Глава XIII
НИТИ СУДЬБЫ
Хлопоча и причитая, как старуха, Брут уложил Фабиолу в постель — Доцилоза по его указаниям только и успевала бегать то за одеялом, то за разбавленным вином, то за настоем целебных трав. Не зная, что лихорадка выдумана, он хлопотал так искренне и заботливо, что Фабиола устыдилась. Однако игру надо было продолжать — хотя бы до вечера. Откинувшись на постель, девушка прикрыла веки и попыталась прогнать назойливо встающую перед глазами картину — толстошкурый рогатый зверь терзает безоружную жертву. Наваждение все не уходило, однако видеть встревоженное лицо Брута было не легче.
Оставив Йовину в приемном зале, Доцилоза сновала по делам, ради Брута храня невозмутимую мину, но от Фабиолы не укрылись ни гневно раздувающиеся ноздри, ни слишком резкий стук винного стакана, поставленного на прикроватный столик. Как только Брут уйдет, Доцилоза не замедлит обрушиться на нее с упреками — на этот раз заслуженными: если бы Брут застал их с Антонием, Фабиола бы запросто очутилась на улице, лишившись всего разом. И все же, несмотря на риск, девушка тайно радовалась тому, что в кои-то веки дала волю безрассудной прихоти. В конце концов, их ведь не застигли — и прекрасно! Она сама себе госпожа и вольна поступать так, как ей хочется! И не дело Доцилозы ей указывать!
В глубине души Фабиола понимала, что не права, но самоуверенность служанки выводила ее из себя, раздражение требовало выхода. Значит, ни от горестей, ни от вины сегодня не избавиться, поэтому лучше попытаться уснуть — сна-то Фабиоле в последнее время как раз не хватало, — а с Доцилозой поговорить завтра. Девушка замедлила дыхание и притворилась спящей. Удовлетворенный Брут, отдав Доцилозе очередные распоряжения, вышел: ему по-прежнему хотелось увидеть эфиопского быка.
Недовольно вздохнув, Доцилоза уселась на табурет в изножье постели и попробовала заговорить с Фабиолой, однако та, по-прежнему раздраженная, не обращала внимания на ее шепот, и Доцилоза после нескольких попыток замолчала. Вскоре Фабиола и вправду провалилась в сон — Лупанарий в последнее время выжимал из нее последние силы.
Несмотря на снотворные настои, которыми напоил ее Брут, спокойно подремать не удалось — из кошмаров было не выбраться: то Антоний прознает о тайных планах отмщения и тащит ее к Цезарю, то потом, хохоча, наблюдает за тем, как Цезарь ее насилует… Фабиола металась на постели, не в силах прогнать жуткие видения, но когда во сне, где она никак не могла найти Брута, натешившийся Цезарь отдал ее Сцеволе — проснулась в холодном поту. В комнате царило безмолвие — неужели она одна? Взгляд Фабиолы метнулся к табурету в изножье: вместо Доцилозы там теперь сидел Веттий.
При виде ее блуждающего взгляда и судорожно сжатых кулаков, вцепившихся в одеяло, он испуганно вскочил.
— Привести врача, госпожа?
— Что? Нет, мне уже лучше. — Телом она и вправду отдохнула, только вот мозг полнился кошмарами. Стараясь прогнать из их памяти, Фабиола выпрямилась на постели. — Где Доцилоза?
Веттий отвел взгляд.
— Ушла повидаться с дочерью.
— Когда?
— Часа три назад.
— И бросила меня больную? — недоверчиво воскликнула Фабиола.
— Она сказала, что жар спал, — виновато пробормотал Веттий, будто хозяйку оставила не Доцилоза, а он сам. — Ей показалось?
— Нет, — вздохнула Фабиола, решив не усугублять и без того непростое положение. — Жар прошел. Ступай на свое место.
Веттий, которого болезнь хозяйки повергла было в уныние, расплылся в улыбке: если Фабиола выздоровела — значит, весь мир вновь счастлив.
Провожая глазами его крепкую спину, Фабиола пожалела, что ее собственные взгляды на жизнь не так просты.
