На рассвете Есугэй и Илак вьючили коней. У Тэмучжина гудела голова. Оэлун хлопотала вокруг мужчин, положив спящую девочку за пазуху. Мать тихо переговаривалась с Есугэем, и в какой-то момент он вдруг наклонился и уткнулся лицом ей в шею. Это была нежность, которую они редко проявляли друг к другу, но мрачное настроение Тэмучжина ничуть не улучшилось. Этим утром он ненавидел отца так, как может ненавидеть двенадцатилетний мальчик.

В мрачном молчании Тэмучжин смазывал сбрую жиром и проверял все узелки и ремни на недоуздке и стременах. Он не даст отцу повода корить его на глазах у младших братьев, хотя их и не было поблизости. В юртах после хмельной ночи было тихо. Птенец золотого орла пищал и требовал еды, и Оэлун нырнула в юрту, чтобы дать ему кусок свежего мяса. Она будет кормить орленка, пока Есугэя не будет дома. Но Оэлун быстро вернулась, так как должна была удостовериться, что у мужа в поездке будет все, что может ему понадобиться.

Лошади фыркали и ржали, приветствуя друг друга и радуясь новому дню. На фоне этой мирной картины Тэмучжин был похож на строптивого жеребенка, готового сорваться по малейшему поводу. Мальчик не хотел жену, подобную покорной телушке. Он хотел укрощать коней и мчаться с красной птицей по степи, быть славным воином и внушать врагам страх. То, что его отсылали к олхунутам, он считал наказанием. Конечно, старший брат побывал там и вернулся довольный. Когда и Тэмучжину придет пора возвращаться, нареченная Бектера наверняка уже будет жить в юрте брата, а он, Бектер, будет мужем среди воинов.

Старший брат и был одной из причин дурного настроения Тэмучжина. Он уже привык посмеиваться над Бектером и старался, чтобы отец не относился к своему первенцу как к любимчику. Тэмучжин понимал, что в его отсутствие старший будет считаться наследником. А за год, проведенный в чужом племени, его собственные права будут почти забыты среди сородичей.

Но что он может сделать? Он знал, как Есугэй относится к непослушным сыновьям. Если он откажется ехать, его наверняка изобьют, а если будет продолжать упираться, совсем изгонят из племени. Есугэй частенько угрожал сыновьям изгнанием, когда они чересчур шумели или слишком жестоко дрались друг с другом. Он никогда не улыбался, произнося угрозы, и мальчики понимали, что отец не шутит. От одной мысли о том, как тяжко быть безродным скитальцем, Тэмучжина пробирала дрожь. Незавидная доля. Никто не будет следить за стадами, пока ты спишь, никто не поможет тебе взобраться на скалу. Одиночка обречен на голод, а если он попытается украсть еду, его почти наверняка убьют.

Самые ранние детские воспоминания Тэмучжина были полны веселой возней в юртах и перебранками с братьями. В его племени все жили вместе, и трудно было представить, каково это — оказаться одному. Тэмучжин тряхнул головой, отгоняя печальные мысли, и стал смотреть, как отец вьючит коней. Мальчик знал, что нельзя показывать чувства и что лицо его должно оставаться бесстрастным. Он слышал, как покряхтывают Есугэй и Илак, туго затягивая ремни. На этот раз в поездку брали не слишком много тюков.

Тэмучжин подождал, пока они закончат, а потом прошел мимо Илака и еще раз проверил за ним все узлы на сбруе своего коня. Отцовский воин напрягся, но Тэмучжину было наплевать на его оскорбленные чувства. Есугэй часто говорил сыну, что мужчине не следует полагаться на умения других. И все-таки Тэмучжин не осмелился проверить узлы, затянутые Есугэем. У отца был слишком уж непредсказуемый нрав. Он мог рассмеяться, найдя это забавным, а мог и затрещину отвесить за наглость.

