ГЛАВА 6
Пока «Афродита» шла на юго-восток, пробираясь через Киклады к Косу, Полемей выбрал себе имя — Алким из Эпира.
— Алкимом зовут одного из капитанов наемников, служащих моему дяде, — объяснил он Соклею и Менедему. — Это очень, очень высокий человек.
Теперь Полемей не скрывал своего македонского акцента; на взгляд обычного эллина, это смахивало на речь варвара.
«А он умен», — нехотя признал Соклей.
Может, у них это качество было такой же фамильной чертой, как и высокий рост? Антигон славился своим умом, и его сыновья, Деметрий с Филиппом, тоже были весьма образованными и толковыми. А Полемей был одним из главных военачальников Антигона, пока не надумал пойти против своего дяди. А никто никогда не мог сказать, что Одноглазый Старик терпел около себя дураков.
Но дурак Полемей был или умный, он беспокоил Соклея. Амбиции светились в глазах этого человека, как яркий костер. Сможет ли он утаить свою амбициозность, когда попадет на Кос? Если не сможет, то сколько времени пройдет, прежде чем Птолемей ее заметит? Правитель Египта произвел на Соклея впечатление очень умного человека.
Конечно, воины Полемея последуют за ним на Кос. Сколько у него было людей и сколько людей имеется в распоряжении Птолемея на Косе? Этого Соклей тоже не знал, хотя и мог догадываться, судя по размерам флота Птолемея. Останутся ли все его люди верными ему, или Полемей сможет переманить их у своего почти тезки? Интересный вопрос, без сомнения.
* * *
Чтобы не привлекать к своему судну лишнего внимания, Менедем решил вернуться другим путем, не тем, которым пришел в Халкиду. Тогда никто не сможет заметить, сколько дней прошло между двумя его заходами в порт — по пути на запад и по пути на восток, — а следовательно, никто не сможет догадаться, куда именно он плавал. Из Каристоса на южном берегу Эвбеи он повел «Афродиту» прямо через бурный пролив и благодаря быстрому северному бризу добрался к закату до острова Китнос.
Инжирные сады и виноградники оспаривали друг у друга места на песчаных холмах Китноса. Глядя на северо-запад, Соклей видел мыс Сунион — огромную каменистую громаду, отмечающую границу Аттики.
«Сейчас я уже должен был бы показывать череп грифона Теофрасту, — подумал он, — а вместо этого снова плыву по морю. Где справедливость?»
Полемей, его жена и телохранители переночевали на борту торговой галеры. Племянник Антигона воспринял это как должное; он, без сомнения, на стоянках во время военных походов видел и худшие места, где можно было преклонить голову. Но Соклей со своего места на юте мог слышать пронзительные жалобы женщины на другом конце акатоса.
Полемей оказался куда менее властным в общении с женой, чем в общении с родосцами. С тихим смехом — очень тихим, чтобы его не услышал Полемей, — Соклей пробормотал Менедему:
— У каждого героя есть свои слабые места.
Менедем фыркнул от смеха — как показалось Соклею, слишком громко.
— У Агамемнона, повелителя множества людей, слабостью было тщеславие, у Ахиллеса — гнев и пята, — согласился Менедем. — А Большой Аякс сошел с ума. — Он похлопал Соклея по плечу. — Но как же хитроумный Одиссей? Он всегда оказывался прав или настолько близок к истине, что это все равно что быть правым. И он целым и невредимым вернулся домой, хотя большинство других героев погибли.
— И Одиссею тоже пришлось расплачиваться за то, что он был всегда прав, — ответил Соклей, чуть подумав. — Он стал героем в «Илиаде» и «Одиссее», но драматурги считают его хитрецом, слишком умным, умнее, чем это нужно для собственного блага. Никто не любит людей, которые всегда правы.
— Уж кому это лучше знать, как не тебе, верно? — сказал Менедем.
Соклей фыркнул. Стрела попала слишком близко к цели, чтобы это могло ему понравиться. Он давно понял, что большинство людей не любят, когда их поправляют, даже когда они не правы — особенно когда они не правы. И теперь он куда реже указывал другим на ошибки, чем в ранней юности.
«А если бы я и тогда не делал этого слишком часто, то сейчас я мог бы быть счастливее».
Соклей шевельнулся на досках юта, пытаясь не только устроиться поудобнее, но и спастись от собственных мыслей. Мысли преследовали его, как эринии, хотел он того или нет. Но хотя Соклей не мог спастись от Добрых, зато от мыслей — мог, побыстрей заснув, что он и сделал.
* * *
Соклей проснулся оттого, что Менедем ругался так, будто Добрые преследовали его по пятам.
— Что случилось? — зевая, спросил он двоюродного брата.
— И ты еще называешь себя моряком? — прорычал Менедем.
Это было нечестно: Соклея внезапно разбудили, и он даже не успел еще встать.
— Проклятущий ветер сдох, вот что случилось! — продолжал уже вставший и раздраженный Менедем. — Вообще ни ветерка!
— А… — Соклей скинул гиматий и тоже встал.
Обычно утром на борту судна он ходил голым, но теперь, из уважения к жене Полемея, не снял на ночь хитон.
Да, Менедем был прав: в воздухе не ощущалось ни единого дуновения.
— Боги, как плохо, — заметил Соклей. — Если мы пойдем только на веслах, нам будет трудно к закату добраться до Пароса.
— Как ни печально, но это правда, — согласился его двоюродный брат. — И даже если мы успеем вовремя, люди будут совершенно вымотаны и в ужасном настроении. И пусть меня склюют вороны, если я буду их в этом винить! Грести весь день — нелегкий способ заработать полторы драхмы.
— Знаю. — Соклей утешающим жестом положил руку на плечо Менедема. — Что ж, мой дорогой, нам дали это поручение потому, что наше судно способно идти против ветра или даже вовсе без него. Мы можем позволить гребцам покутить пару дней на Косе, когда туда попадем.
— Неплохое решение. — Менедем кивнул, потом озорно улыбнулся. — Вот и опять ты прав.
— Ладно, попытаюсь сделать так, чтобы этого больше не произошло, — сказал Соклей и подумал, что очень хорошо держался во время этой беседы.
Менедем имел удовольствие разбудить Диоклея, который встал медленнее обычного. Начальник гребцов, как и его капитан, сразу заметил, что наступил штиль.
— Людям придется порядком поработать сегодня, если погодка не изменится к лучшему. Значит, мы не можем позволить себе попусту тратить время, — заметил Диоклей и принялся трясти моряков.
Полемей и его телохранители тоже встали. Встала и жена Полемея — она была недовольна местом, доставшимся ей для ночевки, а заодно и тем, что проснулась на борту «Афродиты». Ячменные хлебцы, изюм и оливки на завтрак, похоже, пришлись ей не по вкусу, и она отпускала колкости по поводу имевшегося на акатосе вина.
— Работа предстоит тяжкая, — сказал Соклей. Солнце только что поднялось над горизонтом, а воздух уже был таким неподвижным, что Соклей заранее представлял, какая душегубка будет днем. — У нас хватит до Пароса воды и вина? У нас ведь теперь на борту пассажиры.
— На один день вполне хватит, — ответил Менедем.
Соклей кивнул: скорее всего, и вправду должно было хватить.
— Кроме того, если я наберу воды здесь, мы потеряем время, а у нас его сегодня в запасе не много.
Диоклей посадил на весла по восемь человек на каждом борту. По его приказу лопасти весел врезались в воду, и галера скользнула прочь из гавани Китноса, мимо южной оконечности острова, а потом на юго-восток — к Косу.
Находить путь в Кикладах было довольно легко: моряки редко теряли здесь из виду землю. Прямо к югу от Китноса лежал Сериф, а к востоку — Сирос. Крошечный островок между ними был хорошим ориентиром, чтобы взять курс на Парос, а вдалеке Соклей видел облака, нависающие над горой Марпесса, центральным пиком Пароса. Прошло немного времени, и в поле зрения показалась сама гора.
Море выглядело гладким, будто отполированный кусок паросского мрамора. Весла поднимались и опускались, поднимались и опускались. Диоклей время от времени менял гребцов, чтобы они могли немного отдохнуть. Жена Полемея развлекалась жалобами, а его телохранители бродили по судну, напоминая рыщущих в поисках добычи бездомных собак.
Соклей хорошо понимал, что они собираются чем-нибудь поживиться, и не мог не присматривать за ними. Правда, наемники не украдут слишком много — хотя бы потому, что им негде спрятать добычу, кроме как в уже битком набитых мешках с пожитками.
Но похоже, не все это понимали. Один из телохранителей — тот здоровяк, что дежурил в Халкиде перед дверью дома Полемея, — наклонился, заглянул под пустую банку и выпрямился, держа в руке большой кожаный мешок с черепом грифона. Соклей дернулся, будто его укололи булавкой.
— Положи на место! — взвыл он.
— И кто заставит меня это сделать? — вопросил охранник.
Его свободная рука легла на эфес меча.
Взойдя на борт судна, здоровяк не снял доспехов; его лицо под краем бронзового шлема искривилось в отвратительной улыбке. На Соклее была только шерстяная туника, из оружия у него имелся лишь нож на поясе. Униженный, он прикусил губу.
