Глава 17
ПО ВОЛЕ ВЕТРА
Склянка пробила,
Другая идет…
Песенка юнги
Не отворачивается тот, кто смотрит на звезду.
Леонардо да Винчи
То была неделя крови и гнева.
Леонардо видел, как кипит толпа на улице под окнами его студии; наблюдал за утренними и дневными грабежами и убийствами; вслушивался в ночь, что была так тиха, словно город выгорел дотла. Его глаза стали мертвы, словно и они сварились в яичном белке. Когда на улице затоптали девочку — он видел Джиневру. А когда закричала ее мать — отвернулся, будто не слыша. В конце концов, Джиневра не кричала.
Когда Сандро и Пико делла Мирандола навестили Леонардо, чтобы справиться о его здоровье, они нашли друга настороженным, однако спокойным, почти безмятежным. Он все еще оправлялся от последствий падения, которое счастливо было прервано навесом — милость Господня хранила его. Но на самом деле Леонардо по-прежнему жил в том же опустошенном кошмаре, который начался, когда он увидел Джиневру, насилуемую и мертвую.
Время, события распадались.
Панихида по Джулиано Медичи была устроена в Сан Лоренцо. Начала править новая Синьория. Члены семей заговорщиков были убиты или заключены в тюрьму, их дома и все имущество конфисковано. Шурину Лоренцо пришлось укрыться во дворце Медичи. А казни продолжались, их состоялось уже триста, и конца им не предвиделось. Папа отлучил Лоренцо от церкви. Всей Флоренции скоро грозило лишиться покровительства Святой церкви. Война была не за горами.
И Флоренция выйдет в бой с песней — вся, кроме Леонардо.
Его разбудили стук в дверь и детские голоса. Из окна он никого не увидел и спустился вниз. Никколо и Айше уже отворили дверь. Никколо ругался, а Айше прижимала ко рту и носу свое черное покрывало. Пахло разложением и сыростью: дождь шел всю неделю. Никколо захлопнул дверь.
— Никко, погоди, — сказал Леонардо.
Айше попятилась. Леонардо с трудом распахнул дверь — к дверному молотку была привязана веревка. На другом ее конце находился разложившийся труп Якопо Пацци, главы злосчастного семейства.
— Постучи в дверь предателя, мессер Якопо! — крикнул один из ребятишек трупу, который, очевидно, проволокли уже по всем улицам Флоренции. Мальчишка промок насквозь, лицо его блестело от дождя. — Скоро сам будешь такой же! — прокричал он Леонардо.
— У Якопо письмо для тебя! — добавил другой оборванец, с ямочками на щеках и в алом колпаке, указывая на конверт, прикрепленный к трупу.
Потом мальчишки убежали, оставив труп привязанным к двери. Леонардо рывком захлопнул ее.
— Ты собираешься оставить это там? — спросил Никколо.
— Ты про письмо или про мессера Якопо?
— Про обоих.
— Что же я, по-твоему, должен сделать? Труп полон червей, а может быть, и чумной заразы. Коснуться письма — что коснуться прокаженного. Они, наверное, отобрали его у посланца маэстро Тосканелли.
— Маэстро Тосканелли?
— Я узнал его печать. Она не сломана, — сказал Леонардо. — Маленькие ублюдки неграмотны. А теперь пошли, мы уезжаем.
— Уезжаем?
— Помоги мне собрать заметки, упаковать одежду и навьючить коней. Быстро.
— Почему эти ублюдки считают тебя предателем? — спросил Никколо. — Их что, послал Лоренцо? Он ненавидит тебя, потому что ты был любовником Симонетты?
— Ты наслушался сплетен, Никко, — упрекнул Леонардо. Тем не менее мальчик заслуживал откровенного ответа. — Лоренцо давно простил меня, но, думаю, у меня есть враги при его дворе. И они сами решают, кто будет другом Лоренцо.
— Тогда нам надо бояться всех, — сказал Никколо.
Леонардо сумрачно улыбнулся.
— Да, Никко, это будет самое верное: бояться всех.
Айше помогла им собраться. Она была спокойна и методична и — наконец-то — явно удовлетворена.
