Глава 31
ПЛАН
Ночь заговорит, ночь подаст свой совет, ночь принесет тебе победу.
Плутарх
Погоди же, о птица тьмы; там отыщешь ты плоти людской изобилье.
Плутарх
Наконец Кайит-бей призвал Леонардо в свой шатер. Раб поднес Леонардо кофе и трубку; аромат крепкого кофе был восхитительным, и лишь тогда Леонардо осознал, насколько он устал и голоден.
— Ты умеешь толковать сны? — спросил калиф.
— Нет, повелитель.
— Нет? А вот мой Деватдар умеет.
Леонардо кивком поздоровался с Деватдаром — тот сидел на подушке напротив калифа и рядом с Куаном и, судя по всему, чувствовал себя неуютно.
— Перед самым рассветом мне приснился страшный сон, — продолжал калиф. — Я позвал имама и Деватдара. Однако один, похоже, не в силах ответить мне, а ответ другого я не приемлю.
Он поглядел на Деватдара и имама. Священнику, судя по его виду, было около восьмидесяти; сгорбленный и ссохшийся, он кутался в свои просторные одежды, словно прячась в них от мира, но глаза его смотрели прямо и довольно зловеще.
Затем калиф повернулся к Леонардо.
— Мне снилось, что огромная змея обвилась вокруг меня. Она дотянулась до моей шеи и принялась душить меня, но в тот миг, когда она воззрилась на меня глазами, сверкавшими точно драгоценные камни, она вдруг преобразилась в орла. Он расправил крылья, поднял меня в воздух и долго нес меня в когтях, покуда я не увидел внизу, на песке пустыни жезл, сияющий точно раскаленные угли. То был жезл глашатая. Затем орел мягко опустил меня на песок рядом с жезлом. Едва я коснулся его, как освободился от страха и сомнений. — Калиф помолчал. — Скажи мне свое истолкование, маэстро Леонардо.
— Я не верю в некромантию, — сказал Леонардо, стараясь не выдать своего волнения. Поистине, будь он суеверен, он счел бы сон калифа даром богов.
— Это не имеет значения. Куан тоже не верит.
Куан опустил глаза.
— Мой раб и брат согласен с истолкованием Деватдара, — продолжал Кайит-бей. Затем он подал знак Деватдару: — Расскажи ему.
— Змея означает поражение, — сказал Деватдар. — Но мы не терпим поражения. Мы побеждаем.
— Победу ни с чем не спутаешь, — сказал Кайит-бей. — Своим войскам я могу сказать, что мы победили; но эта победа обманчива. Я уверен, что Мехмед говорит своим армиям, будто победили они.
— Если даже мы терпим поражение, — продолжал Деватдар, — мы будем совершенно уничтожены, если останемся здесь. Ибо змея — это Турок, и он задушит нас.
— Меня, — поправил Кайит-бей. — Именно так все и было в моем сне.
— Сны нельзя понимать буквально, повелитель.
— Может быть, да, а может, и нет. Продолжай.
— Если ты отступишь сейчас, с честью — и под этим я разумею честь величайшего из полководцев, — твой народ будет в безопасности. Если ты подчинишься велениям сна, то поражение обернется победой — орлом — и доставит тебя домой, в Египет. Сделай так, и ты будешь свободен от страха и сомнений. Это и есть дар глашатая.
— И кто же этот глашатай?
— Ты, повелитель, — сказал Деватдар.
— Теперь ты видишь? — обратился калиф к Леонардо.
— Думаю, что ты не подвергаешь сомнению чистоту намерений и отвагу этих людей, — сказал Леонардо.
— Как бы сильно они ни ненавидели друг друга, они будут сражаться подле меня до самой смерти.
— Великий царь, мы братья, — сказал Деватдар. — Между нами нет вражды.
— Повелитель, — сказал Леонардо, — хотя их истолкование в совершенстве объясняет сон, я с ним не согласен.
— Отчего же не согласен? — осведомился калиф.
— Оттого, что я не верю, будто ты покинешь этот край, не покорив его, и у меня есть план.
Кайит-бей рассмеялся и кивнул.
— По крайней мере, ты честен. Но прежде чем я выслушаю твой план, я желаю услышать, как ты истолкуешь мой сон.
