18
Стоя под обложным дождем, что сыпался из пепельных взлохмаченных облаков, Дерри Брюер смотрел на колонну вооруженных всадников, широким проездом движущихся к замку Кенилворт. От рушащихся сверху шипучих струй на открытом пространстве укрыться было решительно негде. Всадники ехали, опустив головы – полторы сотни в полном боевом облачении и со стягами, намокшими так, что обмотались вокруг древков, как тряпки. Но и при этом верховые сохраняли бдительность, готовые, если что, отразить нападение. Несмотря на четыре года мира, вся страна бурлила, бряцала и напряженно подрагивала, как крышка на котле с горячим варевом.
Дерри ступил на булыжники проезда и прошел на самую его середину, встав у колонны на пути. С собой он прихватил шестерых дюжих молодцов, просто чтобы кучка имела хоть какой-то вид. Поперек дороги предусмотрительно поставили еще и двух ломовых лошадей белой масти – здоровенных, вдвое крупней и мощнее даже боевых коней. В нынешние времена сомнительно, чтобы кто-нибудь вообще затормозил при виде всего одного человека. А тут еще и погода дрянь, да к тому же вдали успел показаться замок, суля тепло и безопасность. Дерри поднял открытую ладонь, держась во весь рост и со всей уверенностью, какую только мог сплотить под хлещущими льдистыми струями. Рядом стоял его друг Уилфред Таннер с поднятым королевским знаменем – броская смесь золотого и алого, видная уже издалека. При этом тощий мелкотравчатый пройдоха раздувался от спеси: еще бы, ему доверили держать цвета короля.
Был от силы час пополудни, но из-за дождя и туч обычно светлая стрела проезда смотрелась мглисто-серой. Дерри неотрывно глядел на приближение всадников, карауля момент, когда они его заметят и сообщат герцогу, которого оберегают. Видимость охватывала не больше двух первых рядов, но где-то в глубине колонны находился человек, к которому Дерри необходимо было пробиться.
– Именем короля, придержите коней! – рявкнул он, перекрывая ветер, и тихо выругался: его слова пронеслись без ответа.
Колонна близилась, позвякивая оружием и сбруей; замедляться, похоже, никто не собирался. Если тот, что едет во главе, отдаст приказ, они могут взять аллюром прямо на их жалкую кучку, чтоб разбежалась. Видит бог, нынче в Англии приходится держать ухо востро: каждый мелкий барон, каждый рыцарь с соседями норовят собрать под свое начало людишек и вооружиться получше. Котел с варевом того и гляди прорвет, при эдакой-то жаре снизу.
Когда передний ряд находился всего в нескольких шагах, Дерри заслышал, как кто-то отдал приказ, разнесшийся по колонне настолько неожиданно для рыцарей, что еще чуть-чуть, и Дерри оказался бы сбит с ног. Но колонна все же остановилась. Дерри мог потянуться и ухватить ближайшую конскую морду, скользкую от дождя, но делать этого не стал: всаднику вряд ли бы понравилось, что какой-то прощелыга тянется к его поводьям.
Ливень без грома все крепчал: хляби небесные изливали наземь месячный расход влаги. Черно-фиолетовая грязь по бокам дороги пузырилась, оловянная рябь шла по бессчетным лужам. Дождь звонко шелестел по доспехам и латам всадников; все было мокро, жирно, зеркально.
– Кто ты такой, чтобы стоять перед нами? – окликнул рыцарь из второго ряда. – Ты мешаешь проехать герцогу Сомерсету. Отойди.
Сидящие молчком рыцари не прочь были, чувствуется, применить силу. Они были вооружены для боя и слегка взвинчены. Забрала опущены, а потому кто именно из них говорил, было не понять. Ни дать ни взять серебристые статуи в промокших до черноты синих плащах.
– Я хочу говорить с герцогом Сомерсетским Генри Бофортом, – громко и четко произнес Дерри. – Сам я хорошо знал его отца и был с ним дружен. К вам же я обращаюсь от имени короля Генриха и королевы Маргарет. Как вы видите, со мною нет вооруженных людей, а мое единственное оружие – приказы короля. И согласно им я должен говорить с Сомерсетом, прежде чем вы въедете в замок.
Всадники переднего ряда молча смотрели на него сквозь прорези в забралах. Те, что сзади, обернулись, и среди них Дерри разглядел человека, у которого под плащом был табард с цветами Сомерсета: сине-белый, в одной четверти золотые геральдические лилии, в другой львы Англии. Дерри остановил взгляд на этой гибкой фигуре, чувствуя, как сердце в груди нежно дрогнуло при воспоминании об отце этого юноши.
Один из рыцарей наклонился к господину и что-то неразборчиво пробормотал. К своему облегчению, Дерри увидел, как молодой герцог кивнул и наддал подошвами по бокам боевого коня. Вперед выехало рослое чудище в рогатой попоне с белыми кольцами глазниц и подвязанным от слякоти хвостом. Как и хозяину, грудь и голову ему защищали доспехи, сегменты которых двигались в такт движениям и могли выдержать, в сущности, любой удар. Против бескольчужного оружием была уже одна эта броня, и Дерри нервно сглотнул, зная: один неверный шаг может обернуться продранным боком.
