Книга: Поле мечей
Назад: ГЛАВА 26
Дальше: ГЛАВА 28

ГЛАВА 27

После битвы с гельветами и нелегкого стремительного перехода назад, в римскую провинцию, спокойный марш по хорошей дороге показался легионерам настоящей прогулкой. Хотя дни все еще стояли жаркие, осень уже начала вступать в права, и деревья окрасились в самые причудливые оттенки желтого и красного цветов.
Марширующая колонна пугала гнездившихся на деревьях ворон, и большие темные птицы с громким карканьем носились в воздухе, омрачая пейзаж. Равнины выглядели совершенно пустыми, и воинам казалось, что они одни в этой стране.
Во главе колонны Цезарь поставил всадников, а за ними — Десятый легион. Конница Мхорбэйна поступила в распоряжение Домиция и Октавиана, и галлы постепенно начали привыкать к строгой дисциплине, царящей в римском войске. Цезарь поблагодарил вождя за помощь, однако сразу предупредил, что к его всадникам будут предъявлять те же требования, что и к легионерам. Больше всех хлопот досталось римским кавалеристам: им пришлось обучать союзников двигаться и воевать в общем строю и подчиняться командам.
За колонной следовали военные машины. Укрепленные и надежно привязанные, они не доставляли хлопот при транспортировке, но для безопасности каждую упряжку сопровождала группа специалистов. Каждая из баллист имела собственное имя, оно было вырезано на буковом лафете. Более того, орудийные расчеты предпочитали стрелять всегда из одного и того же орудия, считая его своим. Воины думали, что именно их баллиста и сильнее, и точнее, и безопаснее. Огромные механические луки-скорпионы в разобранном состоянии выглядели просто погруженной на повозку кучей железа и дерева. После каждого выстрела троим воинам приходилось снова заряжать несовершенную конструкцию. Зато сила выстрела была огромной: мощная стрела поражала лошадь, проходила сквозь ее тело и убивала следующую. Эти орудия пользовались среди бойцов особым почтением, и, оказавшись рядом, легионеры стремились дотронуться до металла — считалось, что это приносит удачу.
Колонна из шести легионов растянулась по дороге на десять миль. Выйдя на открытую местность, Юлий приказал расширить ряды, и после этого строй стал короче. Земля эдуев была уже совсем близко. Нападения Цезарь не опасался, но все же прекрасно понимал, что тяжелая, нагруженная и оружием, и припасами колонна может стать легкой мишенью. С провинцией связи практически не было, так что в случае опасности приходилось рассчитывать лишь на собственные силы: умение перестроиться и способность быстро реагировать на малейшее изменение обстановки. В своих командирах и солдатах Юлий не сомневался, так что в случае неудачи вина падет на его плечи.
Мхорбэйн с трудом подавил желание присоединиться к римлянам в борьбе против общего врага. Позволить себе этого он не мог: за время долгого отсутствия непременно нашлись бы узурпаторы, готовые занять место вождя. На границе римской провинции он попрощался с готовым в любой момент вступить в бой блестящим строем легионеров и их бесстрашным полководцем.
Дисциплина римлян вызывала у вождя восхищение и даже зависть. Его собственные воины не смогли бы сохранить строй; в ожидании марша они непременно начали бы слоняться по окрестностям в поисках развлечений. По сравнению с ними римские легионеры вселяли и зависть, и страх. На прощание Мхорбэйн задал вопрос, который крутился на языке с тех самых пор, как он увидел собранную против Ариовиста несметную силу.
— Кто же будет охранять твою землю, когда почти все войско отправилось в поход? — поинтересовался он.
Юлий пристально взглянул галлу в глаза.
— Ты, Мхорбэйн. Но уверяю, охрана не потребуется.
Вождь искоса взглянул на сверкающего латами полководца.
