Глава 11

На следующее утро капитана Коксона и его «роты» простыл и след. Они ушли до рассвета на одном из захваченных кораблей, всего восемьдесят человек.

— Сволочи! Негодяи! Ублюдки! — кипятился один из судовых врачей, решивший остаться. Он только что выяснил, что отряд Коксона забрал с собой большую часть лекарств, имевшихся у экспедиции. — Как нам делать свою работу, когда у нас не хватает лекарств? Они удрали, поджав хвост между ног, а ведь, наверное, именно нам предстоят жаркие схватки.

И, демонстрируя свое презрение, он сплюнул за борт галеона.

Теперь именно этот корабль стал флагманом буканьеров, и четыреста тонн его водоизмещения производили сильное впечатление благодаря богатой позолоте, украшающей высокую кормовую надстройку в типично испанском стиле. Не хватало пушек, но если повезет, то возможная добыча даже не узнает, что корабль оказался в чужих руках, пока он не приблизится на мушкетный выстрел. Возник спор, как назвать захваченный галеон, поскольку «Ла Сантиссима Тринидад» звучало как-то чересчур по-католически. Однако даже последний матрос знает: менять название корабля — к невезению. Поэтому по предложению Гектора название решили оставить, но сменить язык с испанского на английский, окрестив галеон «Тринити», то есть той же «Троицей». Этим остались удовлетворены и самые суеверные из «роты».

— У меня в ранце еще остались кое-какие препараты, — сказал Гектор рассерженному врачу. Родом Бэзил Рингроуз был из Кента, и Гектору он сразу понравился. Рингроуз держался дружелюбно, и характер доктора соответствовал его облику: открытое веснушчатое лицо, а над ним — копна вьющихся каштановых волос.

— Нужно объединить наши запасы оставшихся лекарств и снадобий, — сказал Рингроуз. — Счастье еще, что свои хирургические инструменты я всегда ношу с собой, завернув в промасленную ткань.

Именно Рингроуз, пытаясь спасти жизнь капитану Харрису, ампутировал ему одну ногу. Но культя загноилась, развилась гангрена, и наступила смерть.

— Я всего лишь ассистент корабельного врача, — признался Гектор. — Помогал доктору Смитону из «роты» капитана Харриса, а он повернул обратно. Но у меня при себе заметки о том, как готовить различные лекарства, используя местные ингредиенты.

— Я видел, как ты что-то записываешь, и подумал, что ты Дампиру помогаешь, — объяснил Рингроуз и кивком указал на угрюмого, с впалыми щеками мужчину, который, опасно перевесившись через борт стоявшего на якоре галеона, смотрел на воду. Он бросал в море маленькие щепки и наблюдал, как они уплывают прочь. К фальшборту была прислонена бамбуковая трубка, похожая на ту, какой обзавелся Гектор.

— Что он делает? — спросил Гектор.

— Не имею понятия. Лучше пойди и сам у него спроси. Похоже, Дампира интересует чуть ли не все, что нам по пути встречается.

Гектор приблизился к незнакомцу, который что-то записывал на клочке бумаги.

Мужчина поднял голову, прекратив водить пером. У него были карие меланхоличные глаза и узкий нос над длинной верхней губой. На морского разбойника он походил мало, больше напоминая своим видом кабинетного ученого.

— Приливы, — промолвил он задумчиво, не успел Гектор до конца сформулировать свой вопрос. — Я пытаюсь разобраться, в чем причина приливов. Если ты заметил, здесь, в Южном море, приливы гораздо сильнее, чем те, что имеют место в Карибском море.

— Да, я это замечал, — сказал Гектор.

Дампир окинул его быстрым насмешливым взглядом. Но глаза все равно казались грустными.

— Тогда как ты объяснишь это явление? Несомненно, если океан представляет собой единую массу воды, то приливы должны быть повсеместно одинаковыми. Кое-кто утверждает, будто высокие приливы в Южном море обусловлены водой, которая устремляется сюда из Карибского моря и прорывается через туннели под сушей. Но я в это не верю.

— Тогда в чем, по-вашему, причина?

Дампир склонил голову, тихонько подул на влажные чернила.

— Этого я пока не понимаю. Но считаю, что явление связано с системой ветров, очертанием океанского дна, ну и, разумеется, с фазами луны. Сейчас важно производить наблюдения. Объяснение можно будет дать позже.

— Мне говорили, что вы наблюдаете за всем.

У Дампира, как оказалось, была привычка проводить пальцем по длинной верхней губе.