* * *
Тарквиний наблюдал за Лупанарием с полусотни шагов — здесь же он восемь лет назад ждал Руфа Целия, из-за которого погиб Олиний. Давняя драка со злобным аристократом вставала перед глазами гаруспика как наяву, и лишь о ножевом ударе — тогда казавшемся таким справедливым — вспоминать сейчас не хотелось. Даже зная, что его руку направила сама судьба, Тарквиний до сих пор мучился совестью: слишком уж круто повернулись события, и взгляд, полученный от Ромула в ответ на рассказ о той ночи, жег болью даже сейчас. Потому-то гаруспик сюда и пришел — на сей раз под видом нищего. Судьбе почему-то угодно было замкнуть круг.
Фабриций, как и обещал, проводил Тарквиния в родосскую бухту и взял новообретенного брата по вере на собственную трирему, которая отчаливала во главе небольшого каравана судов. Гаруспик с готовностью согласился: плыть обратно в Италию в относительном комфорте, да еще имея под рукой редкие рукописи и ценные диковины, — явный знак благоволения Митры. Правда, в начале пути Тарквиний обнаружил, что нужные ему рукописи и предметы везут на других судах, и мечты заняться во время плаванья науками пошли прахом. Однако неудобство обернулось удачей: осенний шторм, обрушившийся на караван у острова Антикитера, потопил лишь корабли с ценными находками — трирема же Фабриция и Тарквиния, изрядно потрепанная волнами, уцелела среди молний и грома и в конце концов добралась до Брундизия, хоть и с обрубком вместо главной мачты и с неполной командой.
Гаруспик, выбравшийся невредимым из такой передряги, безошибочно истолковал удачу как вмешательство божества — Митры, направляющего его путь. Значит, цель — пусть пока и неясная — все же существует. Благодарение Митре за такой знак! Стало быть, судьба ведет гаруспика в Рим.
Фабриций, тоже признательный богу-воителю, перед отплытием из Брундизия совершил приношение еще и Нептуну: «Ублажать так ублажать, лишним не будет», — пробормотал он. Римляне, как и этруски, почитали сразу многих богов и в разных нуждах обращались к тем, чью помощь считали подходящей к случаю.
В Риме Фабриций привел гаруспика в просторный дом на Палатинском холме.
— Я не брошу тебя без ночлега, — настоял центурион. — Здесь ты в безопасности.
Дом оказался главным пристанищем ветеранов — последователей Митры. В подземном митреуме Фабриций представил Тарквиния храмовому патеру по имени Секунд, в котором гаруспик с изумлением узнал однорукого ветерана, много лет назад встреченного у Лупанария, — правда, сам Секунд встрече нисколько не удивился.
Знакомство с Фабрицием и благополучное — несмотря на шторм — прибытие в Рим убедили Тарквиния, что боги о нем не забыли: все препятствия на его пути, казавшиеся такими непреодолимыми, исчезли в мгновение ока. На корабле, под грозовым небом, ему временами открывался в видениях Рим. Кровавые тучи предвещали смерть — гаруспик пока не знал чью; тревожные сны о Лупанарии преследовали его по-прежнему, и наутро после первой же ночи, проведенной в пристанище для ветеранов, гаруспик отправился к публичному дому.
Увидев Фабиолу сразу поутру, он с удивлением обнаружил, что теперь она хозяйка Лупанария. Почему она решила купить заведение и что собирается делать — гаруспик не знал, однако порадовался хоть крупице сведений. Может, с Фабиолой и связаны его ночные кошмары?.. Она ведь еще и любовница Децима Брута — одного из приближенных Цезаря.
Гаруспик не спешил знакомиться и объявлять себя другом ее брата — не для того он сюда пришел. Сидя в стороне и наблюдая за входом и посетителями, он пытался составить картину происходящего. Через несколько часов он уже знал, что дела Лупанария не так уж хороши. Свежекрашеный порог заведения, девицы которого славились своим искусством на весь Рим, переступали от силы десяток клиентов в день, зато на полупустой улице толпилось несоразмерное количество вооруженных охранников — крепколобых бойцов с ножами, мечами и дубинами, внимательно оглядывающих любого, кто осмелится бросить взгляд в их сторону. Тарквиния, принявшего вид простоватого дергающегося заики, они не трогали, и гаруспик старался не упускать подробностей.