— Поверь, друг, найдется немало племен, которые непременно захотят воспользоваться твоим отсутствием. Могут вернуться гельветы, а аллоброги, те и подавно готовы унести все, что смогут поднять.
Он внимательно наблюдал, как Цезарь надел шлем и опустил полностью закрывающее лицо забрало. Теперь римлянин напоминал ожившую статую. Начищенная до блеска нагрудная пластина ослепительно сияла, а сильные загорелые руки с белеющими на темной коже шрамами казались отлитыми из бронзы.
— Они же знают, что мы вернемся, Мхорбэйн, — улыбаясь под железной маской, закончил разговор Юлий.
Шлем пришлось снять уже после первой пройденной мили. Пот заливал глаза, жег и мешал смотреть. Александрия, конечно, искусная мастерица, но ей никогда не приходилось шагать сотни миль в доспехах, даже таких красивых.

 

Проходя по деревням и небольшим городкам, Цезарь непременно принимал в качестве дани зерно и мясо. Продовольствия постоянно не хватало, и полководец не скромничал.
Продукты регулярно присылал и Мхорбэйн, так что для их охраны приходилось выделять специальных часовых. Путь вел все дальше на север. Лагерям, которые легионеры разбивали на ночь, суждено было стать форпостами римского продвижения на север. Со временем постоянные дороги придут и сюда, и тогда римские купцы смогут продвигаться все дальше и дальше в глубь страны, привозя с собой все, что можно продать. Через два-три года вдоль дорог вырастут форты и охранные посты. Те, у кого нет земли в Риме, переселятся сюда, чтобы начать все заново. Они построят фермы, начнут выращивать скот, возделывать поля и разбогатеют, одновременно подарив процветание новой родине.
Радужная картина живо вставала перед глазами Цезаря. Однако во время этого первого похода против Ариовиста его легионеры едва не дошли до полного истощения сил. Приходилось бороться с голодом, и недоедание, конечно, отрицательно сказывалось и на силе, и на настроении воинов. Юлий с ужасом чувствовал, как устают люди. Он старался пошире раскинуть сеть, сотканную из отрядов легких конников и пехотинцев-велитов, которым было велено прочесывать местность в поисках провианта и фуража. Галлия оказалась слишком обширной страной, а потому поддерживать связь с эдуями было все труднее. Выход оставался лишь один: искать новых союзников, готовых снабжать римскую армию продовольствием.
Порой чудилось, что сама земля не хочет пропускать иноземное войско. Густая высокая трава, кочки, небольшие балки и овраги — все это мешало идти, замедляя движение колонны. День считался удачным, если от ночевки до ночевки, от одного временного лагеря до другого удавалось преодолеть двадцать миль.
Разведчики доложили, что за легионами следят всадники, и полководец тотчас отправился с ними, чтобы убедиться в этом. Пока что удалось увидеть лишь нескольких вооруженных верховых, однако легионеров известие вдохновило. Теперь они каждый вечер старательно начищали и смазывали маслом лезвия мечей, а количество записей в штрафном листе заметно сократилось. Цезарь направил на поиски скрывающегося противника небольшой отряд самых быстрых кавалеристов, однако те очень скоро заблудились в лесах и долинах. Хуже того, один из лучших меринов на всем скаку сломал ногу, и всадник, не удержавшись в седле, разбился.
Цезарь не сомневался, что встреченные верховые — разведчики Ариовиста, и все же он очень удивился, когда во время дневного привала перед легионами появился одинокий всадник. Он показался на крутом склоне холма, возле леса. Часовые сразу заметили незнакомца и встретили его сигналами и звуками рога. Воины конной разведки бросили еду и моментально взлетели в седла.
— Подождите! — остановил их полководец, поднимая руку. — Пусть подъедет поближе.
В угрожающем молчании легионы сомкнули ряды. Все взгляды сосредоточились на всаднике, который приближался, не выказывая страха.
