Глава 19
ИРОНИЯ
Расхождение между ожидаемым и реальностью
1 августа, вечер и ночь
Она стала императрицей еще до захода солнца.
Все произошло с головокружительной быстротой, и хотя все чувствовали, что без Жуглета тут не обошлось, доказать это было невозможно.
Конрад выглядел так, будто получил удар не только в сердце, но и во все остальные жизненно важные органы. В ужасе, не веря собственным глазам, смотрел он на своего старого друга. Расспрашивать Маркуса не имело смысла: бескровное лицо выдавало его вину. Воздев в мольбе руки, в полной готовности принять любую судьбу, он опустился на колени прямо на мокрые камни.
Его приговорили к повешению на следующее утро.
Конрад огласил приговор, но не пожелал смотреть, как улюлюкающая процессия в милю длиной сопровождает осужденного: Маркуса, в одной рубашке, заставили тащить тяжелое седло, чтобы все знали, что он преступник. На него плевали, в него швыряли гнилыми яблоками, выкрикивали всякие мерзости — короче, издевались, кто как мог. Многие при этом понятия не имели, за что он осужден. Унизительная процедура завершилась у западных ворот, где его заперли в камеру городской тюрьмы. Император ничего этого не видел — закрывшись в своей личной молельне кафедрального собора, он рыдал от ярости и горя.
Когда он, бледный от изнеможения, вышел к народу, толпа за стенами собора скандировала, что после всего случившегося он должен жениться на этой красивой и умной девушке. И при этом не откладывая в долгий ящик.
— Почему не прямо сейчас? — выкрикнул кто-то, подозрительно напоминающий Эрика. — Вот церковь, вот священник! Архиепископ! У нас тут даже есть кардинал!
Конрад при виде позеленевшего от злобы брата сразу ожил и объявил, что лучше ничего и придумать нельзя. Он и Линор, оба в состоянии легкого шока, едва отдавая себе отчет в присутствии друг друга, обменялись священными клятвами перед дверью собора. Брак благословили архиепископ Майнца и хмурый кардинал Павел. Затем состоялось небольшое церемониальное шествие: все верхом, под аккомпанемент барабанов и труб, двинулись от собора через рыночную площадь к дворцу архиепископа.
На королевский помост в зале водрузили еще одно кресло, и знатные гости двинулись поздравлять чету, на что ушла добрая часть дня. За все это время у Конрада и Линор едва нашлось время даже взглянуть друг на друга, не то что обменяться хотя бы парой фраз. Когда последние, самые мелкие дворяне — не больше полудюжины — все еще дожидались своей очереди у подножия помоста, внимание всех внезапно привлек непонятный шум. Сначала кто-то громко забарабанил во внешние ворота, дальше которых не допускалась чернь, потом чьи-то сапоги загремели во внутреннем дворе в направлении зала. Мгновенно отреагировав, стражники прыгнули к двери, чтобы не допустить самозванца, кто бы он ни был, однако высокий молодой человек в своей лучшей алой с желтым тунике и наскоро начищенной обуви голыми руками отшвырнул обоих от двери.
Бледный в слабом свете сумерек, в дверном проеме стоял запыхавшийся после быстрой ходьбы Виллем. Увидев Линор, всю в сверкающих драгоценностях, рядом с императором, он издал странный звук недоверия, облегчения и смятения одновременно.
— Значит, это правда, — выдохнул он.
Воцарилась тишина. Взоры всех присутствующих обратились к нему. Никого не замечая, он бегом пересек зал и бросился на колени у помоста.
— Мой господин и повелитель, — продолжал он, обращаясь к сапогам Конрада из дубленой кожи. — Простите меня за сомнения в нравственности этой благородной дамы.
— О, Виллем, ради бога, — нежно произнесла Линор и, соскользнув с помоста, обхватила шею брата руками.
Толпа разразилась восторженными восклицаниями.