Посетители, как он подозревал, обходили Лупанарий стороной вовсе не из-за грозных стражников: кому нужна шлюха — того охраной не испугаешь, бойцы наверняка наняты для защиты от чего-то другого. Да и важные клиенты здесь не переводятся: утром какой-то прохожий, указав спутнику на входящего в Лупанарий аристократа, назвал имя Марка Антония. Через четверть часа ухмыляющийся начальник конницы вновь возник в дверях и через шаг-другой столкнулся с другим нобилем — среднего сложения, с приятным лицом, — явно раздосадованным встречей. Если опасность, которую чуял Тарквиний, грозила кому-то из двоих, то она должна быть как-то связана с Фабиолой… Гаруспик, одолеваемый то любопытством, то сознанием собственного бессилия, понял одно: если сестре Ромула грозит беда, он должен помочь.
Ближе к полудню, отлучившись за едой, он обнаружил на прилегающих улицах группы вооруженных бандитов, которыми руководил коренастый шатен в кольчуге: посты располагались так, чтобы перекрыть пути к Лупанарию, и только самым настойчивым из прохожих — в том числе неприметной женщине средних лет, только что проскочившей мимо гаруспика, — удавалось их миновать. Против Лупанария кто-то явно вел войну.
И Тарквиний пока не решался в нее ввязываться.
Оставалось лишь ждать — и следить.
* * *
Фабиола, мрачная и раздраженная, сидела у стола в приемном зале и дожидалась Доцилозу — та отсутствовала уже несколько часов. Наконец, уже почти перед закатом, служанка вернулась, сияя от счастья после свидания с дочерью, и при виде Фабиолы тут же погасила улыбку.
— Ты выздоровела? — подчеркнуто участливо спросила она.
— Да! — выпалила Фабиола, возмущенная такой откровенной издевкой. — Только не твоими заботами!
Доцилоза презрительно фыркнула и свернула в коридор.
— Я буду во дворе, у меня стирка, — проронила она.
Взбешенная Фабиола закусила губу, чтобы не разразиться отповедью: девицы, толпящиеся в передней, будут жадно ловить каждое слово, да и Йовина бродит где-то неподалеку. Чем меньше прилюдных объяснений, тем лучше. Однако долго так не продержишься — надо что-то решать, и поскорее. Ноздри Фабиолы гневно раздулись. Преданность Доцилозы для нее, конечно, важна, но не такой ценой!
Ничего придумать она не успела — в дверь ввалилась троица богатых испанских купцов, и Фабиола встала им навстречу. Изрядно подогретые вином, те пустились в многословные рассказы о бойкой торговой неделе, успех которой они отпраздновали походом на Игры Цезаря и обильными возлияниями в тавернах. А теперь, заявили испанцы, они жаждут женского тела и никакие уличные громилы не отвратят их от знаменитого Лупанария, о котором они слышали еще на родине.
— У нас найдется все, что вам нужно, — замурлыкала Фабиола, с ходу заметившая увесистые кошельки купцов, и немедля вызвала девиц.
Хмельные испанцы не задержались с выбором, и через минуту их уже развели по спальням. Фабиола двинулась было к коридору, однако на пороге возникли две фигуры в будничных туниках: девушка успела подивиться, с чего вдруг Бенигну пускать в Лупанарии простых работяг, однако тут же заметила, что посетители сжимают в руках деньги. Горожане взахлеб поведали, как на сегодняшних играх удачно поставили на стареющего ретиария против любимца публики, мирмиллона из Апулии: апулиец поскользнулся на кровавой луже в песке и ретиарию оставалось лишь пронзить ему живот трезубцем. Держатель ставок, взбешенный таким исходом поединка, отказывался платить выигрыш, но бурная толпа, обступившая обоих друзей, вынудила его раскошелиться. Деньги они решили спустить в Лупанарии.