— Твой сон и мой план — одно и то же, повелитель. Тебе приснилось то, что я задумал. — Леонардо сделал паузу ради драматического эффекта и продолжил: — Твои опытные советники были правы, говоря, что змея в твоем сне обозначает поражение. Однако твой сон говорит, что ты можешь обернуть поражение в полную победу.
— Каким образом?
— У тебя есть орлы, владыка миров. В твоем распоряжении летающие машины. Они откроют тебе ворота замка… нынче ночью.
— Нынче ночью?
— Или ты станешь ожидать вражеской атаки?
— Я хотел дать моим людям хоть несколько часов передышки, — сказал Кайит-бей. — Разве ты потерял веру в свои пушки и орудия?
— Повелитель, мы полностью готовы к долгой осаде. Этого ты желаешь? Мехмед не ожидает атаки этой ночью, но времени у нас в обрез.
— А жезл, Леонардо? — спросил Кайит-бей.
— Повелитель?..
— Жезл из моего сна…
— Ты был прав, называя меня вестником, — промолвил Леонардо. — Я даю тебе жезл.
Он протянул руку калифу; тот кивнул, но не протянул своей.
— Зачем нам применять ангелов и твои летающие машины, маэстро? — спросил он. — Куан, почему бы нам не погнать на врага твои плавучие шары и не бросать с них огонь? Разве это не изжарит турок и не рассеет их ряды, как случилось, когда мальчишки в машинах Леонардо пролетели над их войсками, бросая огонь и железо?
Прежде чем Куан успел ответить, Леонардо опередил его:
— Мы не можем быть уверены, что на сей раз эта уловка сработает, повелитель. Мустафа мог предостеречь своего отца…
— Мы потеряли в бою все воздушные шары, кроме одного, — сказал наконец Куан. — Турецкая пушка ударила прямо по возам, где хранилось полотно, и подожгла их.
— Кроме того, о владыка миров, воздушные шары полностью зависимы от ветра, — добавил Леонардо. — И если бы даже турецкие пушки не уничтожили их, мы не могли бы управлять…
— Маэстро, тебе не нужно защищать Куана от меня, — сказал калиф. — Лучше позаботься о себе и о своем друге Боттичелли, которого турок обвинил в предательстве.
— Если ты желаешь дословно следовать своему сну, повелитель, — продолжал Леонардо, пропуская мимо ушей неприкрытую угрозу в голосе калифа, — ты сможешь наблюдать за схваткой с Куанова шара, который будет прикреплен к земле. Ты сможешь увидеть…
— Какие приготовления сделал ты уже по собственному почину?
— Летающие машины и твои ангелы, повелитель, в безопасности, высоко в горах.
— С женщинами? — спросил калиф.
Леонардо не оставалось ничего, кроме как честно ответить:
— Да. — И тут же он прибавил: —И я также должен взять на себя ответственность за то, что передвинул часть пушек на позицию, с которой они могут обстреливать замок.
— Как ты сделал это? — спросил Деватдар.
— Мы придумали блочный механизм, чтобы поднять пушки на скалы.
— Мы?
— Я, повелитель.
— А Хилал знал об этом?
— Нет.
— Ты снял осадные орудия с поля боя?
— Да, правитель миров, ибо там они были бесполезны, но сейчас принесут немалую пользу.
Леонардо был готов к гневу калифа.
— Тебе должны были помогать в этом сумасбродстве, — сказал калиф. — Кто решился сделать такое без моего дозволения?
Леонардо склонил голову, но не ответил.
— Каков твой план? — прошептал калиф.
— Ангелы опустятся на северном валу замка, потому что его меньше охраняют.
— Ты хочешь поручить мужское дело детям? — спросил Деватдар.
— Когда они наденут крылья, турки вряд ли обратят на них внимание, — сказал Леонардо. — В конце концов, они… дети.
— Но эти дети сражаются как взрослые мужчины, — вставил Куан. — Я видел своими глазами, насколько они быстры и беспощадны… как персиянки, что идут в бой рядом со своими мужьями.
— Мы проберемся к воротам и откроем их для твоих солдат, — продолжал Леонардо.
— Мы?
— Да, я отправлюсь с…
— Ты никуда не отправишься, — сказал калиф и после мгновенной паузы велел: — Продолжай.
Леонардо собрался с духом.
— Как только ворота будут открыты, наши отряды возьмут замок. Когда турецкие пушки ударят из замка по лагерю Мехмеда, это будет сигнал для твоего войска идти в атаку.