У Тосканелли они были не одни, потому что дом старого ученого стал перевалочным пунктом на пути тех, кого довела до беды политика, в особенности — членов ордена францисканцев, потому что францисканцы были на стороне церкви. Но Тосканелли удавалось устраивать побег этим клирикам и другим «врагам флорентийского государства».
Леонардо и Никколо торопливо провел в ворота сам Тосканелли — он поклонился Айше и выбранил Леонардо за то, что тот в открытую явился в его палаццо. Ученики старика занялись конями и повозкой, груженной всем тем, что Леонардо почитал важным: книгами, инструментами и, конечно, одеждой. В повозке был и большой сундук, принадлежавший Айше, как всегда запертый.
— Ты должен был получить мое письмо, — со злостью говорил Тосканелли. — Почему же тогда ты не последовал моим наставлениям? Из-за тебя мы все можем оказаться в опасности. Ведь мой ученик отдал тебе письмо? — И, осекшись, задумчиво проговорил: — Мальчику уже давным-давно пора бы вернуться.
Леонардо объяснил, что запечатанное письмо Тосканелли осталось на трупе Якопо Пацци.
Тосканелли разволновался.
— Ты правильно поступил, не тронув мертвеца, — одобрил он, проходя по двору в дом. — Флорентийский сброд от души позабавился с беднягой Якопо. Его уже дважды хоронили, а он все передвигается по улицам — как живой.
— Им не стоило хоронить его в освященной земле, — заметил, поздоровавшись, Америго Веспуччи. — Крестьяне суеверны. Они винят Якопо в дожде, который губит их посевы. И твердят, что по ночам слышат на своих полях голоса демонов, — в этом тоже винят старика Якопо.
Продрогший Леонардо рад был уйти с моросящего дождя.
— Быть может, они и правы, — сказал он, обнимая Америго.
— Значит, ты внял призыву доброго маэстро, — сказал тот.
— Так это был призыв? — спросил Леонардо у Тосканелли.
— Блистательный Деватдар желает общества своей прелестной служанки. — Тосканелли поклонился и улыбнулся Айше. — Он послал за тобой.
— Это я и подумал, когда увидел письмо, — сказал Леонардо. — Мы скоро уедем.
Айше явно удивилась и встревожилась, словно не ожидала, что ее разлучат с Леонардо.
— Куда направишься? — спросил Тосканелли, и у Леонардо возникло ощущение, что старый учитель заманивает, искушает его, подталкивает к какому-то решению.
— В Винчи, наверное. Там моя мать и приемный отец.
Тосканелли покачал головой.
— В Винчи тебе будет небезопасно, — негромко сказал он.
Леонардо едва расслышал его.
— Тебе что-то известно? — спросил он.
— До меня дошли слухи.
— Какие слухи?
— Кто-то из друзей Лоренцо — но не твоих — все еще болтает о… том обвинении. Будто бы тебя застали с неким Торнабуони, а их семья замешана в заговоре. А францисканцы готовы обвинить тебя в убийстве священника — так мне, во всяком случае, говорили. Кажется, милый Леонардо, у тебя враги и здесь и там.
— А мой друг Боттичелли? Что думает он? Он знает об этих слухах? Я не видел его несколько дней.
— Никто не видел, — сказал Тосканелли. — Говорят, Великолепный послал его с миссией на Восток.
— Что?!
— Это все, что мне известно.
— Он мог бы обмолвиться мне хоть словом, — сказал Леонардо.
Тосканелли пожал плечами.
— Леонардо, ты должен покинуть Флоренцию. Пока твои враги не потеряют аппетита к мести. Пока Лоренцо не перестанет скорбеть и не восстановит порядка.
Леонардо рассмеялся. Пусть себе мстят, подумал он. Как могут те, кто близок к Лоренцо, счесть его предателем после того, как он спас Медичи жизнь? Но, захлопнув дверь перед трупом Якопо Пацци, он понял, что его близкие и он сам в опасности.
И где же Сандро? Как он мог уехать, не простившись?