А потом в зале рядами расставили столы, и праздничный пир начался. На него ушли все запасы, предназначенные для Ассамблеи на целую неделю: медвежатина, кабаны, журавли, гуси, оленина, молочные поросята, вино темное и светлое, фазаны, запеченные прямо в перьях. Одно блюдо словно появилось из какого-то мифа: этот плод хирургического вдохновения повара выглядел сверху лебедем, а снизу свиньей. Столы ломились от изысканных блюд, приготовленных из продуктов, предназначенных усиливать чувственное влечение, — воробьев, воробьиных яиц и груш. За много лет Конрад привык к мысли, что на свадьбе, как обычно, резать и пробовать для него блюда будет Маркус. Сегодня же эта миссия была возложена на тех, благодаря чьим стараниям свадьба состоялась: на Виллема, Жуглет и Эрика. Никогда ни одному менестрелю не выпадала такая честь. Жуглет даже слегка удивилась.
Когда столы были убраны, а руки вымыты в розовой воде, граф и кардинал оказались рядом, в стороне от танцующих, разряженных, сытых и довольных от выпитого вина гостей. Эти двое наблюдали за весельем равнодушно.
— Здесь пахнет серой, — заметил для затравки Павел.
— Дело сделано, — отвечал Альфонс. — Как говорится, спасайся кто может, что я и делаю.
— Другого такого перебежчика я в жизни не встречал, — с отвращением произнес Павел. — Я-то, по крайней мере, чем могу, служу матери-церкви. Тебя же не интересует ничего, кроме собственных сундуков.
— Просто я честнее тебя, — спокойно ответил Альфонс. — Стараюсь во всем видеть хорошую сторону. Так уж сложилось, что в нынешней ситуации нам обоим выгодно женить Виллема на Имоджин; теперь, по крайней мере, он смахивает на человека, хотя бы отдаленно ее достойного. Ну так давай и займемся этим, племянничек. Церкви ты не послужишь, но свою шкуру спасешь.
— Это еще не конец, — возразил Павел. — Настало время Судьбе проявить милосердие и помешать Линор оказаться в постели мужа до наступления брачной ночи.
Тюрьма находилась внутри западной сторожевой башни. Дежурил в этот вечер мрачный страж, который считал, что по своему рыцарскому происхождению заслуживает более почетной должности. В камере было темно, промозгло и ужасно воняло.
— Я не собирался приходить, — с порога заявил Виллем, пытаясь разглядеть черты полуголого осужденного, прикованного к стене в углу. — И пришел только потому, что сестра умолила меня откликнуться на твою просьбу. То, что тебе придется заплатить за свои дела жизнью, чрезвычайно ее огорчает, пусть даже ты и пытался погубить ее. Вот какова эта милая, добрая, прелестная девушка, с которой ты так коварно обошелся. Ее сердце полно любви и сострадания.
От гнева голос у него звучал хрипло.
— А ведь ты поверил мне, Виллем. С такой готовностью — не пришлось даже почти ничего доказывать. Тебя ужасает не только мое поведение, но и свое собственное.
Маркус настолько устал, что его голос звучал бесстрастно и спокойно.
Виллем бросил взгляд на меч, который оставил у порога: до него не больше двух шагов, но морально он недосягаем. Как бы ни хотел Конрад быть избавленным от зрелища казни Маркуса, не Виллему брать на себя эту роль.
— Зачем ты звал меня?
Маркус вздохнул и привстал, но, осознав, что подойти ближе не сможет, снова опустился на сырую солому на полу.
— Альфонс, граф Бургундский, хочет женить тебя на Имоджин, — начал он.
Виллем хранил молчание.
— Я знаю, Конрад этот брак одобрит.
Виллем по-прежнему не говорил ничего.
— Мне нужно знать, женишься ли ты на ней.
— Нет, если она тоже участвовала в этом заговоре против моей сестры…
— Ей ничего не известно, — поспешно сказал Маркус. — Единственный злодей здесь я. Итак, сударь, учитывая это, ты возьмешь ее в жены?
Глаза Виллема наконец привыкли к темноте. Маркус, воплощение полного краха и изнеможения, казалось, чувствовал себя сейчас спокойнее, чем сам Виллем.
— Что же, в этом есть смысл, — наконец ответил он. Маркус сделал медленный, мучительный вдох. От судьбы не уйдешь; глупо было и пытаться.
— Тогда я должен раскрыть тебе глаза на некоторые вещи. Она любит меня всем сердцем, сильнее, чем я того заслуживаю. Пожалуйста, прости ей это преступление — любовь ко мне. Умоляю, не будь с ней суров, если она окажется не такой, какой, по твоему представлению, должна быть жена Виллема из Доля.