— В кромешной тьме? — осведомился калиф. — Ночь будет безлунной. Или, по-твоему, последователи Аллаха видят в темноте, как кошки?
— Фонари уже готовы, — ответил Леонардо. — Первыми пойдут колесницы с косами, а мои пушки и орудия прикроют их мощным огнем. Взрывы моих снарядов дадут достаточно света, чтобы указать дорогу и колесницам и людям. Когда твое войско обрушится на турок, можно будет зажечь фонари, ибо, если даже нам не удастся захватить все пушки в замке, турки не станут стрелять по своему султану. В любом случае Мехмед окажется под перекрестным огнем пушек, владыка миров. Великий Турок испробует на вкус тот же сюрприз, какой он приготовил нам нынче утром.
— Что ты имеешь в виду, говоря «в любом случае»? — спросил калиф. — Если вам не удастся захватить замок, сигнала не будет и у нас не будет причины лезть под огонь турецких пушек.
— Если мальчикам не удастся их миссия, мы обстреляем укрепления замка и уничтожим пушки, — ответил Леонардо. — С нашей новой позиции, я уверен, мы сумеем уничтожить большую часть пушек в замке, потому что мои орудия имеют весьма точный прицел. Кроме того, у нас довольно пушек, чтобы обстреливать лагерь турок снизу. Дальность стрельбы будет невелика, но точность, могу поклясться, убийственна.
— Если ты не сможешь тайно пробраться в замок и захватить турецкие пушки, я не стану рисковать своей армией.
— Ты не станешь рисковать — теперь, когда можешь застичь врасплох и полностью сокрушить врага? — спросил Леонардо. — Ты завоюешь славу не меньшую, чем Александр Великий; ты будешь правителем, победившим Турка.
— Куан, ты знал о плане Леонардо? — спросил калиф.
— Нет, повелитель, он не просил моего совета, — сказал Куан, но бросил на Леонардо спокойный взгляд, словно и в самом деле был обо всем осведомлен.
— А ты? — обратился калиф к Деватдару.
— Разумеется нет, повелитель.
— Что ты думаешь об этом плане?
— Безрассудство, — сказал Деватдар. — Неужели ты бросишь на кон всю свою армию, положившись на нескольких ребятишек, летающих в его машинах? А если они потерпят поражение, что, на мой взгляд, неминуемо, Леонардо тотчас осадит замок и вынудит нас ворваться в турецкий лагерь. Насколько я могу судить по своему опыту, осады длятся месяцами, но наш блистательный флорентиец, конечно же, будет уверять, что способен взять этот укрепленный замок за одну ночь.
Леонардо уже хотел ответить ему, когда калиф обратился к Куану:
— А ты, мой советник, согласен ли ты с Деватдаром?
— Разум велит мне согласиться с нашим проницательным советником, — ответил Куан. — Но сердце мое влечет к замыслу Леонардо. Он настолько дерзок, что в один день может завершить войну. Если б такой план увенчался успехом, тебя прославляли бы многие столетия. Он показал бы всем твою силу, ибо какая страна осмелилась бы тогда пойти против тебя, правителя, что летает по воздуху и за один день обращает своих врагов в бегство?
— Ты что же, сомневаешься в том, что мое имя будут славить и без Леонардова плана?
Куан склонил голову:
— Конечно же нет, повелитель.
Калиф усмехнулся.
— Если план провалится, Куан, готов ли ты умереть вместе со своими гвардейцами?
— Я всегда готов умереть за тебя, повелитель.
— Готов ли ты позаботиться о том, чтобы Леонардо постигла та же участь, что и моих солдат, если он потерпит поражение?
Куан быстро глянул на Леонардо.
— Если будет на то твоя воля, повелитель.
— Ну как, нашел ты нужные слова? — обратился калиф к имаму.
— Аллах воплотил твою мечту в сон. Следуй сну.
— Это не ответ! — гневно сказал Кайит-бей.
— Это все, что дает нам Аллах.
И имам беззубо улыбнулся Леонардо.