Подумав о том, что придется ехать с отцом вдвоем, без братьев, с которыми можно было скоротать дорогу за болтовней, Тэмучжин нахмурился, а затем пожал плечами. Вытерпит и это. Это всего лишь очередное испытание. Он вытерпит гнев и Есугэя, и Отца-неба. Ведь пережил он голод и такую жажду, когда хочется укусить самого себя, чтобы напиться крови. Пережил он и суровые зимы, когда скот замерзал, а он сносил все тяготы без жалоб. Пережил и знойное лето, когда солнце обжигало кожу до волдырей. Его отец переносил такие тяготы без единого намека на слабость, показывая только бесконечную выдержку. Это воодушевляло всех вокруг него. Даже кислая физиономия Илака светлела в присутствии Есугэя.

Тэмучжин стоял рядом с лошадью, напряженный и бледный, как росток серебристой березы. Подошла Оэлун и обняла сына. Он почувствовал, как шевелится младенец у ее груди, уловил запах молока и бараньего сала. Когда мать разжала объятия, девочка проснулась и запищала. Личико раскраснелось от крика. Оэлун сунула ей сосок в голодный ротик. Тэмучжин не смел смотреть в глаза матери. А она наблюдала за горделивым и молчаливым Есугэем, взгляд которого был упорно устремлен куда-то вдаль. Оэлун вздохнула.

— Прекрати, Есугэй, — громко сказала она.

Муж ее вздрогнул, на щеках проступил румянец.

— Что-о? — начал он.

— Ты прекрасно понимаешь, про что я говорю, — перебила его Оэлун. — Ты не сказал сыну ни одного доброго слова. Ты что, хочешь ехать в молчании три дня?

Есугэй нахмурился, но Оэлун продолжала:

— Ты забрал у мальчика птицу и отдал ее своему мерзкому первому воину. Ты думал, что он обрадуется и поблагодарит тебя за это?

Побледнев, Есугэй переводил взгляд с Илака на сына — хотел понять, что они сейчас думают, слыша эти слова.

— Тэмучжин слишком мал, — пробормотал он.

Оэлун зашипела, как раскаленная жаровня:

— Он того и гляди женихом станет. К тому же он юн и слишком горд, как и его упрямый отец. Он так на тебя похож, а ты даже не замечаешь этого!

Есугэй не стал отвечать жене, а Тэмучжин не знал, что и сказать матери, когда та снова посмотрела на него.

— Он слышит, хотя и не хочет, чтобы мы это знали, Тэмучжин, — прошептала она. — В этом вы схожи. — Она взяла сына за подбородок своими сильными пальцами: — Не бойся людей моего племени. Они добрый народ, хотя среди молодых воинов тебе придется опускать взгляд. Они станут испытывать тебя, но ты не должен бояться.

— Я не боюсь, — отрезал он, и его желтые глаза сверкнули. Мать подождала, пока упрямое лицо сына смягчится снова.

— Хорошо. Я буду слушаться, — сказал Тэмучжин.

Оэлун кивнула и достала из кармана мешочек сладких творожных катышков, сунула ему в руку.

— В седельной суме есть бурдюк с черным араком, чтобы согреться в холод. Это тебе на дорогу. Расти сильным и будь добрым к девушке, которую выберут для тебя.

— Добрым? — спросил Тэмучжин.

Впервые с той минуты, как отец сообщил, что они уезжают, он ощутил в животе холодок. Где-то его ждала незнакомая девушка, которая будет ему женой, нарожает детей. Тэмучжин совсем не представлял, какой она может быть, и даже не понимал, хочет ли на самом деле жениться.

— Надеюсь, она будет похожа на тебя, — задумчиво добавил он.

Улыбнувшись, Оэлун на мгновение прижала сына к себе. Его сестренка недовольно заверещала.

— Ты хороший мальчик, Тэмучжин. Ты станешь добрым мужем, — сказала Оэлун.

К своему изумлению, он увидел слезы на лице матери. Она смахнула их, но мальчик почувствовал, что и у него в глазах защипало. Его стойкость плавилась. Тэмучжин увидел в глазах Оэлун не только слезы, но и страх. Ведь плакать, обнявшись с матерью, на глазах Илака и Есугэя — это унижение. Мужчина, собираясь к невесте, не должен плакать.

Легонько потрепав сына по затылку, Оэлун отвернулась, шепнула несколько слов мужу. Хан Волков вздохнул, не скрывая облегчения, кивнул в ответ и сел в седло. Тэмучжин ловко вскочил на своего коня.