— Почти за всем. Меня интересуют рыбы и птицы, люди и растения, погода и времена года. Вот почему я отправился в плавание, это для меня главное в путешествиях.

— У доктора Смитона, у которого я ходил в ассистентах, тоже такой склад ума. Хотя его в основном интересовало то, как и чем лечатся туземцы.

— Да, доктор Смитон. Слышал, он покинул экспедицию. Жаль. Я знавал его по Ямайке.

При упоминании Ямайки Гектора охватило волнение, и он с вдруг пробудившимся интересом спросил:

— Вы хорошо знаете Ямайку?

— Я провел там несколько месяцев, пока обучался работе надсмотрщика на сахарных плантациях, — ответил Дампир. — Но я разошелся во мнениях с работодателем, да и слишком заманчивой оказалась возможность свести счеты с жизнью — так буканьеры отзываются о нашем предприятии. Это был шанс увидеть новые края.

— А на Ямайке вы ничего не слышали о семье Линчей?

— Трудно было не услышать. Он же был губернатором, а его семья владеет многими акрами земли. Столько на острове, пожалуй, ни у кого из других землевладельцев нет.

— А что знаете о младшем, Роберте Линче, и его сестре, Сюзанне? Вы когда-нибудь с ними встречались?

— Не моего полета птицы. Слишком высоко для меня, — промолвил Дампир, покачав головой. — Хотя с молодым Робертом у меня была недолгая встреча. Он интересовался, каковы наилучшие условия для выращивания индигоносных растений. Я посоветовал обратиться к признанным специалистам по этому вопросу.

— А с его сестрой Сюзанной?

— Лично никогда с нею не встречался, хотя видел издалека. Очень красивое создание. Я бы сказал, что она обречена на выгодное замужество. Однажды отец увезет дочь с собой в Лондон, где подыщет для нее подходящую партию.

Гектор испытал укол разочарования. Дампир чуть ли не в точности повторил слова землемера Снида.

— Значит, вы считаете, на Ямайке она не останется?

— Что ей там делать? А к чему все эти расспросы? Ты с ней знаком?

— Однажды встречался, — признался Гектор.

Дампир окинул юношу проницательным взглядом.

— Влюбился в нее, да? Что ж, это так же необычно и любопытно, как и все, что мне довелось наблюдать в Южном море: простой искатель приключений, томимый любовью к дочери знатного вельможи. — Он с нарочитой печалью шмыгнул носом и начал сворачивать клочок бумаги, собираясь засунуть листок в бамбуковую трубку вместе с прочими заметками. Потом, как видно, какая-то мысль пришла ему в голову, и Дампир поднял голову и спросил у юноши: — Если хирургу Смитону больше не требуются твои услуги, может, ты поможешь мне с наблюдениями?

— С радостью, — заверил Гектор, — хотя главной моей обязанностью все равно остается помогать врачам.

— Ах да, ты же говорил с Рингроузом. Вот увидишь, у него умелые руки, и он намного больше интересуется кораблевождением и навигацией, чем медициной. Ему нравится мастерить инструменты для определения высоты солнца над горизонтом, составлять таблицы прицеливания, и все такое прочее.

— Я заметил, что он все утро провел, рисуя карту залива с островами.

— Весьма разумная предусмотрительность. У нас нет карт этих мест. Мы не имеем ни малейшего представления о портах и якорных стоянках, течениях, рифах и островах. Такие подробности известны только испанцам. На тот случай, если мы сюда вернемся, Рингроуз составляет описание, так что мы хотя бы будем знать, где якорь бросить, где найти воду и укрытие.

— Когда-то я работал на капитана-турка, помогал ему с морскими картами. Но, не считая одного-единственного плавания через океан, у меня мало опыта в практической навигации.

— Тогда держись поближе к Рингроузу и узнаешь многое, — посоветовал юноше Дампир, — хотя, как я полагаю, это будут знания главным образом о каботажном плавании и лоцманском деле, а не о навигации в открытом море.