Отряд из тысячи лучших Куановых солдат покинул лагерь тайно, насколько это возможно для движущегося войска; еще до заката они начали уходить из лагеря группами по сорок человек. Куан научил своих людей передвигаться так, словно они были невидимы и невесомы. В преддверии наступающей ночи они оделись в черное и вымазали себе лица грязью, и Леонардо чуял, как сквозь запах земли, взятой на поле боя, пробивается запах крови — словно эти солдаты дышали самой смертью.
Небо посерело, и сам воздух казался голубоватым, особенно в отдалении; очень скоро небо станет темно-синим, затем — непроглядно черным. Им нужно было вскарабкаться на крутые утесы и скальные карнизы, чтобы занять свои позиции прежде, чем совершенно стемнеет. Они воспользовались крутыми ступенями, вырубленными в скалах на дальней, западной стороне гор, но ступени от времени изрядно искрошились. Когда-то череда ступеней обвивала утесы, и крестьяне доходили по ним до самого замка; но большинство каменных переходов и подъемов было разрушено турками, которым не было нужды облегчать крестьянам дорогу в замок.
Отряд Куана расположился неподалеку от южной стороны замка и ждал.
Над ними нависала скала и венчавший ее замок; прозрачный свет лился с крепостных валов, и усыпанное звездами небо было ясным, как в холодную зимнюю ночь. К западу лежали ущелья, реки, поросшие лесами горы, но сейчас все это погрузилось во тьму — ни контура, ни блика. Ниже, в лагере турок, горело десять тысяч костров.
Кромешная темнота вовсе не была кромешной: света было довольно, чтобы видеть друг друга; и так медленно текли часы.
Сама земля уснула — отзвуки бесновавшихся вдалеке землетрясений наконец-то стихли.
— Тебе не следовало бы находиться здесь, — сказал Леонардо, обращаясь к Сандро.
Он сидел на камне между двумя пушками и в подзорную трубу разглядывал турецкий лагерь. Огонь его пушек в состоянии был накрыть лишь часть лагеря; не будь утесы столь крутыми, пушки Леонардо можно было расположить так, чтобы их огонь уничтожил весь лагерь Мехмеда. Снаряды да Винчи могли бы превратить турецкие порядки в гигантский костер. Теперь часть пушек была направлена на замок, расположенный ненамного выше их позиции. Замок будет подожжен.
«Боже милосердный, только бы Никколо остался цел… Боже милосердный, только бы он был там…»
— А ты хочешь, чтобы я все время оставался с женщинами? — спросил Сандро.
— Они не так далеко, и ты легко мог бы туда добраться.
— Их охраняют более чем надежно, уверяю тебя. Да и какое тебе дело до меня?
Леонардо вместо ответа пожал плечами.
— Ты не с отрядом. Собираешься остаться при пушках?
— Нет, — сказал Леонардо, — я войду в замок с Куаном.
— И с Америго?
— Он с телохранителями калифа.
Сандро явно удивился.
— Я полагал, что он будет с Куаном.
— Думаю, Куан заботится о его безопасности, — сказал Леонардо. — Под охраной телохранителей Америго ничто не грозит.
— Америго как-то хвалился мне, что любовники, дерущиеся бок о бок, — лучшие бойцы, — задумчиво проговорил Боттичелли. — Что-то тут не так.
— По-моему, ты слишком беспокоишься по пустякам.
— Возможно, — согласился Сандро. — Наше соглашение остается в силе?
— Только если я разыщу Никколо.
— А если он мертв, Леонардо, — неужели ты останешься в этом языческом краю?
— Не так давно ты, кажется, приходил в восторг от поучений Аллаха, Пузырек.
— Я заблуждался. Мадонна позвала меня домой.
— В самом деле? — переспросил Леонардо. — Мадонна?
— Во сне, что был реален, как все это, — Сандро плавным жестом обвел темноту, — она села рядом со мной, спящим, и я проснулся… во сне. Богоматерь совсем не такая, какой мы воображали ее, Леонардо. Она… — Сандро замолчал, словно и так уже слишком много сказал о внешности Мадонны. — Она спросила меня, хочу ли я по-прежнему стать вероотступником, и сказала, что моя судьба — во Флоренции. Она сказала, что ее священник отыщет меня и наставит, как исполнить ее волю.
— Я мало верю в сны, — сказал Леонардо. — Похоже, у вас с калифом есть кое-что общее. Он тоже позволяет снам управлять своей жизнью.
— А тебе, Леонардо, никогда не снились сны? Разве не видел ты Тисту, не слышал, как он призывал тебя бежать из пламени в спальне бедной Джиневры?