— Тэмучжин! — позвал его кто-то.

Он улыбнулся, легонько двинул поводом и развернул Белоногого. Братья наконец-то проснулись и вышли попрощаться. Тэмуге и Хасар стояли у его стремени и с восхищением глядели на старшего брата. Хачиун жмурился от солнечного света, но успел быстренько осмотреть побитое переднее копыто. Мальчики собрались вокруг Тэмучжина шумной веселой стайкой, и он почувствовал, что боль в груди начинает ослабевать.

Из юрты вышел Бектер. И хотя его лицо было бесстрастным, Тэмучжин, бросив взгляд на брата, заметил искорку торжества в его непроницаемых глазах. Бектер наверняка думал, что без Тэмучжина ему станет намного легче жить.

Трудно было заставить себя не беспокоиться за младших, но мальчик не стал подвергать сомнению их способность выжить в сложных условиях. Он так и не сказал им, чтобы они берегли себя, хотя очень хотелось. Кости брошены, каждому выпала своя судьба. Сильный муж может склонить Отца-небо на свою сторону — но только для себя одного. Тэмучжин об этом знал. У каждого своя дорога.

Он поднял руку, прощаясь с матерью, и пустил Белоногого рысью рядом с конем отца. Тэмучжин чувствовал, что не сдержится, если обернется, потому и не стал оборачиваться. Звуки пробуждающегося племени и ржание лошадей стали еле слышны, а вскоре и совсем затихли. Слышались только топот копыт и позвякивание сбруи. Их племя осталось позади.

В небе поднималось солнце. Есугэй ехал молча. Племя Оэлун сейчас расположилось ближе, чем три года назад. Им с сыном придется провести в дороге всего несколько дней. К концу поездки будет понятно, способен ли мальчик управлять племенем. Способности Бектера Есугэй оценил уже к концу первого дня. В старшем сыне нет дикого огня, это верно, но племени нужна твердая рука, а Бектер, судя по всему, превращается в настоящего мужчину.

Размышляя о чем-то, Есугэй хмурился. Глаза его следили за окружающим, высматривая зверя или врага. Он никогда не терял дороги, помнил расположение холмов, а по клейменым ушам скота мог определить, какое племя живет поблизости.

Поездки с Бектером доставляли Есугэю огромное удовольствие, хотя он никому об этом не говорил. Трудно сказать, как из маленького мальчика вырастает настоящий вождь, но в одном хан был уверен: распускать и баловать мальчишку нельзя. Хан поднял глаза к Отцу-небу и подумал о толстячке Тэмуге, оставшемся в юртах родного племени. Если бы у малыша не было сильных братьев, Есугэй оградил бы его от влияния матери, может, даже отдал бы на воспитание в другое племя. Наверное, по возвращении он так и сделает.

Есугэй поерзал в седле. Рядом с Тэмучжином мысли в его голове не могли, как обычно, спокойно сменяться одна другой. Мальчик слишком живо и открыто интересовался окружающим, вертел головой туда-сюда. Бектер в отличие от него был спокойным спутником. А в молчании Тэмучжина отца что-то раздражало.

Путь к олхунутам пролегал рядом с красной скалой, и Есугэй невольно стал думать, как сын добывал птенцов. Он ощутил на себе взгляд Тэмучжина, когда осматривал крутые склоны, но упрямый мальчишка продолжал молчать. Есугэй раздраженно хмыкнул, не понимая, почему в такой ясный, светлый день у сына дурное настроение.

— Тебе повезло, что ты добрался до гнезда на такой высоте, — сказал Есугэй.

— Это не было везением, — ответил Тэмучжин.

Есугэй выругался про себя, а сын ощетинился, как колючий куст.

— Тебе повезло, что ты не свалился, мальчишка, пусть тебе и помогал Хачиун.

Тэмучжин прищурил глаза. Похоже, отец слишком много выпил и не слушал песнь Чагатая. Говорил ли он с Хачиуном? Тэмучжин не знал, что ответить отцу, а потому и не сказал ничего.