Виллем молчал.
— Я это говорю к тому…
— Я понял, к чему ты это говоришь, — прервал его Виллем. — Я буду относиться к ней в соответствии с ее характером и достоинствами, Маркус, не больше и не меньше. Если она доброго нрава…
— Влюбленная женщина…
— Влюбленность не может служить оправданием слабости. Ничто не мешает влюбленной женщине вести себя так, будто никакой любви нет.
Виллем направился к выходу.
— Я это знаю не понаслышке.
Жуглет, примостившись на ковре между стражниками и императорским помостом, исполнила в честь прекрасной и целомудренной невесты три песни подряд. Линор улыбалась менестрелю так, как будто они снова были в Доле. Она следила за тем, чтобы не выражать открыто свое предпочтение Жуглет, и та тоже все время сохраняла приличествующую дистанцию. Но когда Линор смотрела на Жуглет, в ее глазах невольно появлялся блеск, и на его фоне общение с остальными придворными казалось слегка вымученным. Уступив искушению, они столь открыто и непринужденно поддразнивали друг друга, что Конрад бросил на них предостерегающий взгляд, хоть и наблюдал за этим спектаклем не без удовольствия.
— Зато меня не будут считать педерастом, — подмигнув, шепнула Жуглет.
— Не будут, — согласился Конрад. — Просто сочтут предателем и прелюбодеем. Умеренность, мой друг. Сдерживай свои чувства. Флиртуй с кем-нибудь другим или иди потанцуй.
Виллем отдал стражнику архиепископа меч и вернулся в зал. Вид Линор на королевском помосте наполнял его радостью, вызывая счастливую улыбку. Но только он решил присоединиться к отплясывающей Жуглет, как вдруг заметил, что Альфонс из угла подает ему какие-то знаки. С неохотой уступая, он дал понять, что тот может подойти, прекрасно понимая, для чего вдруг понадобился графу — пропеть дифирамбы своей дочери. Мгновение он надеялся, что Жуглет оторвется от плясок и придет ему на помощь, но потом понял, что надежды напрасны: менестрель лишь внесет свою лепту в расхваливание Имоджин.
И все же Жуглет встретилась с ним взглядом и весело подмигнула, проносясь мимо в вихре танца, отчего, однако, ему стало еще противнее. Конечно, он хотел получить обратно свои земли и понимал, что благодаря этому браку его желание исполнится, причем с лихвой. Однако когда настал момент истины, что-то у него в душе воспротивилось. Он опять ощутил себя пешкой: нелепое ощущение, учитывая, что он один от всего этого окажется в выигрыше. И все равно он чувствовал, что им манипулирует умелый игрок — Жуглет.
Умелый игрок тем временем, даже танцуя, успевала обозревать поле боя — все ли фигурки исполняют положенные роли. На мгновение она позволила себе насладиться одной бесспорной гранью своего успеха: Линор теперь на своем месте. Став супругой самого могущественного человека на земле, она сможет получать от этого удовольствие, как от очередной увлекательной и забавной игры. По крайней мере, это был простой, ничем не осложненный успех.
Павел, пристроившись у помоста, весь вечер сверлил взглядом Линор, словно надеялся внушением заставить ее сделать ложный ход и тем самым помешать физическому завершению ее внезапного взлета. Когда Жуглет оказалась рядом с ним, он почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся. Жуглет не удержалась и победоносно ухмыльнулась. Павла перекосило.
Она нашла взглядом Альфонса — как там его беседа с Виллемом? — и чуть не застыла на месте от изумления.
В дверном проеме, между Виллемом и Альфонсом, стояла Имоджин.
Своей бледностью она напоминала привидение, под глазами залегли тени, такие же серые, как ее дорожное платье. Граф, положив руку ей на плечо, повел девушку к скамейке у стены, но выглядел при этом не как отец, заботящийся о дочери, а скорее как конюх, ведущий раненую лошадь. Она явно устала с дороги, выглядела почти больной, и Жуглет испытала мимолетное раздражение: и без того стоило больших трудов уговорить Виллема пойти на этот брак, а теперь еще эта бледная немочь своим видом все только усугубляет.
