал мякоть из хвоста жареной креветки и бросил шкурку на пол андрона Клейтелия.
— Еще один вкусный опсон, — сказал он родосскому проксену.
Менедем, возлежавший рядом с двоюродным братом, кивнул.
— Твое гостеприимство почти компенсирует то, что мы сели тут на мель.
— Вы очень добры, друзья мои, — сказал торговец оливками.
Его дрессированная галка прыгала в клетке вверх и вниз по лесенке, держа в клюве игрушечный щит.
— Мы и сами чувствуем себя здесь, как в клетке, — указав на сероглазую птицу, заметил Соклей. — Ты — житель Коса. У тебя есть связи, которых нет у нас. Не мог бы ты найти корабельного плотника? Ему хорошо заплатят за работу, поверь.
— Я тебе очень даже верю, — ответил проксен. — Но не думаю, что это можно устроить, пока Птолемей не возьмет Галикарнас.
— Так ты считаешь, что город падет? — спросил Соклей.
Клейтелий кивнул.
— А ты так не считаешь? Антигон даже не пытается снять осаду. Судя по тому, что я слышал, большая часть его армии далеко, на востоке, сражается с… как его там… В общем, с человеком, который прошлым летом воцарился в Вавилоне. Вы, наверное, в курсе.
— С Селевком, — сказал Соклей.
— Да, именно с ним, — согласился Клейтелий.
— Можешь не сомневаться, Соклей помнит такие подробности, — заметил Менедем.
Соклей не понял, хотел ли двоюродный брат сделать ему комплимент или, наоборот, поглумиться над ним. От таких людей всего можно ожидать.
— Хорошо, что хоть кто-то способен отвлечь этих генералов, — продолжал Клейтелий. — Говорят, Антигон послал своего сына Деметрия сражаться с… э-э… с Селевком. Держу пари, он жалеет, что Полемей больше не на его стороне.
— Не знаю, — проговорил Соклей. — Ты ведь не знаком с Полемеем, верно?
Он подождал, пока проксен покачает головой, и добавил:
— Вряд ли Полемей способен быть на чьей-либо стороне, кроме своей собственной.
— Мы с Соклеем часто спорим, но тут я с ним полностью согласен, — проговорил Менедем. — Если Полемею вдруг покажется, что ты стоишь на его пути, он мигом даст тебе самый мощный пинок в живот, который ты когда-либо получал.
— Но ведь Птолемей хотел, чтобы этого человека сюда привезли, причем хотел так сильно, что послал вас за ним, — возразил Клейтелий. — И с Эвбеи все время продолжают прибывать люди Полемея: сегодня пришли еще два судна. А Птолемей обычно знает, что делает.
— Обычно — да, — согласился Соклей. — Но если он не будет присматривать за тем, что затевает его новый союзник, то, значит, правитель Египта не такой смышленый, как все о нем говорят. Он…
Соклей замолчал, потому что вошли двое рабов, чтобы убрать блюда после ужина и подмести пол. А ведь рабы вполне могли оказаться шпионами.
Приход рабов вспугнул и галку; щит выпал из ее клюва и звякнул о лестницу в клетке.
— Чак! — крикнула она, расправляя крылья. — Чака-ча-ка-чак!
— Все в порядке, глупая птица, — сказал Клейтелий.
Галка успокоилась, стоило рабам уйти, но завопила снова, когда они вернулись с вином, водой, чашей для смешивания и чашами для питья.
Соклей представил себе Полемея в образе птицы в клетке, только не галки. Уже скорее ястреб — острые когти, клюв и сверкающие глаза. И если бы его попытались выпустить на свободу, он наверняка первым делом вцепился бы прямо в лицо сокольничему.
Клейтелий зачерпнул для своих гостей немного неразбавленного вина, и Соклей, совершив возлияние в честь Диониса, почти машинально выпил.
Когда чашу с разбавленным, не слишком крепким вином пустили по кругу, Соклей постарался вернуться мыслями в андрон. Он не знал, что происходит сейчас в резиденции Птолемея и какой дом занял племянник Антигона. Не знал, но очень хотел бы знать.
Внезапно Соклей заметил, что родосский проксен внимательно смотрит на него.