Новоиспеченный герцог Сомерсет поднял забрало и посмотрел на Дерри, щурясь от назойливого дождя.
– Ваша светлость, – поспешил заговорить Дерри, – мое имя Дерри Брюер. Я знал вашего отца.
– Отец говорил о вас, – нехотя отозвался Генри Бофорт. – Он сказал, что вы человек, достойный доверия, хотя выводы на этот счет делать мне. Так что вам от меня угодно?
– Всего лишь слово наедине, милорд. Касательно моего имени, клятвы верности и положения слуги государя.
Под холодноватым взглядом герцога Дерри дожидался ответа, но тут голос подал один из рыцарей:
– Милорд, что-то во всем этом не то. Останавливаться по принуждению, посреди дороги, под струями как из-под кобыльего хвоста. Не лучше ли проехать в замок королевы? Пускай там все и выкладывает.
– Дело в самом деле срочное, милорд, – решительно вклинился Дерри. – И вы видите, я не вооружен.
Намека на боязнь или перестраховку со стороны герцога хватило на то, чтобы он рассерженно спешился, подошел и встал в опасной близости от Дерри. Тот, в свою очередь, повернулся и отвел молодого Сомерсета на дюжину шагов от его отряда. Всадники настороженно провожали глазами каждый шаг своего господина, в готовности при первом же опасном движении кинуть лошадей на расправу с дерзким незнакомцем.
– Так что же вам нужно? – зловеще спросил Сомерсет, подаваясь к Брюеру. – Я вызван сюда лишь потому, что моего присутствия требует королевская Печать. Что такого вы мне можете сказать, ради чего я вынужден топтаться под дождем?
Дерри вздохнул с облечением.
– В вашем отряде, милорд, есть некто, с месяц назад передавший графу Солсбери определенные бумаги. Мои люди застали его за этим, а затем последовали за человеком, с которым у него была встреча.
– Изменник? – переспросил Сомерсет удивленно. – Почему же вам сразу было мне не сообщить?
Дерри почувствовал на щеках жар, несмотря на леденящий дождь.
– Иногда, милорд, знать о том, кто из людей фальшив, бывает полезно. И для этого необязательно устраивать на них облаву. Таким образом им можно скармливать ложные сведения, чтобы они подсказывали своим хозяевам неверные шаги. Если мой намек достаточно понятен.
– И тем не менее сейчас вы меня останавливаете, – заметил Сомерсет, гневливо взирая на оборванного шпиона.
– В Кенилворте, милорд, вы услышите замыслы, не предназначенные для его ушей. И мне кажется, что легче и тише выкорчевать этот зловредный сорняк на дороге, чем пред лицом королевы.
– Понятно. Так как же звать человека, который подвергает себя проклятию одним вашим словом?
Дерри поморщился подозрительному тону юного лорда.
– Звать его Хью Сэрроу, милорд. И то, что я говорю, не вызывает ни малейшего сомнения. По вашему указанию можно отослать его назад, но он в таком случае все поймет и исчезнет в стане неприятеля.
Сомерсет бросил быстрый взгляд на свое нахмуренное воинство.
– Сэр Хью? Но он один из людей моего отца! Я знаю его с детства!
– И тем не менее. Он не может войти в замок, а в особенности услышать то, что предназначается лишь для вас, милорд. Король Генрих и королева Маргарет мне по-прежнему доверяют. Это моя работа – выискивать изменников, использовать их или же ломать об колено.
– Мой отец, возможно, вас знал, мастер Брюер. Но я-то нет. Что, если я вам откажу?
– Тогда с крайним огорчением вынужден сказать, что от ворот замка вас развернут назад. – Дерри был вынужден говорить максимально непринужденно, сознавая, что люди вроде Генри Бофорта привыкли беспрекословно повелевать и ожидают, что окружающие будут потакать любым их капризам. – И войти с тем человеком, если он на свободе, вы не сможете. По вашему приказу его, пока вы разговариваете с королевой, можно связать и упрятать в каземат. Я бы тем временем не возражал провести с ним дознание, но этот человек ваш. Так что и выбор за вами.
Дерри от неожиданности опешил, когда Сомерсет повернулся и выкрикнул в сторону своего воинства:
– Сэр Хью Сэрроу! Сюда, ко мне!
Ряды со стуком пошевелились, и вперед выехал один человек, который слез с коня и натянуто подошел к своему господину и Дерри Брюеру.
– Снимите шлем, сэр Хью, – велел Сомерсет.
Рыцарь повиновался и обнажил узкое лицо с пышными усами, попеременно глядя темными глазами то на одного, то на другого собеседника.
Сомерсет наклонился к Дерри так, что тот чувствовал тепло его дыхания:
– Я предан королю, мастер Брюер. Смерть отца по-прежнему взывает во мне к отмщению, и уклоняться от него я не думаю. Если это мое испытание на верность, то вот вам мой ответ.
Без всякого предупреждения он вынул меч и махом от бедра рубанул рыцаря по оголенной шее, вкладывая в удар всю силу.