Было очевидно, что все трое готовы сквозь землю провалиться от неловкости. Альфонс, скорее всего, решил представить дело так, будто речь идет о невинном знакомстве, хотя все трое прекрасно понимали, что это фарс. Продолжая танцевать, Жуглет вытянула шею, чтобы лучше видеть: ее прямо зачаровало, до какой степени граф плох в роли свата. Имоджин совсем посерела и, по-видимому, собиралась хлопнуться в обморок, даже сидя на скамейке. Виллем склонился над ней, весь красный. Ну и неумехи.
«Неужели я должна все делать сама?» — подумала Жуглет. Она надеялась, что, по крайней мере, будет избавлена от необходимости знакомить собственного любовника с его будущей женой. Увы. Отпустив руку партнерши, она протолкалась сквозь парчу, шерсть, шелк и облака кружев, запахи розовой воды, вина, корицы и немытых мужских тел и добралась до троицы.
Альфонс, как выяснилось, оказался даже более туп и неотесан, чем она предполагала: то, что со стороны выглядело как церемонное знакомство, на практике оказалось помолвкой. Обе стороны, неловко и через силу, уже успели дать свое согласие. Этот последний факт принес Жуглет некоторое облегчение: все-таки не придется самой сводить их.
— Позвольте мне первому поздравить вас! — сердечно воскликнула она, стараясь не смотреть на Виллема.
Театрально опустившись на колени, она поцеловала вялую, влажную руку Имоджин, затылком чувствуя сверлящий взгляд Виллема.
— Мне не совсем хорошо, — произнесла Имоджин так тихо, что у Жуглет мелькнула мысль, не для нее ли одной предназначается эта фраза. — Надеюсь, вы меня извините… Мой отец и мой… жених сообщат счастливую новость императору. И императрице, — извиняющимся тоном поспешила добавить она.
— Сударыня переутомилась, — громко, понимающим тоном заявила Жуглет. — Если джентльмены позволят, я провожу ее на свежий воздух и попытаюсь успокоить приятной беседой.
У Имоджин загорелись глаза, как будто ей послышалось в этом приглашении какое-то обещание. Жуглет не поняла, на что именно та рассчитывает, и это мгновенно распалило ее любопытство.
Во дворце имелась небольшая частная часовня, дверь в которую была почти не видна за лестницей в верхние покои. С разрешения Альфонса она повела девушку туда, на ходу шутливо поддевая танцующих и смеясь. В небольшом сводчатом помещении царили полумрак и тишина.
— Виллем исключительный человек, — бодро сообщила Жуглет. — И я слышал от женщин, что он нежен, как ягненок. — Это не вполне соответствовало действительности, но она надеялась, что для бедной испуганной девочки Виллем сделает исключение. — Если ты боишься первой брачной ночи, то готов поклясться: тебе не найти человека, который сделает тебя женщиной бережнее, чем Виллем из Доля.
— Почему же не найти, — очень тихо откликнулась Имоджин своим мягким голосом. — Я уже нашла.
Прикусив губу, она опустила взгляд. Ее руки на одно короткое мгновение притронулись к животу, но она тут же опустила их.
Для Жуглет это было как удар молнии.
— Дура! — прошипела она. — Дура, дура!
Имоджин, выдав наконец свою тайну, разразилась рыданиями.
— Пожалуйста, — сквозь слезы говорила она, хватая руки, которые трясли ее за плечи. — Умоляю, Жуглет, если в тебе есть хоть капля сострадания, помоги мне уйти в монастырь. Ради всех святых, избавь нас всех от унижения, которое неизбежно, когда все откроется.
Жуглет не отвечала, и Имоджин добавила с вызовом, хоть и хлюпая носом:
— И я не дура, я знала, что делаю. Если есть человек, который действительно заслуживает того единственного, что ты можешь ему дать, того, над чем все остальные так трясутся, ты отдашь это с радостью.
Она отвернулась, пытаясь унять волнение.
Жуглет внимательно смотрела на Имоджин, пытаясь напустить на себя сердитый вид, чувствуя, что судьба переиграла ее.
— Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь. И все же ты — неразумное дитя!
— Ты поможешь мне?
Имоджин со страхом и надеждой вглядывалась в лицо менестреля.
