Юлий шел по пустому спящему городу. Накрапывал мелкий дождичек. Солнце уже встало, и улицы должны были бы наполниться движением и суетой — рабочие, слуги, рабы обычно как раз в это время отправляются выполнять бесконечные поручения. Чуть позже, как правило, разносятся крики торговцев, а вместе с ними появляются и те разнообразные звуки, которые ежедневно переполняют утренний город.

Однако все вокруг казалось странно, призрачно тихим.

Юлий ссутулился, словно пытаясь скрыться от дождя и прислушиваясь к собственным шагам — они эхом отдавались на пустынной мостовой. Из окон на него смотрели люди, но почему-то все они молчали. Так продолжалось всю дорогу, вплоть до форума.

На каждом углу стояли солдаты из легиона Помпея, готовые в любую минуту силой обеспечить соблюдение комендантского часа. Увидев одиноко шагающего человека, один из них схватился за меч. Юлий распахнул плащ, показав доспехи, и легионеры пропустили его. Город сжался от страха, и эдил с гневом подумал о той роли, которую в этом деле сыграл Красс.

Он стремительно шагал, выбирая самый короткий путь. По мощенным широкими плоскими камнями улицам можно было без опаски передвигаться даже в дождь — они надежно защищали от грязи. Дождь немного очистил мостовую, однако, чтобы довести ее до приличного состояния, потребовался бы долгий и сильный ливень.

Просторная площадь форума никогда еще не представала перед взором Цезаря настолько пустынной. Здесь свободно гулял ветер; широкий плащ Юлия тут же оказался в его власти. И у дверей храмов, и у входа в здание сената стояли группы военных, однако факелов нигде не было видно. Для пришедших помолиться жрецы зажигали тускло мерцающие свечи, но Юлию сейчас было не до молитв. Лишь проходя мимо храма Минервы, эдил мысленно обратился к богине мудрости с просьбой послать ему достаточно прозорливости и расчетливости, чтобы с достоинством выпутаться из паутины, которую сплел Красс. Стуча сандалиями по камням просторной площади, Цезарь стремительно приблизился к зданию сената. Здесь тоже несли вахту два легионера. Держа оружие на изготовку, они стояли на посту совершенно неподвижно, словно каменные изваяния. Даже докучливый дождь и довольно сильный ветер не могли заставить их сделать хотя бы незначительное движение. Едва подошедший человек шагнул на первую ступеньку лестницы, оба подняли мечи. Эдил нахмурился. Часовые были еще слишком молоды. Более опытные воины не поддались бы на провокацию с такой легкостью.

— Согласно приказу консула Помпея никто не смеет войти в здание до тех пор, пока сенат не соберется снова! — раздуваясь от сознания собственной важности, провозгласил один из стражей.

— Но в том-то и дело, что мне необходимо поговорить с консулами еще до начала заседания, — терпеливо принялся объяснять Цезарь. — Где они сейчас?

Часовые переглянулись, пытаясь решить, имеют ли они полномочия разглашать подобные сведения. Дождь тем временем продолжался, и промокший насквозь посетитель начинал терять терпение.

— Мне было приказано доложить об исполнении поручения сразу по возвращении в Рим. И вот я здесь. Где ваш начальник?

— В тюрьме, господин, — ответил один из часовых. Он открыл было рот, чтобы продолжить объяснения, однако передумал и, опустив меч, занял прежнее положение у двери. Оба легионера снова превратились в мокнущие под дождем каменные изваяния.

Над Римом сгущались тучи, и ветер усиливался, с завыванием проносясь над пустынной площадью. Юлий подавил желание все бросить и поскорее укрыться от непогоды и вместо этого направился в примыкающее к сенату здание тюрьмы. Оно было совсем маленькое и вмещало всего лишь две камеры, устроенные в полуподвальном этаже. Сюда только на одну ночь привозили преступников, которым наутро предстояло проститься с жизнью. Других тюрем в городе не было — оперативные меры, в частности казни и ссылки, избавляли от необходимости их строить. Сам факт посещения тюрьмы Помпеем не оставлял сомнений в том, что там происходит, и Цезарь приготовился встретить события с твердым сердцем.

У входа в тюрьму тоже пришлось столкнуться с неподвижно стоящими на страже часовыми. Однако, едва заметив Юлия, они кивнули, словно ожидали его появления, и отодвинули тяжелые засовы.