Глядя в спины пучеглазых посетителей, увлекаемых девицами в спальню, Фабиола решила, что для нее Игры Цезаря — выгодное подспорье. Может, и зря она отказалась пойти…
Нет, тут же одернула она себя. Дело не только в роли, которую она разыграла перед Брутом. Невыносимо видеть людей, гибнущих ради увеселения толпы, и на играх ей всегда мерещился стоящий на арене Ромул. Сердце заныло при одной мысли о брате — где он? Суждена ли им встреча? В последний раз они виделись еще детьми, однако сейчас поладили бы по-прежнему: душевная связь близнецов, неразлучных все детство, не прервется даже годы спустя. Фабиола вдруг вспомнила о Доцилозе и устыдилась: ведь служанка ей почти как родная, к чему между ними вражда?..
И, посадив Йовину принимать посетителей, Фабиола отправилась мириться с Доцилозой.
* * *
Наблюдая за Лупанарием, Тарквиний раздумывал, стоит ли сегодня еще чего-то ждать. С тех пор как Антоний в спешке выскочил из дверей и по пути перемолвился словом с нобилем, ничего заметного не произошло. Женщина, которую он видел на перекрестке, — слишком старая и некрасивая для шлюхи, наверное, служанка или рабыня, — вошла в двери Лупанария, и гаруспик с удивлением уловил от нее мимолетный, но мощный поток энергии: старое горе, недавно сменившееся радостью, и обида на кого-то более знающего и властного… Дальше раздосадованный Тарквиний не всматривался: что ему пользы от чувств служанки?
Однако и такого озарения было достаточно.
В поисках знака он поглядел на небо, открывающееся в узком просвете между домами: тяжелые осенние тучи прольются к вечеру дождем, однако других предвестий они не несли. Зато внезапно налетевший холодный ветер дохнул на него угрозой кровопролития, и гаруспик в страхе оцепенел. Сосредоточившись, как мог, он попытался почуять знак — и через миг отчетливо понял: опасность где-то рядом. Здесь. Неужели та самая угроза, которая так часто виделась ему и раньше?
Тарквиний нащупал под плащом рукоять гладиуса. Двулезвийную секиру он оставил в приюте для ветеранов, чтобы не привлекать внимания прохожих, и теперь полагался только на меч. Прикосновение к рукояти его успокоило. Он взглянул в оба конца улицы, которая в густых сумерках становилась все темнее, и, не найдя ничего подозрительного, слегка расслабился: может, ничего и не произойдет? Стоит ли волноваться за Фабиолу? Однако он уже понимал, что приглядывать за ней надо всерьез.
Через полчаса темнота сгустилась, стражники Лупанария подтянулись поближе к факелам по обе стороны от главного входа. Гаруспик не двинулся с места. Тело затекло от холода, в животе урчало, однако Тарквиний по опыту знал, что лучше не дергаться и не торопить события. Сжав зубы, он продолжал наблюдать.
Через некоторое время на улице зазвучали шаги, и Тарквиний, пробудившись от полудремы, насторожился. С дальнего конца улицы приближалась большая компания с факелами. Количество стражников его не впечатлило: по ночам без крепкой охраны ходили лишь безумцы, удивило его лишь то, что группа сплошь состояла из гладиаторов. Фракийцы, мирмиллоны и секуторы, несколько лучников — обычно с такой стражей ходили только ланисты.
Очередной визит к шлюхам или что-то иное?
Тарквиний подался вперед, чувства его обострились.
Вооруженная толпа остановилась перед дверями Лупанария. Привратники, настороженно переглянувшись, перехватили дубины поудобней. Гладиаторы презрительно зашикали, из толпы протолкался наружу седой коротышка в шерстяном плаще.
— Вы всех посетителей так встречаете? — вопросил он.
Раб-исполин с деревянной дубиной в руках выступил вперед.
— Прости, господин. Вокруг неспокойно, держимся начеку.
Ланиста фыркнул.
— Из-за тех головорезов на перекрестках? Заступили нам дорогу, не хотели пускать. Одумались, когда я своим лучникам кивнул. Под прицелом расступились быстрей, чем шлюха раздвинет ляжки!