Менедем крикнул с кормы:
— Что ж, почтеннейший, если тебе так нужно содержимое мешка, почему бы тебе не посмотреть, что в нем такое?
— Я так и сделаю.
Македонец развязал ремешки, стягивавшие мешок. Череп грифона уставился на него пустыми глазницами, и на этот раз взвыл уже стражник, а не Соклей — от удивления и суеверного страха.
— Только попробуй уронить! — предупредил Соклей. Теперь он говорил уже не скулящим, а резким голосом. — Положи, откуда взял!
Слишком испуганный, чтобы ослушаться, стражник сделал, что было велено. Он, правда, не завязал мешок, но это могло подождать.
Едва череп грифона снова оказался под скамьей, воин спросил:
— Зачем вам нужна такая ужасная уродливая штука? Соклей улыбнулся самой зловещей из своих улыбок.
— До того как нам дали поручение привезти на Кос твоего господина, я собирался отвезти эту штуку в Фессалию, чтобы продать одной из тамошних колдуний.
Северо-восточная Эллада славилась своими колдуньями. Соклей не верил в колдовство — во всяком случае, не верил рациональной частью своего ума, — но, чтобы защитить драгоценный череп грифона, схватился за первое попавшееся оружие, оказавшееся под рукой.
И оружие это сработало. Большой, свирепый македонец побелел, как молоко. Его пальцы сложились в отвращающем беду знаке, и он сказал по-македонски что-то такое, чего Соклей не понял. Немного придя в себя, парень снова перешел на эллинское наречие, понятное Соклею:
— Надеюсь, тамошние колдуньи превратят тебя в паука, ты, широкозадый сын шлюхи!
Ухмыляясь, Соклей ответил:
— Я тоже люблю тебя, мой дорогой.
За ухмылкой он прятал внутреннюю борьбу, которую ни за что бы не показал. Если телохранитель как следует разозлится, он вытащит меч, и Соклей едва ли сможет защититься.
Но здоровяк содрогнулся и сделал еще один суеверный защитный жест, а потом повернулся и затопал к баку. Вскоре на корму явился Полемей.
— Говорят, у вас тут фессалийское колдовство? — спросил он.
Насколько он сам был суеверен? Соклей не смог определить это по его голосу, поэтому ответил просто:
— Верно, — и стал ждать, что произойдет дальше.
Полемей фыркнул, поднялся на ют и помочился в море. Потом вернулся на бак, где, казалось, вступил со своим телохранителем в соревнование по крику. К огорчению Соклея, орали они оба на македонском. Телохранитель не стеснялся высказывать все, что думает, размахивать руками перед лицом Полемея и стискивать их в кулаки. Полемей вел себя так же несдержанно.
— Очаровательные люди эти македонцы, — заметил Соклей негромко, подойдя к двоюродному брату и встав рядом.
— Да, не правда ли? — Менедем возвел глаза к небу.
— И они правят почти всем цивилизованным миром, — мрачно сказал Соклей и выпрямился с немалой гордостью. — Но только не Родосом.
— Слава богам! — воскликнул Менедем, и Соклей кивнул.
* * *
— Стой! — крикнул Диоклей, и усталые гребцы «Афродиты» сложили весла.
За их спинами закатное солнце раскрасило Эгейское море в цвета крови и огня. Двое портовых рабочих поймали канаты, брошенные моряками галеры, и крепко привязали акатос у пристани Пароса.
На вершине горы Марпесса солнечный свет все еще сиял куда ярче, чем внизу, на море.
Менедем хлопнул в ладоши.
— Браво! — крикнул он своей команде. — Вы хорошо потрудились! От Китноса был долгий переход!
— А то мы не знали… — сказал кто-то.
Телеф. Менедем мог бы побиться об заклад, что именно он во всеуслышанье выразил неудовольствие. Но Телеф заслужил на это право, потому что поработал веслом не меньше любого другого.
— Завтра будем в Аморгосе, — продолжал Менедем. — Потом — Кос, там сделаем остановку. Вы, ребята, честно ее заслужите.
— Да уж конечно заслужим! — И снова Телеф взял на себя смелость говорить за всех моряков, и его согласие звучало почти как угроза.
— Мы не доберемся до Коса через день после Аморгоса, если только с запада не налетит сильный ветер, — заметил Диоклей. — Но это маловероятно…
Начальник гребцов попробовал воздух, пару раз влажно чмокнув губами.
— Думаю, завтра у нас будет ветер, сегодняшний мертвый штиль кончится.
— Наверное, ты прав, — сказал Менедем.
Тончайший намек, тень ветра скользнула по его щеке — мягче, чем рука гетеры. Он посмотрел на север. Несколько облачков плыли по небу, а не стояли на месте, как было весь этот длинный жаркий день.
— Неплохо бы опустить парус.
— Конечно, это было бы прекрасно, — согласился Диоклей. — Но даже на Аморгосе придется торопиться, ведь до завтрашнего отплытия надо будет наполнить амфоры водой. Не умирать же нам от жажды в такую жару.
— Знаю, знаю! — Менедем попытался утешить себя, как мог: — На Паросе есть хорошая вода, а не та солоноватая гадость, которой мы запаслись на Китносе.
Он снова остался ночевать на борту «Афродиты». Откровенно говоря, ему очень хотелось пойти в одну из портовых таверн, напиться до головокружения и переспать с тамошней служанкой или найти бордель. У него не было женщины с тех пор, как они останавливались на Косе. А для мужчины на третьем десятке воздерживаться несколько дней было тяжелым испытанием.
Но если бы он поступил так, как ему хотелось, кто-нибудь наверняка спросил бы: «Скажи, а кто тот высокий сукин сын в сопровождении воинов?» Мог бы, конечно, сгодиться ответ: «Алкимос из Эпира». Но с другой стороны, мог бы и не сгодиться, вдруг бы Менедем сболтнул лишнее. Если бы напился. Он знал себя слишком хорошо, чтобы этого не понимать. Поэтому он завернулся в гиматий, устроился на юте, некоторое время смотрел на звезды, а потом уснул.
* * *
Когда он проснулся, на зазубренном восточном горизонте виднелся лишь очень слабенький намек на серое. Менедем почувствовал, что ему хочется разразиться радостным криком, потому что волосы его взъерошил свежий северный ветер. Если они пойдут не только на веслах, но и под парусом, у них будет куда больше шансов добраться к закату до Аморгоса.
Потом Менедем слегка нахмурился. В воздухе чувствовалась влажность, предвестник дождя. Он пожал плечами. Сезон был поздноват для ливня, но даже в это время года ливни случались.
Как только посветлело настолько, что в ночной черно-серебряный мир стали возвращаться краски, Менедем начал трясти моряков, чтобы послать их в город с сосудами для воды.
— А как мы найдем фонтан? — проскулил Телеф.
— Спросите кого-нибудь, — без всякого сочувствия ответил Менедем. — Вот. — Он дал ворчащему моряку несколько оболов. — Теперь ты можешь заплатить за ответ не из собственных денег.
Телефу, без сомнения, нравилось волочь гидрию не больше, чем любому другому, но Менедем пресек его возражения, прежде чем парень успел открыть рот. Телеф сунул оболы за щеку и ушел вместе с товарищами. Менедем представил, как удивятся женщины, наполняющие сосуды водой для дневной стряпни и стирки, когда к фонтану нагрянут моряки. Потом покачал головой. Как и на Наксосе, на Паросе останавливалось много судов, и местные женщины должны были уже привыкнуть к таким визитам.
Соклей показал на север.
— Хотел бы я знать, не попадем ли мы в грозу. Некоторые из облаков кажутся гуще и серее, чем обычные дождевые.
— Я и сам так думаю, — ответил Менедем. — Дождь бы нам помешал: попробуй определить курс, когда видишь не дальше чем на пару стадий. И если парус промокнет, это тоже задержит нас.
— Люди, может, и не станут возражать против дождя, после того как гребли весь день на такой жаре, — сказал Соклей. — Прохладная погода даже лучше.
— Поначалу, может, и так. Но когда сменяешься с вахты на веслах, легко схватить озноб, а в придачу и судороги. Дождь — не такая уж веселая штука, когда от него негде укрыться.
Они оставили Парос почти так рано, как и рассчитывали. Едва судно вышло из гавани, Менедем приказал опустить парус, и крепчающий бриз зашумел в снастях; мачта заскрипела в гнезде, когда ветер наполнил парус. Торговая галера шла по ветру до тех пор, пока не миновала канал между Паросом и Олиаросом — островом поменьше на юго-западе.
— Я слышал, что на Олиаросе есть пещера, где полно острых скал, торчащих из пола и свисающих с потолка, — сказал Соклей. — Вот на что мне хотелось бы посмотреть.
— Зачем? — удивился Менедем.
Повинуясь его приказам, моряки перекинули рей назад слева по борту — чтобы извлечь как можно больше преимуществ из ветра.
— Зачем? — повторил Соклей. — Потому что это может оказаться красивым. И наверняка интересным. Говорят, кое-кто из тех, кого преследовал Александр Великий, прятались там некоторое время.