Леонардо ничего не ответил. Но Куан, который явно подслушивал их разговор, выступил из темноты и сказал:
— Все вы, флорентийцы, склонны видеть сны и грезы. Даже мой Америго.
Удивясь и насторожась, Леонардо спросил его, что с Америго.
— Он был опечален, что не смог обнять тебя, Леонардо, — сказал Куан.
— Как и я, — отозвался Леонардо. — Я искал его, но… — Леонардо пожал плечами, давая понять, что у него было немного времени на поиски и что он так и не сумел найти Америго.
— Он просил меня передать тебе вот это, — сказал Куан, улыбаясь, что случалось с ним редко, и крепко поцеловал Леонардо в губы. — Америго рассказал мне о вашем плане. — Когда ни Леонардо, ни Сандро не отозвались на это ни словом, Куан продолжил: — Я знаю, что вы замыслили побег.
— Он дал мне торжественную клятву, — прошептал Сандро, точно это он сам выдал их секрет.
Леонардо похолодел от страха, словно ледяной ручеек пробежал по его спине. Так значит, Америго стал их погибелью… Однако Куан не стал бы сейчас говорить им об этом, если только не…
— А, — сказал Куан, — вы думаете, что я выдам вас?
— Чего ты хочешь? — спросил Леонардо. — Ты не ждал бы так долго, не позволил бы нам так долго оставаться в живых, если бы не хотел что-то получить взамен.
— Ты прав, Леонардо, — сказал Куан, — но ты стал чересчур циничен. — Он протянул Леонардо письмо, и тот на ощупь ощутил шелковистость восковой печати. — На этом письме печать калифа. Оно обеспечит вам свободный проход через любые наши войска, любые владения калифа.
— И калиф подписал это? — потрясенно спросил Леонардо.
— Я подписал за него, — сказал Куан. — Вы также будете в безопасности на землях Турка. — Он поглядел на Сандро. — Не так ли?
Сандро ничего не ответил.
— Он сохранил письмо султана Мехмеда, — пояснил за него Куан. — Вот видишь, Леонардо, он не такой уж болван, как мы оба полагали.
— Я никогда и не считал его болваном, — сказал Леонардо, приходя в себя. — Но почему ты помогаешь нам?
— Ты уверен, что помогаю?
Леонардо различил в темноте, что Куан улыбается.
— Мой воздушный шар спрятан внизу, в долине. Утес, похожий на подкову, указывает к нему путь; достаточно будет пройти по прямой, хотя дорога неблизкая, — прибавил Куан.
Леонардо знал, о каком утесе идет речь.
— Как только вы будете готовы, шар к вашим услугам.
— Думаю, нам будет безопаснее отправиться пешком либо на конях, — сказал Сандро, которого явно напугала одна мысль о том, чтобы подняться в воздух.
— Я должен согласиться с Сандро, — сказал Леонардо, удивляясь тому, что Куан вообще мог предложить подобную идею. — Как я говорил калифу, мы окажемся целиком во власти ветров; кроме того, нас все увидят, а это не самый лучший способ бегства.
— Кажется, в последнее время сны обрели немалую власть над всем происходящим, — сказал Куан. — Даже имам калифа рассказал ему свой сон. Он сказал, что если калиф победит, то Аллах явится огнем в небе, точно так же, как прежде он сотрясал землю. Но если мы победим, а знак не появится, это будет предвестием гибели калифа и всего Египта.
— И калиф поверил этому? — спросил Леонардо.
— Разумеется, маэстро, но он понял также, что дурного предвестия можно избежать, подняв в воздух плавучий шар. Он даже подумывал о том, чтобы подняться на шаре самому. — Куан рассмеялся. — Но даже если сделать привязь из железа, калиф все равно и шагу не ступит в корзину. Даже если бы сам пророк Мухаммед явился ему и велел подняться на шаре — что он, скорее всего, и сделал во сне имама. — Он помолчал. — Так что калиф ожидает увидеть знак.
— Кого же он хочет отправить на шаре? — спросил Леонардо.
Куан улыбнулся.
— Либо одного из нас, либо нас обоих, маэстро. Однако избиение турок, конечно же, дело наипервейшей важности, а калиф не настолько суеверен, чтобы отрывать меня от моих обязанностей ради исполнения пророчества. Так что я должен перепоручить это дело тебе.