Подъехав к первым рядам Десятого легиона, незнакомец спешился. Быстро оглянувшись, он заметил военачальника; его легко было узнать и по доспехам, и по развевавшимся вокруг знаменам, и по собравшейся вокруг группе людей. Чужеземец кивнул и приблизился, упорно сверля Цезаря взглядом. Взгляд этот казался пугающим, и Юлий силой воли подавил растущее беспокойство. Легионеры взволнованно переговаривались, а многие даже отмахивались, словно от нечистой силы.
Человек был в грубой домотканой одежде и потертых кожаных доспехах. Ноги ниже колен вообще не прикрыты. На плечах блестели круглые металлические накладки, из-за которых фигура выглядела еще более массивной, чем была на самом деле. Незнакомец был очень высокий, хотя и ниже Цирона. С Арторатом же и вообще сравнивать не стоило. Но самыми странными в его внешности римлянам показались форма черепа и лицо.
Такой внешности Цезарю видеть еще не приходилось. Необычный выпуклый, словно нависающий лоб, из-за которого глаза человека смотрели, как будто из тени. Голова была полностью обрита, и лишь на затылке осталась длинная, раскачивающаяся при ходьбе коса. В волосы были вплетены металлические украшения, и каждый шаг сопровождался негромким мелодичным звоном. Череп имел странную, если не сказать уродливую, форму и казался словно двухъярусным.
— Ты понимаешь меня? — обратился к чужеземцу Цезарь. — Как тебя зовут и из какого ты племени?
Воин молчал, продолжая пристально разглядывать римлянина, и Юлий мысленно встряхнулся, отгоняя наваждение. Совершенно очевидно, что человек знал силу собственного взгляда и умело ею пользовался. Потому-то Ариовист и поручил миссию именно ему.
— Меня зовут Редульф. И я из племени свевов, — наконец произнес человек. — А ваш язык я выучил тогда, когда мой царь и вождь сражался за вас и его называли другом Рима.
Странно было слышать внятную латинскую речь от чужестранца с такой демонической внешностью, но это давало возможность обойтись без присланных Мхорбэйном переводчиков.
— Так значит, ты приехал от Ариовиста? — уточнил Цезарь.
— Я уже сказал, — ответил человек.
Юлий ощутил укол раздражения. Посланник был столь же дерзким, как и его господин.
— Ну так побыстрее говори все, что тебе велели передать, парень, — резко поторопил Цезарь. — Никаких проволочек я не потерплю.
Открытая насмешка явно достигла цели, и полководец заметил, как и лицо, и странный бритый череп непрошеного гостя начали медленно заливаться краской. Сам собой вставал вопрос: появилась ли причудливая деформация в результате травмы или стала следствием какого-то странного ритуала, свойственного людям из-за Рейна? Юлий знаком подозвал посыльного и шепотом приказал тому срочно доставить Каберу. Посыльный бросился исполнять поручение, а воин заговорил, несколько возвысив голос:
— Вождь Ариовист встретится с тобой у скалы под названием Рука, на севере. Мне же велено передать, что он не потерпит рядом с тобой никого из пеших сопровождающих. Сам он приедет верхом и в окружении всадников. То же самое позволено сделать и тебе. Таковы условия моего повелителя.
— И где же эта скала? — поинтересовался Цезарь, задумчиво вглядываясь в даль.
— В трех днях пути отсюда, в направлении на север. Ее совсем не трудно заметить: вершину венчают каменные пальцы. Узнаешь сразу. Там он будет тебя ждать.
— А если я нарушу условия? — поинтересовался Цезарь.
Воин пожал плечами.
— В таком случае ты его не увидишь, а он сочтет себя преданным. Разгорится война — до победного конца.
Усмешка, с которой посланник взглянул на римских воинов, не оставляла сомнений в серьезности намерений. В это мгновение показался Кабера. Старик шел медленно, опираясь на палку. Посыльный бережно поддерживал его. Тяжелый путь утомил целителя, но при виде столь необычной формы черепа взгляд его заметно оживился.