— Да? — Менедем поднял правую руку с рукояти рулевого весла и погрозил двоюродному брату пальцем. — Ты всегда критикуешь подобные источники информации, утверждая, что то, что в большинстве случаев «говорят», — полнейшая чепуха. Так почему ты веришь в то, что «говорят» на этот раз?
— Я слышал, внутри пещеры есть надписи… Но я думаю, ты прав — это еще ничего не значит. Люди могли написать все это спустя годы после смерти Александра.
— А зачем? — спросил Менедем. — Чтобы привлечь посетителей в эти пещеры? Если хочешь знать мое мнение, поползать там захотели бы разве что только карлики.
И он бросил на двоюродного брата многозначительный взгляд.
Но Соклея было не так-то просто сбить с толку.
— Может, и так, — ответил он, — хотя для того, чтобы заманить кого-нибудь на Олиарос, мало просто надписей на сталактитах. Для этого надо, чтобы там родилось какое-нибудь божество — вроде как Аполлон с Артемидой родились на Делосе.
Менедему, который был куда религиознее двоюродного брата, не понравилось такое высказывание; он сморщился, словно бы случайно раскусил оливковую косточку. Соклей говорил так, будто бог и богиня на самом деле, может, вовсе и не родились на Делосе, просто тамошние жители выдумали это — для того, чтобы привлечь на остров людей и выманивать у них серебро. Менедем не спросил, имел ли Соклей в виду именно это, боясь услышать утвердительный ответ. Вместо этого Менедем поинтересовался:
— А зачем кому-то писать неправду?
— Может, просто ради славы, — ответил Соклей. — Помнишь того безумца, который сжег храм перед Пелопоннесской войной? Он сделал это просто для того, чтобы его помнили вечно. Геродот выяснил, как его звали, — после чего не внес его имя в свою «Историю».
— Браво! — воскликнул Менедем.
Чем дольше он об этом думал, тем более элегантной и изощренной казалась ему такая месть.
* * *
На пути к Аморгосу, к югу от Наксоса, лежало несколько маленьких островков. Они походили на Телос: на них были не полисы, а деревни, и их обитатели с трудом сводили концы с концами, живя вдали от прибрежной полосы. По мере того как «Афродита» скользила все дальше на восток, деревни становились все ближе — как и облака, которые гнал с севера крепчающий ветер.
Эти облака закрыли солнце. День из ясного превратился в пасмурный. Прошло немного времени, и застучал дождь, сперва легкий, потом усиливающийся. Благодаря небольшому дождю парус служил лучше, удерживая больше ветра, чем могла удержать сухая льняная ткань. Но когда дождь усилился, парус стал тяжелым и обвис.
Менедем мог сделать лишь одно: попытаться извлечь как можно больше из сложившейся ситуации. Он знал, что видимость уменьшится из-за дождя; так и произошло. Острова впереди исчезли за завесой падающей с неба воды. Исчез и Иос на севере, и Наксос. Менедем послал на бак остроглазого Аристида, чтобы тот приглядывал, не случится ли нежданной беды.
«Чуть погодя я пошлю туда и лотового, чтобы сделать промеры глубины», — подумал Менедем.
Не успел он отдать соответствующий приказ, как начались неприятности: Полемей вернулся на ют, как обычно грузно протопав по судну, и подошел к Менедему.
— Как ты посмел поставить там человека, чтобы тот шпионил за моей женой? — вопросил он.
— Что? — Менедем сперва даже не сообразил, о чем говорит македонец. Потом до него дошло, и он пожалел, что понял, о чем речь. — О почтеннейший, я послал туда Аристида, чтобы он высматривал скалы и острова, а не женщин. Видимость полетела к воронам при таком дожде. Не видеть препятствия, пока я не врежусь в него? Нет уж, благодарю покорно.
— Ты должен был обговорить это со мной, — заявил Полемей, глядя на Менедема сверху вниз поверх длинного кривого носа. — С такой работой мог бы отлично справиться один из моих воинов.
Менедем покачал головой.
— Нет. Во-первых, у Аристида самые острые глаза, которые я когда-либо встречал. Во-вторых, он моряк. Он знает, чему положено быть на воде, а чему не положено. Твои телохранители — гоплиты. Они отлично справляются на суше, но не здесь. Море — не их стихия.
Полемей медленно побагровел: краска залила его шею, потом лицо. Менедем гадал, как давно этому человеку в последний раз говорили «нет».
Племянник Антигона положил руку на эфес меча.
— Малыш, ты будешь делать так, как я сказал, — прорычал он. — Иначе пойдешь на корм рыбам.
Не успел Менедем вспылить, как Соклей заговорил спокойным, рассудительным голосом:
— Ну подумай, почтеннейший. Отвергая в скверную погоду услуги лучшего впередсмотрящего, ты подвергаешь опасности судно, свою жену и себя самого. Разве это мудрое решение?
Полемей снова побагровел.
— Я велю этому остроглазому сыну шлюхи смотреть на море, а не на чужих жен, — сказал он и затопал обратно на бак.
— Спасибо, — тихо проговорил Менедем.
— Не за что, — ответил его двоюродный брат. — Я вообще-то беспокоился не только о Полемее, но и о своей собственной жизни тоже.
Его плечи задрожали, и Менедем понял, что Соклей с трудом сдерживает смех.
— А если уж он решил приказать морякам не заглядываться на чужих жен, то мог бы начать с тебя.
Менедем уставился на Соклея с притворной — или почти с притворной — яростью.
— Эринии тебя забери, я знал, что ты так скажешь.
— Ты собираешься заявить, что я ошибаюсь?
— Я сделаю кое-что похуже. Я заявлю, что ты нагоняешь на меня скуку.
Но Соклей не ошибался, и Менедем это знал. Он не мог не смотреть на жену Полемея, стоя весь день лицом к ней на рулевых веслах. И она не подумала принести с собой ночной горшок; женщине приходилось выставлять голый зад через борт, когда требовалось облегчиться, как поступал любой моряк. Менедем не таращился на нее во все глаза, это было бы грубой могло бы навлечь на него ярость Полемея. Полемей относился к самой худшей разновидности ревнивых мужей: многочисленной, жестокой и опасной. Уж у Менедема-то был опыт в таких делах. И все-таки капитан «Афродиты» не отворачивался: никогда не знаешь, где что тебе перепадет.
Соклей очень хорошо его знал и потому сказал:
— Ты вообще в силах соотнести, чего больше получишь — проблем или выгоды?
— Время от времени, — ответил Менедем. — Когда очень постараюсь.
Он ухмыльнулся. Соклей негодующе забрызгал слюной. Ухмылка Менедема стала шире.
Они стремительно скользили вперед — и под парусом, и под веслами. Ветер хлестал по воде, «Афродита» испытывала бортовую качку, когда волна за волной ударяли в ее левый борт.
Менедем выправлял движение судна так же машинально, как и дышал, и столь же мало обращал внимание на то, что делал. Точно так же работали почти все моряки на акатосе. Соклей слегка побледнел под своим морским загаром, но даже он удерживал равновесие, когда под ним покачивалась палуба.
Жена Полемея снова перевесилась через борт, отдавая морю все, что съела. Менедем очень хорошо это заметил, но не испытал к пассажирке ни малейшего сочувствия, потому что она выказала себя женщиной дурного нрава. У Полемея хватило здравого смысла снять свой корселет, прежде чем перегнуться через борт рядом с ней.
Менедем не возражал бы, чтобы тот полетел прямиком в море, если бы это не означало потерю сорока мин.
А потом Аристид выкрикнул:
— Земля! Земля прямо по курсу!
Менедем не видел земли. В этот момент дождь зарядил еще пуще, но, как сказал Менедем Полемею, он держал Аристида на баке именно из-за его исключительно острого зрения.
— Греби назад! — заорал Менедем гребцам. — Подбери парус! — крикнул он другим морякам, и те изо всех сил потянули за канаты, поднимая огромный квадратный парус к рее и выжимая из него ветер. — Лотовый — вперед! — добавил Менедем, ругая себя: ведь хотел отдать эту команду раньше, а потом совсем о ней забыл.
Он потянул за одно рулевое весло и толкнул вперед другое, отводя нос «Афродиты» прочь от опасности, замеченной Аристидом.
Когда судно повернулось, Менедем и сам разглядел маленький островок или, скорее, большую скалу; до этого торчащего из воды препятствия оставалось всего около плетра. Такой островок мог запросто погубить торговую галеру. Конечно, на нем не было никакой пресной воды, и там негде было бы вытащить судно на берег…
— Двенадцать локтей! — выкрикнул лотовый, вытащив линь и снова со всплеском бросив его в море. — Десять с половиной!
— Гребите, как обычно! — проорал Диоклей, как только нос акатоса отвернул прочь от островка. — Гребите сильнее, ублюдки! Риппапай! Риппапай!
— Девять с половиной локтей! — завопил лотовый.
— Вся команда — на весла! — приказал Менедем.
Моряки бросились выполнять приказ. С каждым новым гребком все больше и больше весел опускалось в воду с обоих бортов, пока все сорок моряков не заняли свои места. Никто никому не мешал; команда достаточно хорошо сработалась, чтобы грести слаженно даже в таком экстренном случае. Триерарх на борту военной родосской галеры, может, и нашел бы к чему придраться, но Менедем остался вполне доволен.