— В последний раз, когда мы пили вместе, ты рассказывал о грифонах так, будто на днях видел одного из них, — сказал Клейтелий. — О каких еще загадочных вещах ты можешь нам поведать?
Менедем потихоньку захихикал.
— Вот, ты сам напросился.
— К воронам тебя, милый братец, — заявил Соклей, после чего его милый братец засмеялся уже в открытую.
Соклей подумал немного и сказал:
— Геродот пишет, что персидский царь послал нескольких финикийцев, чтобы те проплыли вокруг берегов Африки. Он пишет, что они заплыли так далеко на юг, что, когда обогнули Африку и повернули на восток, солнце светило им по левую руку.
— Это невозможно! — воскликнул проксен.
— Я тоже так считаю, — сказал Менедем, сделав глоток вина.
Он с обвиняющим видом указал пальцем на Соклея.
— Но держу пари, что ты в это веришь.
— Не знаю. Если это и в самом деле было, то случилось очень давно. А мы все знаем, как моряки любят придумывать всякие истории. Но выдумать такую странную вещь… Тут поневоле начнешь гадать — было это или нет.
— Стоит ли ломать голову над такой ерундой, — заметил Менедем.
— Это невозможно, — повторил Клейтелий. — Как подобное может быть?
— Если земля — шарообразная, а не плоская, как считает большинство людей… — Соклей попытался представить себе такое. Это удалось бы ему лучше, если бы он не пил вино в конце хлопотливого дня. Пожав плечами, юноша сдался. — Я не знаю.
Менедем опустошил чашу, поставил ее перед собой на стол и зевнул.
— Может, это из-за того, что мы ели мясо, — проговорил он. — Я уже осоловел.
— Я велел своим рабыням отправляться в ваши спальни, — сказал Клейтелий. — Если вы слишком хотите спать, чтобы наслаждаться их обществом, их всегда можно отослать обратно в женские комнаты.
— Мой дорогой! — воскликнул Менедем. — Я же не сказал, что мы уже мертвецы.
Он повернулся к Соклею.
— Верно?
Соклею хотелось только одного — спать. Но если бы он в этом признался, то выглядел бы менее мужественным, чем Менедем, а он не хотел, чтобы Клейтелий так о нем подумал.
И, что еще важнее, Соклей не хотел, чтобы о нем так подумал двоюродный брат — тогда его насмешкам не было бы конца.
— Надо надеяться, что мы не мертвецы! — сказал Соклей — сам он в глубине души надеялся лишь на то, что его голос звучит достаточно искренне, чтобы убедить собеседников.
Должно быть, ему это удалось, потому что родосский проксен снисходительно засмеялся и проговорил:
— Веселитесь, мальчики. Когда мне было столько же лет, сколько и вам, я тоже был сам не свой до женщин.
Он вздохнул; на него подействовало вино, хоть и хорошо разбавленное.
— К сожалению, теперь у меня уже не встает так часто, как раньше.
— Употребляй лук, — посоветовал Менедем. — И яйца.
— Мидий и мясо краба, — добавил Соклей.
— Я уже все перепробовал. — Клейтелий пожал плечами, чтобы показать, что все эти средства излечения его «господина» не дали никакого эффекта.
— Перец и крапивное семя, — предложил Соклей.
Проксен призадумался.
— Это стоит попробовать. Ведь эти средства согревают рот и живот, так почему бы им не согреть и моего шалуна? — Он назвал член общеизвестным прозвищем.
Посмотрев на Соклея и Менедема, Клейтелий сказал:
— Крапивное семя легко достать, но вот перец привозят издалека. Нет ли его на борту вашего акатоса, а?
— Хотел бы я, чтобы он у нас был. — Соклей взглянул на Менедема. — Перец, бальзам и прочие редкости привозят с Востока. Мы должны об этом подумать. Конечно, не в нынешний навигационный сезон, — поспешно добавил он, — а в следующий.
Его двоюродный брат засмеялся.
— Значит, ты не хочешь отплыть в Сидон или Библ завтра утром? Даже представить себе не могу — почему.
— Мы отправимся в Афины, — твердо проговорил Соклей. — Если, конечно, когда-нибудь найдем плотника.
Он встал и заявил:
— А сейчас я отправляюсь в постель.