— У тебя странное чувство юмора, — заметил Тосканелли.
— Да, наверное… Знаете, Джиневра умерла, — сказал Леонардо почти равнодушно, словно говорил о незнакомой женщине.
— Да, Леонардо, печальная весть дошла до меня. Мне так жаль. Ты…
— А ты? — спросил Леонардо у Америго. — Мой маэстро позвал и тебя тоже?
— Меня не надо звать. Я сам пришел искать убежища. — Америго говорил напряженно; ему явно было не по себе, и тем не менее он продолжал: — Мой дядя Пьеро — ты его помнишь? — взят под стражу. Я могу только молиться, чтобы его не казнили, как остальных.
— Твой дядя? — ошарашенно переспросил Леонардо. — Я думал, Лоренцо защитит твою семью.
Пришел черед Америго рассмеяться.
— Во Флоренции ныне все меняется быстро. Мне говорили, Лоренцо считает, что покушение на его жизнь и смерть его брата — месть за смерть Симонетты.
— О чем ты говоришь?
— Ее смерть окутана тайной. Пацци попытались убедить мою семью, что ее убил Лоренцо. Или Джулиано — из ревности.
— Что за чушь!
— Потому-то моя семья и отвергла эту мысль, — сказал Америго. — Но для Лоренцо, кажется, это мало что значит, потому что его брат был убит на Пасху.
— Вот оно что, — сказал Леонардо. Симонетта тоже умерла на Пасху. Если бы Веспуччи собрались мстить, они выбрали бы самый подходящий день — годовщину смерти. — Так Пацци выставили вас в дурном свете.
Америго кивнул.
— И что ты будешь делать?
— Отправлюсь с тобой, милый друг, — грустно скачал Америго. — Что же еще?
Они вошли в библиотеку Тосканелли, маленькую комнатку, согретую камином и озаренную его розоватыми отсветами. Возле огня сидел Куан Инь-ци, посланник Деватдара. Он поднялся, поклонился Айше и обратился к Леонардо:
— Я счастлив, что ты принял предложение Деватдара.
— А я и не знал, что принял его, — ответил Леонардо.
Куана явно удивили его слова.
— Разве у тебя есть выбор? — спросил Тосканелли.
— Правда, — тихо сказал Леонардо. — Правда…
Но душа его не лежала к путешествиям. Он хотел повидать мать и ее мужа. Хотел домой. А если люди Лоренцо схватят его или его найдут францисканцы — не все ли равно? Леонардо только приветствовал бы свою смерть. Она представлялась ему сном, и он мечтал отыскать Джиневру в ее холодных вечных пределах.
— Так ты принял предложение Деватдара, — сказал он Америго.
— Как и Бенедетто Деи, который станет нашим проводником — у него есть опыт путешествий по Востоку.
— Может быть, но мне еще надо закончить здесь дела.
— Не стоит, Леонардо, — сказал Тосканелли. — Здесь тебя не ждет ничего, кроме боли, а возможно, и смерти.
— А что ждет меня на Востоке? — спросил Леонардо у Куана.
— Быть может, и смерть, Леонардо, но, по крайней мере, не бессмысленная. Ты обнажил бы меч христианства против Оттоманской империи. Турки — враги не только Деватдара, они также и враги Италии. Если Великого Турка и его воинство не остановить, вся Италия и весь христианский мир будут порабощены. Они падут так же неизбежно, как пал Константинополь. Ни один край, даже самый отдаленный, не будет тогда безопасен. Нигде, как далеко ни беги, не найдешь спасения. — Тут Куан улыбнулся. — Но этим ведь тебя не испугаешь, верно? Скажи, что важно для тебя?
— Ничего, — ответил Леонардо, но стиснул плечо Никколо, словно давая понять, что говорит не то, что думает.
— Я видел твои наброски военных машин и чувствовал… покой. Они ведь просто игра ума, не так ли? Неужели же ты в самом деле пройдешь мимо возможности воплотить свои мечты в жизнь, дать им плоть и кровь?
— Для этого мне не надо ехать на Восток.
— А, — сказал Куан, — так ты уже получил должность военного инженера.