Так и оно оказалось. Следующие два месяца «Троица» держалась подле берега, жадным хищником высматривая крохи добычи. Новости о появлении пиратского корабля распространились по испанским поселениям, и в первые десять дней, что корабль околачивался у Панамы, было захвачено несколько неосторожных призов, которые приплыли прямиком ему в пасть и сдались без боя. В числе захваченных был посыльный корабль, груз которого составляли жалованье гарнизона Панамы на общую сумму в пятьдесят одну тысячу песо и — что было столь же желанным — пятьдесят больших глиняных горшков с порохом. Последние пополнили буканьерские запасы, которые заметно поистощились. У других несчастных жертв буканьеры разжились продовольствием — мука, бобы, клетки с живыми курицами, мешки с бобами шоколадного дерева, которые пираты истолкли в порошок и пили, смешивая с горячей водой. Захваченные суда были маленькими барками и особой ценности не представляли. С них снимали весь такелаж и паруса, что могли пригодиться, а затем абордажная партия проделывала дыры в бортах или днище и без проволочек затапливала.

Однако погода буканьерам не благоприятствовала. Ни дня не проходило без частых ливней, от них промокала и одежда, и люди. В удушливой и сырой тропической жаре паруса покрывались огромными пятнами вонючей плесени, и над промокшим кораблем витали влажные миазмы. Излишки воды стекали через щели, приводя в негодность все под палубой. Пушки покрывались налетом, оснастка гнила. Хлеб и сухари в кладовых у кока плесневели. Чтобы раздобыть свежие съестные припасы, забияка Соукинс устроил набег на маленький прибрежный городок. Местные жители наспех соорудили бруствер у городских ворот, и, когда Соукинс, кинувшись на приступ, уже пытался выдернуть из баррикады один из деревянных кольев, его наповал сразила испанская пуля. Гибель вожака усугубила общее разочарование, ощущение того, что «Троица» понапрасну теряет время. Когда ветер стих, корабль подхватили неизвестные течения и однажды едва не выбросили на берег, а в следующую ночь отогнали так далеко в океан, что почти не стало видно земли. В июне ливни прекратились, но хмурое небо по-прежнему было затянуто облаками, и люди оставались мрачными и недовольными. Они ворчали и препирались, понимая, что нужно двигаться на юго-восток вдоль побережья, пока не поднялась тревога. Но, как назло, поднявшийся ветер был порывистым и почти все время дул с носа. «Троица» вынуждена была идти галсами против ветра. Буканьеры обнаружили, что с рассвета до сумерек смотрят на одни и те же береговые ориентиры — те же самые мыс, маленький островок, скала с приметными очертаниями, и на следующее утро перед глазами представала все та же безрадостная картина. Все и без карты хорошо понимали, что корабль практически стоит на месте.

— Чего иного ожидали ваши люди? Что они знают о нашей экваториальной погоде? Ничего! — заметил капитан Перальта в разговоре с Гектором. Число испанских пленников росло, и у Гектора с Перальтой вошло в обычай встречаться и беседовать на носу корабля, где их никто не мог подслушать.

— Но дожди-то совсем кончились? — спросил Гектор.

Перальта пожал плечами.

— В это время года возможны сильные ливни, даже в августе. Интересно, твои товарищи до сих пор хотят следовать за своим капитаном? — покосился Перальта на юношу.

Совет буканьеров избрал Бартоломью Шарпа новым командиром, присвоив командующему экспедицией громкое звание адмирала.

Гектор замялся, и проницательный Перальта оказался на высоте, правильно поняв заминку.

— В нем есть какая-то неискренность, верно? Что-то не совсем хорошее.

Гектор чувствовал, что ответить согласием значило бы проявить нелояльность, поэтому ничего не сказал. Но Перальта попал в точку. Было в Шарпе нечто беспокоившее Гектора. Это «нечто» юноша подметил еще на Золотом острове. Уже тогда он подумал, что от Шарпа, в силу его характера, нужно ждать неприятностей. За дружелюбной улыбкой на мясистых выпяченных губах крылась неискренность, которая не позволяла полностью доверять капитану. Теперь, когда Шарпа сделали адмиралом, возросшая тревога не оставляла Гектора. Он ясно понимал, что тот печется лишь о собственных интересах, хитер и бесчестен.

— Когда ситуация станет еще тяжелее, я не удивлюсь, если кое-кто из твоих приятелей решит от вас отделиться, — продолжал Перальта. — Твои товарищи подвержены влиянию обстоятельств и порой бывают безжалостны.

Чтобы сменить тему, Гектор показал испанцу новый квадрант, который смастерил Рингроуз.

Перальта смотрел, как юноша передвигает визирки инструмента по деревянному основанию.

— Кажется, этот инструмент несколько сложнее обычного. Тут больше движущихся частей, — заметил испанец.