Жуглет кивнула с мрачным видом.
— А что еще остается? — раздраженно сказала она. — Несчастная! У тебя есть с собой деньги?
— Ничего, — безропотно всхлипнула Имоджин. — Когда я поняла, что произошло, то в панике ускакала из Орикура. Меняла лошадей на станциях, последняя совсем запалилась. Со мной двое слуг, но у них тоже ничего нет.
— Им с нами нельзя, — решила Жуглет. — Придется добыть тебе денег. И, очевидно, коня… Значит, так. Когда прозвонят к вечерне, отправляйся к южным воротам. Проследи, чтобы за тобой никто не увязался. Я раздобуду кобылу на конюшне архиепископа. Поскачем вместе, ты у меня за спиной. В половине дня езды отсюда на юге есть монастырь. Тебе надо будет отправиться туда и сидеть тихо, как мышка. Здесь и без тебя проблем хватает.
— Я не знала, что отца моего ребенка завтра повесят, — сдавленно произнесла Имоджин. — Я думала, что приеду сюда и ты, его друг, как-нибудь все уладишь. Он писал в письме, что ты будешь нашим свидетелем и помощником.
— Одним словом, когда прозвонят к вечерне, — раздраженно прервала ее излияния Жуглет.
Когда прозвонят к вечерне. Времени в обрез. Не откладывая дела в долгий ящик, она быстро вышла из дворца, миновала освещенную факелами рыночную площадь с танцующими на ней крестьянами и купцами. Ее путь к южным воротам пролегал по узким городским улочкам, бурлящим ночной жизнью и фонтанирующим праздничными сплетнями. С собой она прихватила самую большую бутыль вина, какую удалось незаметно спрятать под кричащим плащом, фиолетовым с металлическим отливом, — подарком Конрада по случаю праздника. Почти всю дорогу она ругалась себе под нос, хотя знала, что, вопреки собственному желанию, поступает правильно.
Вот и южные ворота. Оказавшись там, она не сразу решила, что делать дальше, но потом вспомнила, что Маркус, как и его господин, путешествуя, возит все ценное с собой. Она сообщила рыцарю, охранявшему королевский обоз, что его величество дарует все имущество Маркуса монастырю в десяти милях к югу. Рыцарь, ни минуты не сомневаясь, помог дотащить два набитых монетами больших седельных мешка до конюшни архиепископа. Ночной конюх архиепископа легко поверил в то, что Жуглет — обалдевший от свалившейся на голову удачи новый обладатель арабской кобылы обреченного Маркуса. Стараясь ничем не выдать волнения, она прошла мимо пьяных пирующих, вывела лошадь за ворота и двинулась по улице, ведущей к западной сторожевой башне — туда, где держали заключенного.
То, что ей предстояло, будет потруднее любой интриги.
Оказавшись у сторожевой башни, она кивнула стражнику и указала на дверь в камеру, сопровождая этот жест подчеркнуто официальным заявлением:
— По королевскому делу.
В темноте Маркус узнал голос и застонал.
— Как там праздник?
Часовой был страшно недоволен, что все веселье для него проходит стороной, и Жуглет сразу же это поняла. Ее осенило: все может оказаться вовсе не так сложно.
— Идет вовсю. Может, хочешь пойти ненадолго, посмотреть или даже потанцевать? Я за тебя подежурю, только оставь мне кинжал, на случай если придется защищаться.
Стражник попался на удочку.
— Вообще-то не положено, — неуверенно возразил он.
— Да ты только посмотри, кто делает тебе это предложение? Это ведь я приложил руку к тому, чтобы он туда попал. Так что можешь быть уверен: между нами любви нет. Я здесь исключительно по поручению короля.
С кинжалом в руке, избавившись от посторонних глаз, Жуглет сунула факел в камеру, где Маркус сидел в цепях на груде заплесневелой соломы с таким видом, будто оплакивал кого-то.
— Скажи, зачем ты это сделал? — начала Жуглет.
Маркус лишь закусил губу.
— Знаю, ты хотел помешать взойти звезде Виллема. Объясни, почему ты так боялся его возвышения.
