Книга: Боги войны
Назад: ГЛАВА 30
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 31

В один из последних дней лета в Александрии загремели трубы — к городу приближалась барка царицы. Брут выслал навстречу дюжину римских галер. Из портовых запасов выдали достаточно провизии для устроения празднеств. Пурпурный парус увидели издалека, и сотни лодок присоединялись к процессии, окружая царскую барку, словно стайка пестрых птичек.
Дни становились короче, но воздух оставался тяжелым и жарким. Царица вышла на палубу и смотрела, как приближается флот, а рабы обмахивали ее опахалами. Безмятежным дням на Ниле пришел конец — у Клеопатры близились роды. Ей было скверно, и все быстро надоедало. Если у царицы разыгрывались нервы, Юлий буквально ходил по струнке. Увидев римские галеры, она вспыхнула от гнева и, сощурившись, спросила:
— Ты вызвал сюда все войско?
— Лишь самую малую часть, — ответил Юлий. — Нельзя же оставить Александрию без защиты, когда ты уедешь в Рим.
— Моя армия обычно с этим справлялась, — с негодованием заметила царица.
Тщательно взвешивая слова, Юлий произнес:
— Не хочу рисковать даже в малой степени. Эти галеры здесь для того, чтобы защищать наследство нашего сына. Доверься мне. Ведь я дал клятву.
Клеопатра почувствовала, как шевельнулся ребенок. Она невольно содрогнулась — быть может, этот римлянин уже отобрал у нее трон? Египту пять тысяч лет, Египет устал, а враги выжидают удобного момента. Юная сила Рима отпугнет от ее страны хищников, как факел, брошенный в морду зверя. Клеопатру воодушевляли разговоры Юлия о державе с двумя столицами, но, видя в порту столько легионеров, царица начинала бояться. Юлий великодушный человек, отличный любовник, однако он еще и полководец, чья мощь подобна буре. И этому полководцу приглянулся ее город.
Юлий заметил, что Клеопатра дрожит, и, взяв у рабыни платок, ласково укрыл ее плечи. Его нежность исторгла слезы из глаз царицы.
— Верь мне, — мягко попросил он. — Ведь все только начинается.
На пристани барку встречали римские центурии — построение было безупречным. Юлий и Клеопатра ступили на берег, и легионеры громко приветствовали возвращение своего консула. Царице подали паланкин; под его пологом она укрылась от взглядов толпы, и дюжие рабы подняли носилки на плечи.
Юлий стоял рядом и примечал, что изменилось в городе, пока он плавал.
В порту теперь царил порядок. Кое-где виднелись дозорные легионеры. Римляне выстроили новые здания для таможни и реквизировали несколько старых, чтобы следить за доходом от торговли. Брут не терял времени.
Процессия двинулась через Александрию, и по мере приближения к царскому дворцу присутствие в городе римлян становилось заметнее. На каждом углу Юлий видел салютующих легионеров. Плотные ряды солдат оттесняли горожан, стремящихся пробиться к своей царице. Римляне перекрыли все прилегающие дороги, и только ведущая к дворцу улица оставалась свободной.
При мысли о том, что может подумать Клеопатра, Юлий поморщился. Он сам отправил в Грецию приказ, однако зрелище такого количества легионеров встревожит кого угодно. Когда он прибыл в Египет, это была совершенно чужая страна, а его люди постарались превратить ее в римскую провинцию.
Во дворце вокруг царицы взволнованно засуетились рабыни. Хотя Клеопатра устала и у нее болели ноги, прежде чем удалиться в прохладу внутренних покоев, она задержалась на крыльце и повернулась к Юлию:
— Так я могу тебе доверять?
— Ты носишь моего сына, Клеопатра. Но и без этого ты для меня дороже всего. Я хочу защитить тебя.
Царица собралась что-то ответить, однако передумала и лишь недовольно поджала губы.
Юлий вздохнул. На них смотрели тысячи легионеров.
— Что ж, моя повелительница, пусть видят… — И, не произнося более ни слова, он опустился перед ней на колени.
Клеопатра взглянула на покрасневшего Юлия и просветлела. Уголки ее рта тронула улыбка.
— Никогда не видела, чтобы люди преклоняли колени с таким надменным лицом, — прошептала царица Юлию в ухо, и ему стало смешно.

 