Есугэй внимательно посмотрел на сына, покачал головой и подумал об Оэлун. Ради нее надо попытаться разговорить мальчишку. Это ведь последняя возможность услышать, как закончилась история.

— Я слышал, это был славный подъем. Хачиун сказал, что орел чуть не сбросил тебя со скалы.

Мальчик чуть смягчился, пожал плечами. Как ни крути, а приятно, что отцу интересна его жизнь. Впрочем, на лице Тэмучжина этих чувств видно не было.

— Он сбил его камнем, — сказал он.

Это была тщательно отмеренная благодарность брату. Тэмучжин любил Хачиуна намного больше остальных, но к двенадцатому году жизни научился скрывать от других свою приязнь и неприязнь.

Хан замолчал, и Тэмучжин задумался, о чем бы еще поговорить с Есугэем.

— Твой отец тоже отвозил тебя к олхунутам? — наконец спросил мальчик.

Есугэй фыркнул, окидывая сына взглядом.

— Думаю, ты уже достаточно взрослый, и я могу тебе кое-что рассказать. Нет, я встретился с твоей матерью и двумя ее братьями, когда пошел в набег. Я заметил, как она красива и сильна. — Он вздохнул и облизал губы, погрузившись в прошлое. — Она ехала на прекраснейшей кобылке цвета бурной воды на рассвете. У нее были босые и очень смуглые ноги.

Тэмучжин раньше никогда не слышал эту историю. Он подъехал поближе.

— Ты украл ее у олхунутов? — спросил он.

Однако мальчик понимал, что этому не следует удивляться. Отец любил охотиться и ходить в набеги, и глаза его сияли от воспоминаний о битвах. Если время года было теплое, а еды имелось в изобилии, то он отсылал побежденных домой пешком. Те возвращались в свое племя, покрытые красными рубцами от ударов мечом. Зимой, когда еды было мало, приходилось убивать. В темные месяцы жизнь слишком трудна, а потому нельзя быть милосердным.

— Я отогнал ее братьев, как пару козлят, — похвастался Есугэй. — Я только-только вошел в возраст, когда начинают ходить в набеги, но взмахнул над головой мечом и закричал на них.

Погрузившись в воспоминания, он запрокинул голову и заулюлюкал, а потом рассмеялся.

— Видел бы ты эти лица! Один из них попытался напасть на меня, но я был сыном хана, Тэмучжин, а не каким-нибудь щенком, которого можно напугать и обратить в бегство. Я всадил стрелу ему в бедро, и он убежал. — Есугэй вздохнул. — То были славные дни. Я тогда думал, что холод никогда не одолеет меня. Я понимал, что в жизни ничто не приходит само, что все нужно брать своим разумом и силой. — Он посмотрел на сына, и во взгляде его засветились воспоминания, которыми хан почему-то не стал делиться. — То было время, мальчик, когда я сам бы полез за птицей на красную скалу.

— Если бы я об этом знал, то не полез бы сам, а вернулся бы и рассказал тебе о находке, — начал Тэмучжин, пытаясь понять этого огромного, как медведь, человека.

Но Есугэй только помотал головой и снова рассмеялся:

— Теперь не то время! Я слишком тяжел, чтобы лазать по узким выступам и трещинам. Да если бы и попытался, то наверняка упал бы вниз, словно звезда с неба. Зачем иметь сыновей, если они не растут сильными и боятся попытать свою отвагу? Когда мой отец бывал трезвым, то всегда говорил мне об этом. Отвага — это не гадальные кости в мешке. Ее нужно показывать снова и снова, становясь сильнее раз от разу. Если думаешь, что ее можно придержать до времени, когда она будет нужна, ты ошибаешься. Я говорю тебе о твоих силах и способностях вообще. Если забудешь о них, мешок опустеет именно тогда, когда они понадобятся тебе больше всего. Нет, ты имел право вскарабкаться на скалу к гнезду, а я имел право отдать красную птицу Илаку.

Внезапное отчуждение Тэмучжина не скрылось от Есугэя, и он издал разочарованный гортанный звук.

— Он мой первый воин, страшный воин, мальчик, верь мне. Пусть лучше Илак будет рядом со мной. Он стоит пятерых любых наших воинов — или десяти олхунутов. Его дети не будут править племенем. Его меч никогда не будет лучше моего. Ты понимаешь? Нет, тебе только двенадцать лет. Что ты можешь понять?