— Одиннадцать локтей! — закричал лотовый, а потом: — Четырнадцать локтей!
— Мы отходим, — сказал Диоклей, когда опасность стала не такой острой.
— Да, похоже на то, — согласился Менедем. — Но, клянусь египетской собакой, я рад, что мы на акатосе, а не на неуклюжем крутобоком судне. Не хотел бы я пытаться уползти отсюда без помощи весел.
— И вправду, шкипер. — Келевст нахмурился точно так же, как Менедем. — Это было бы отнюдь не весело. Парусное судно, может, и сумело бы развернуться к югу, если бы кто-нибудь вовремя заметил эту проклятую штуку… Я сказал — «может».
— Знаю, — кивнул Менедем.
Он понял, что имел в виду Диоклей. «Может, да, а может, и нет» — все имело свою оборотную сторону, так на родосской драхме с одной стороны была изображена роза, а с другой — Аполлон.
Полемей и другие пассажиры все время оставались на носу судна. Менедем надеялся, что племянник Антигона вернется на корму и извинится за свои жалобы насчет Аристида, но верзила-македонец ничего подобного не сделал.
«Что ж, и пошел он к воронам, — подумал Менедем, снова поворачивая торговую галеру на запад. — Я-то знаю, какой задницей он себя показал, даже если сам Полемей этого не осознает».
* * *
Два дня спустя после того, как они чуть не сели на мель в Кикладах, «Афродита» вернулась на Кос.
Соклей наблюдал, как Полемей смотрит на северо-восток, туда, где узкий канал отделял остров от Галикарнаса на анатолийском материке. Если бы на военных галерах Антигона, базирующихся в Галикарнасе, знали, кто находится на борту «Афродиты», эти суда наверняка вышли бы в море, чтобы попытаться захватить акатос. Но если не считать галер, патрулирующих море напротив города, все суда оставались на якоре.
Когда Полемей посмотрел туда, где находилась цитадель его дяди, его могучие руки сжались в кулаки и он прорычал что-то на македонском. Соклей не понял слов, но сомневался, что то были похвалы в адрес Антигона или его сыновей.
В паре стадий от полиса наперерез «Афродите» устремился пятиярусник с развевающимися стягами Птолемея с изображением орлов.
— Что за судно? — закричал офицер на борту военной галеры, приставив ладони ко рту, чтобы голос разнесся дальше.
— «Афродита», мы вернулись из Халкиды, с Эвбеи! — завопил в ответ Соклей, надеясь, что людям Птолемея было приказано ожидать появления акатоса.
— Я — Полемей, сын Полемея, — громогласно крикнул их пассажир. — Явился, чтобы присоединиться в качестве равноправного союзника к Птолемею, сыну Лагоса, против моего проклятого, поганого, забытого богами дяди!
На Халкиде Полемей помнил, что не станет равноправным союзником. Теперь же он находился на борту маленькой торговой галеры с жалкой пригоршней телохранителей, тогда как Птолемей имел на Косе армию, а вблизи острова — огромный флот. Приблизившаяся к «Афродите» военная галера могла бы расщепить акатос на лучинки своим огромным тараном с тремя бивнями. Лучники и катапульта, имевшиеся на борту пятиярусника, могли бы засыпать акатос стрелами и дротиками до тех пор, пока судно не превратилось бы в ежа. Моряки Птолемея могли бы высадиться на борт торговой галеры и перерезать там всех людей до последнего. Учитывая все это, Соклей сомневался, что на месте Полемея он бы осмелился требовать равноправия с правителем Египта.
Но пока что вероломному племяннику Антигона такое поведение сошло с рук.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, трижды добро пожаловать, почтеннейший и самый выдающийся из людей! — воскликнул офицер Птолемея, как будто приветствовал Александра Великого или полубога вроде Геракла. — Мы не ждали тебя в ближайшие дни, — продолжал он и помахал Соклею, который первым ответил на его оклик. — Поздравляю с успешным завершением плавания!
Соклей, в свою очередь, помахал Менедему, стоявшему у рулевых весел.
— Капитан судна — мой двоюродный брат. Я всего лишь тойкарх.
— Браво! — крикнул человек Птолемея Менедему, который поднял руку, отвечая на похвалу. — Следуйте в гавань. Птолемей будет очень доволен, что вы привезли на Кос его союзника.
Соклей заметил, что офицер ничего не сказал о том, что племянник Антигона будет равноправным союзником, и гадал, заметил ли это сам Полемей.
Офицер зашагал по палубе военной галеры к корме, где заговорил с человеком в темно-красном, застегнутом на горле плаще; Соклей рассудил, что это капитан пятиярусника. Потом человек в плаще выкрикнул приказ. Соклей услышал крик, но не смог разобрать слова. Впрочем, у него не ушло много времени на то, чтобы догадаться о сути приказа: начальник гребцов пятиярусника стал задавать ритм, и длинные весла военного судна врезались в воду. На двух рядах на каждом весле сидели по два гребца; только таламиты на самом нижнем ярусе управлялись с веслами в одиночку. Хотя на это ушло не так уж много мускульной силы, военная галера быстро набрала скорость и заскользила прочь от «Афродиты».
— Вы слышали его, ребята? — окликнул Менедем свою команду. — Давайте отведем судно в порт. Келевст, задай быстрый темп!
— Слушаю, шкипер, — ответил Диоклей.
* * *
Как и раньше, гавань Коса была набита судами, как амфора — оливками. Мачты, подобно безлиственному лесу, поднимались в небо.
— Туда! — воскликнул Соклей, указывая на свободное место.
Менедем направил судно в ту сторону. Моряки судов, уже пришвартованных в гавани, стали выкрикивать предупреждения и приготовили шесты и длинные весла, чтобы отталкивать «Афродиту». Но Менедем заставил ее встать на свободное место, не поцарапав стоящих рядом судов.
— Спасибо, что высмотрел нам местечко, — сказал он Соклею.
— Тебе спасибо, это же ты нас сюда втиснул, — ответил тот.
Его двоюродный брат ухмыльнулся.
— О, я всегда найду способ втиснуться кое-куда.
Соклей скорчил ему рожу. Менедем засмеялся.
По пирсу к «Афродите» поспешил офицер — как заметил Соклей, тот же самый, что допрашивал их в прошлый раз. Офицер тоже узнал его и окликнул:
— Вы вернулись! И привезли с собой племянника Антигона?
— Эгидодержавный Зевс! — громыхнул Полемей. — Ты за кого меня принимаешь, коротышка? Иди и скажи своему господину, что я здесь.
— Да, иди и скажи ему, ради всех богов, — эхом повторил Менедем, а потом, посмотрев на Соклея, добавил потише: — Скажи ему, что он должен нам сорок мин.
— А я надеюсь, ему не надо об этом напоминать, — проговорил Соклей.
— Вот именно, что надеешься, — обеспокоенно сказал Менедем. А потом пояснил причину своего беспокойства: — Что мы сможем сделать, если он надует нас теперь, после того, как мы уже доставили товар?
— Сам Птолемей? Ничегошеньки не сумеем сделать. Даже не сможем пожаловаться на него властям. Что касается Египта, он и есть та самая власть. — Соклей думал об этом всю дорогу от Халкиды. — Но мы можем ославить его перед всеми знакомыми родосскими торговцами. Вряд ли ему бы это понравилось. Птолемею нужно, чтобы родосцы оставались с ним в дружеских отношениях. Менедем поразмыслил и кивнул.
— Очернить имя человека — самая страшная месть.
— Да, так и есть, — согласился Соклей. — Мы снова и снова возвращаемся к тому, как несправедливо изобразил Сократа в «Облаках» Аристофан, а ведь Сократ даже не заслужил такого.
— Вот к этому мы как раз и возвращаемся снова и снова — к тому, заслужил он такое или нет, я имею в виду. — Менедем протестующе поднял руку. — Я не хочу говорить об этом сейчас, спасибо большое.
Поскольку и Соклей был сейчас не в настроении затевать спор, он отвернулся. Офицер Птолемея все еще стоял на пирсе, но человек в одноцветном хитоне уже торопливо шагал в город. Скоро Птолемей тоже узнает о возвращении «Афродиты».
— Мы получим плату, — пробормотал Соклей. — Я и в этом уверен. И тогда сможем двинуться в Афины и узнать, что думают философы о черепе грифона. И в придачу посмотреть, что мы можем за него выручить, — торопливо добавил он, упредив реплику брата.
— Мы так и поступим, — ответил Менедем. — А еще я смогу провернуть в Афинах… кое-какие другие дела.
Он метнул быстрый взгляд на офицера. Только крошечная пауза говорила о том, что капитан «Афродиты» имеет в виду контрабандные изумруды, и понять это мог лишь тот, кто знал, что они у Менедема есть.
Жена Полемея снова начала жаловаться, ей не понравилось, что их с мужем не свели немедленно с акатоса и не доставили к Птолемею… А может, она жаловалась потому, что Птолемей не явился немедленно в гавань, чтобы их встретить. Племянник Антигона всеми силами старался успокоить супругу.
Соклей спрятал улыбку, подумав: «Вряд ли у него есть большой опыт миротворца».