Пообедав и искупавшись, Юлий собрал своих галльских полководцев. Командирам из Греции придется подождать. Юлий выбрал то самое помещение в квартале писцов, в котором обосновался Брут, и, ожидая своих подчиненных, с любопытством осматривался.
Первыми появились Брут и Домиций; отсалютовав, они сели. Следом вошел Регул, его обычно сумрачное лицо благодаря возвращению Юлия немного оживилось. Пока Домиций разливал вино, вошли Октавиан и Цирон.
Прежде чем выпить, каждый поднимал кубок, приветствуя Юлия. Все здоровые и загорелые, особенно Цирон. Он вполне мог сойти за египтянина. У Октавиана на щеке красовался свежий шрам, и вел он себя гораздо сдержаннее других. Юлий соскучился по друзьям, по их многолетнему братству. Консул плавал почти шесть месяцев, и ему казалось, что друзья от него отдалились.
— Друзья, выслушаем ваши доклады, — спросил он, — или будем пить и болтать до самого заката?
Регул улыбнулся, но прочие были немного насторожены. Наконец Октавиан нарушил молчание:
— Я рад тебя видеть, господин.
Брут поглядывал на Октавиана с каким-то вежливым интересом, и Юлий заподозрил, что между ними что-то произошло. Однако сейчас ему не хотелось слушать пререкания и видеть недовольные лица. После плавания по Нилу подобные склоки представлялись ничтожными.
— В городе спокойно, — сообщил Брут. — Да другого и ожидать нельзя, когда здесь находятся тысячи отборных легионеров. Были случаи грабежа — не много, и кое-кого отправили на исправительные работы в отдаленные гарнизоны. Словом, ничего важного. Еще мы тут построили приличную канализацию и навели порядок в порту. Ну и некоторые неплохо развлеклись. А как чувствует себя царица?
Юлий, довольный, что все в порядке, кивнул.
— Роды через несколько недель или даже раньше, — сказал он, и взгляд его потеплел.
— Значит, сын и наследник, — заключил Брут, незаметно для Юлия посматривая на Октавиана. — Придется тебе объясняться с Кальпурнией.
Юлий опять кивнул, понемногу потягивая вино. Напоминание о слезливой супруге не доставило ему удовольствия.
— Я ведь не знал, что так случится, когда на ней женился, — задумчиво проговорил он. — С тех пор как я отплыл в Грецию, столько всего произошло…
— А когда родится ребенок, мы вернемся в Рим? — неожиданно спросил Октавиан.
Юлий видел, что тот чем-то смущен, но не мог понять, в чем дело.
— Вернемся. Я оставлю здесь два легиона — следить за порядком. Напишу Марку Антонию, чтобы выделил несколько галер — возить сюда жалованье солдатам и приказы. Во имя богов — как мне хочется его видеть! Я соскучился по родным местам. Стоит упомянуть о Риме, и я начинаю рваться туда всей душой.
Глядя на серьезные лица окружающих, Юлий собрался с мыслями.
— Отвезем в Рим останки диктатора и там похороним. Я намерен воздвигнуть статую — быть может, в театре Помпея. То, как он погиб, до сих пор не дает мне покоя. Я написал о нем дочери. Хотя бы ради нее я должен оказать ему последние почести.
Юлий замер, уставившись в пространство. Больше года прошло со дня сражения при Фарсале, а переход Рубикона казался немыслимо далеким. Юлий понял, что месяцы, проведенные на сонной реке, сделали его другим. Друзья по-прежнему напоминают поджарых волков, привыкших драться, а сам он уже не такой.
— Удивительно — после стольких лет распрей восстановится республика, — пробормотал Октавиан, уставившись на кубок с вином. — Город примет тебя как спасителя наших старинных законов.
Он заставил себя поднять глаза и встретил внимательный взгляд Цезаря.
— Наверное, — сказал Юлий. — Вернусь, тогда увидим.
В лице Октавиана мелькнул проблеск надежды, но Юлий, который начал наполнять кубок из серебряного кувшина, ничего не заметил.
— Многое изменилось, — продолжил он. — На этой медленной реке так хорошо думается… Мне дарована возможность поднять Рим на небывалую высоту, и я не должен ее упускать.
Чувствуя на себе взгляд Октавиана, Юлий приветственно поднял кубок:
— Здесь, на земле Александра, для меня возродились мечты великого царя. Тут я словно прозрел. Мы понесем свет Рима всем землям. Мы — как маяк Фароса. — И Юлий улыбнулся, не замечая мук Октавиана. — Мы можем создать империю!
— Это царица придумала? — тихо поинтересовался Октавиан.
Юлий смотрел на него озадаченно.
— Ее кровь соединилась с моей. Египет и я теперь одно целое. И Рим пойдет за мной.
Рукой с кубком Юлий сделал широкий жест. Вино согрело его мысли.
— Впереди у нас золотой век, Октавиан. Я уверен.
— И сбудется твоя старая мечта! — вставил Брут.

 