Клейтелий проводил Менедема и Соклея до гостевых комнат.
— Спокойной ночи, — сказал он и загасил факелы, горевшие во дворе у фонтана, а один унес с собой.
Сразу стало темно, и Соклею пришлось нащупывать задвижку.
К его облегчению, в комнате горела лампа. Рабыня проксена в ожидании лежала на кровати.
— Радуйся, — сказала она, зевая. — Ты так долго был в андроне, что я чуть не уснула.
Соклею не хотелось извиняться перед рабыней, но не хотелось и ссориться с ней.
Пытаясь избежать того и другого, он спросил:
— Как настроение, Фестилис?
— Я уже сказала — мне хочется спать, — ответила та, но добавила: — Приятно, что ты вспомнил мое имя. — И улыбнулась.
Улыбка эта, вероятно, была всего лишь торгашеским ходом, однако все равно это было приятней хмурого лица.
— Вряд ли я тебя забуду, — сказал он.
Он помнил всех женщин, с которыми делил постель. Соклей вообще помнил много всякого-разного, но Фестилис необязательно было об этом знать.
Ее улыбка стала мягче.
— Как ты мило разговариваешь. Никто никогда не говорил мне раньше таких вещей. Большинство мужчин говорят лишь: «Разденься и нагнись», и никто из них никогда не спрашивает, как меня зовут, не говоря уж о том, чтобы запомнить мое имя.
При свете лампы на ее глазах внезапно сверкнули слезы.
— Не плачь, — сказал Соклей.
— Я даже не думала, что может быть так больно от чьей-то доброты, — пробормотала она и зарылась лицом в покрывало на постели.
Соклей услышал приглушенный всхлип и повторил:
— Не плачь.
Он опустился на кровать рядом с рабыней и неуклюже погладил ее по волосам. И все-таки продолжал гадать — не были ли ее слезы умышленными, чтобы выманить у него один-два лишних обола. Любой, имевший дело с рабами, гадал бы об этом. А еще Соклей очень хорошо знал, как рабы относятся к свободным людям.
Фестилис снова всхлипнула и сделала вид, что отталкивает юношу.
— Вот видишь, до чего ты меня довел, — сказала рабыня, будто это он был виноват в том, что она расплакалась. Хотя, может, в какой-то степени он и впрямь был виноват.
— Если хочешь вернуться в женские комнаты — ничего страшного, — проговорил Соклей.
Хоть бы она и правда ушла! Он устал, а рабыня все равно будет здесь и завтра. И Соклей тоже никуда не денется, потому что неизвестно, когда корабельный плотник сможет заняться «Афродитой». Или когда Менедем настолько пресытится сидением на берегу, что заставит нескольких моряков самих залатать торговую галеру, чтобы она смогла хотя бы дотянуть до другого, не столь переполненного полиса.
Фестилис резко повернулась. Теперь Соклей мог видеть ее лицо, и выражение этого лица его встревожило.
Рабыня покачала головой.
— Я не смею, — сказала она. — Кто знает, что Клейтелий со мной сделает?
По ее лицу вновь заструились слезы, прочерчивая в свете лампы блестящие дорожки.
Соклей наклонился и поцеловал ее. Если бы женщина его оттолкнула, он бы просто лег рядом и уснул. Но рабыня обхватила его руками, и тогда он сжал ее грудь сквозь длинный шерстяной хитон. Фестилис вздохнула, издав гортанный звук, и обняла его крепче. И снова Соклей подумал — а в самом ли деле она этого хочет. Но поскольку в нем поднималось возбуждение, теперь это его не очень-то заботило. Он залез рукой под ее одежду, рука скользнула вверх по гладкому бедру, к заветному месту между ее ногами. Там тоже все было гладким: рабыня спалила волосы лампой.
Прошло немного времени, и ее хитон лег на пол рядом с одеждой Соклея. Он стал целовать груди Фестилис, и женщина снова вздохнула, когда ее соски набухли, откликаясь на ласку. Соклей и сам почувствовал, как его тело отвечает на возбуждение, и, взяв ее руку, положил на свой член. Фестилис погладила его, опуская обратно.
— Давай, — сказал Соклей, — правь мной, как скаковой лошадью.