Прежде чем врезаться в плоть, клинок задел край латного воротника и высек искру, погасшую в крови и дожде. От удара сэр Хью покачнулся. Лицо его подернулось мертвенной бледностью, рука непроизвольно поднялась к горлу, и, оторопело выпучив глаза, он с размаху грянулся в грязь.
Дерри вперился в молодого человека, видя в нем ярость, скрываемую до этой поры.
– Конца этому нет, – досадливо бросил молодой Сомерсет. – У вас ко мне всё, мастер Брюер? Я промок и продрог, а еще неизвестно, что ждет меня в Кенилворте.
– Благодарю вас за доверие, милорд, – потрясенно сказал Дерри.
Своим помощникам – этому жалкому препятствию на пути следования колонны – он велел жестом убраться с дороги. Сомерсет возвратился к строю и снова сел на коня. Рыцари поехали мимо Дерри; десятки шлемов поворачивались в его сторону, наверняка оглядывая его с подозрением и неприязнью. Сделав свое дело, он осмотрительно держался в стороне от проезда.
Когда всадники скрылись, Дерри дал знак своим людям. Труп они привязали к ломовым лошадям, и он поволокся по грязи, направляясь следом за ними к замку.
Маргарет сосредоточенно смотрела, как Дерри Брюер в сопровождении еще одного человека входят и кланяются. Волосы шпионских дел мастера были прилизаны дождем, хотя перед тем как явиться к ней на аудиенцию, он успел переодеться. Неизвестно, какое предупреждение Дерри дал своему спутнику, но тот был явно в тихом ужасе от того, что находится перед королевой Англии. Был он худ как щепка, а его растрепанные каштановые волосы имели такой вид, будто он укладывал их плевками, приминая при этом ладонью. Пытаясь повторять движения Дерри, он заметно подрагивал, особенно когда выставлял перед собой одну ногу и сгибался над ней; был момент, когда Брюеру пришлось его выпрямлять, иначе бы он опрокинулся. Королева была немало потешена, хотя не показала виду.
Несмотря на бурю и дождь, окативший нынче стены и крыши, длинное лето пятьдесят девятого года сильно пропекло Кенилворт. Потрескались оштукатуренные стены замка. Нестерпимое сухое солнце светило на пустые и знойные поля; покуда хватал глаз, воздух словно тек горячими слоями над простором побуревших нагих равнин.
Маргарет здесь нравилось.
Тремя годами раньше на каменные стены и башни с воротами были установлены двадцать шесть мощных серпентин, ядра которых покрывали четверть мили, позволяя превратить любого врага, рискнувшего подойти, в груды изуродованной плоти и металла. О своих намерениях Маргарет не упреждала ни Солсбери, ни Йорка, умолчав о том, что не вполне довольна своим уделом. В конфиденты себе она избрала лишь Дерри Брюера, поскольку доверяла ему одному. Вместе они устроили так, что Генрих, уговорив однажды медиков выпустить его из покоев Вестминстера на свежий сельский воздух для поправки здоровья, оказался за чертой Лондона, откуда Маргарет умыкнула его на север так быстро, что никто и спохватиться не успел. За три последующих года она получила сотню возмущенных писем и приняла не меньшее количество герольдов, но что мог поделать Йорк? Новых заседаний парламента без короля не созывалось. Закон и порядок в стране начинали давать сбои и рушиться, а вместе с тем Кенилворт был во всех смыслах крепостью. Даже Йорк не мог собрать такой армии, которая бы отняла короля Генриха у его собственной супруги.
– Подойдите, мастер Брюер, – сказала Маргарет. – И подведите сюда вашего… компаньона, чтобы я могла по достоинству оценить качество людей, которых вы привлекаете на служение моему мужу.
Дерри выпрямился, видя в глазах королевы озорные искорки. Игривость ее настроения легко передалась и ему.
– Сей дивный экземпляр, ваше высочество, зовется Уилфредом Таннером. За этот год он мне неоднократно оказывался полезен. Когда-то он был контрабандистом, но не вполне успешным…
– Дерри! – прошипел Таннер, в ужасе от того, что вслух назван его прежний род занятий.
– …но сейчас он на королевской службе, – как ни в чем не бывало продолжал Дерри, – путешествует со мной по стране и заключает контракты о принятии на служение вам. – Он поднял кожаную сумку, полную бумажных свитков. – Здесь вот еще с полсотни, ваше высочество. Подписаны людьми, намеренными причислить себя к вашим поборникам и служить вам душой и честью.
– Вы хорошо нам служите, мастер Брюер. Мой муж часто похвально отзывался о вашей преданности. Будь он сейчас здесь, он бы, несомненно, выразил благодарность за все, что вы проделали за последние годы.