Гладиаторы почтительно рассмеялись.
Значит, коротышка с громилами не заодно, с облегчением подумал Тарквиний.
— Ланисту из Лудус магнус не остановишь! — провозгласил Мемор. — Куда хочу, туда иду! Сегодня — иду в Лупанарий, и пусть готовят мне лучшую девку!
Привратники уважительно склонили головы, раб-исполин сделал ланисте знак войти.
— Давно пора, — заявил ланиста. — Еще чуть — и шары взорвутся.
Гладиаторы опять принужденно захохотали.
Мемор, вспомнив об их существовании, обернулся.
— Марш обратно в лудус, — приказал он. — Возвращайтесь завтра утром — к тому времени, может, управлюсь.
Бойцы, облегченно вздохнув, отправились прочь.
Тарквиния, застывшего по другую сторону улицы, объяло беспокойство и ужас. Ромул ведь выступал в Лудус магнус — значит, Мемор его прежний хозяин? Знает ли он Фабиолу? Что ему делать в Лупанарии? Впрочем, гаруспик сам себя одернул: Мемор наверняка уже забыл о Ромуле и вряд ли знает, что публичный дом принадлежит Фабиоле…
Неопределенность по-прежнему тяготила, и Тарквиний взмолился Митре — помоги, направь! Оставаться на месте? Войти в Лупанарий?.. Звезды только-только проступили на ночном небе, мимолетные просветы в тучах ничего не открывали. Ощущение опасности исчезло, и Тарквиний решил, что боги над ним шутят. Он принудил себя расслабиться, однако знал, что уходить нельзя.
* * *
Ни в ванной, ни в кухне Доцилозы не оказалось. Фабиола обнаружила ее на заднем дворе Лупанария, занятую полосканием скатертей. Стирать при свете факелов — дело невиданное, служанка явно пользовалась предлогом, чтобы держаться подальше от Фабиолы. Они едва успели обменяться холодным взглядом, как вдруг главный повар, Катий, явился к хозяйке жаловаться на аппетиты новых охранников. Уведя ее в кладовые за кухней, он отчаянным жестом простер руки к пустым полкам.
— Сколько хлеба съедают, госпожа! — затянул он. — Зерна не напасешься! А еще сыр и овощи! И вино! Даже и разбавленное! Больше амфоры в неделю, как ни считай!
Сетованиям Катия не было конца, однако на кухне он не знал себе равных, да и трудился на совесть, поэтому Фабиола, давно уже откладывавшая разговор, теперь набралась терпения и внимательно выслушивала его тирады, тут же давая указания. От нее не укрылось, что Доцилоза, скользнув за ее спиной в коридор, направилась в глубь Лупанария, и девушка досадливо поморщилась: взрослая женщина, а ведет себя как ребенок… Или как сама Фабиола в прежние времена. На Доцилозу это совсем не похоже — неужели на нее влияет Сабина? Сосредоточиться Фабиоле не удалось: Катий, воодушевленный ее вниманием, теперь бубнил о ценах на овощном форуме и о выгоде покупать товар напрямую у крестьян.
— Говорю же, чистый грабеж, — простонал он. — На Форуме втрое, а то и вчетверо дороже, чем у оптовых торговцев.
— Прекрасно, — отрезала утомленная его жалобами девушка. — Найди честного крестьянина и предложи ему сделку, пусть поставляет нам продукты.
Катий от ее гневного тона съежился, и Фабиоле стало жаль верного слугу: ему никогда прежде не навязывали такой ответственности.
— Стражники останутся здесь надолго, — объяснила ему девушка. — Их надо кормить. Закупать продукты напрямую — отличная мысль, и уж ты-то наверняка справишься.
Катий гордо вздернул подбородок.
— Благодарю тебя, госпожа.
— Как найдешь торговца, скажи. Я велю юристам составить нужный документ.
Катий наконец расплылся в улыбке, и Фабиола поспешила прочь — искать Доцилозу: мелкие дела казались лишними, девушку настойчиво гнало вперед чувство чего-то неотвратимого.