Юлий шагал по дворцовому залу, вздрагивая от каждого крика Клеопатры. Его сын уже начал проситься в мир, и Юлий никогда в жизни так не волновался. Консула разбудили посланные за ним придворные, и он, наскоро набросив тогу и надев сандалии, позвал Брута.
Оба пришли в тронный зал, и тут им сказали, что царицу сейчас беспокоить нельзя. К раздражению Юлия, покои Клеопатры охранялись ее личной стражей, и ему оставалось только гневно мерить шагами пол, да еще на пустой желудок.
Проходили часы. Вбегали и выбегали слуги — они носили теплую воду, стопки белых простыней. Из покоев царицы слышались женские голоса, иногда Клеопатра кричала от боли. Юлий бессильно сжимал кулаки и не сразу заметил, что Брут сует ему в руки ковш с теплым ячменным отваром.
На рассвете вышел Созиген и приказал рабам принести новых простынь. Астролог был красен от волнения и озабочен, но, увидев лицо Юлия, задержался:
— Твой сын вот-вот родится, Цезарь. И то, что он появится на свет с первыми лучами солнца, — великое знамение.
Юлий схватил его за руку:
— Как там царица? Все идет правильно?
Созиген улыбнулся и кивнул.
— Тебе нужно успокоиться, консул. Тебя вскоре позовут. Царица молода и здорова — и ее мать тоже отличалась здоровьем. Успокойся. — Астролог высвободил руку из крепких пальцев Юлия и прошел мимо стражников. Из покоев царицы раздался вопль, от которого Юлий зарычал.
— Боги, я не вынесу этого!
— А когда родилась Юлия, ты тоже так волновался? — полюбопытствовал Брут.
Юлий покачал головой:
— Не помню. Наверное, нет. Но теперь я старше. Если ребенок умрет — будет ли у меня еще возможность иметь наследника?
— И как ты собираешься назвать своего сына? — спросил Брут, чтобы отвлечь Юлия от странных песнопений, доносящихся из комнат царицы. Там совершались таинственные, непонятные ритуалы, а Юлий, пожалуй, ничего этого и не замечал — в таком он был смятении.
Вопрос, казалось, заставил его немного прийти в себя.
— Птолемей Цезарион, — с гордостью произнес Юлий. — В нем соединятся два великих рода.
— И ты покажешь сына на Форуме, — напомнил Брут.
Юлий просиял:
— Непременно. Он чуть-чуть подрастет, и мы поедем в Рим. Сирийский царь пригласил меня в гости, и я отправлюсь вместе с Клеопатрой. Потом на Крит или, быть может, на Кипр, затем в Грецию и, наконец, домой. В Риме будет лето, я приду на Форум и подниму мальчика, чтобы показать его римлянам.
— Если ты намерен основать династию, тебе предстоит серьезная борьба, — пробормотал Брут.
Юлий покачал головой:
— Не теперь. Разве ты не видишь — легионы мне послушны, а в сенат наберем подходящих людей. Понимают это римляне или нет, но империя уже существует. В конце концов, кто может мне противостоять? Помпей был последним.
Брут кивнул; глаза у него потемнели.
Спустя час выбежал Созиген, такой взволнованный, что даже стражники удивились. Он просто сиял — словно в том, что происходило, имелась его личная заслуга.
— У тебя сын, Цезарь, как я и предсказывал. Ты хочешь войти?
Юлий хлопнул старика по плечу, и астролог пошатнулся.
— Покажи мне его!
Брут не пошел за ними, он остался, дабы сообщить радостную весть легионам, собравшимся к рассвету у ворот царского дворца.

 

Полог у постели подняли, чтобы Клеопатре не было душно. Побледневшая царица выглядела изможденной и как будто удивленной, под глазами легли тени. Молодая рабыня осторожно вытирала испарину с ее лба. Юлий бросился к возлюбленной, не обращая внимания на многочисленных слуг, суетящихся в спальне.
Клеопатра кормила лежащего рядом с ней младенца — мальчика, которого Юлий ждал так долго; упругая грудь почти полностью закрыла крошечное личико.
Юлий присел на ложе и нагнулся к ним, не замечая рабыни, поспешившей исчезнуть. Царица открыла глаза.
— Моя прекрасная повелительница, — ласково шепнул Юлий, улыбаясь ей, — Созиген сказал, что это мальчик.
— Старик совсем загордился, — ответила Клеопатра и слегка вздрогнула — ребенок сильно сжал десны. — У тебя сын, Юлий.
Он осторожно протянул руку и убрал с ее лба прядь волос.
— Я ждал тебя всю жизнь.
Ее глаза наполнились слезами, и царица рассмеялась над собой.
— Я готова плакать от всякой малости, — призналась она и сморщилась, потому что младенец опять сдавил сосок. На секунду малыш его выпустил, но тотчас же жадный ротик снова поймал грудь матери и принялся усердно сосать.
Юлий смотрел на маленькое тельце, укутанное в пеленки. Только что вышедший из материнской утробы младенец был сморщенный и красный. На черных, как у матери, волосах осталось пятнышко крови.
— Он очень сильный, — сказала Клеопатра.
— Если он останется таким безобразным, хорошо хоть будет сильным, — рассмеялся Юлий.
Клеопатра шлепнула его свободной рукой.
— Он красавец, — возразила она, — и это наш сын. Созиген обещает, что он станет великим царем. Более великим, чем ты или я.
Он нежно поцеловал ее, и Клеопатра откинулась назад, опустив веки. Юлий почувствовал, что за спиной кто-то стоит, и, обернувшись, встретил суровый взгляд царской повитухи.
— Что? — спросил он.
Клеопатра вздохнула.
— Они ведь не говорят на твоем языке, Юлий, — не открывая глаз, напомнила она.
Женщина рукой указала Юлию на двери, что-то тихонько бормоча.
— Понятно, — пробормотал он. — Я приду, когда ты отдохнешь.
Он тихонько пожал ей руку и встал. Глядя на свою семью, Юлий мысленно благодарил богов, что дожил до этого дня.
Назад: ГЛАВА 30
Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