От Дерри не укрылось, что при упоминании о короле Генрихе меж бровей королевы образовалась складочка. Маргарет не исполнилось еще и тридцати, а за годы своего замужества она сделалась просто красавицей. Ее темные блестящие волосы были сплетены в пышную косу. Глядя на нее, Дерри с ленцой прибрасывал, сознает ли Маргарет тот эффект, который она оказывает на мужчин. Пожалуй что да, причем сполна. Сейчас она сидела на резном деревянном стуле, в темно-синем шелковом одеянии, выгодно подчеркивающем ее формы: тонкую и твердую от корсета талию и полные груди, приподнимающие платье кверху. Эта стройность еще не была нарушена рождением второго ребенка – за те шесть лет, что прошли с появления на свет принца Эдуарда. Дерри чуть наклонил голову, оглядывая свою королеву не с трепетом страсти, а скорее с благоговением мужчины, который видит перед собой прекрасную женщину. Из большого окна ее наискось озарял столп света; от этого глаза королевы мягко светились, а воздух вокруг переливался золотистыми пылинками.
– Эти новые люди, изъявляющие нам поддержку, – спросила Маргарет, – они поборники именно королевы или же ее супруга-короля?
– Те сорок шесть присягнули вам, моя госпожа. Уилфред роздал им ваши знаки Лебедя, и могу засвидетельствовать, что они носят их с большой гордостью. Думаю, к следующей моей поездке надо бы изготовить еще один гросс. Кое-где они стали прямо-таки новинкой сезона, и многие мужчины преподносят их в подарок своим женам.
– Однако, когда прозвучит призыв, мастер Брюер, они будут должны носить либо мой знак Лебедя, либо Газель моего мужа. Условились? Независимо от веяний моды, наши поборники должны распознавать друг друга по знакам.
Дерри неопределенно махнул рукой:
– Поборники хоть королевы, хоть короля все равно служат короне, ваше высочество. Мне радостно видеть верноподданнический пыл в городах и деревнях. Меня там неизменно привечают как особу, приближенную к государю, едва я появляюсь на своем Возмездии.
– На Возмездии? – с веселым любопытством королева взглянула на своих визитеров. – Мне кажется, довольно странная кличка для жеребца, мастер Брюер.
– Он и в самом деле мстительный зверь, моя госпожа. И кличка подходит ему столь же хорошо, как мне моя работа. У нас и Уилфред обеспечил себе несколько любовных побед уже тем, что таскал мою сумку с бумагами и броши.
Маргарет рассмеялась, а Таннер запунцовел и локтем ткнул в сторону Дерри, хотя тот для тычка отстоял слишком далеко.
В зал аудиенций вошел один из дворецких, ступая войлочными подошвами настолько бесшумно, что когда он из-за спин визитеров обратился к своей госпоже, Дерри и Таннер встрепенулись. Иметь при себе оружие в присутствии королевы запрещалось, так что Маргарет с интересом отметила, к каким именно местам на дублетах скользнули руки ее гостей. Впрочем, оба тут же оправились, воровски меж собой переглянувшись.
– Ваше высочество, – объявил дворецкий, делая шаг в сторону перед вновь прибывшими гостями, – к вам герцог Сомерсетский Генри Бофорт, а также сэр Джон Фортескью, главный судья Королевской скамьи.
Заслышав это, Дерри вновь склонился перед королевой:
– Ваше высочество, не позволите ли мне остаться? Мне как советнику, возможно, есть смысл присутствовать при разговоре с этими людьми.
Заручившись от королевы кивком, с собою в сторонку он утянул и Уилфреда Таннера. Оба смиренно потупили головы, хотя Дерри Брюер внимательно наблюдал из-под бровей за герцогом и его сопровождающим. В зал с дальнего конца вошли двое совершенно разных людей.
Генри Бофорту было от роду всего двадцать три. Хорошо зная его отца, Дерри улавливал в сыне определенное с ним сходство. Хотя теперь он знал о Генри и кое-что еще: неуемный гнев, ослепительным малиновым углем тлеющий под спокойной внешностью и четыре года спустя. Ростом Бофорт-младший был немного выше почившего Эдмунда. За годы, истекшие с битвы при Сент-Олбансе, в моду снова вошли бороды, и молодой Сомерсет, будучи не чужд этим веяниям, отпустил себе каштановый клинышек, от которого кверху закручивались кончики усов.
– Ваше высочество, – промолвил Сомерсет, поводя рукой в элегантном поклоне. Когда он распрямлялся, взгляд его скользнул по Дерри с огоньком узнавания.
– Милорд Сомерсет, рада вас лицезреть, – ответила королева. – Прошу немного подождать, пока я поприветствую второго нашего гостя.
Генри, глядя на Маргарет блаженно и широко раскрытыми глазами, зарумянился и отшагнул в сторону, а Дерри с любопытством приподнял брови. Сомерсет был неженат, и, возможно, ему бы не мешало дать совет не столь откровенно обволакивать ее высочество воловьими взглядами, во всяком случае, в присутствии других. Но вспомнилась губительная ярость, полыхнувшая в юном Бофорте на подъезде к замку, и подумалось: лучше не надо. Вообще юноша был достаточно хорош простой, неброской красотой. Дерри поймал себя на том, что и сам сейчас невольно прихорашивается – приглаживает волосы, – и смешливо покачал головой над мужской глупостью как таковой.