— Передай господину, Редульф, что я встречусь с ним в назначенном месте, — произнес Цезарь. — Из уважения к той дружбе, которую даровал ему мой город, мы встретимся мирно, у той скалы, которую ты назвал. Теперь же поспеши и передай все, что видел и слышал.
Редульфа подобное обращение обидело. Окинув ряды римских легионеров презрительным взглядом, он быстрым шагом направился к лошади. Юлий заметил, что Брут поставил всадников таким образом, что чужестранцу пришлось ехать вдоль их строя. Ни разу не оглянувшись и даже не посмотрев по сторонам, он быстро поскакал на север.
Подъехал Брут и, спешившись, подошел к другу.
— Клянусь Марсом, этот парень выглядит очень странно, — заговорил он. Кое-кто из стоящих поблизости воинов Десятого легиона все еще держал пальцы сложенными против нечистой силы. Центурион нахмурился, заметив, что для самых суеверных встреча даром не прошла.
— Что скажешь, Кабера? — обратился Цезарь к целителю. — Ты его видел. Что это, родовая травма?
Кабера задумчиво посмотрел вслед удаляющемуся всаднику.
— Никогда еще не видел такой симметричной деформации, как будто ее создали искусственно. Не знаю, Цезарь. Возможно, при ближайшем рассмотрении я смог бы сказать что-нибудь более определенное. Но подумаю.
— Насколько можно понять, этот Ариовист не просит мира и не пытается избавить нас от необходимости иметь дело с его уродливыми подданными? — поинтересовался Брут.
— Нет, пока об этом ничего не слышно. Правда, увидев, что мы приближаемся, он неожиданно передумал и решил встретиться со мной. Удивительно, как вид римских легионов способен влиять на настроение врагов, — с улыбкой ответил Юлий. Впрочем, улыбка исчезла, едва он вспомнил об условиях германского короля. — Он требует, чтобы на место встречи я приехал с одной лишь кавалерией, без пеших воинов.
— Что? Надеюсь, ты отказался выполнить это условие? Ни за что не оставлю тебя в руках союзников — галльских всадников. Никогда в жизни. Нельзя давать ему шанс поймать тебя в ловушку, даже если он и называется другом Рима. — Брут разволновался не на шутку.
Юлий нахмурился.
— На нас смотрит весь Рим, Брут. Придется оказать Ариовисту все возможное почтение.
— Мхорбэйн сказал, что его люди живут в седле, — заметил Брут. — Обратил внимание, как этот парень держится на лошади? Если у них все такие, то не стоит отправляться на встречу с горсткой наших всадников, даже с людьми Мхорбэйна в придачу.
— Если честно, я и не собираюсь этого делать, — с уверенной улыбкой возразил Цезарь. — Позови-ка сюда эдуев.
— Что ты задумал? — воскликнул Брут. Неожиданное изменение в настроении полководца озадачило и взволновало его.
Юлий смерил товарища хитрым взглядом.
— Да вот, Брут, решил посадить на коней Десятый легион, — ответил он. — Три тысячи отборных воинов, да кавалерия в придачу — думаю, этого окажется достаточно, чтобы подрезать крылышки германскому ястребу. Так ведь?