Маркус вызывающе молчал, но Жуглет чувствовала, что он колеблется. Потом сенешаль заговорил:
— Потому что я эгоистичное, завистливое, честолюбивое ничтожество, которое вздумало жениться на богатой девушке ради положения и денег. Это чистая правда.
Жуглет задумалась.
— Мне нравится, когда мужчина хранит секрет женщины, — наконец заявила она.
Маркус, встревоженный, посмотрел на нее.
— Но к сожалению, Маркус, некоторые вещи не поможет скрыть ни твоя осторожность, ни даже твоя смерть.
— Знаю, — в отчаянии простонал он.
— Знаешь о ребенке?
Маркус, хватая ртом воздух, поднялся на ноги, взялся руками за голову и опять сел.
— Очевидно, нет, — заключила Жуглет.
Маркус часто задышал, из-за гнилого воздуха темницы его сразу же начало тошнить.
— О боже! Что я с ней сделал?
Он снова вскочил и принялся биться головой о каменную стену с такой силой, что едва не потерял сознание и рухнул на колени.
Но тут же опять поднялся, собираясь начать все заново.
— Хватит! — резко остановила его Жуглет.
Маркус принялся рвать на себе волосы, а потом повалился на пол, рыдая так горько, как на глазах Жуглет никогда еще не рыдал ни один мужчина. Даже Виллем изливал свое горе через ярость. Маркус же, по-видимому, не находил для себя никаких оправданий.
Когда он взглянул на нее, в его покрасневших глазах сверкала такая злоба, что Жуглет отшатнулась. Свет факела гротескно искажал сильные, четко очерченные черты лица.
— Если из-за всего этого она пострадает, я буду преследовать тебя из могилы, пока ты не пожалеешь, что привел этого Виллема из Доля ко двору. Она невинна, Жуглет, она поступала по велению сердца, а не из каких-то там амбиций…
— Замолчи и выходи, — отрывисто бросила Жуглет. Она взяла ключ со стола привратника и теперь одной рукой отперла дверь, а другой предостерегающе выставила кинжал. Маркус, ничего не понимая, смотрел на нее. Она коротко взглянула на цепи, сковывающие его запястья, и после мгновенного замешательства он протянул ей руки. Она отперла цепь.
— Помни, ты мой пленник.
Маркус наполовину вышел, наполовину выполз из камеры и, задыхаясь, замер у порога. Обхватив его за голые плечи, она прижала нож ему к горлу.
— Я сейчас делаю очень, очень большую глупость, и если ты выведешь меня из себя, могу и передумать, — прошипела она ему в ухо.
Наконец они оказались за воротами сторожевой башни. Было темно, рядом ждала кобыла, и Жуглет развязала шнурки своего шикарного плаща.
— Вот, — сказала она. — Надень и подними капюшон.
— Что ты…
— Молчи. Возьми кинжал. Залезай на лошадь. Большая часть твоих денег здесь, в переметных сумах. Имоджин ждет тебя у южных ворот, и, если ты себя не выдашь, вас пропустят, не задавая вопросов.
Маркус не знал, что и сказать.
— Поспеши, — приказала она. — Мне нужно вернуться на свадебный пир.
— Жуглет…
— Убирайся.
— Куда нам ехать?
— Не знаю, — ответила Жуглет. — Я бы на твоем месте отправилась во Францию или даже во Фландрию. Самое главное — прочь из империи. А теперь — пора.
Она развернулась и помчалась обратно в сторону сторожевой башни.
Часовой в конце концов вернулся — в легком подпитии. В камере он, как и рассчитывал, обнаружил пленника, скрючившегося на заплесневелой соломе. Однако, приглядевшись, осознал, что видит совсем не того, кого следовало.
— Господи! — воскликнул встревоженный стражник. — Что происходит?
— Прошу прощения, что выдал себя за другого, — ответила Жуглет. — Но если ты не сделаешь все в точности, как я скажу, у нас обоих будут большие неприятности.
Пройдя сквозь уже слегка поредевшую толпу, Жуглет пересекла площадь и вернулась во дворец архиепископа. Пройдя двадцать шагов от входа в зал до помоста, она остановилась рядом с Виллемом и низко поклонилась новой императрице.
— Ваше величество позволит мне поговорить с вашим почтенным братом? — спросила Жуглет.
Линор пришла в восторг от мысли, что теперь она может распоряжаться свободой передвижения брата.