— Рингроуз уверил меня, что он позволяет счислять нашу широту, когда солнце очень высоко в небе, например, даже в полдень. Простой квадрант обычно дает большую ошибку. Вот, посмотрите… — Гектор вручил Перальте инструмент, чтобы тот смог осмотреть дополнительные ползуны. — Они позволяют считывать измерения, даже когда солнце в девяноста градусах над головой.

— К счастью, чтобы определить свое местоположение, мне не нужны подобные устройства. Я неплохо знаю побережье, отсюда до Лимы и дальше, — сухо ответил испанец. — И если у меня возникают сомнения, я обращаюсь к своему дерротеро, лоции, и тогда уже точно знаю, где нахожусь. — Он позволил себе сардоническую улыбку. — Вот она, подлинная дилемма вашего нового командира. Он не знает ни того, где находится, ни того, что ждет впереди. Рано или поздно его люди это тоже поймут. Они — стая волков, в любой момент готовых обнажить клыки, и их главарь может быть столь же безжалостным.

Предостережение Перальты припомнилось Гектору на третьей неделе августа, когда «Троица» нагнала маленькое каботажное судно. Как ни странно, его команда дала бой. Они завесили фальшборт парусиновыми подвесными койками, чтобы скрыть свою численность, и стреляли из старинных аркебуз по приближающемуся галеону. Сражение продлилось всего полчаса, и в исходе его сомнений не было. «Троица» была намного больше, и по числу стрелков буканьеры превосходили испанцев раза в три или четыре. Однако прежде чем барк спустил топсель в знак сдачи и уцелевшие запросили пощады, вражескими пулями были тяжело ранены двое буканьеров.

— Обыщите посудину и утопите ее! Да поживее с этим! — сердито напутствовал абордажную партию Шарп, глядя как спускают на воду каноэ, служившее «Троице» в качестве судовой шлюпки. Капитан пребывал в дурном настроении. Вражеским огнем перебило только что натянутый такелаж, и требовалось заново сплеснить и перевязать тросы, что означало новую задержку, а минуло уже три недели с тех пор, как они в последний раз захватывали хоть какую-то добычу.

Каноэ сделало с дюжину рейсов между двумя кораблями, перевозя плененную команду; испанцев теперь удерживали ради выкупа или заставляли работать на борту галеона. Отвалив от барка в последний раз, буканьеры шумно ликовали от радости и потрясали кожаными сумами и бутылками. Оказалось, барк вез пять тысяч песо и богатые запасы вина и других спиртных напитков. Боцман «Троицы» Сэмюел Гиффорд, не теряя времени, устроился у основания грот-мачты и разделил добычу, и каждый унес в шляпе свою долю монет. Каждый четвертый, по жребию, получил также и бутылку.

— Эй ты! — подозвал Шарп Гектора. — Выспроси у наших пленников, почему они сопротивлялись, когда против нас у них ни единого шанса не было.

— Кто из вас капитан? — спросил Гектор. Только горсточка пленных была в рабочей матросской одежде. Он догадался, что это и есть команда барка. Большинство же пленников — около тридцати человек — для моряков были слишком хорошо одеты и больше походили на неродовитых дворян. Среди них выделялся священник: пожилой краснолицый монах прижимал к телу свое облачение, словно опасался подцепить какую-то нечестивую заразу.

Низенький человечек в коричневом дублете и в испачканной, но дорогой по виду рубашке шагнул из группы пленников.

— Меня зовут Томас де Аргандона. Я — местре де кампо из города Гуаякиль, вон там. — Он жестом указал куда-то за горизонт.

— Мне нужен поименный список всех ваших подчиненных и откуда они, — объяснил Гектор.

— Уверяю вас, в нем нет нужды, — заявил маленький человечек несколько напыщенно. — Нам известно, что у вас, пиратов, в обычае просить выкуп за пленников, и мы между собой уговорились не принимать участия в этой отвратительной практике.

— О чем он толкует? — требовательно спросил Шарп.

В его голосе прорезалась угроза.

Аргандона заговорил снова.

— Мы искали вас.

— Искали нас?.. — изумленно переспросил Гектор.

— На всем побережье известно, что вы плаваете в этих водах на борту похищенной вами «Сантиссима Тринидад». Мы с товарищами предложили свои услуги его превосходительству вице-королю Перу. Мы намеревались обнаружить вас, а потом сообщить его превосходительству, где в точности искать ваш корабль. Тогда он смог бы слать армадилью, чтобы вас уничтожить.

— Но ваш корабль не идет ни в какое сравнение с нашим! Вы же должны это понимать.