Доспехи эдила несли на себе символ Десятого легиона, а потому он беспрепятственно дошел до ведущих вниз, непосредственно в камеры, ступеней. Здесь ему пришлось назвать себя, и трое загораживающих лестницу легионеров молча отступили. Четвертый, также не сказав ни слова, направился вниз. Юлий терпеливо дождался, пока часовой доложил о его приходе. В ответ раздался резкий голос Помпея. Трое часовых наблюдали с усиленным вниманием, а потому, чтобы успокоить их нервозность, эдил, словно отдыхая, прислонился к стене и принялся сосредоточенно стряхивать с волос, плаща и доспехов капли дождя. Простая процедура помогла сосредоточиться, не обращать внимания на устремленные взгляды, так что когда на лестнице вместе с четвертым часовым наконец-то появился Помпей, Юлий даже нашел в себе силы улыбнуться.

— Да, это действительно Цезарь, — подтвердил консул. Взгляд его казался суровым, и он не ответил улыбкой на улыбку. Услышав подтверждение начальника, трое часовых убрали руки с мечей и расступились, открывая путь в полуподвальное помещение. — Городу все еще угрожает опасность? — коротко спросил Помпей.

— Нет, все кончено, — решительно ответил Юлий. — Катилина погиб в бою.

Помпей что-то пробормотал про себя, потом взглянул на пришедшего.

— Это плохо. Но пойдем со мной вниз, Цезарь. Тебе необходимо принять участие в том, что там происходит.

Помпей вытер со лба пот, и Юлий заметил, что рука его испачкана в крови. Сердце тревожно забилось в предчувствии чего-то ужасного.

В камере эдил увидел Красса. Соконсул был настолько бледен, что в тусклом свете лампы лицо его казалось вылепленным из воска. Он поднял глаза на Юлия, и в них промелькнула странная, нездоровая искра. В подвале было душно, воздух наполняли тяжелые испарения. Юлий старался не смотреть на четыре фигуры, прикованные цепями к скамьям, которые занимали всю среднюю часть небольшой комнаты. Именно от этих людей и исходил так хорошо знакомый опытному воину запах свежей крови.

— Где Катилина? Ты привел его? — торопливо, нервно поинтересовался Красс, дотрагиваясь до руки вошедшего.

— Он погиб в первой же атаке, консул, — ответил Юлий и посмотрел прямо в глаза изворотливого политика, пытаясь прочитать его мысли. Как и следовало ожидать, взгляд его выразил облегчение. Катилина мертв, а вместе с ним ушли в небытие и его секреты.

Помпей снова недовольно заворчал, кивнув палачам, стоящим возле измученных пленников:

— Очень жаль. Заговорщики назвали его своим предводителем, однако им неизвестны те детали, которые я хочу выяснить. Иначе они уже давно раскрыли бы их нам.

Юлий взглянул на результат работы заплечных дел мастеров и вздрогнул: их усилия явно не пропали даром. Действительно, трудно было предположить, что при подобной тщательной обработке пленники могли хоть что-то утаить. Трое сидели совершенно неподвижно; четвертый при виде нового человека неожиданно дернул головой. Один глаз его был выколот, и из пустой уже глазницы по щеке текла струя блестящей жидкости. Но второй, до этого бесцельно обшаривающий камеру глаз остановился на Цезаре.

— Ты! Я обвиняю тебя! — выпалил несчастный, но тут же поперхнулся. На подбородке показалась кровь.

Юлий опустил голову, и ему едва не стало плохо: весь пол был усеян мелкими белыми осколками зубов.

— Он потерял разум, — тихо проговорил эдил.

К его немалому облегчению, Помпей согласно кивнул.

— Да, хотя и продержался дольше всех. Они протянут до публичной казни, и на этом все будет кончено. Благодарю вас обоих за то, что вовремя доложили о заговоре сенату. Это был благородный поступок, достойный государственных мужей. — Помпей прямо взглянул на человека, которому всего лишь через два месяца предстояло претендовать на пост консула. — Думаю, что, как только комендантский час закончится, граждане Рима с радостью встретят весть об избавлении от кровавого мятежа. И разумеется, непременно выберут именно тебя. Как же может быть иначе?

Однако взгляд консула вовсе не соответствовал легкому дружескому тону. Юлию не хотелось смотреть Помпею в глаза. Ему было стыдно за происходящее.