— Что ты должен был его как-то наградить, — откликнулся Тэмучжин. — Ты об этом говоришь?

— Нет. Это не долг. Я почтил его красной птицей, потому что он мой первый воин. Потому что он мой друг детства. Потому что он никогда не жаловался, что его семья ниже моей.

Тэмучжин открыл было рот, чтобы сказать отцу в ответ дерзость. Красная птица будет запятнана грязными лапами Илака с его толстой желтой кожей. Орел слишком хорош для этого мерзкого человека. Но мальчик ничего не сказал. Постарался взять себя в руки и сделать бесстрастное лицо. Так он защитился от испытующего отцовского взгляда. Есугэй понял это и фыркнул:

— Мальчик, я делал бесстрастное лицо, когда ты был еще только в мыслях Отца-неба.

Вечером они разбили лагерь на берегу извилистой речушки. Тэмучжин занялся подготовкой к завтрашнему переходу. Он отбивал рукоятью кинжала крошки от тяжелого твердого куска сыра и пересыпал их в кожаную флягу, наполовину наполненную водой. Смесь полежит под седлом, нагреется от конского бока и взболтается. К полудню получится теплое питье с мягкими комочками сыра, острое и освежающее.

Покончив с этим, Тэмучжин стал собирать кизяк, разламывая его, чтобы посмотреть, достаточно ли он сухой, будет ли гореть хорошо и чисто. Сложил лучшие куски и высек искру, ударяя кремнем о кинжал, раздул искорки. Появился язычок пламени, разгорелся костер. Есугэй нарезал вяленую баранину, лук и сало. От аппетитного запаха у них рот наполнился слюной. Оэлун дала с собой хлеба, который надо было съесть быстро, пока он не зачерствел. Отец и сын разломили плоские лепешки и обмакнули их в варево.

Они сидели напротив друг друга и слизывали жир с пальцев. Тэмучжин заметил, что отец бросил взгляд на бурдюк с черным араком, и принес его. Он терпеливо ждал, пока хан сделает большой глоток.

— Расскажи мне об олхунутах, — попросил Тэмучжин.

— Они не сильны, хотя и многочисленны, как муравьи, — скривился в невольной усмешке Есугэй. — Иногда думаю, что если бы напал на них, то мог бы один биться с ними целый день, прежде чем им удалось бы меня свалить.

— У них нет воинов? — недоверчиво спросил Тэмучжин.

Отец был не прочь присочинить, но сейчас казался серьезным.

— Таких, как Илак, — нет. Сам увидишь. Они предпочитают лук, а не меч и держатся подальше от врага, никогда не приближаясь к нему, если только ход битвы не вынуждает. Так что со щитом в руке ты можешь смеяться над ними. Хотя лошадей они могут перебить довольно легко. Они как жалящие осы, но если врежешься в их ряды, разбегутся как дети. Вот так я и умыкнул твою мать. Подкрался — и прыгнул.

— Как же я тогда научусь владеть мечом? — неожиданно резко спросил Тэмучжин.

Он забыл, как отец воспринимает такую дерзость, и едва успел увернуться от оплеухи, которая должна была вбить в него должное смирение. Есугэй продолжил рассказывать как ни в чем не бывало.

— Придется самому, мальчик. Бектеру тяжело пришлось, я знаю. Он говорил, что олхунуты не позволяли ему прикасаться к своим лукам и ножам с первого до последнего дня. Все они трусы. Но женщины у них очень хороши.

— Почему же тогда они выдают своих дочерей за твоих сыновей? — решился спросить Тэмучжин и приготовился к очередной затрещине.

Однако Есугэй уже укладывался на выщипанную овцами траву.

— Какому отцу хочется, чтобы юрта была полна незамужних дочерей? Что еще с ними делать, если я не буду приводить сыновей? Это обычное дело, особенно на сходке племен. Они загущают кровь семенем других мужчин.

— Волки и без того сильны, — хмыкнул отец, не открывая глаз.

— А мы становимся от этого сильнее? — поинтересовался Тэмучжин.