Вошедший вслед за молодым аристократом сэр Джон Фортескью был одет исключительно в черное, от объемистой мантии с оборками на груди до нескольких дюймов шерстяных чулок, проглядывающих над черными кожаными башмаками. В свои шестьдесят два он был почти без морщин и без старческой обрюзглости, напоминая собой члена какого-нибудь монашеского ордена, столько времени проводящего в молитве, что даже старость обходила его стороной. Бороды у Фортескью не было – лишь аккуратные усы, темные посередине и с инеем по краям. Усы частично скрывали отсутствие нижних и верхних зубов с одной стороны, отчего губы судьи кривились как в усмешке, даже когда он пребывал в спокойствии. Оставшиеся зубы были крепкие и желтые, но другая половина широкого рта представляла собой сплошь голые десны. Дерри поймал на себе косо направленный взгляд судьи. Фортескью отличался редкостной наблюдательностью, и какое-то мгновение Брюер ощущал, как его оценивающе прощупывают и опускают из внимания, равно как и стоящего рядом с ним потупленного Таннера. Сомнения нет, что и признаки очарованности Сомерсета главный королевский судья пронаблюдал с такой же кривой улыбкой и холодными глазами.
– Позвольте приблизиться, ваше высочество? – вопросил Фортескью голосом сильным и твердым, какой, видимо, и положен человеку, обращающемуся к суду в качестве вершителя королевского правосудия. Слух улавливал легкий присвист в те моменты, когда язык говорившего попадал в прорехи меж зубов.
– Разумеется, сэр Джон, милости прошу, – ответила Маргарет и, видя, с какой подозрительностью законник оглядывает собравшихся, добавила: – Вы также можете доверять всем, кого видите в этом зале, или же, наоборот, никому. Надеюсь, я изъясняюсь понятно? Пускай меж собой вы мало знакомы, но зато я знаю вас всех как преданных мне людей.
Все четверо визитеров какое-то время молчали, оглядывая друг друга. Особо взыскательно герцог и судья изучали Уилфреда Таннера, который машинально скреб подбородок и ни о чем так не мечтал, как деться из этой комнаты куда-нибудь подальше. С судьями он в прежней своей ипостаси имел дело не раз и не два.
В конце концов напряжение между собравшимися начало Маргарет утомлять.
– Милорд Сомерсет, господа, друзья. Именем короля каждый из вас вносит свою лепту в большое общее дело. Мастер Брюер провел для меня в разъездах два года, сплачивая верных людей, оскорбленных недостойным обращением с королем со стороны самых влиятельных лордов. Йорк, Солсбери и Уорик позволили себе надругаться над троном, надсмехаться над Англией и короной. Говорю об этом со всей откровенностью. Они пошли на кровавое убийство самых лучших и благородных советников короля, но небеса их за это не покарали. Они по-прежнему процветают и упиваются собой, распушив перья, как петушки в курятнике, в то время как лучшие из людей лежат в сырой земле.
Забывшаяся от волнения Маргарет не сразу обратила внимание, что одна рука у нее стиснута в кулак; она плавно разжала белые, словно лепестки цветка, пальцы.
– С той поры я ночей не спала без мысли о какой-нибудь каре этим людям. Сэр Джон прибыл ко мне трактовать закон, но что есть закон, даже закон Англии, если его нельзя применить? Мастер Брюер: сколько у нас сейчас, вашими стараниями, насчитывается королевских поборников? Назовите число.
Дерри удивленно моргнул. Женщина, со спокойной твердостью говорящая им все это, утратила всю свою мнимую легковесность. Он вновь видел перед собой ту молодую королеву, что принимала от него весть о ранении государя и о том, что верх во всем одержал Йорк. Не горе было в ней, но застывшая ярость. И хотя она, безусловно, была разбита, но на осколки столь острые, что можно порезаться. До крови.
– Знак Лебедя, ваше высочество, наденут девять тысяч человек. За всех них я ручаться не могу, но большинство во всяком случае. Восемь сотен из присягнувших составляют рыцари, остальное фермеры, члены общин и сквайры. Во главу им нужны хорошие люди, но сами они поклялись, что будут стоять за вас.
– А второе из наших великих дел, мастер Брюер? Скажите сэру Джону, сколькие наденут Газель моего мужа, когда король окажется в опасности перед лицом своих врагов.
– Их восемь тысяч, ваше высочество, от Дорсета до Нортумберленда. И они учатся маршировать и сражаться. В ожидании одной лишь команды от короля.
– Благодарю вас, мастер Брюер, – кивнула королева. – Ну что, сэр Джон? Это вас удовлетворяет? Как вам такие числа?
Джон Фортескью был словно околдован. Он еще раз, с блуждающей улыбкой, поклонился.
– Ваше высочество, я ошеломлен. Полагаю, что этого вполне достаточно. Да что там «полагаю»: я в этом уверен.
Судья думал продолжить, но тут кашлянул Генри Бофорт. Герцогом он был всего четыре года, но уже проявлял нахрапистость породы. Знаком призывая к вниманию, он изготовился что-то сказать, на что главный судья короля с чуть слышным хлопком закрыл рот.
– Ваше высочество, – начал Сомерсет, – известие во всех смыслах отрадное. И для меня войти в этот круг большая честь. – Он с некоторым сомнением покосился на Таннера. – Более того, меня устроит любой чин в этом… как вы изволили выразиться – «великом деле»? Да. Вы можете рассчитывать на мою верность до последнего звука рогов.