— Хорошо. — И она оседлала его.
Он сдерживал эрекцию до тех пор, пока женщина сама не наделась на его член. И когда Фестилис начала двигаться, юноша сжал ее груди и подался вверх, чтобы дразнить ее соски языком.
— Ах, — негромко сказала она и задвигалась быстрее.
В самом конце Фестилис запрокинула голову и издала негромкий мяукающий звук. Судя по тому, как она сжала его внутри себя, Соклей решил, что ее удовольствие было непритворным. Его руки стиснули мясистый зад рабыни, когда он выбросил в нее семя.
Она упала на него, теплая, мягкая, потная, и сам Соклей тоже был весь в поту.
Но потом, хотя он мог бы начать все по второму разу, рабыня слезла с кровати, взяла ночной горшок и присела над ним, широко расставив ноги. Послышался мокрый плюхающий звук, и она пробормотала:
— Ну вот, большое дело сделано, — пояснив Соклею, чем именно занималась.
— Я дам тебе полдрахмы, — проговорил он. — И вовсе не обязательно говорить Клейтелию, что ты их от меня получила.
— Спасибо, господин, — сказала Фестилис, потянувшись за одеждой. — Ты так добр. Для некоторых я просто кусок мяса, и их не заботит, что я чувствую.
Этой жалобе на обращение мужчин с женщинами было далеко до тех, которые Еврипид вложил в уста своих героинь, но все равно она прозвучала искренне.
— Не убирай ночной горшок, — попросил Соклей.
Воспользовавшись им, он тоже надел хитон.
Утром Фестилис будет лежать с ним рядом, если он захочет все повторить. А сейчас… А сейчас он зевнул и лег. Теплой летней ночью не требовалось заворачиваться в гиматий.
— Задуй лампу.
Она так и сделала и улеглась в постель в темноте.
Соклей похлопал ее, снова зевнул и заснул.
* * *
Менедем скорчился под палубой юта «Афродиты», печально глядя на воду, сочащуюся сквозь доски, на затыкающую течь парусину, на сломанные шипы и на пазы, которые превратились в настоящие проломы в обшивке. Он проклинал крутобокий корабль, в дождливую погоду врезавшийся в акатос. Он проклинал и Птолемея, затеявшего осаду Галикарнаса, а заодно и всех плотников на Косе.
Вылезая из-под палубы, Менедем не пригнулся достаточно низко и уже не в первый раз стукнулся головой. Он вновь разразился проклятиями.
— Я и сам уже так ударялся, — с легким сочувствием сказал Соклей.
«Еще бы ты не ударялся, — кисло подумал Менедем. — Ты ведь выше меня и намного более неуклюжий».
Он потер голову и только потом заговорил. Пауза явно пошла юноше на пользу, ибо он ответил всего лишь:
— Знаю.
— Что скажешь? — спросил Соклей. — Не передумал?
— Хотел бы я передумать, — проговорил Менедем. — Там слишком серьезные повреждения, чтобы рисковать судном, уходя далеко в море; слишком серьезные, чтобы мы могли починить это сами. Хитроумный Одиссей смастерил судно, не имея ничего, кроме бревен, но мы не можем ему подражать.
Он погладил подбородок.
— Может, нам придется отправиться на Миндос…
Соклей покачал головой.
— Я сомневаюсь, что это нам поможет. Галикарнас все еще держится, но люди Птолемея только что взяли Миндос.
— Значит, тамошние плотники будут так же заняты работой на Птолемея, как и здешние. — Менедем снова потер затылок. Голова у него болела не только из-за шишки, которую он набил.
— Верно, — сказал Соклей.
— Когда ты услышал насчет Миндоса? — спросил Менедем. — Для меня это новость.
— Вообще-то только что. — Соклей показал на двух местных, идущих по пристани. — Об этом говорили вон те парни. Если бы ты не сидел под палубой, ты бы тоже их слышал.
Менедем со вздохом сказал:
— Что ж, давай возьмем наши благовония и другие товары и двинемся на рыночную площадь. Может, мы и заработаем достаточно, чтобы покрыть расходы.
— Может быть. — Но в голосе Соклея не было убежденности.