— И калиф позволит мне лететь на твоем изобретении, в то время как запрещает летать на своем собственном?
— Хотя он не в силах и близко подойти к моему шару, он все же считает его более безопасным, — сказал Куан.
— Зачем ты делаешь все это? — спросил Сандро.
— Разве не ясно?
— Именно поэтому Америго сейчас не с тобой? — спросил Леонардо.
— Он молил меня помочь вам даже ценой большого риска, — сказал Куан. — Так и должно быть, ибо старых друзей любят крепче. Но я не хотел подвергать его искушению: он слишком скучает по родным местам.
— Значит, он продал свою свободу в обмен на нашу, — сказал Леонардо.
— Нет, — сказал Куан, — он волен поступать как пожелает. Он сам решил остаться со мной. Однако не будьте так мрачны, друзья мои, ибо не в последний раз мы видимся с вами. Мы вернемся в ваши края, и тогда — кто знает? — быть может, я даже останусь там жить.
Леонардо и Сандро молчали. Ветер свистел и бился в скалах, словно запыхавшееся войско, и в его голосе можно было расслышать шепот тысяч голосов, отдаленный гул бури, сотни наречий, смешавшихся в вавилонской сумятице, мягкий шорох — словно в непроглядной тьме ночи невозможно было ни воевать, ни говорить громко.
— Пора, — сказал Куан. — Я передам ангелам приказ вылетать.
— Я сделаю это, — сказал Леонардо.
— Ты должен следить за ними в свою увеличительную трубу, чтобы известить нас, когда они взлетят.
Леонардо протянул ему подзорную трубу.
— Калиф велел тебе оставаться со мной, — напомнил Куан. — Ты не должен лететь на своей машине.
Леонардо безошибочно уловил в его голосе иронию.
— А велел ли тебе калиф написать за него письмо? — осведомился он. — И запечатать его печатью?
Миткаль и еще пятеро юных евнухов с волнением ожидали посланца с приказом вылетать. Они были одеты на турецкий манер, чтобы не бросаться в глаза внутри замка. Тут же апатично сидели стражники, тоже ожидая своего часа: когда планеры взлетят, они присоединятся к отряду Куана. Шесть планеров были укрыты и привязаны к скалам, иначе бы их унесло прочь или разбило о камни.
— Что ты здесь делаешь, Леонардо? — спросил Миткаль.
Радуясь тому, что видит мальчика, Леонардо поклонился и сказал:
— Я посланец. Пора.
Услышав это, стражники и ангелы тотчас принялись готовить планеры, которые были густо натерты тушью или еще чем-то в этом роде и стали черными, как ночное небо. Леонардо помог евнухам с машинами и сказал одному из них — с виду лет тринадцати-четырнадцати, жилистому и угрюмому, с лицом гладким и тонким, как у красивой женщины, — что полетит вместо него. Парнишка бросил взгляд на Миткаля и сказал:
— Это я должен лететь.
Миткаль все еще препирался с мальчиком, когда тот выхватил нож и бросился на Леонардо. Тот был уже в полетной сбруе и, сопротивляясь ветру, подтягивал вверх крылья — он полагал первым шагнуть с утеса. Леонардо отпрянул, а один из стражников перехватил мальчика и так же апатично швырнул с обрыва в пустоту. Двое других стражников ухватились за планер Леонардо, чтобы его раньше времени не унесло ветром. Юные евнухи, избранные для высокой миссии, с ужасом смотрели на смерть своего сотоварища, а один из ангелов, уже отвязавший свою машину, выхватил кинжал, словно мог сразиться как равный с массивным, закаленным в битвах воином. Леонардо хотел вмешаться, когда Миткаль сказал своему товарищу:
— Оставь его. — Он говорил это, глядя на стражника. — Мы убьем его позже. Ты сомневаешься в этом?
Стражник глупо ухмыльнулся.
— Сомневаешься, что мы с тобой справимся?
— Ветер нужный, — вмешался Леонардо. — Миткаль, ты будешь командовать или я?