Прошло немного времени, и посланец офицера вернулся в сопровождении двух дюжин вооруженных гоплитов в доспехах. Соклей и Менедем обменялись взглядами, которые говорили, что Птолемей явно не хочет рисковать, опасаясь нарваться на неожиданности со своим новым союзником. Отряд, смахивавший на почетную стражу, был таким многочисленным, что с легкостью справился бы с телохранителями Полемея, если бы те причинили какое-нибудь беспокойство. Теперь, как рассудил Соклей, беспокойства от них, скорее всего, не будет.
Посланец сказал:
— Птолемей рад приветствовать на Косе еще одного врага злого тирана Антигона и приглашает Полемея, сына Полемея, и его людей в свою резиденцию. — А затем, как будто вспомнив об этом в последний момент, он добавил: — Птолемей также приглашает двух родосцев, которые так быстро доставили сюда Полемея.
«Вот и прекрасно, — подумал Соклей. — Он собирается нам заплатить».
Однако у него была еще одна причина для радости. Он и сам много бы заплатил, чтобы понаблюдать за встречей двух македонцев с похожими именами. Однако взятка не позволила бы ему этого увидеть, позволила только щедрость Птолемея.
Соклей с Менедемом сошли по трапу на пристань, пока Полемей и его товарищи возвращались с носа на корму.
Как только все покинули судно, племянник Антигона возглавил процессию, зашагав сразу за посланником Птолемея и офицером. Менедем, и сам гордый и вспыльчивый человек, казалось, готов был оспорить у Полемея это место. Перехватив взгляд двоюродного брата, Соклей покачал головой. В данной ситуации Полемей был тунцом, а капитан и тойкарх «Афродиты» — всего лишь парой килек. К облегчению Соклея, Менедем не стал упорствовать, а пристроился сзади рядом с ним.
Они подошли к резиденции Птолемея; воины правителя Египта окружали телохранителей Полемея, а те толпились вокруг своего хозяина и его жены. Понаблюдав некоторое время за всеми этими кивающими плюмажами из конского волоса и за всей этой сверкающей бронзой, Соклей перевел взгляд на свой простой хитон, потом на хитон Менедема и обратно.
— Мы не одеты, — пробормотал он.
— А мне плевать, — ответил Менедем; ему даже больше, чем Соклею, было свойственно моряцкое безразличие к модным одеждам и отвращение к доспехам. — Зато мы не печемся, как пара буханок в печи.
Жаркое солнце стояло высоко, и к тому времени, как они приблизились к дому, которым Птолемей пользовался как своим, Соклей начал потеть. А воины наверняка уже спеклись.
У дверей Полемей затеял спор с офицером Птолемея, который отказался впустить его телохранителей.
— Если ты полагаешь, что тебе нужны телохранители, чтобы иметь дело с Птолемеем, о почтеннейший, — сказал офицер, — тебе вообще не следовало являться на Кос.
Полемей кипел от гнева, но вынужден был уступить.
«Вот и надейся на то, чтобы быть равноправным союзником», — подумал Соклей.
Племянник Антигона пошел на уступки:
— У Птолемея хотя бы найдется рабыня, чтобы проводить мою жену в женские комнаты? Обстоятельства сложились так, что с тех пор, как я оставил Халкиду, она пробыла на глазах мужчин больше, чем следовало.
— Конечно, господин. Позволь мне позаботиться об этом. Уступив один раз в мелочах, офицер Птолемея теперь подчеркнул, каким неуступчивым он может быть в более серьезных вопросах. Он исчез в доме и вернулся мгновение спустя со словами:
— Девушка-рабыня будет ждать твою жену. Пойдем со мной.
Он начал было поворачиваться, но потом щелкнул пальцами, досадуя на самого себя.
— И вы, родосцы, тоже пойдемте.
Соклей и Менедем прошли сквозь толпу воинов, чтобы добраться до двери. Люди Птолемея просто стояли в сторонке, а телохранители Полемея сердито таращились на родосцев. Этих воинов специально обучали и платили им деньги, чтобы они защищали своего хозяина, но, оставаясь здесь, они не смогли бы выполнить свою работу. Впрочем, даже если им бы разрешили войти, их все равно превосходили бы числом люди Птолемея, но до телохранителей племянника Антигона это не доходило. Они не хотели оставаться по одну сторону двери, в то время как Полемей был по другую, и негодовали на любого, кому разрешили войти.
Миновав приемную и выйдя во двор, Соклей мельком увидел рабыню с неприкрытым лицом — она вела жену Полемея к лестнице, поднимающейся к женским комнатам. Полемей стоял во дворе, глядя им вслед.
Птолемей вежливо подождал в андроне, пока жена его нового союзника не скрылась из виду, а потом показался со словами:
— Радуйся, Полемей. Добро пожаловать на Кос.
Он протянул руку, и Полемей пожал ее. Племянник Антигона был на целую голову выше повелителя Египта и вдобавок на двадцать лет его моложе. Но ни рост, ни молодость не стоили здесь ни халка. Птолемей, крепкий и массивный, был более сильным из них двоих.
И он принимал это как должное, потому что продолжил, не дав Полемею ответить:
— Мы нанесем несколько крепких ударов твоему дяде.
— Я трахну его в задницу вместо колбасной шкурки, — заявил Полемей.
Грубая непристойность покоробила Соклея. Ему и не снилось, чтобы даже македонец мог выпалить что-нибудь столь вульгарное, но Птолемей лишь засмеялся.
И Менедем засмеялся тоже.
Должно быть, на лице Соклея отразился ужас, потому что Менедем наклонился к нему и прошептал:
— Это Аристофан.
— Да? — шепнул Соклей в ответ.
Менедем кивнул.
Соклей посмотрел на Полемея с непривычным уважением. Тот не только процитировал автора комедий — хотя и строчку же он выбрал! — но был достаточно проницателен, чтобы догадаться: Птолемей узнает цитату, и она не вызовет у него отвращения.
— Тебе представится такой шанс, — сказал правитель Египта. — Мне понадобится каждый талантливый офицер, а когда подтянутся твои люди, я найду и для них хорошую службу.
У племянника Антигона был такой вид, будто он разжевал незрелую айву. То, о чем говорил Птолемей, ничем не напоминало равноправный союз. Очевидно, племянник Антигона ясно это понял, потому что сказал:
— А я думал, мы будем партнерами.
— Мы ими и будем, — легко согласился Птолемей и хлопнул Полемея по спине. — Входи в андрон, выпьем за все, что мы сделаем с Антигоном.
Он помахал Соклею и Менедему.
— И вы, ребята, тоже входите. Ни о чем не беспокойтесь — я ведь пообещал, что вас не забуду.
В андроне раб налил вино Птолемею и Полемею, а потом двум родосцам. Соклей совершил небольшое возлияние и, выпив, приподнял брови. Во-первых, вино было крепким, разбавленным водой в соотношении один к одному или вроде этого. Во-вторых…
— Прекрасное вино, господин, — сказал Соклей. — Если оно с Коса, мне бы хотелось знать, где ты его раздобыл. Не помешало бы погрузить немного такого вина на «Афродиту». Мы получим за него хорошую цену.
— Оно наверняка лучше, чем тот отдающий смолой уксус, который вы пьете со своими моряками, — заметил Полемей.
— Думаю, это местное вино, но о деталях ты должен спросить моего управляющего. — Птолемей небрежно махнул рукой. — Гадаете, как потратить серебро, которое вы от меня получите, да?
— Да, господин. А почему бы и нет? — отозвался Соклей.
Потому что Птолемей мог и не заплатить — таков был вполне очевидный ответ на его вопрос. Но Соклей не хотел о таком даже и думать.
— Конечно, конечно, юноша, — кивнул Птолемей. — Ты отлично выполняешь свою работу, от человека невозможно требовать большего. И вы с твоим капитаном доставили сюда этого здоровяка, — он указал подбородком на Полемея, — очень-очень быстро, за что я любезно вас благодарю. Что ты о них думаешь, Полемей?
— Оба слишком распускают языки. А этот, — племянник Антигона уставился на Менедема, — еще и таращится куда не надо. Но, — неохотно добавил он, — они и вправду хорошо управляются с судном.
— У родосцев есть к этому талант. Должно быть, потому, что они островитяне, — проговорил Птолемей.
Вошли двое служителей, неся большие кожаные мешки. Когда они положили свою ношу перед Соклеем, в мешках звякнуло.
Глаза Птолемея сверкнули.
— Здесь ваше вознаграждение. Полагаю, вы не захотите сосчитать и взвесить монеты, чтобы убедиться, что я вас не обманул.
— Нет, господин, — ответил Соклей. — То, что ты готов позволить мне это сделать, уже само по себе лучшее свидетельство твоей честности.
— Вот видите, я же говорил! — прогрохотал Полемей.
— В том, что человек заботится о своих делах, нет ничего оскорбительного, — сказал Птолемей. Он указал на северо-восток, туда, где находился Галикарнас. — А у нас с тобой есть кое-какие дела, связанные с Антигоном.
— О да, — согласился вероломный племянник Антигона. — Но лучше не говорить о делах там, где эти парни могут услышать. — Он указал на Соклея и Менедема, как будто те были частью меблировки и ничего не понимали.