Всю оставшуюся жизнь она будет мучиться вопросом, как обернулись бы события, не задержи ее повар. Едва ступив в длинный коридор, она услышала женский визг, ничуть не похожий на восторженные стоны, которыми девицы иногда подогревали клиентов. Сейчас кто-то кричал от ужаса, от страха за собственную жизнь. Фабиола пустилась бегом.
— Веттий! Бенигн! — окликнула она на ходу.
Впереди, почти у самого приемного зала, маячила фигура Доцилозы. Служанка, вертя головой, прислушивалась к крикам и, наконец определив нужную дверь, метнулась к порогу.
Девушка пробормотала проклятие. Комнату облюбовала себе Викана, новенькая рыжеволосая британка с бледной кожей. К ужасу Фабиолы, Доцилоза уже потянулась к железной скобе на двери.
— Не надо! — крикнула девушка. — Дождись стражников!
Доцилоза, словно не услышав, толкнула дверь.
— Стой! — тут же велела служанка. — Отпусти ее!
Визг почти оглушал, на его фоне мужской голос сыпал ругательствами.
— Сука! Делай, что говорят!
Послышался громкий шлепок, визг резко оборвался.
Доцилоза шагнула к двери.
— Оставь девочку, — пробормотала она дрожащим голосом. — Не тронь.
— За собой следи, старая корова, — рявкнул тот же мужской голос.
Доцилоза переступила порог.
— Прекрати!
— Хочешь? Могу и тебя, — хохотнул мужчина.
Фабиола, не помня себя от ужаса, рванулась к комнате, на бегу успев заметить обоих привратников — они были уже в коридоре.
Слишком поздно.
Послышался глухой вскрик, будто кто-то неожиданно оступился, на пол рухнуло тело, и вновь кто-то завизжал.
— Заткнись, дура, — прорычал мужчина. — Дождешься того же.
На пороге комнаты Фабиола замерла, к горлу подкатил комок.
— Боги, — прошептала она. — Только не это.
Доцилоза лежала на полу спиной к входу, вокруг нее разливалась кровь, над телом стоял голый мужчина с перекошенным от гнева лицом, сжимая в руке окровавленный кинжал. На дальнем краю постели, всхлипывая, сжалась бледная от страха Викана.
Убийца — то ли безумный, то ли пьяный — не сразу заметил Фабиолу.
— Вот так-то, — буркнул он, пнув ногой Доцилозу. — Будешь знать, как вмешиваться.
Фабиолу захлестнула ярость: она ведь знала этого изверга, в прежние времена часто с ним спала. От него — Мемора, ланисты из Лудус магнус — она когда-то выведывала новости о Ромуле.
— Выродок! — Ноздри ее гневно раздувались. — Что ты натворил?
Мемор поднял глаза, и его взгляд прояснился.
— Боги всемогущие, — восторженно протянул он. — Какая красотка! А тебя мне почему не показали? Я бы на других и не глянул!
Фабиола не ответила. Хотелось одного — бежать отсюда подальше, однако она шагнула к Доцилозе, не в силах ни остановиться, ни сдержать гнев.
— Жаль, мой близнец тебя не убил при случае, жирный ты подонок.
Мемор прищурился.
— Ты о ком?
— О Ромуле, — бросила девушка. — Беглеце. Ты мне о нем рассказывал.
Ланиста в замешательстве нахмурился — и вдруг до него дошло.
— Клянусь Меркурием, — выдохнул он. — Я же с тобой спал!
Фабиола набрала побольше слюны и плюнула ему в лицо.
— Я проклинала каждый миг.
— Ты ведь называла его двоюродным братом! — злобно оскалился Мемор.
— А тебя — племенным жеребцом, старый ты козел.
Сердце Фабиолы сжалось от отчаяния: до ланисты два-три шага, у него в руке кинжал, привратники еще не добежали… Что ее дернуло раскрыть рот, теперь жди чего угодно…
Она оказалась права.
— Шлюха! — взвыл ланиста, бросаясь на нее с кинжалом.