– О да, безусловно, лорд Сомерсет, – холодно откликнулась Маргарет. – Здесь ставки очень высоки, средних – нет. Все замышляется уже давно. Этим самым утром я встречалась с лордами Бекингемом, Клиффордом, Грэем и Одли. Нобли моего мужа будут стоять либо с ним, их королем, либо у него на пути. И уверяю вас, он не проявит милосердия к тем, кто сделает неправильный выбор.
К тайному удовольствию Дерри, Генри Бофорт вновь поднял палец, прося разрешения задать вопрос. Маргарет чуть поджала губы, но кивнула.
– Ваше высочество. Если это войско готово будет выступить лишь в случае, если король окажется под угрозой, то позвольте спросить: где она, эта самая угроза? Йорк, похоже, и без всякого парламента доволен тем, что отыграл. Уорик властвует над Кале. Солсбери устраивает охоты и пиры, но нельзя сказать, чтоб хотя бы один из этих троих угрожал его величеству напрямую.
Прочерченные по прямой брови Маргарет слегка нахмурились, а ее прежнее тепло как будто угасло.
– Да. Они считают, что все битвы выиграны. Замечание ваше точно, и именно поэтому оно мне крайне досаждало. Я думала, что никогда не сумею что-либо ему противопоставить, пока сэр Джон не разъяснил мне сути такого понятия, как лишение прав состояния. Это искра, милорд, которая их всех спалит дотла. Камень, способный проломить им головы.
Сомерсет угловато кивнул, проведя себе пальцем по губе. Видно было, что в столь тонких материях молодой герцог ни в зуб ногой. Все повернулись к Фортескью, который, польщенный общим вниманием, с присвистом заговорил полубеззубым ртом:
– Этот закон касается государственных изменников, – пояснил он. – В анналах он существует давно, но применяется редко, быть может, именно из-за той силы, которой обладает. Едва на билль о конфискации ставится королевская Печать, как нобль становится простолюдином. Титулы его отчуждаются, а с ними и права наследования. Все имущество переходит обратно короне. Иными словами, это можно охарактеризовать как обращение благородного дома в прах.
– Йорк такого, само собой, никогда не допустит, – тотчас вставил Дерри по договоренности, заранее отрепетированной с королевой в приватной беседе.
Старый крючкотвор, однако, со зловредной ухмылкой погрозил пальцем:
– Столь суровые меры, мастер Брюер, были введены на случай крайней угрозы королевскому дому. И те, кто придал этим актам статус закона Англии, понимали: иногда положение может складываться так, что времени в обрез, а изменники могут находиться всего в одном, крайне опасном, шаге от успеха. А потому бремя доказательства в данном законе сведено к минимуму. И хотя оно в какой-то момент должно быть представлено парламенту, тем не менее достаточно лишь оттиска королевской Печати, чтобы придать процедуре законную силу при наличии всего лишь кворума из лордов и согласия монарха.
Чтобы как-то потрафить Сомерсету, Дерри якобы в задумчивости потер лоб, делая вид, что слышит обо всем этом впервые.
– Сэр Джон подготовил судебное предписание, – раздельно и властно проговорила Маргарет. – Мой муж дал согласие скрепить его своей Печатью. Лорды Перси, и в частности барон Эгремонт, в результате смерти своего отца лишились существенной части своего имущества. А впрочем, лишения претерпели и другие благородные семейства. С вами, милорд Сомерсет, эти люди возглавят поборников моего мужа. – Тон ее голоса не оставлял никакой возможности для отказа, и молодой герцог почтительно склонил голову. – Процедуру конфискации после объявления отозвать уже нельзя. По сути, это призыв к оружию. Дом Йорков падет или же будет вынужден сражаться, что тоже обернется падением.
Говоря это, Маргарет неумеренно сверкала глазами, а голос ее по понятной причине дрожал. Йорк, стоит ему обо всем прознать, вскинется, как безумный пес, в этом сомнения нет. Одним лишь куском пергамента королева накличет войну.
После долгих месяцев – да что там, лет – скрытных приготовлений истовость чувства королевы достигла точки кипения.
– Совет из верных лордов мой муж соберет в Ковентри, где и будет зачтен билль. Лондона, милорды, с нас достаточно. А Ковентри отсюда всего в пяти милях. Он и станет средоточием наших сил. Мастер Брюер, вы созовете туда людей, присягнувших на верность короне своим служением и жизнью. Говорите им все, что сочтете нужным, но чтобы они все до единого сошлись на поле и приступили к воинским упражнениям. Командиром моих поборников я ставлю барона Одли Джеймса Туше. Мой муж со своей армией встанет там же.
– Лорд Одли мне известен, – степенно кивнул Дерри. – Он бывалый воин; можно сказать, поседел на службе. Ваше решение, ваше высочество, я оспаривать не смею. Тем не менее должен спросить: позволяет ли государю самочувствие участвовать в том, что нам предстоит?