Соклею захотелось ощетиниться, но он не мог позволить себе выказать гнев. Однако его двоюродный брат не стерпел, огрызнувшись:
— Ты доверял нам достаточно, чтобы позволить себя сюда привезти. Почему же ты думаешь, что мы вдруг превратились в шпионов Антигона, едва нашли в гавани место для стоянки?
Полемей рывком вскочил на ноги.
— Я сыт по горло твоей дерзостью, ты, смазливый маленький катамит, и…
— Довольно! — Низкий, сердитый окрик Птолемея без усилий перекрыл все другие голоса в комнате. — Родосец задал честный вопрос.
— Он привез меня сюда за плату. — Полемей указал на кожаные мешки, полные монет. — Если мой дядя даст ему серебро, он все ему расскажет.
— А что он сможет рассказать? Что ты здесь? — Птолемей пожал плечами. — Антигон и так узнает об этом завтра в то же самое время. Он держит здесь своих людей, как и я держу осведомителей на материке. Не одна, так другая лодка ускользнет с Коса и доставит ему новости. Тут уж ничего не поделаешь.
Племянник Антигона нахмурился. Он, без сомнения, не любил, чтобы с ним не соглашались или пререкались. Будучи человеком высокородным, Полемей нечасто сталкивался с подобным поведением, а когда сталкивался, мог почти всегда не обращать на это внимания. Но он не мог игнорировать Птолемея, пребывая в цитадели правителя Египта.
— Что ж, тогда… прекрасно, — сказал он, даже не скрывая своего неудовольствия. — В таком случае расскажи им все, почему бы и нет?
— Я вовсе не собираюсь им ничего такого рассказывать, — ответил Птолемей. — Я лишь заметил, что ты поступил глупо, оскорбляя родосцев без веской причины. Я так сказал и повторяю это.
Если бы взгляды могли убивать, Птолемей был бы уже мертв, а рядом с ним на полу лежали бы бездыханные Соклей и Менедем. Соклею больше всего хотелось задержаться и послушать, как пререкаются два выдающихся человека: если это не сырье, из которого делается история, что же тогда является таким сырьем?
Но в то же время Соклей не хотел, чтобы Полемей еще больше разозлился на них с Менедемом, равно как и не хотел сердить Птолемея, злоупотребляя его гостеприимством. Поэтому он нехотя проговорил:
— Мы, пожалуй, лучше вернемся на «Афродиту».
— Хорошая идея, — одобрил Птолемей. — И вы, вероятно, хотите получить эскорт. Я бы на вашем месте побоялся идти без охраны по улицам с таким множеством серебра.
— Благодарю, господин… Да, ты прав, — ответил Соклей. — И если бы я мог переговорить с твоим управляющим насчет вина…
— Конечно. — Птолемей отдал несколько четких приказов.
Один из рабов вышел, наверное, чтобы переговорить с оставшимися снаружи воинами. Другой провел родосцев во двор, где их встретил управляющий — пухлый, суетливый коротышка по имени Клеоним, знавший все о косских виноторговцах. Соклей узнал у него все необходимое и покинул резиденцию Птолемея.
К тому времени, как они вернулись на «Афродиту», Соклей понял, что тащить двадцать мин серебра по улицам Коса нелегко не только из-за риска подвергнуться ограблению. Его руки как будто стали на ладонь длиннее, чем были в начале пути. Менедем, похоже, чувствовал себя не лучше. Серебряные монеты казались даже тяжелее, чем весил бы, скажем, связанный поросенок того же объема, что и мешок.
Воины двинулись обратно к обиталищу Птолемея, и тогда Соклей проговорил:
— Что ж, теперь я знаю, почему в племянника Антигона невольно влюбляются повсюду, где бы он ни появился, а ты?
— Да, он на редкость очаровательный парень, — согласился Менедем.
Теперь они могли говорить о Полемее что угодно: ведь его больше не было на борту «Афродиты». Соклей был бы доволен еще больше, если бы вообще никогда с ним не повстречался. Но все-таки они заработали на Полемее.
Едва очутившись на борту акатоса, братья засунули мешки с серебром в тесное место под палубой юта, откуда грабителям — или тому нечистому на руку моряку, который мог затесаться в их команду, — было бы труднее всего украсть деньги.
Вынырнув из тайника, Соклей сказал:
— А теперь мы сможем сделать то, что должны были сделать, когда оставили Кос в прошлый раз.
— И что же это такое, почтеннейший? — невинно спросил Менедем. — Муштровать команду сильнее обычного, обучая людей, как надо уходить от пиратов и как следует сражаться с ними, если не удастся уйти? Ты, без сомнения, прав.
Соклей, к счастью, больше не держал в руках мешок с пятью минами серебра. В противном случае он мог бы попытаться размозжить двоюродному брату голову. Но поскольку мешка у него в руках не было, он улыбнулся Менедему волчьей улыбкой.
— Конечно, мы можем заняться и этим тоже, — сказал он, — по пути в Афины.
* * *
Но как бы сильно того ни хотелось Соклею, «Афродита» не отправилась в Афины немедленно. Во-первых, Менедем сдержал данное команде обещание позволить морякам пару дней покутить на Косе в награду за тяжелую работу, которую они проделали, гребя в штиль на восток от Китноса. А во-вторых…
Менедем с усмешкой смотрел на Соклея, шагая рядом с ним по улицам Коса.
— Ты сам виноват, мой дорогой, — сказал он. — Поэтому не имеешь ни малейшего права корчиться и стонать, будто готов обосраться, как Дионис в «Лягушках».
— Ох, к воронам Аристофана! — прорычал Соклей. — И к воронам Дио…
— Ты ведь не хочешь этого сказать! — перебил Менедем, прежде чем двоюродный брат успел обругать бога виноделия.
— То есть ты не хочешь, чтобы я это говорил. — Соклей очень хорошо все понял.
— Ладно, пусть будет так. Я не хочу. Как угодно. Только не говори таких вещей!
Менедем был традиционно религиозным молодым человеком. Он верил в богов в том числе и потому, что в них верил его отец, но знал, что у Соклея другие воззрения. По большей части тот не афишировал своих взглядов, но, когда Соклей оговаривался, Менедем, не церемонясь, давал понять, что не любит таких замечаний.
— Осторожней! — взвыла женщина из окна второго этажа и выплеснула на улицу содержимое ночного горшка.
Предупреждение позволило Менедему и Соклею вовремя отпрыгнуть в сторону. Парню, который вел в поводу ослика, повезло меньше, на него плеснула вонючая дрянь. Он погрозил кулаком в сторону окна, выкрикивая ругательства.
Вот видишь? — сказал Менедем, когда они с Соклеем пошли дальше. — Аристофан так же правдив, как и Еврипид.
Соклей просто не обратил на это внимания, что было у него верным признаком прескверного настроения.
— Ты сам виноват, — повторил Менедем. — Тебе не надо было расспрашивать управляющего Птолемея о вине, которым нас угостили…
— Слушай, заткнись, — сказал Соклей.
Потом с облегчением показал на дверь.
— Думаю, нам нужен именно этот дом.
— Давай проверим. — Менедем постучал.
— Кто там? — спросили из-за двери на эллинском языке, но с акцентом.
Дверь даже не приоткрылась.
— Здесь живет Никомах, сын Плейстарха, виноторговец? — спросил Менедем.
— А вы кто? — Дверь все еще была закрыта, но голос по другую сторону звучал уже не так враждебно.
— Два родосских торговца.
Менедем назвал свое имя, представил Соклея и продолжал:
— Мы бы хотели поговорить с Никомахом насчет закупки вина.
— Подождите.
После этого наступила тишина. Менедем начал постукивать пальцами по бедру, Соклей с вожделением смотрел в сторону гавани. Менедем понимал, что, если им прямо сейчас не откроют, ему будет трудно уговорить двоюродного брата задержаться.
Соклей уже перешел от нечленораздельного ворчания к членораздельному, и тут дверь наконец отворилась и в дверном проеме показался эллин с тронутой проседью бородой; его дружелюбная улыбка демонстрировала сломанный передний зуб.
— Радуйтесь, 'рузья мои. Я — Никомах. Как поживаете?
Большинство жителей Коса говорили на дорийском диалекте, похожем на выговор жителей Родоса, но этот человек говорил на ионическом, опуская звонкие звуки в начале слов.
— Радуйся, — слегка раздраженно ответил Менедем.
Он снова представился, представил Соклея и добавил:
— Из-за своего грубого раба ты почти лишился возможности заключить с нами сделку.
— Ибанолл — кариец, упрямый, как Цербер, — со вздохом сказал Никомах. — Он живет в 'оме еще со 'ремен моего отца. Иногда 'ывает, что от раба просто никак не отделаться. А я о 'ас слышал, это же 'ы 'ыполняли какое-то поручение Птолемея?
— Верно, — ответил Менедем. — Мы только что доставили сюда с Эвбеи племянника Антигона.
Соклей предостерегающе приложил палец к губам, следуя за Никомахом во двор, но Менедем только пожал плечами и покачал головой. Полемей не делал секрета из своего пребывания здесь, протопав через город у всех на виду к резиденции правителя Египта; да и сам Птолемей прекрасно понимал, что шила в мешке не утаишь. Так почему бы им и не извлечь выгоду из того, что они привезли на Кос племянника Антигона?