Миткаль кивнул ангелу, стоявшему дальше всех на утесе. С помощью двоих стражников он надел сбрую — планер на его спине напоминал панцирь черепахи, хотя в воздухе мальчик будет попросту висеть под ним. Затем ангел прыгнул навстречу ветру, начал стремительно снижаться, а потом по длинной дуге полетел прочь — словно падающий лист превратился вдруг в птицу. Один за другим, с большим интервалом попрыгали с утеса и другие ангелы, и каждый полетел к иному месту на крепостном вале, к замку, безжизненной тенью стоявшему перед ними.
Когда на утесе остались лишь Миткаль и Леонардо, мальчик подал знак Леонардо — была его очередь прыгать. Стражники отступили, чтобы освободить ему место, но он сказал:
— Нет, я полечу последним.
Он не хотел давать стражникам возможности остаться с глазу на глаз с Миткалем, который унизил их.
Миткаль прыгнул.
И Леонардо последовал за ним, стараясь не терять мальчика из виду.
Он швырнул себя в темноту, и сердце бешено застучало, и словно незримый кулак стиснул горло. Ветер увлажнил лицо и пронзительно завизжал в ушах. И он падал, как падал когда-то на глазах у Лоренцо Великолепного, своего отца и всех жителей Винчи, — о, если бы только он мог сейчас быть там, в объятиях своей матушки, если б мог оказаться в крепких объятиях Ачаттабриги, хоть раз еще увидеть знакомые башни, улицы и мосты Флоренции! — а потом поймал воздушный поток и воспарил вслед за Миткалем, чересчур близко к отвесной и опасной стене утеса, взмыл к звездам, точно подхваченный выдохом самого Господа, и описал широкую дугу, облетая утесы, выше, чем следовало бы. Но когда он глянул вниз, на костры и тени, двигавшиеся в темноте, он вдруг ощутил свободу — и неодолимую тягу замереть в воздухе и падать, падать быстрее мысли.
Под ним летел Миткаль — летучая мышь, парящая в пещере со звездным сводом.
Вот она, свобода, блаженная свобода за миг до смерти, которая ждала их в крепости, лежавшей далеко внизу. Леонардо вычерчивал круги в воздухе, вслед за Миткалем направляясь по спирали к северо-западному бастиону. По замыслу, мальчики должны были добраться до южного барбакана. Леонардо подозревал, что там, за подъемным бревенчатым мостом, который опускали для турецких войск, есть две опускные решетки с цепями, намотанными на блоки. Мальчики славятся своим умением красться и обращаться с кинжалами, и они должны подтвердить свою репутацию, потому что обучал их сам Куан, а его, в свою очередь, обучал Хилал.
Черный воздух, казалось, был полон призраков.
Каменные валы рванулись навстречу Леонардо, когда он пытался приземлиться. Ему и Миткалю пришлось нелегко, потому что ветер разбивался о замок, словно волны о волнолом, тянул и дергал их в разные стороны, как невидимыми канатами, и Леонардо проволокся по камню, обдирая кожу на плече и ногах. Но он быстро вскочил, отстегнул сбрую, вынырнул из планера и пинком перебросил его через край вала, наружу. Как огромная птица, тот заскользил вниз и беззвучно рухнул глубоко в расселинах утесов.
— Ты цел? — шепотом спросил Миткаль.
Он, конечно, был куда опытнее Леонардо в искусстве приземления. И он тоже швырнул свой планер со стены, чтобы машина случайно не попала в руки турок.
— Да, цел, — сказал Леонардо, туго затягивая лоскутом ткани обильно кровоточившую ногу. — Пойдем, мы можем спуститься вон по той лестнице.
Лестницы являлись частью самого вала. Секции стен соединялись друг с другом лишь деревянными мостками, которые при нужде легко можно было убрать, и тогда враг был бы вынужден обнаружить себя и с боем брать лестницы.
— Где остальные? — прошептал Леонардо.
Миткаль пожал плечами:
— Наверное, уже у ворот.
Леонардо не видел ни мальчиков, ни их планеров. Во внутреннем дворе замка горели лагерные костры; эта крепость была намного больше, чем казалось Леонардо. Дым костров жег ему глаза — внизу их было множество, и несколько горело на парапетах. Свет лился из окон и бойниц, и тени метались и прядали, как испуганные животные. Места, где были расставлены пушки, хорошо охранялись, и как ни любопытно было Леонардо поглядеть на них поближе, он ни на секунду не замешкался около лестницы, ведущей к пушкам, а двинулся дальше, пригнувшись и затаив дыхание. Какой-то замечтавшийся турок торчал на лестнице, но они предпочли не убивать его, а подождать, покуда он уйдет сам. Внизу у костров тесными компаниями сидели солдаты, пили, смеялись и рассказывали скабрезные байки — извечное развлечение воинов всех времен и народов.