 

Помпей закончил обращение к сенату и попросил присутствующих высказать свое мнение. Среди трехсот членов курии ощущалось напряжение, однако только открытая дискуссия могла ликвидировать опасность непосредственного противостояния, а может быть, и насилия. Подумав об этом, Помпей взглянул туда, где сидел Клодий — огромный человек с бритой головой. Родился он в городских трущобах, а в сенат попал лишь благодаря собственной напористости и бесцеремонности. Никто из соперников просто не смог с ним справиться. После того как монополия на всю торговлю оказалась в руках Красса, Клодию следовало найти себе тихое местечко и спрятаться, но вместо этого он, подсчитав убытки, прорвался в сенат. Вглядевшись в грубые, с явным налетом жестокости черты, Помпей невольно вздрогнул, но попытался успокоиться, сказав себе, что многое из услышанного может быть сильным преувеличением. Если же слухи правдивы, то значит, что под видимым Римом прячется еще один город, тот, полноправным властителем которого можно назвать громадного опасного человека. Мощная фигура неизменно маячила на каждом собрании сената. Если же с выступлениями и требованиями Клодия не соглашались, то по всему городу, словно по команде, начинали рыскать банды разбойников. Причем, стоило только легионерам выйти на их след, они моментально растворялись в лабиринтах узких переулков. Клодий вел себя хитро: на заседаниях он с пеной у рта осуждал беспорядки, а когда ему указывали на то обстоятельство, что они находятся в прямой связи с уколами его честолюбию, лишь изумленно воздевал руки.
Возращение должностей избираемых трибунов выбило из-под ног Клодия существенную опору. После позорной похоронной процессии, которая состоялась два месяца назад на форуме, Помпей последовал совету Красса. Результат получился впечатляющим: лишь один из бывших обладателей мандата снова вернулся в сенат. Переменчивая в своих пристрастиях чернь второй пост отдала совершенно иному человеку. Недруги Помпея сразу же начали обхаживать избранника со всех сторон, однако он до сих пор никак не проявил собственных предпочтений.
Возможно, Клодий и не имел отношения к избранию, однако у Помпея на сей счет существовали серьезные сомнения. Великан не остановился бы даже перед угрозами целым семьям, чтобы повлиять на их выбор. Помпей и сам был свидетелем того, как приличные люди изменяли мнение без всяких видимых поводов. Стоя рядом с Клодием, они избегали взгляда Помпея, и при виде триумфа торговца римскому правителю едва удавалось сдержать гнев. В результате Рим беднел на глазах: бесплатная раздача хлеба составила уже пятую часть бюджета города, причем число нуждающихся постоянно возрастало. Помпей знал, что самых отчаянных сторонников Клодий находил среди безродных разбойников, которые толпами осаждали город. Доказать это было трудно, однако не приходилось сомневаться, что существенная доля зерна так и не попадала в самые бедные семьи, а вместо этого отправлялась в темные закоулки, где Клодий вместе с себе подобными покупал людские жизни с такой же легкостью, с какой продавал пшеницу.
Помпей знаком пригласил высказаться Светония, а сам сел. Молодой сенатор поднялся со скамьи и слегка откашлялся. Помпей даже взглядом не позволил себе выразить истинного отношения к этому человеку, хотя давно презирал его за подлость и неразборчивость в средствах. Сейчас Клодий осыпал его похвалами и деньгами, а потому Светоний вел себя чрезвычайно уверенно. Говорил он достаточно гладко и ярко, так что без особого труда удерживал внимание сенаторов, а открытая поддержка Клодия позволяла ему ощущать собственную значимость.
— Сенаторы, трибуны, — начал Светоний, — многие из вас прекрасно знают, что меня вовсе нельзя назвать другом Цезаря. — По залу пробежал смешок, и оратор улыбнулся. — И в то же время все мы слышали о его прекрасной победе над гельветами в Галлии. Это действительно великий подвиг, и чернь по праву повсюду восхваляет героя. И все же вопрос о его неоплаченных долгах никак нельзя назвать мелким. Я имею на руках конкретные факты. — Светоний сделал вид, что читает, хотя и без того помнил все цифры. — Герминию он должен чуть меньше миллиона сестерциев. Еще нескольким ростовщикам — миллион двести тысяч. Суммы немаленькие, коллеги. Без этих денег поверившие и ссудившие их люди могут оказаться в пучине бедности. И они имеют полное право обращаться к нам — в том случае, если Цезарь не собирается возвратиться в Рим. Относительно долгов закон вполне однозначен, и нам не следует поддерживать полководца, который им пренебрегает. Настойчиво предлагаю сенату потребовать немедленного возвращения виновника и принудить его расплатиться со всеми гражданами, перед которыми он в долгу. Существует и еще один вариант: потребовать от Помпея ограничить срок пребывания нашего войска в Галлии. Это позволит тем, кто с нетерпением ожидает возврата денег, рассчитывать на определенное время. Но я отдаю свой голос за немедленное возвращение Цезаря.