— Боюсь, придется его изолировать, — отвечала она, блестя глазами. — Пока мы его не женим. Для его же собственной безопасности.
Потом рассмеялась и отпустила их. Конрад наблюдал за этой сценой. Ему нравилась непринужденность их манер и теплота общения — вещи, полностью отсутствующие при дворе. От этого маленького спектакля боль из-за Маркуса хоть и не прошла совсем, но слегка притупилась.
К помосту приближался граф Бургундский, поэтому Жуглет отвела Виллема в дальний угол зала, к двери в часовню.
— В планах произошли изменения, — тихо сообщила она. — Ты не женишься на Имоджин.
Виллем устало пожал плечами.
— Прекрасно. И что это за новая игра?
— Это не игра, друг мой. Маркус смешал нам все карты.
Он нахмурился.
— Маркус? Но он же…
— Ах! — Она предостерегающе прикрыла ему рот ладонью и сказала, понизив голос до шепота: — Он исчез. Они оба исчезли.
На лице Виллема явственно отразилось облегчение, что вызвало у Жуглет раздражение, но вовсе не удивило.
— Ты неправильно понял, эта новость — плохая, — объяснила она. — Теперь ты не получишь свои земли в приданое.
— У меня сестра императрица, — возразил он. — Она не оставит меня умирать под забором. Все, чего ты добивалась, получилось. Твое дело завершено, Жуглет.
— Нет! — решительно возразила Жуглет. — Я говорю о твоей земле. Той, которую Альфонс у тебя отнял. Я хочу, чтобы он ее вернул. Ради этого все затевалось!
Несколько мгновений Виллем со странным выражением смотрел на нее.
— Романтическая справедливость вовсе необязательна, хватит и обычной. — Он неожиданно улыбнулся во весь рот. — Из нас двоих романтик — вовсе не я, а ты, Жуглет.
Это открытие явно доставило ему удовольствие. Она сердито уставилась на него.
— За такое оскорбление следовало бы вызвать тебя на дуэль.
— Принимаю, — с готовностью отозвался он. — Комната в гостинице все еще за нами. Давай сразимся там сегодня вечером. Знаешь, аромат кожи у тебя под мышкой преследует меня весь день.
К ее собственному удивлению, она вспыхнула.
— Слава богу, что ты не романтик! — пробормотала она, изображая возмущение.
Толпа гостей заволновалась. Они обернулись на шум: стражник из западной сторожевой башни, должным образом подученный Жуглет, с видом полного отчаяния ворвался в зал и бросился к помосту.
— Это связано с Маркусом, я должна быть там, — сказала она Виллему.
Его карие глаза светились нежностью и любовью. Она не могла не признаться себе, что хочет от него большего. Из-за всех этих событий — его болезни, ее раздражения по поводу его мрачного настроения и приказа Конрада держаться подальше друг от друга — они почти уже неделю не занимались любовью.
— Но когда я закончу… — Она кивнула на дверь в часовню. — Только совсем недолго, — предостерегла она Виллема, заметив, как заблестели его глаза.
Вокруг помоста собралась ропщущая толпа, и Жуглет торопливо пробилась сквозь нее.
— Не надо преследовать этого негодяя, сир, — как раз говорила Линор, которая, похоже, испытала облегчение, услышав новости.
Такой трогательный всплеск искренней человечности… маленький перерыв в глупом маскараде, который она столь блестяще разыгрывала.
— Хватит и того, что он изгнан от двора.
Лицо Конрада представляло собой бесстрастную маску, за которой скрывались мучительно противоречивые чувства. Жуглет поймала его взгляд и кивнула едва заметно, как бы говоря: «Пусть так и будет». Лицо императора исказила судорога облегчения, а затем самообладание вернулось к нему.
— Хорошо, — угрюмо объявил он и взял Линор за руку таким жестом, как будто делал это всю жизнь. — В честь моей невесты и ее милосердия мы даруем амнистию Маркусу из Ахена, нашему бывшему сенешалю, с тем чтобы он никогда больше не пересекал границ нашей империи.
— Больше никогда не пытайся женить меня, — прошептал Виллем, когда они развязывали друг другу штаны в сомнительном уединении часовенки.