Никомах присвистнул.
— Одноглазому Старику там, на материке, это совсем не понравится. Хотя, если уж на то пошло, ему не нравится ничего, что 'елает с ним Птолемей в эту кампанию. Андрон — там.
Он повернул налево.
Посреди двора стоял согбенный, тощий, лысый человек с кустистой белой бородой и смотрел на них таким свирепым взглядом, какой Менедем до сих пор видел только у орла. Без сомнения, это и был Ибанолл. Раб гневно уставился на Соклея и Менедема, и последний подивился, что же его так разъярило. Раб считает их мошенниками, которые обманут его хозяина? Или злится лишь потому, что ему пришлось отвечать на стук в дверь?
«Наверное, лучше мне этого не знать», — подумал Менедем.
И Соклей тоже ни о чем не спросил.
В андроне к Никомаху присоединился гладко выбритый юноша, он был помоложе обоих родосцев.
— Это мой сын, Плейстарх, — представил его виноторговец. — Я обучаю его своему ремеслу, так же как 'аши отцы обучали не так 'авно 'ас. Скажите, чем могу 'ыть 'ам полезен, и посмотрим, что я смогу сделать.
— Мы пили твое вино у Птолемея, — ответил Менедем. — Оно нам понравилось, поэтому Соклей узнал у тамошнего управляющего имя поставщика. Мы бы хотели купить вино и погрузить его на борт акатоса.
— У вас торговая 'алера, вот как? Тогда 'ам нужно самое лучшее, — сказал Никомах.
Менедем кивнул.
Повернувшись к сыну, виноторговец продолжал:
— Акатос не может 'зять много груза. Они 'елают 'еньги, продавая самые лучшие товары тем, кто может себе позволить такое купить. В прошлом году один такой акатос пришел в порт 'аже с павлинами на 'орту — помнишь? — с ума можно сойти! Они плыли в Италию, чтобы 'ыручить там за павлинов как можно 'ольше.
— Вообще-то это было наше судно, — сказал Соклей.
— Да ну? — воскликнул Никомах.
Оба родосца кивнули.
— И 'ы хорошо на них 'аработали? — спросил виноторговец.
— Великолепно. — Менедем не преминул бы похвастаться, даже если бы ему пришлось солгать — таковы были правила игры.
Сейчас он сказал правду, но если бы ему пришлось соврать, он говорил бы таким же искренним тоном.
— Что ж, это хорошо, — кивнул житель Коса. — А теперь 'ы хотите 'аработать на 'ине, верно?
— Вино у тебя прекрасное. — Менедем повернулся к Плейстарху. — Твой отец прав. Мы берем только самое лучшее. В прошлом году мы вывезли с Коса ариосское вино. Оно обошлось нам недешево, но в результате мы получили прибыль. По всему побережью Внутреннего моря повсюду делают вино, но по большей части это дрянное пойло. Когда у тебя есть кое-что получше, люди за это платят.
— Ариосское 'ино самое лучшее, — согласился Никомах. — Мне 'ы хотелось сказать, что я сам 'елаю напитки не хуже, но тогда 'ы в лицо назовете меня лжецом. И все же я не стыжусь своего 'ина. — Он посмотрел на Менедема. — И тебе оно тоже явно понравилось, иначе бы тебя 'десь не 'ыло.
Менедем ухмыльнулся в ответ.
— Я же тебе говорил, то была мысль моего двоюродного брата.
— Вино очень хорошее, — сказал Соклей. — Мне бы хотелось его купить — если мы сможем себе это позволить.
Глаза Никомаха сверкнули.
— Начнем с того, что вы не 'едняки, иначе не занимались 'ы своим 'елом. И если 'ы скажете, что Птолемей не заплатил 'ам как следует за то, что 'ы 'оставили сюда племянника Антигона, тогда уже я назову 'ас лжецами.
— Может, ты и прав, мой друг, но это не значит, что мы можем швырять деньги на ветер, — сказал Менедем. — Если бы мы так поступали, то мигом бы разорились. И даже если бы я захотел маленько потранжирить, мой двоюродный брат меня бы за это отлупил. — Он указал на Соклея. — Хотя по виду и не скажешь, он ужасно свирепый.
Соклей выглядел не столько свирепым, сколько раздраженным. Ему не нравилось, когда его дразнили. Но Менедема это нисколько не беспокоило, особенно во время торга.
Плейстарх воспринял слова Менедема буквально и посмотрел на Соклея с уважением, которого не выказывал раньше. Однако Никомаха, казалось, это замечание только позабавило.
— Терпеть не могу 'итья, — сказал он. — Ну и какая цена покажется 'ам справедливой? — Он поднял руку. — Нет, не отвечайте. Полагаю, сперва надо попробовать 'ино!
Он кликнул раба — не Ибанолла, отличавшегося скверным нравом, а другого — и велел принести образцы вина и хлеб с оливковым маслом в придачу.
Вино оказалось таким же сладким и крепким, как и то, которое пили в андроне Птолемея. Оно не могло сравниться с изумительным золотистым ариосским, но какое вино могло с ним сравниться?
После нескольких глотков Менедем сказал:
— Я понимаю, почему оно приносит тебе четыре или пять драхм за амфору.
— Четыре или пять? — Плейстарх побагровел. — Это оскорбление!
Его отец покачал головой.
— Это не оскорбление, сын. Это просто начало торга. Он знает, что 'ино стоит 'трое 'ороже, но не может просто 'зять и сказать так.
— Вино хорошее, — проговорил Соклей, — но втрое дороже оно никак не стоит. Если ты будешь настаивать — удачи тебе в поисках покупателей, которые заплатят подобную цену.
— Мы сможем найти таких покупателей, — сказал Плейстарх.
— Возможно, но нас среди них не будет, — заметил Менедем. — Такие деньги мы в прошлом году заплатили за ариосское. Ваше вино хорошее, но не настолько.
Они торговались почти до полудня. Никомах снизил цену до десяти драхм за амфору; Менедем с Соклеем подняли свою до восьми. И на этом они застряли.
— Простите, 'рузья мои, но я не 'ижу 'озможности и дальше сбавлять цену, — проговорил Никомах.
Менедем посмотрел на Соклея. Тот слегка покачал головой. Менедем был с ним согласен.
— И ты нас прости, — сказал он хозяину дома. — Но вряд ли мы сможем заработать, если еще поднимем цену. Если бы мы снова направлялись в Италию, я еще мог бы рискнуть, однако на побережье Эгейского моря… Если ты и вправду не можешь сбавить цену ниже десяти драхм…
Очень часто подобная угроза заставляла участника торга по-другому взглянуть на вещи. Но на сей раз Никомах со вздохом сказал:
— 'оюсь, что не могу.
Он повернулся к сыну.
— Иногда лучшая сделка — та, которая не 'аключается.
— Верно. — Менедем встал.
То же самое сделал и Соклей.
— Рад был с тобой познакомиться, почтеннейший. — Менедем кивнул Никомаху. — Мы часто приходим на Кос. Может, в следующий раз сделаем еще одну попытку.
* * *
Ибанолл, раб-кариец, все еще стоял во дворе, когда Менедем и Соклей двинулись к входной двери. Выражением лица и позой раб напомнил Менедему неряшливого старого аиста, примостившегося на крыше.
— Пустая трата времени, — прохрипел он родосцам.
Если бы он стоял на одной ноге, сходство с аистом было бы полным.
— Милый парень, — заметил Менедем, едва очутившись на улице.
— А уж какой приветливый! — Но Соклей сказал это не весело, а раздраженно и мгновение спустя объяснил почему: — Однако этот старый зануда прав. Мы попусту потратили время, а ведь сейчас уже могли бы…
— Ты хотел сказать: «Мы могли бы плыть к Афинам», так? — перебил его Менедем. — Но ты ошибаешься. Мы все равно не смогли бы отчалить нынче утром, не нарушив данного команде обещания. Неужели забыл? И к тому же покупка вина была твоей идеей.
— О, — чуть тише проговорил Соклей, — ты прав. — Потом он облегченно вздохнул. — Вот и хорошо. Теперь у меня не так скверно на душе из-за того, что я выпытал у управляющего Птолемея имя виноторговца.
Они пошли к гавани.
— Я тут подумал… — некоторое время спустя сказал Менедем.
— Браво, — ответил Соклей таким тоном, что стало ясно: он хвалит двоюродного брата, потому что тому нечасто приходится думать.
Отказавшись попасться на удочку, Менедем продолжал:
— Я думал, как нам лучше попасть отсюда в Афины.
— Конечно, тем же путем, каким мы шли, чтобы подобрать Полемея, — ответил Соклей. — Хотя на Кикладах, наверное, всех от нас уже тошнит.
— То-то и оно. Там опасные воды — мы видели это сами. И скоро они станут еще опасней. Люди Полемея, во всяком случае некоторые из них, двинутся как раз этим путем. Я не хочу на них наткнуться. Единственная существенная разница между наемниками и пиратами — у последних есть суда. И когда наемники садятся на корабль, они непременно превращаются в пиратов.
— Ты и вправду усердно думал, — заметил Соклей. — Хорошо сказано.