Произнося это, он в неловкости опустил глаза. С Маргарет они согласовали, что он задаст такой вопрос; тем не менее роль увещевателя, к тому же не вполне правдивого, была ему не по душе; не хотелось слышать и ложь, которая неизбежно должна была последовать из уст королевы. В глаза сейчас бросалось именно отсутствие короля, и это при том, что предметом обсуждения были важнейшие, государственной важности вопросы. То, как королева крепко держит его глазами на привязи, Дерри чувствовал физически.
– Мой муж исполнен решимости действовать, мастер Брюер. Здоровье его слегка непостоянно, но с каждым днем оно крепчает. Так что на этот счет прошу не беспокоиться, – отмахнулась она как от чего-то незначительного. – Для своих поборников я закупила дополнительно секир и копий, ими сейчас доверху заполнены хранилища Кенилворта. Надо, чтобы вы их осмотрели и распределили по местам, где оружие сейчас нужнее всего. Через месяц известие о лишении прав надобно послать Йорку. Пускай ваши шептуны устроят все так, чтобы оно должным образом дошло и до него, и до Солсбери. Вот тогда они зашевелятся. Но их будут уже ждать.
– Ваше высочество, – в почтении склонил голову Дерри.
А у самого из головы упорно не шел последний «грандиозный замысел» королевского дома: получить от Франции перемирие и жену в обмен на земли Мэна и Анжу. Дерри был архитектором тех закулисных ходов, а сидящая перед ним королева являлась, в некотором смысле, их частичным воплощением. Но чем все обернулось? Лорд Саффолк оказался убит, Лондон наводнен бунтовщиками, а почти все английские владения во Франции утрачены. Дрожь пробирала при мысли о еще одной комбинации, способной двинуть народы и знатные дома, словно шашки на доске. Круги от тогдашней катастрофы все еще зыбились на том месте, где игроки находились сегодня; более того, они ширились.
Усилием воли отогнав опасения, Дерри припал на одно колено (рядом Уилфред Таннер, словно тень, повторил его движение). Сомерсет и Джон Фортескью молча за всем наблюдали.
Вслед за железной непреклонностью к Маргарет вновь возвратилась ее изящная, даже слегка беспечная женственность.
– Господа, – звонко и уже весело сказала она, – у меня для вас накрыт стол. Буду рада, если вы соблаговолите разделить со мной скромную трапезу. У вас, несомненно, появятся вопросы, которые мы заодно и обсудим. Прошу вас следовать за моим дворецким, а я вскорости подойду.
С окончанием вечерни, которую медно-бархатистым звоном завершил часовенный колокол, Маргарет отпустила последних из вызванных на сегодня визитеров. Аудиенции были даны двум дюжинам рыцарей и лордов, а также купцам, которым было дано задание обеспечить оружием и припасом две армии. Лица гостей все еще плыли перед королевой, когда она с небольшим светильником пошла коридорами к комнатам своего мужа, расположенным высоко в восточной башне замка. Единственным шумом было стеклянное шуршание ее шелков и мягкое постукивание кожаных туфель по каменным плитам.
У дверей во внутренние покои короля она мимолетно поздоровалась с караульными и скользнула в переход к его опочивальне.
– Кто там? – окликнул изнутри Генрих.
Слыша этот голос, Маргарет устало улыбнулась. Хороший день: муж не в забытьи и сравнительно бодр. Король Генрих изрядную часть времени проводил во сне; мог и вовсе пребывать в бесчувствии целыми днями. Немногие часы бодрствования он обычно проводил в часовне, тихомольно сплетя перед собой пальцы. Недели, а то и месяцы могли протекать в полубессознательном состоянии, когда монарх с пустыми блеклыми глазами вяло жевал или хлебал пищу, не ощущая ее вкуса. Затем постепенно, как при пробуждении от глубокого сна, наступало улучшение. Сколько уже раз Маргарет видела, как энергия в ее мужа возвращалась, а с ней и надежда, но затем все снова рассеивалось. Совершенно непредсказуемо выдавались дни, когда мужа можно было застать одетым и лихорадочно оживленным. Глаза его блестели ярко и бессмысленно, а сам он возбужденно разглагольствовал о грандиозных замыслах. Такие признаки выздоровления могли длиться от дня до недели, иной раз и до месяца, но затем ступор вновь брал свое и уволакивал Генриха в свой омут. И никогда нельзя было сказать наперед, что будет с ним даже завтра.
Маргарет по-прежнему скорбела по своей утраченной любви к нему. Нельзя сказать, чтобы это чувство кануло в одночасье; иногда под хладным покровом печали, словно уголек в угасшем костре, нежным огоньком вдруг затепливалось чувство, от которого молодо и нежно вздрагивало сердце. Супружество их складывалось так, что по отношению к мужу Маргарет чувствовала себя скорее матерью, нежели женой. Может, в этом и крылась суть. Как и многое другое, любовь к Генриху за годы стежок за стежком, капля за каплей истончалась, истекала, пока не иссякла окончательно. Но как ни странно, это теперь не играло особой роли. Мать или жена, но Маргарет знала, что не успокоится, пока враги ее мужа – точнее, их хладные тела – не окажутся под землей. Иного чувства Йорк ей не оставил, и вина его была в том, что он вновь окунул голову Генриха в воды забвения. И при воспоминании о том, каким был ее Генрих до Сент-Олбанса – яркоглазым, устремленным в грядущее, – сердце Маргарет вновь и вновь содрогалось смертной истомой. Ему был дарован шанс жить, быть живым – а Йорк безжалостно его отнял, хладнокровно удерживая Генриха под завесой горя, пока тот не угас повторно. И видимо, окончательно.