— Я вел переговоры по этому поводу с Лодовико Моро Миланским.
— Леонардо, — нетерпеливо проговорил Тосканелли, — Лодовико еще хуже, чем Лоренцо. Если он примет тебя ко двору, это может угрожать его миру с Флоренцией. И ты думаешь, что он всерьез считает тебя инженером? Тебя, придворного художника Великолепного?
— Не знаю, — сказал Леонардо, — и более того, мне все равно. Я пришел сюда не затем, чтобы…
— Отправляться в путешествие? — договорил Куан. — Но что же еще тебе остается?
Леонардо ничего не ответил, но соблазн был велик: он не мог не воображать летающих машин и начиненных порохом снарядов, которые взрываются среди огромных армий и уничтожают их. Мысленным взором он видел пляску уничтожения и смерти; и его видения искореженного металла и разодранных тел были столь же нейтральны и естественны, как зеленые холмы и оливковые деревья. Святой, великолепно отлаженный механизм природы.
Настойчивый стук в дверь прервал его грезы.
— Что там, Филиппино? — крикнул Тосканелли одному из своих младших учеников.
— Там, снаружи… на улицах… беспорядки. Там солдаты, но они…
— Ну?
— Это турки, маэстро. — Мальчик был заметно перепуган. — Они жгут город. Вы чуете дым?
Все бросились во двор. Сквозь узкие оконца виднелись силуэты солдат.
В дверь громко стучали.
— Открой, — велел Тосканелли, выглянув. — Это Бенедетто и Зороастро.
— Зороастро? — удивленно переспросил Леонардо.
Ученик Тосканелли отворил двери для Бенедетто Деи и Зороастро да Перетолы. С ними во двор вошел офицер — в тюрбане, на боку ятаган в прекрасно украшенных ножнах, за спиной — щит с коршуном. На улице ждали два-три десятка мамлюков и по меньшей мере столько же всадников. Ученик Тосканелли принял этих рабов-солдат святейшего султана Вавилонии за турецких янычар. Видимо, они принадлежали к какому-то торговому каравану, потому что арабские кони были навьючены большими тюками, вероятно, с Дамаском, бархатом и златотканым шелком — чудесами Флоренции.
— Что происходит? — спросил Тосканелли.
— Леонардо, — сказал Бенедетто, заметив друга, — это горит твой дом.
Когда караван переходил через мост Рубиконте, Леонардо снова увидел Якопо Пацци: уличные мальчишки бросили труп в Арно. Теперь они бежали за ним по берегу, кричали и пели:
Старый Якопо плывет
Вниз по Арно, точно плот…
Удивительно, но труп плыл по поверхности воды, словно пытаясь нагнать караван. Поглазеть на него собралась толпа.
А навязчивая песенка все вертелась и вертелась в голове Леонардо.
До Венеции добирались две недели.
Леонардо, въехав в город, ощутил, что свободен. Воздух был чище, свет ярче, чем во Флоренции. В этом сияющем месте он мог рисовать, писать и думать. Небо и вода здесь смешались так, словно были единым целым; и Леонардо чудилось, что довольно лишь раскинуть руки — и полетишь в воздушном голубом море, среди облаков.
Но Леонардо не остался бы в Венеции. Сейчас уже каждая частица его трепетала от восторга и возбуждения, торопясь окунуться в приключения, исследования, новые земли.
Караван быстро, не останавливаясь, проследовал через город высоких шпилей и прекрасных, хотя и вонючих каналов к гаваням.
Деватдар, сопровождаемый Христофором Колумбом и его подчиненными, тепло приветствовал Куана и его спутников. Казалось, особенно он был рад увидеть Леонардо и Бенедетто Деи. С уверенностью повелителя он немедленно завладел Айше, и та незаметно отдалилась от Леонардо, которого охватило внезапное и удивившее его самого чувство потери. Айше словно исчезла — ее место заняла высокая прекрасная незнакомка в шелках и длинной вуали.