— И конечно, к тому времени, как мы двинемся назад, города Островной лиги могут прознать, что мы тайком провезли мимо них племянника Антигона, — продолжал Менедем. — А так как Островную лигу создал Антигон…
— Там вряд ли нам сильно обрадуются, — закончил за брата Соклей.
Менедем кивнул.
— Как же нам тогда попасть в Афины? — нахмурился Соклей.
— Вот об этом я и размышлял, — ответил Менедем. — Предположим, мы отправимся в Милет и провернем там кое-какие торговые дела…
— Предположим, мы этого не сделаем, — сказал Соклей. — Милет — цитадель Одноглазого Старика, и… — Он не договорил, и вид у него внезапно стал преглупым. — А, понятно. Весть о том, что мы сделали, туда еще не донеслась.
Теперь Менедем позволил себе сарказм:
— Браво!
Его двоюродный брат снова нахмурился.
— И все-таки мне это не нравится.
— Кто бы сомневался, мой дорогой, — рассмеялся Менедем. — Ведь это означает еще одну задержку перед тем, как твой череп грифона будет официально представлен афинскому обществу. Но подумай сам: из Милета мы сможем отплыть на северо-запад, к Икарии, и либо остановиться по дороге на Самосе, либо провести ночь в море, а потом двинуться напрямик через Эгейское море к каналу между Андросом и Эвбеей вместо того, чтобы скакать от острова к острову. Торговцы почти не пользуются таким путем, а значит, им не пользуются и пираты. Мы сможем добраться незамеченными почти до самой Аттики.
Он наблюдал за Соклеем, который обдумывал его слова. Менедем прекрасно сознавал, что двоюродному брату его предложение не по душе. Большинство людей, когда кто-то препятствовал исполнению их желаний, накидывались на обидчика; Менедем нередко видел, как это происходит. Вот и у Соклея губы дернулись, но он не произнес вслух ни единого ругательства из тех, что проносились в его голове. Вместо этого он сказал:
— Что ж, мне это не слишком нравится, но вынужден признать: так, наверное, будет лучше и для судна, и для наших дел. Поступим, как ты сказал.
— Я думал, ты поднимешь больше шума!
Соклей криво улыбнулся:
— Если хочешь, могу поскандалить.
— Не стоит. — Менедем тоже улыбнулся. — Рад, что ты такой благоразумный. Просто не многие на твоем месте так бы себя повели.
— О, я буду драться, как дикий кабан, если сочту, что прав, и выпущу кишки у охотничьих псов нелогичности, которые станут кусать меня за пятки, — заявил Соклей. — Но какой смысл горячиться и париться, отстаивая ложные убеждения?
— И все-таки ты мог бы меня переспорить. Вообще-то у тебя были неплохие шансы, — ответил Менедем. — Вспомни, как расправился Плохой Логик с Хорошим Логиком в «Облаках».
— Ты все время поминаешь эту грязную пьесу, — сказал Соклей. — Ты же знаешь, что она не входит в число моих любимых.
— Но в ней много хорошего, — возразил Менедем. — К тому времени, как Плохой Логик заканчивает свою речь, Хороший Логик понимает, что почти все афиняне — шайка широкозадых катамитов.
— Но это неправда! — запротестовал Соклей.
— Так считают люди, — ответил банальностью Менедем. — И пьеса очень смешная.
— То, что люди считают истинным, часто влияет на то, как они себя ведут или как говорят, и потому и впрямь становится истинным, — задумчиво проговорил Соклей. — Я же гонюсь за правдой, следуя туда, куда она меня приведет, куда бы она ни привела…
Он погрозил Менедему пальцем.
— Но я бы никогда не вышвырнул правду за борт, чтобы заставить кого-то посмеяться.
— Ты — воплощенная добродетель. — Менедем мог бы сказать это насмешливо, так как его двоюродный брат и впрямь бывал иногда занудным.
Но тот и в самом деле обладал многими добродетелями, и сейчас Менедем как никогда был склонен их признать, ведь Соклей не поднял шума из-за того, что им предстояло двинуться в Милет.
— А вон и «Афродита», — показал Соклей.
Пара моряков на борту торговой галеры заметили капитана и тойкарха и помахали им. Менедем помахал в ответ и вытер лоб тыльной стороной ладони.
— Жарко и влажно, — проворчал он.
— И то правда. — Соклей посмотрел на север. — И по-моему, поднимается легкий ветер.
Он говорил так, будто надеялся, что его разуверят. Но Менедем, к сожалению, был с ним согласен.
— Надеюсь, мы не попадем в бурю, — сказал он. — Сезон поздноват для бурь, но мне не нравится, как парит. Такое обычно бывает перед грозой.
— Согласен, — ответил Соклей. — Может, нам не стоило отпускать команду для кутежа?
Менедем пожал плечами.
— С равным успехом можно попасть в шторм и в Милете, и посреди Эгейского моря.
Он шагнул с присыпанной песком грязи на доски пристани, нагретые солнцем и гладко отшлифованные босыми ногами бесчисленных моряков.
Когда они с Соклеем приблизились к «Афродите», Аристид спросил:
— Так завтра на судно принесут знаменитое косское вино? Боюсь, что нет, — покачал головой Менедем. — Никомах заломил слишком высокую цену.
— О, как плохо, — отозвался впередсмотрящий.
Многие моряки проявляли живой интерес к тому, что происходило на «Афродите», и Аристид был одним из них. Может, он мечтал стать торговцем, а может, хотел служить капитаном на борту торгового судна. Скорее всего, первое. Но и второй вариант был весьма возможен — если бы Диоклею больше повезло, он бы занимался нынче именно таким делом. Но время Диоклея еще могло прийти; скорее всего, должно было прийти.
Менедем тоже задал вопрос:
— По ту сторону пролива, в Галикарнасе, видно что-нибудь интересное?
Нет, шкипер, — ответил Аристид. — Там все тихо. Здесь военные галеры Птолемея снуют туда-сюда у входа в гавань, и вполне можно разглядеть вдали маленькие, как блохи, суда Антигона, которые занимаются тем же. Два этих флота даже не пробуют приблизиться друг к другу.
— Тем лучше, сказал Менедем. — Я бы не хотел выйти из гавани и очутиться в гуще морского сражения.
— Надеюсь, ничего подобного не случится! — воскликнул Аристид.
Соклей негромко проговорил:
— О, так у тебя на уме были военные суда, когда ты спрашивал про Галикарнас? А я думал, ты все еще беспокоишься насчет обманутого мужа, которого взбесил пару лет назад.
— Смешно, — сквозь сжатые зубы ответил Менедем. — Очень смешно.
Не покинь он тогда спешно Галикарнас, он мог бы вообще оттуда не выбраться: обманутый муж жаждал его крови. Но Менедем все же заставил себя посмотреть на северо-восток, где на материке лежал город.
— Я когда-нибудь туда вернусь.
— Но не под своим настоящим именем, — отозвался Соклей. — Если только ты не придешь туда со своим флотом.
Вероятно, он был прав. Разумеется, прав; Менедем и сам это прекрасно понимал, но не собирался в этом признаваться.
— Думаю, в случае необходимости я мог бы вернуться туда и сейчас. А через пару лет тот человек даже не вспомнит моего имени.
Его двоюродный брат фыркнул.
— Да он не забудет тебя до самой смерти. И даже после смерти тень его захочет преследовать тебя.
— Сомневаюсь. — Теперь Менедем говорил более уверенно. — К тому времени наверняка появится еще один мужчина, и даже не один, на которого он будет злиться еще больше. Если его жена проявила ко мне благосклонность, значит, она проявит благосклонность и к кому-нибудь другому. Таковы женщины. И ее, вероятно, снова поймают. Она хорошенькая, но глупая.
Соклей, по своему обыкновению, тщательно обдумал аргументы брата.
— И верно, характер сильно не меняется, — признал он. Но потом показал пальцем на Менедема. — Это касается не только женщин, но и мужчин. Вспомни, как прошлым летом ты…
— Я не знал, что Филлис была женой хозяина дома, — запротестовал Менедем. — Я думал, она простая служанка.
— Сначала ты и вправду так думал. Но ведь ты вернулся за добавкой, когда выяснил, кто она такая на самом деле. Помнишь, как тебе пришлось выпрыгнуть из окна?
— Однако это сошло мне с рук, — ответил Менедем.
— Ага, а потом муж послал за тобой громил, — напомнил Соклей. — И пройдет еще много времени, прежде чем ты сможешь вернуться в Трас. И в скольких еще городах на побережье Внутреннего моря ты станешь нежеланным гостем?
Он хотел заставить собеседника почувствовать себя виноватым. Но Менедем не пожелал доставить двоюродному брату такое удовольствие.
— Нежеланным гостем? О чем ты? Женщины в обоих городах приняли меня так гостеприимно, что лучшего и не бывает!
— Да, с женщинами ты умеешь ладить, кто бы сомневался, — сказал Соклей. — Но ты не можешь извлечь из них выгоду.
— Ты говоришь, как мой отец, — раздраженно ответил Менедем.
И, как ни странно, Соклей понял, что лучше не продолжать. И этим он существенно отличался от Филодема: старик на его месте никогда бы этого не понял.