Леонардо и Миткаль двинулись к юго-западному барбакану, стараясь держаться в тени. Миткаль шел с внешней стороны, потому что в своей турецкой одежде был менее приметен для турок, чем Леонардо. Они миновали выбеленные известкой стены огромного зала, примыкавшего к жилым помещениям. Леонардо очень хотелось остановиться, когда они проходили мимо старинной башни, которую не перестраивали. Это была башня с минаретом, и если Никколо жив, если он вообще в замке — он должен находиться в этой башне, в казематах, расположенных под ней. Впереди были ворота, их черные арки тонули в глубокой темноте. Однако чугунная решетка была поднята, обитые железом створки дверей распахнуты настежь, и солдаты Куана вливались в них струей черного дыма. Хотя в темноте Леонардо не мог разглядеть трупов, он ощутил острый запах свежепролитой крови. Они сделали это. Эти мальчики, эти кастраты-убийцы, эти малыши пробрались сюда, перерезали стражу и открыли ворота; и теперь гвардейцы Куана изнутри поднимались на стены замка и поджигали казармы, убивая всех турок, что встречались им на пути, с той молчаливой жестокостью, которая Леонардо казалась куда страшнее любого боя, избиения, резни, какие ему доводилось видеть до сих пор.
Леонардо увидел Куана, и тот пригласил его остаться с канонирами, уже размещенными на валах. Леонардо отказался, и тогда Куан велел своим собственным телохранителям сопровождать его в поисках Никколо; Миткаль настоял на том, чтобы остаться с ним. Они отыскали дорогу к башне, и телохранители двинулись вперед, рубя каждую тень, убивая всех, кто попадался навстречу, будь то мужчина или женщина.
Замок сотрясался от грохота пушек, ударивших по турецкому лагерю, и даже здесь, в сырой темноте, освещенной лишь пламенем факелов, Леонардо мог представить, как мчатся по равнине его колесницы… а за ними во тьме движется войско калифа. Мысленным взором он видел, как солдаты зажигают фонари и окружают лагерь Мехмеда, содрогающийся от частых разрывов, как будто сама земля разверзлась, чтобы поглотить турок. Всякий раз, когда стреляла турецкая пушка, Леонардо не только слышал, но и ощущал выстрел — словно сам он взрывался с каждым снарядом.
Они спустились по лестнице в погреба и там нашли в полу люк, ведший в каземат, который освещался через узкие отверстия в толстых стенах под самым потолком. Серые мечи света рассекали темноту впереди них, шедших по безлюдным грязным комнатам и коридорам. Странно, но все двери были распахнуты настежь. Когда они углубились в подземелья — солдаты шли впереди с факелами, и пламя прыгало и трещало, словно злилось, — Леонардо ощутил вонь гниющей плоти. Он задохнулся, когда дошли до последней комнаты — не более чем огромной дыры, куда были сброшены тела на разной стадии разложения. Едкая вонь извести, которой, словно грязью, заваливали мертвецов, жгла и разъедала ноздри.
Солдаты забормотали молитвы и в страхе повернули назад.
— Оставьте нам факелы, — приказал Леонардо.
Он говорил шепотом, ибо почти потерял надежду.
Он был уверен, что именно здесь и оборвалась жизнь Никколо — в куче гниющих человеческих тел.
Солдаты отдали Леонардо и Миткалю факелы и поспешили исчезнуть.
— Ох, и почему это турки не сожгли их? — пробормотал Миткаль, поднимая свой факел повыше и глядя на трупы.
— Подозреваю, что это дары, предназначавшиеся для калифа, — сказал Леонардо. — Ты узнаешь кого-нибудь из них?
Миткаль покачал головой.
Леонардо, стиснув зубы, принялся разыскивать среди трупов Никколо.
— Господин, ты умрешь, если дотронешься до них, — сказал Миткаль. — Зараза…
— Значит, я умру, маленький солдат, — отозвался Леонардо.
К его великому облегчению, он не нашел Никколо в останках плоти и костей.
Его не было нигде в замке…