Пред ним тихонько покачивались у причала корабли Деватдара: флагман венецианской постройки, ощетиненный веслами и пушками, и две кургузые венецианские каравеллы с высоко поднятой кормой и большими латинскими парусами на носу и корме. На палубах стояли матросы и солдаты с арбалетами и фальконетами; над ними реяли яркие стяги длиной чуть ли не в сами суда. Паруса были спущены. Запахи свежей краски, пеньки, вара, свежеструганого дерева, смолы, жира, китового масла, одуряющая вонь из трюмов одновременно услаждали и отравляли воздух.
Леонардо охватила дрожь, когда он смотрел на эти суда, казалось скованные с морем рядами весел, которые держали наготове гребцы.
— Это прекрасно, маэстро Леонардо, что ты присоединился к нам, — сказал Колумб; солнце покрыло его лицо веснушками и играло светлыми бликами в длинных рыжих волосах.
Леонардо отвел взгляд от судов.
— Благодарю, — ответил он довольно холодно.
Он все еще помнил последнюю стычку с этим человеком. Возможно, Никколо прав в своем заключении: капитан-командор Христофор Колумб и в самом деле безумен.
— У меня есть тайные мотивы для радости, друг мой, — сказал Колумб. — Видишь ли, мы потеряли одного из навигаторов, а поскольку ты учился у маэстро Тосканелли и разбираешься в математике и навигации, да к тому же умеешь читать эфемериды…
— Я не моряк, — сказал Леонардо. — Бенедетто Деи, без сомнения, подойдет вам больше.
— Тогда вы оба останетесь на моем корабле, вон на том. Это «Надежный».
Он указал на каравеллу поменьше, с глубокой осадкой и латинским парусом.
Айше прошептала что-то Деватдару, и тот сердито показал головой.
— Не тревожься, — сказал Бенедетто Леонардо, — шкипер поможет нам справиться.
И он быстро кивнул головой, подавая Леонардо знак не спорить.
— Тогда решено, — сказал Деватдар. — С третьей вахтой отходим.
Множество оборванцев, среди которых были и совсем глубокие старики, суетились на причалах, грузя на корабли большие запечатанные бочки с вином; матросы переносили привезенные караваном товары и вещи пассажиров.
— Идемте, — сказал офицер Леонардо и Бенедетто.
Леонардо помахал на прощание Зороастро и Америго Веспуччи, которым предстояло стать гостями Деватдара. Айше, хоть и стояла радом с Деватдаром, не сводила с Леонардо глаз, в которых читались ее чувства. Но когда за Леонардо последовал Никколо, Колумб окликнул его:
— Молодой человек, ты идешь не на тот корабль!
Офицеры и матросы рассмеялись. Разозленный, Никколо с пылающим лицом повернулся к Колумбу.
— Для тебя на «Надежном» каюты не припасли, — продолжал Колумб. — Разве что ты решишь спать с матросами на палубе или в трюме — с крысами и рыбой.
Эти слова вызвали новый приступ хохота.
— Мы найдем ему место, капитан-командор, — сказал Леонардо.
— Где, маэстро, в твоей постели? — осведомился Колумб, и все опять засмеялись.
Леонардо шагнул к нему, хватаясь за меч, но Бенедетто удержал его:
— Уймись, Леонардо.
Деватдар что-то сказал Колумбу, и на сей раз залился краской генуэзец. Очевидно, он не знал об обвинениях против Леонардо.
— Умоляю о прощении, маэстро, — сказал он. — Я только хотел пошутить.
— Тем не менее, — сказал Деватдар, — мальчик поплывет с нами.
Леонардо заспорил было, но без толку. Тогда он шагнул вперед — Никколо должен остаться с ним. Но прежде чем он подошел к мальчику, несколько стражей Деватдара преградили ему путь. Его схватили за руки, под ребра и в пах уперлись клинки. Здесь распоряжался Деватдар — не только кораблями, но и человеческими жизнями; все были в его власти, включая и Леонардо.
И когда песенка про Якопо вновь закрутилась в голове Леонардо, его посетило внезапное и жуткое предчувствие, но он схоронил его в своем соборе памяти.
Старый Якопо плывет
Вниз по Арно, точно плот…
Плывет, точно плот…