Светоний сел, и Помпей хотел было вызвать следующего оратора. В этот момент поднялся вновь избранный трибун.
— Ты хочешь что-то добавить, Полоний? — с улыбкой обратился к нему Помпей.
— Только то, что это предложение напоминает большую палку, которой хотят высечь успешного полководца, — решительно ответил Полоний. — Насколько я понял, все долги относят на личный счет Цезаря, хотя деньги пошли на вооружение и обмундирование римских легионеров. Как только он вернется в город, кредиторы жадно вцепятся в него. А если расплатиться не удастся, немедленно последует суровое наказание. Честно говоря, не вижу никакого смысла намеренно отдавать героя на съедение ростовщикам, тем более решением сената.
В зале раздались одобрительные голоса, и Помпей едва заметно улыбнулся. Долги имели многие из сенаторов, так что Светонию предстояло проявить чудеса красноречия, чтобы заставить их проголосовать за удовлетворение требований алчных ростовщиков. Выступление Полония оказалось весьма кстати. Может быть, он все-таки не куплен Клодием? Встретившись с оратором взглядом, правитель Рима едва заметно кивнул, почти не слушая следующего оратора — кого-то из богатеньких сынков аристократов.
Помпей знал, что многие считали роспуск трибунов и назначение голосования всего лишь мастерской уловкой. С особым вниманием следили за его действиями опытные, пожилые сенаторы. Они искали руководства и поддержки в борьбе с новыми игроками. Многие стремились встретиться наедине, однако в сенате страх лишал их силы. Не каждый отважится навлечь на себя враждебность человека, подобного Клодию. Мысль о том, что этот бандит когда-нибудь доберется до консульского кресла, заставляла похолодеть даже такого независимого человека, как Помпей.
Пока молодой безликий сенатор в полусне произносил свою речь, взгляд правителя остановился еще на одном новом законодателе. Тит Милон. Подобно Клодию, он пришел в сенат после того, как потерял место в торговле. Возможно, именно благодаря общему прошлому эти двое отчаянно ненавидели друг друга. Милон был толст и красен от неумеренного пьянства, тогда как Клодий отличался атлетическим сложением. Оба умели ругаться, как самые последние подонки. Помпей иногда раздумывал, нельзя ли натравить их друг на друга. Такое решение проблемы оказалось бы очень кстати.
Голосование прошло быстро, и на сей раз сторонники Помпея не сомневались в своем решении. Клодий молчал, и Помпей понял, что, скорее всего, он каким-то образом приплатил Светонию, но при этом не обещал своей полной поддержки. Так что ночью можно спать спокойно: нападений и погромов не предвидится. Клодий поймал внимательный взгляд председательствующего и кивнул, как равный равному. Помпей кивнул в ответ скорее по привычке, механически, хотя сам в это время обдумывал один из самых отвратительных слухов. Говорили, что Клодий держал в штате телохранителей, которые в качестве средства убеждения использовали даже насилие. Это была лишь одна из историй, витавших вокруг бывшего торговца и нынешнего сенатора. Глаза Клодия хитро блеснули, и Помпей поймал себя на мысли, что завидует Цезарю. Тот сейчас в Галлии, и, невзирая на все трудности кампании, его битвы чище и проще, чем та борьба, которая предстоит самому Помпею.
Назад: ГЛАВА 26
Дальше: ГЛАВА 28