– Это я, Генри, – ласково сказала она. – Маргарет.
Что удивительно, он сейчас не лежал, как обычно, навзничь, а сидел на своей широченной кровати, в окружении небрежно разбросанных фолиантов и свитков.
– Я слышал нынче какие-то голоса. Хотел было встать, подойти, но… – Король пожал плечами, не в силах объяснить ту летаргию, что отняла у него всякую волю, превратив элементарную по сути задачу в непосильную.
Маргарет подоткнула юбки и присела на краешек кровати, оглядывая беспорядок на скомканном покрывале. Ее любопытство не укрылось от Генриха.
– Билли о лишении прав состояния, – с томной улыбкой к своей слабости пояснил он. – А вон там, в ногах, Хартия вольностей. Мне их принесли, хотя не припоминаю, чтобы я их просил.
Маргарет принялась собирать свитки, скрывая раздражение. Ей-богу, надо будет найти и высечь того из слуг, кто принес эти документы королю. В обстановке строжайшей секретности она распорядилась, чтобы из архивов Лондона ей доставили огромный перечень бумаг, среди которых крылись те, что были ей действительно нужны. Поручение было выполнено, но так, что в итоге наиважнейшие свитки и манускрипты попали в руки не к ней, а к Генриху.
– Их запрашивала я, Генри. Не хотела, чтобы ты, будучи еще не совсем здоров, отягощал себя какими-то вздорными бумагами.
– Нет-нет, мне было очень интересно! – воскликнул король оживленно. – Я считай что весь день провел за чтением. От этих биллей о конфискации, дорогая, у меня просто волосы дыбом. Кровь стынет в жилах при чтении, что там творилось. Ты читала хронику о казнях Диспенсеров? Отца изрубили на куски и скормили собакам, а сына…
– Я не хочу об этом слышать, Генри, – прервала мужа Маргарет. – Но уверена, что своей участи они вполне заслуживали, коли стояли против своего Богом избранного короля.
– А мне кажется, что Диспенсеры стояли как раз за него. Они поддерживали Эдуарда II, но после того, как вышел билль, их сына протащили привязанным к лошадям, а затем на плоти ножом вырезали заповедь против греха. А потом…
– Генри, прошу тебя, не надо! Меня от таких вещей бросает в дрожь. Тебе нужно отдохнуть, а не распалять свои мысли этими жуткими картинами. Как ты теперь заснешь, со всеми этими сценами перед внутренним взором?
Король удрученно поник.
– Как скажешь, Маргарет. Извини. Я не хотел повергнуть тебя в смятение. А эти бумаги я отложу.
Она продолжала собирать листы в толстенную стопу, которую совала себе под руку. Один из свитков был скреплен старой железной застежкой; нечаянно об нее уколовшись, Маргарет от боли резко втянула зубами воздух. С кончика пальца закапала кровь, при виде которой ее муж ахнул и испуганно отвернулся. Маргарет сунула кровоточащий палец в рот и мысленно себя ругнула, когда увидела на белом покрывале красное пятно: одна капля туда все-таки попала. После Сент-Олбанса Генрих стал панически бояться вида крови. Сейчас пятна он еще не заметил, но если разглядит, то наверняка лишится сна.
Отложив бумажную кипу, она стала рыться в сундуке у изножья кровати, вытащив оттуда одеяла и еще одно покрывало – стеганое, от холода.
– Лежи спокойно, милый, – сказала она и, сноровистым движением сбросив запятнанное покрывало, укрыла ноги Генриха новым. Тот устроился поудобнее, и напряжение сошло с его лица. Он мирно зевнул, а Маргарет снова присела рядом и стала поглаживать ему лоб.
– Ну вот, видишь? – ласково укорила она – Ты у меня утомился.
– Только не убирай свет, ладно, Маргарет? А то я не люблю просыпаться в темноте.
– Разумеется, свечи возле твоей кровати останутся гореть. А если что, ты можешь сразу же позвать слуг: они всегда рядом.
Она продолжала поглаживать, и Генрих смежил веки.
– Маргарет, я люблю тебя, – уже сонно пролепетал он.
– Я знаю, – ответила она. Глаза ее отчего-то наполнились слезами.
Когда дыхание Генриха стало глубоким и ровным, королева неслышно вышла и унесла с собой бумаги в другую комнату. Там она поставила светильник на стол и углубилась в чтение: что же там, по итогам билля о конфискации, содеялось с семейством Диспенсеров. Когда при прочтении выяснилось, что билль вышел по велению королевы-француженки, переехавшей в Англию для замужества с Эдуардом II, Маргарет распрямила спину. Свой урок преподносила сама история. Вчитываясь в старинный текст, королева как будто слышала вековой давности голос своей соотечественницы. В безотчетном исступлении Маргарет, словно околдованная, так и просидела неподвижно до самого рассвета.