— Мы и не собирались сражаться с вами, — снисходительно отвечал Аргандона. — Лишь наблюдать и сообщать. Но раз нам был брошен вызов, мы, как благородные люди, — последнее слова он особо выделил голосом, — не могли уклониться от битвы. Это вопрос нашей чести.

Гектор перевел дерзкий ответ капитану Шарпу, а тот издал невеселый, но не сулящий ничего доброго смешок.

— Спроси у этого хлыща, позволит ли его честь рассказать нам, как в точности намерены действовать вице-король и его армадилья.

К возросшему изумлению Гектора, ответ местре де кампо был совершенно откровенным.

— Его превосходительство вице-король располагает тремя крупными боевыми кораблями из Флота Южного моря, но, что прискорбно, все они в настоящее время непригодны для выхода в море. Поэтому он распорядился вооружить бронзовыми пушками равное число торговых кораблей и разместить у них на борту семьсот пятьдесят солдат. Он также выделил для обороны портов дополнительные пушки. В нашем городе, Гуаякиле, для защиты нашей собственности мы призвали под свои знамена более восьмисот солдат, а для обороны гавани возвели два новых форта.

— Он вздумал нас запугивать, — возмутился Шарп, когда Гектор пересказал ему эти сведения.

— По-моему, нет, — тихо промолвил Гектор. — Думаю, он говорит правду. Это же вопрос чести.

— Вот и проверим, — сказал Шарп. Оглядевшись вокруг, он приметил стоявшего неподалеку Изрееля. Вытащив из-за пояса пистолет, капитан протянул его гиганту. — Нацель в брюхо вон того презренного попа и прими самый грозный вид, — приказал он. Потом, понизив голос, добавил: — Заряжено только порохом, пули там нет. Я хочу, чтобы ты припугнул это надменное дерьмецо.

Повернувшись к Гектору, буканьерский капитан велел:

— Скажи этому кичливому коротышке, что я ему не верю и называю его обманщиком. Если его рассказ не изменится, то я отправлю священника в ад, где тому самое место.

Испанец задрожал от смешанного с негодованием страха.

— Твой капитан — варвар и хам. Я сказал правду.

— Жми на курок, — прорычал Шарп.

Спустя миг раздался громкий хлопок, и, к ужасу Гектора, монаха отбросило, и он рухнул на палубу. По рясе расплывалось огромное кровавое пятно. Изреель, с дымящимся пистолетом в руке, опустил голову и, не веря своим глазам, посмотрел на оружие. Потрясенный до глубины души, он не мог вымолвить ни слова.

— Какое недоразумение! — как ни в чем не бывало произнес Шарп. Быстро шагнув вперед, он забрал пистолет обратно. — Я-то думал, что он заряжен, но пуля в ствол не забита.

Гектор кинулся к лежащему на спине священнику. Темно-красный ручеек, блестя на солнце, тонкой струйкой бежал из-под тела к шпигату. Юноша опустился на колени и положил руку испанцу на грудь. Через толстую коричневую ткань он почувствовал слабое биение сердца.

— Он еще жив! — выкрикнул Гектор, отчаянно оглядываясь в поисках судового врача.

Через миг рядом оказался Рингроуз, его пальцы осторожно ощупывали входную рану.

— Ранение в живот, — пробормотал он шепотом. — Он не жилец.

— Прочь с дороги! — раздался хриплый голос. На Гектора упала большая тень. Он поднял взгляд. Это был буканьер по имени Дуилл, который всегда казался Гектору особенно грубым и жестоким. У него были чудовищно широкие плечи и короткое тело, а шея казалась слишком длинной для маленькой круглой головы. Впечатление было такое, словно бы его составили из чуждых друг другу частей тела. — А ну отвали! — прорычал Дуилл. Говорил он несколько невнятно, и Гектор почувствовал, что от того несет бренди. — Вот как мы поступаем с папистами!

Он наклонился, оттолкнув Гектора в сторону, схватил священника за плечи и потащил умирающего к фальшборту.

— Эй, подмогни-ка, — подозвал Дуилл другого буканьера, по-видимому, одного из своих дружков. Тот выскочил вперед, но сразу же запнулся и пьяно заржал. Вдвоем они схватили священника за руки и за ноги и принялись раскачивать его, точно тяжелый куль, приговаривая:

— Раз, два, пшел!

И с пьяными возгласами они перебросили тело через борт, в открытое море, а затем привалились друг к другу и пьяно расхохотались.