— Возможно, так оно и будет, — негромко подтвердил Красс. — И тогда мы будем работать на благо Рима втроем. Триумвират, разумеется, повлечет за собой новые проблемы. Наверное, нам нужно…

— Обсудим в другой раз, Красс, — оборвал бесцельную болтовню Помпей. — Не здесь, в этой вони, и не сейчас. Скоро должно начаться заседание сената, а мне еще необходимо отправиться в баню, дабы очиститься от скверны.

— Солнце уже взошло, — предупредил Цезарь.

Помпей сердито выругался и торопливо начисто вытер руки тряпкой.

— В этой яме всегда ночь. Как хорошо, что все наконец закончилось!

Он коротко приказал палачам привести осужденных в возможно более приличный вид, а потом повернулся к Крассу. Юлий же печально наблюдал, как исполнители мочат в ведрах губки и смывают с лиц своих жертв кровь. Грязная вода стекала по желобам в каменном полу.

— Я назначу казнь на полдень, — сообщил Помпей, и трое государственных мужей направились вверх по лестнице, торопясь как можно быстрее выйти на свежий воздух.

Когда Юлий и Красс вышли из тюрьмы на форум, серый рассветный туман показался им красным от крови. Дождь уныло барабанил по камням мостовой, вздуваясь миллионами пляшущих в лужах крошечных пузырьков. Хотя эдил и окликнул консула, тот, словно ничего не слыша, торопливо направился прочь, прямо под дождь. Конечно, горячая ванна и свежая одежда помогут ему избавиться от болезненной бледности, подумал Юлий, спеша догнать коллегу.

— Пока я дрался с собранными под твоим знаменем мятежниками, мне в голову пришли кое-какие мысли, — громко произнес он в спину уходящему. Голос отозвался на пустынной площади гулким эхом.

Консул остановился как вкопанный. Огляделся: на площади никого не было.

— Под моим знаменем, Юлий? Но ведь их вел Катилина, и ты сам прекрасно это знаешь. Разве не его люди убили на улице твоих легионеров?

— Возможно, его. Но дом, который ты мне показал, выглядел очень скромно. Где мог Катилина взять столько золота, чтобы оплатить услуги десяти тысяч наемников? Немногие в этом благословенном городе смогли бы найти средства на содержание такой армии. Разве не так? Интересно, что откроется, если поручить знающим людям исследовать счета этого человека? Обнаружится ли в итоге, что предатель действительно обладал огромным состоянием, или придется продолжить поиски, и они наведут на след того, кто действительно платил за организацию смуты? — Красс не знал о том, что Брут застал Катилину сжигающим бумаги, и та тревога, которая промелькнула в его взгляде, казалась достаточно красноречивой. — Дело в том, что такая огромная наемная сила, поддержанная бунтами и пожарами в городе, вполне могла перевернуть Рим — ведь в городе оставался лишь легион Помпея. Разве ты не понимаешь, Красс, что предложение вовсе не было пустым? Город вполне мог бы стать твоим. Просто удивительно, что ты не поддался искушению. Стоя на куче трупов, консул Красс мог получить неограниченную власть и стать диктатором! — Красс попытался что-то ответить, но выражение лица эдила изменилось, а тон стал жестким и решительным. — И тут вдруг случилось так, что без всякого предупреждения из Испании вернулся еще один легион. И вот… да, внезапно ты оказался в очень сложной ситуации. Силы собраны, заговор детально разработан, но Рим теперь охраняется десятком тысяч воинов, и успех вовсе не гарантирован. Рисковать тебе вовсе не свойственно: ты не игрок по натуре и точно знаешь, когда игру надо прекращать. Интересно, когда именно родилась мысль о том, что куда выгоднее предать Катилину, чем пытаться довести дело до конца? В тот вечер, когда ты приехал ко мне домой, чтобы принять участие в планировании избирательной кампании?

Красс положил руку на плечо Цезаря.

— Когда-то я сказал, что я друг твоему дому, Юлий, а потому постараюсь не обращать внимания на нелепые и грубые слова. Ради твоего же блага. — Консул помолчал. — Заговорщики разбиты, и Рим в безопасности. По сути, результат просто прекрасный. Так постарайся же на нем остановиться. В этом вопросе нет ровным счетом ничего достойного мыслей серьезного человека. Отбрось лишнее.

Согнувшись под дождем, Красс не спеша пошел прочь, оставив Цезаря в полном одиночестве посреди пустынной площади.