Вообще-то и сам Менедем в это не верил. Двоюродный брат попытался утешить его:
— Чем больше мы продадим, тем меньше окажутся убытки, даже если не возместим расходы.
К удивлению Менедема, они быстро продали четыре амфоры благовоний парню с забинтованной рукой на перевязи. У него были шрамы на голенях, и еще шрам пересекал его подбородок, доходя до самой мочки левого уха.
— Я должен любой ценой вернуть благосклонность своей гетеры, — сказал воин. — Женщинам следует делать подарки, или они полностью о тебе забывают, а как мне, спрашивается, делать подарки, если я торчу в палатке перед Галикарнасом?
— Ты же не все время в палатке. — Менедем показал на забинтованную руку покупателя.
— Не все время, и я почти не жалею, что ранен. Ты понимаешь, о чем я? — спросил парень.
Менедем кивнул, но подумал: «Сознаешь ты это или нет, но твоя гетера крепко держит тебя на крючке». Он по опыту распознал симптомы.
— Теперь, когда я сюда вернулся, — продолжал воин, — она, по крайней мере, уже не забудет, что я жив.
Соклей тоже показал на его руку.
— Как это случилось?
— Обычное дело, — пожал плечами раненый. — Мы пытались взобраться по лестницам на стены. Я лез по одной из них, когда меня подстрелили. Может, оно и к лучшему, потому что потом я слышал, что эту лестницу опрокинули вместе со всеми, кто на ней был. Окажись я в этот момент ближе к верху… — Он поморщился. — Мне пришлось бы долго падать.
— Как ты думаешь, сколько еще продлится осада? — спросил Менедем.
— Понятия не имею, почтеннейший. — Воин покачал головой. — Я обязан вернуться в лагерь к тому времени, как рана заживет, — он пошевелил пальцами, торчащими из повязки, — и снова приняться за дело. У Галикарнаса прочные стены, и, судя по тому, как сражаются его жители, можно подумать, что все они — полноправные граждане.
Менедем фыркнул. Ему совсем не это хотелось услышать.
Наемник Птолемея забрал благовония и покинул агору. Он не беспокоился о том, что осада продлится вечно; он просто хотел насладиться передышкой, которую давала ему рана.
Хотел бы Менедем смотреть на вещи так же оптимистично.
Мимо прошагал жонглер, удерживая в воздухе фонтан из шести или восьми ножей, чашек и кожаных мячей. Кто-то кинул ему монету. Жонглер ловко поймал ее и отправил в рот, не упустив ни одного предмета.
Менедем любил такие представления. В другой день он бы тоже бросил парню несколько оболов. Но сегодня он позволил жонглеру пройти мимо без вознаграждения. Артист неодобрительно на него взглянул, однако получил в ответ твердый взгляд. Учитывая, какие новости Менедем только что узнал, он решил, что ему сейчас нельзя тратить ни крупицы серебра.
Соклей сказал:
— Значит, Миндос отпадает. Может, двинемся на Калимнос? Это ненамного дальше. Или мы могли бы вернуться в Книд под парусом, а не на веслах.
— С каждым днем мне этого хочется все больше, — признался Менедем. — Мы же добрались сюда с середины пролива между Калимносом и материком. Поэтому, полагаю, у нас неплохие шансы уйти отсюда за один переход. Но все равно… — Он нахмурился. — Я не люблю так рисковать.
— Ты — капитан, — сказал его двоюродный брат. — Наверное, я должен быть благодарен, что в море ты более осторожен, чем на суше.
— Ха, — негромко ответил Менедем.
Соклей часто попрекал его куда более резко.
— Благовония из прекрасных родосских роз! — возвысил голос Менедем. — Бальзам из Энгеди — прекрасное лекарство и замечательное благовоние. Чернила высшего качества! Пурпурная краска!
К вечеру они с Соклеем продали немного чернил и бальзама. Еще они продали благовония, а какой-то мелкий торговец купил у них краску. Но их прибыль и близко не подошла к полутора минам, которые приходилось выплачивать морякам каждый день.
На пути обратно в гавань Соклей сказал:
— Надеюсь, нам не придется продавать шелк, который мы купили у Пиксодара.
— Хоть бы не пришлось! — ответил Менедем. — Продать его здесь мы сможем только себе в убыток. Мы уже это проходили.