Упершись спиной в дверной косяк, он с силой вошел в нее. Жуглет тяжело задышала, откинувшись к стене. Он нежно притянул ее к себе, и она всем телом прильнула к нему, к его широкой груди. Она чувствовала, слышала, как колотится его сердце, и с детской радостью ощущала, что сердца у них бьются в унисон. Несмотря на все различия в темпераменте, ни с кем и никогда она не испытывала столь радостного единения душ и тел, как с Виллемом.
Не существовало другого такого, как он. Но был кое-кто еще, очень близкий, и этому человеку следовало во многом признаться.
Новобрачные позволили Павлу втянуть себя в нудный разговор о церковных догматах. Празднество утихало, и император с императрицей, сидя на окруженном с трех сторон стражниками помосте, время от времени перебрасывались легкими фразами. Конрад, никогда прежде не увлекавшийся беседами с дамами, был приятно удивлен тем, что теперь у него это получается.
Кардинал с характерной для него самоуверенностью встал на верхнюю ступеньку помоста, и теперь его голова была чуть выше, чем головы королевских особ.
— Мне известно, что в окрестностях Доля процветает разного рода ересь, — тщательно подбирая выражения, говорил кардинал его величеству. — В особенности в среде мелкой аристократии. Например, неподалеку от нашей границы разъяренная толпа сожгла на костре молодую женщину. Церковь не поощряет такие вещи, но, увы, предотвращать их не всегда удается.
Конрад хотел было поднять брата на смех за его очевидную и запоздалую злость по поводу всего случившегося, но потом передумал. Ему захотелось посмотреть, что на это ответит его невеста.
Опустив взгляд, Линор скромно улыбнулась, давая понять, что понимает: это камень в ее огород.
— Я не очень задумываюсь над серьезными проблемами, ваше преосвященство, и вообще над тем, что происходит за пределами моих комнат. Что касается ереси, то мы бедны, но брат содержит капеллана, а наш дядя в своей доброте построил при доме деревянную часовню. Поэтому если и есть какие-то опасные течения, уверяю вас, они не в тех водах, где я плаваю.
И после короткой паузы она завершила с характерной для нее тихой дерзостью:
— Так что если вы ищете тайный вход в этот мир, вам следует обратиться к кому-нибудь другому. Может быть, к вашему дяде? В темных тайнах Бургундии он разбирается лучше всех.
Конрад расхохотался, а Павел покраснел. Линор же ни на йоту не утратила своего очарования. В этот момент она увидела кого-то на другом конце зала и тепло улыбнулась. Павел больше не рискнул пытаться нарушить мирное расположение ее духа.
Оказалось, вернулся Виллем, а минуту спустя из часовни, демонстративно крестясь, вышла Жуглет. Повинуясь радостному призывному жесту Линор, они подошли к подножию помоста, где Виллем отверг предложение Конрада посмотреть, как его сестра будет ложиться в постель, где ей предстояла первая брачная ночь. Жуглет, воспользовавшись тем, что поэтам разрешено все, воскликнула, что видеть ее величество в объятиях другого возлюбленного было бы слишком тяжким испытанием, и попросила избавить ее от этого зрелища.
В конце концов Линор позволила одной из старых служанок архиепископа увести себя, но, не сделав и двадцати шагов, использовала свою только что приобретенную власть, что доставляло ей огромное удовольствие, и заявила о своем желании дальше идти без сопровождающих. Такое поведение выглядело очень необычно, но ее это не волновало. Сразу после того как они с Конрадом обменялись клятвами, ей показали весь дворец, так что она знала, где находится спальня и как в нее попасть. К тому же подниматься туда следовало по лестнице рядом с часовней, где ей хотелось провести последние мгновения девичества, вознося благодарность Спасителю. Служанка, оставив свечу, покинула ее, и Линор, наслаждаясь собственной взбалмошностью, которую теперь можно было оправдать ее высоким положением, медленно и горделиво прошествовала к часовне и исчезла в глубоких тенях.
Припозднившиеся участники пира тоже начали расходиться в надежде, что им удастся найти дорогу к своим постелям. Незаметно подмигнув Виллему, Жуглет тоже куда-то улизнула.
Она отправилась на тайное свидание, которое назначила более трех лет назад.