— Варвары! — пробормотал Рингроуз. Весь бледный, он поднялся на ноги.

— Священник же был жив, — простонал Гектор. Ему казалось, что его вот-вот стошнит.

Рингроуз схватил юношу за руку.

— Успокойся, Линч. Не забывай, где мы. Посмотри на них.

Команда «Троицы» глядела на кровавое пятно, расплывшееся на палубе. Многие задумчиво молчали. Но, по меньшей мере, десятка два широко ухмылялись. Внезапно Гектору вспомнилось предостережение Перальты. Они были волчьей стаей, пожирающей глазами поживу. Это жуткое представление их только повеселило.

— Ну конечно, он знал, что пистолет заряжен, — сказал Жак. Сразу после заката вечером дня убийства четверо друзей собрались возле фальшборта на подветренном борту, чтобы обсудить злодеяние. — В самых кровожадных парижских шайках главарь выбирает наобум кого-то из своих людей и приказывает ему перерезать глотку невинному или раскроить череп. Если он откажется или замешкается, тогда, скорее всего, сам разделит ту же участь. Таким образом главарь шайки добивается уважения к себе и навязывает свою власть.

— Но меня же обманули, — сказал Изреель.

— Шарп куда коварнее и хитрее. Он показал команде, что беспощаден, и в то же время сделал так, что на его руках крови нет.

— Тогда почему он выбрал меня? — недоумевал Изреель. Его лицо стало упрямым и суровым. — Почему для своей затеи он выбрал именно меня?

— Потому что хотел привязать нас к себе, — тихо промолвил Дан. Остальные удивленно посмотрели на индейца мискито. Тот редко высказывал свои замечания. — Помните, как Коксон отказался взять Гектора в свой отряд, который собиралась вернуться на Золотой остров? Мы держались вместе, Коксон выставил себя дураком, и еще несколько человек ушли за нами на другую сторону. Шарп не хочет, чтобы подобное повторилось, когда командует он.

Гектор начал понимать, что имеет в виду Дан.

— Значит, по-твоему, Шарп хочет, чтобы мы оставались на «Троице»?

Дан кивнул.

— Несколько человек уже подходили ко мне, спрашивали, нравится ли мне Шарп как адмирал. Они замышляют голосованием низложить его. Если им не удастся его убрать, они уйдут сами.

— То есть ты хочешь сказать, что если мы вместе с ними вернемся в Карибское море, то о смерти священника наверняка станет известно, и Изреелю грозит оказаться на виселице в Порт-Ройяле. Так?

— Шарп знает, что мы держимся вместе, а мы ему нужны, — сказал Дан, и неспешная манера говорить придала его словам еще больший вес. — Подумайте, кто мы тут. В рукопашной схватке никто на борту этого корабля не сравнится с Изреелем. Люди его уважают. Когда мы высылаем абордажную партию, то они рады, если он идет вместе с ними. Лучше Гектора переводчика нет. Найдется немало тех, кто способен изъясняться по-испански, но Гектор мастерски умеет обходиться с испанцами, с людьми вроде Перальты. Они ему доверяют.

— А что про Жака? Неужели в нем нет ничего особенного? — спросил Изреель, с усилием принимая обычный шутливый тон.

Дан слегка улыбнулся.

— Разве ты не знаешь, что хорошего кока на корабле ценят выше, чем хорошего капитана? — Улыбка исчезла, индеец посерьезнел. — Что касается меня, то в экспедиции осталось всего два гарпунера. Если нас не будет, то у «роты» точно с едой станет хуже, чем теперь. А кто голодает, тот всегда недоволен.

И это чистая правда, подумал Гектор. Обеспечить едой в достатке весь многочисленный экипаж «Троицы» было очень сложно, и эта проблема дамокловым мечом висела над буканьерами.

— Капитан Перальта еще в Панаме говорил мне, что от экспедиции кто-то обязательно отколется.

— Это еще хуже, чем когда я убил человека в бою на деньги, — хмуро сказал Изреель, разглядывая свои руки. — Тогда, по крайней мере, все случилось в приступе бешенства. В этот раз меня попросту обвели вокруг пальца.

— Положение не безнадежно, — успокоил его Гектор. — Дай время, и смерть священника забудут, или, возможно, вскроется двуличие Шарпа. Но пока у нашего адмирала есть преимущество. Как бы нам того ни хотелось, он привязал нас к себе, именно так, как говорит Дан. Мы должны выжидать, пока дела не выправятся.