— Не напоминай, — попросил Соклей. — Но если нам придется добывать серебро, чтобы продолжать платить команде… — Он пнул дорожную грязь.
* * *
— Нет, ничего нового, — сказал Диоклей, когда они взошли на борт «Афродиты». Но потом начальник гребцов покачал головой: — Хотя беру свои слова обратно. Один из пятиярусников Птолемея приковылял в гавань, сидя в воде на добрых полтора локтя ниже, чем полагалось бы.
Менедем выругался.
— Опять эти вонючие плотники будут по уши в работе. — Он повернулся к Соклею. — Лучше бы мы отправились прямиком в дом проксена. Таких новостей я предпочел бы не слышать.
— Тут уж ничего не поделаешь, мой дорогой, — ответил его двоюродный брат. — Это ведь все равно произошло, услышали бы мы об этом или нет.
Он сказал правду, но она мало утешила Менедема. Менедем уже сделал пару шагов по сходням, собираясь вернуться в город, пока не стемнело, как вдруг Диоклей сказал:
— Кто-то сюда идет — и очень торопится.
— Клянусь египетской собакой! — воскликнул Соклей. — Это же Полемей!
Великан рысил по пристани к акатосу. Он помедлил на полдороге, чтобы оглянуться через плечо, будто опасался погони. Никого не увидев, он поспешил дальше.
— Радуйся, Менедем, — сказал он, задыхаясь. — Ты должен увезти меня отсюда, и быстро.
— Что? — ошеломленно спросил Менедем. — Почему?
Племянник Антигона нахмурился.
— Сейчас скажу тебе почему. Этот шлюхин сын Птолемей думает, что я раздаю серебро некоторым из его офицеров, чтобы заставить их переметнуться ко мне, вот почему… Что, конечно же, ложь, — добавил он спустя пару многозначительных сердцебиений.
— Конечно. — Менедем ни на мгновение ему не поверил.
— Так вы увезете меня отсюда? — вопросил Полемей. — Ради всех богов, я заплачу обычную плату за перевоз и даже больше. Назовите цену — и я не буду торговаться. Я засыплю вас драхмами, только увезите меня от этого ублюдка.
Соклей чуть заметно качнул головой. Но в этом деле Менедем не нуждался в советах двоюродного брата.
— Прости, почтеннейший, — сказал он Полемею, — но мы и сами здесь застряли. Проклятое крутобокое судно врезалось в нас, и мы который уже день ждем, когда же починят наш акатос. Если мы покинем гавань, то наверняка затонем, не успев пройти и стадии.
Он преувеличил, но Полемей этого не знал.
Махнув рукой, Менедем продолжал:
— Кроме того, ты видишь и сам — большей части команды нет на борту. Так как я могу отплыть?
Полемей гортанно зарычал — такой рык мог бы издать отчаявшийся затравленный зверь. Он снова посмотрел в сторону города и на этот раз взвыл, увидев приближающийся быстрым маршем отряд гоплитов.
— Спрячьте меня! — попросил он. Но потом сказал: — Слишком поздно. Они меня уже видели.
И выдернул из ножен меч.
Воины были в шлемах и носили корселеты, некоторые — бронзовые, другие — льняные; все имели при себе щиты и длинные копья. Им не пришлось бы долго биться с македонцем, не имевшим доспехов, но их предводитель, офицер, над шлемом которого колебался пурпурный султан, вежливо кивнул Полемею.
— Какой смысл драться, о благороднейший? — спросил он. — Почему бы тебе не пойти с нами, чтобы разобраться в этом недоразумении?
Менедем подумал, что с Полемеем этот номер не пройдет, однако тот уцепился за надежду, как тонущий хватается за соломинку.
— Пусть будет так, как ты говоришь, — ответил он и вложил меч в ножны.
Повинуясь офицеру, его окружили воины правителя Египта.
Потом капитан посмотрел на Менедема и Соклея.
— Почему бы и вам, родосцы, не пойти с нами, чтобы мы могли выяснить, что именно здесь происходило?
Он высказал это как просьбу, но на самом деле то был приказ. Менедем это понял. Он пошел по сходням, Соклей — за ним.
Правда была на их стороне. Но поверит ли им Птолемей?
