Брут ехал со своей сотней отборных всадников во главе Десятого легиона. Центурия то вырывалась вперед, на разведку, то возвращалась к двигавшимся быстрым маршем легионерам. Сейчас войско находилось к северо-западу от Рима, основную часть легиона пришлось выводить из разбитого на побережье лагеря, а свою центурию Брут вел из старых казарм Перворожденного.

Когда обе части армии наконец соединились, нервозность, мучившая Брута, уступила место радости: ведь впервые в жизни он вел в бой легион! Конечно, он надеялся на то, что Юлий догонит свое войско, но где-то в глубине души оставалось стремление испытать силы в одиночку. Его конная центурия мчалась так, словно всадники служили вместе уже несколько десятилетий. Брут не мог насмотреться на красавцев и даже не допускал мысли о том, чтобы отдать их в чьи-то чужие руки.

На морском побережье во главе пяти центурий остался Рений; ему предстояло охранять вывезенное из Испании золото да и сам лагерь. Конечно, в необходимости этого сомневаться не приходилось, однако Бруту страшно было расстаться даже с десятком воинов, так как точная численность войска противника до сих пор оставалась загадкой. Окинув наметанным взглядом стройные ряды своих солдат, командир не мог не ощутить законной гордости за тех, кто беспрекословно ему подчинялся. Поначалу этих людей объединяли лишь золотой орел и память о Марии, но сейчас они вновь превратились в сильный легион, и этот легион подчинялся именно ему!

Взглянув на солнце, Брут вспомнил карты, которые нарисовали разведчики. Судя по их данным, армия Катилины находилась дальше чем в сутках пути от города, так что предстояло решить, разбивать ли на ночевку укрепленный лагерь или двигаться всю ночь. Конечно, воины Десятого сейчас в такой форме, о которой можно только мечтать, — в прибрежном лагере они отлично отдохнули от тяжелого морского плавания. Кроме того, в уме мелькнула предательская мысль: остановись он на ночь, Юлий сможет без труда догнать войско, и тогда уже командование точно перейдет в его руки. Конечно, ночные дороги опасны и коварны, но Брут все-таки принял решение двигаться до тех пор, пока не встретится с неприятелем.

Область Этрурия, в юго-восточной точке которой находился Рим, представляла собой испещренный возвышенностями и оврагами край: путь по ней не казался легкой прогулкой. Воинам Десятого пришлось перестроиться в более широкие колонны, чтобы увереннее чувствовать себя среди древних расщелин и долин. Центурион с удовольствием отметил слаженность и четкость перестройки.

Показался Октавиан, на всем скаку искусно развернув мерина.

— Еще далеко? — поинтересовался он, повысив голос, чтобы перекрыть шум войска на марше.

— До тех деревень, в которых мы проводили разведку, осталось миль тридцать, — улыбаясь, ответил Брут. Он прекрасно видел, как отражается в юном лице Октавиана его собственное волнение. Мальчик еще не знал битвы, так что марш не связывался в его сознании ни с ранениями, ни со смертью. Бруту, конечно, не мешало бы воспринимать события менее восторженно, но его Десятый так ярко сиял на солнце, а мальчишеская душа с такой страстью рвалась командовать парадом!

— Возьми с собой отряд и проверь, что творится у нас в тылу, — распорядился Брут, стараясь не замечать явного разочарования Октавиана. Приказ не слишком лестный, однако Брут не собирался подставлять неопытного мальчика под первый удар схватки с врагом.

Он внимательно наблюдал, как юноша уверенно собрал всадников, четко их построил и отправился в хвост колонны выполнять задание. К удовольствию от созерцания четких действий подчиненного примешалась немалая доля гордости за собственные тактические способности.

Брут вспомнил, как много лет назад отдал Перворожденный в руки Цезаря, и с трудом подавил чувство глубокого сожаления. Конечно, его нынешнее командное положение — всего лишь временная замена Юлия, однако счастливые дни надолго сохранятся в памяти.

В этот момент показался один из высланных вперед разведчиков. Лошадь порою заносило на неровной земле, и всаднику приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы удержаться в седле. Лицо его побледнело от возбуждения.

— Враг уже близко, центурион! Армия движется в сторону Рима!

— Сколько их? — резко уточнил Брут, пытаясь унять стремительное биение сердца.

— Два легиона, нерегулярных. Движутся открытыми каре. Кавалерии я не заметил.

За спиной раздались крики, и Брут повернулся в седле. Колонну догоняли два всадника. Не приходилось сомневаться, что Домиций выполнил свой долг и доставил Юлия в расположение Десятого легиона. Центурион едва справился с разочарованием и гневом.

Снова повернувшись к разведчику, он задумался. Дождаться Цезаря и передать ему командование войском? Нет уж, это невозможно. Приказ отдаст именно он. Брут глубоко вздохнул.

— Передай вдоль строя. Продвигаться вперед и атаковать противника. Разбиться на манипулы. Всадников — на фланги. Мы разобьем этих негодяев с первого захода!

Разведчик с готовностью отсалютовал и исчез, а Брут с горечью наблюдал за неумолимым приближением облака пыли, сулившего схватку, кровь и смерть. Пусть теперь Юлий берет командование на себя.

Заметив приближение Десятого легиона, ряды наемников заколебались и замедлили шаг. Колонна надвигалась на них, словно грозная серебристая змея — с той лишь разницей, что движение змеи не отдается содроганием земли. На ветру реял целый сонм флагов, доносился негромкий пока звук горнов.

Четыре тысячи пришедших за золотом Катилины наемников явились из Галлии, и их предводитель положил на плечо римлянина тяжелую ладонь.

— Ты же сказал, что путь в город окажется открытым, — прорычал он.

Дернув плечом, Катилина сбросил руку.

— У нас вполне достаточно сил, Главис, чтобы справиться с ними. Ты же и сам прекрасно знал, что работа будет кровавой.

Галл кивнул, соглашаясь, и прищурился, чтобы получше разглядеть римскую армию. Он вытащил из ножен тяжелый меч, и в густой бороде его хищным оскалом сверкнула улыбка. Его люди, как один, повторили движение, и строй мгновенно ощетинился панцирем сверкающих игл.

— Ну что ж, всего лишь небольшой легион, да еще один в городе. Мы проглотим их, — пообещал Главис и захохотал, от удовольствия откинув назад голову. Галлы ответили воинственным кличем, и первые ряды быстро двинулись вперед, преодолевая неровности пути.

Катилина тоже вытащил меч и вытер застилавший глаза пот. Сердце его бешено и неровно колотилось от непривычного страха, и римлянин пытался понять, замечает ли его чувства галл. Покачав головой, мысленно проклял Красса за ложь. Существовал шанс захватить город врасплох, посеять ужас и панику. И вот этот легион здесь, в поле.

— У нас достаточно сил, — повторил он, пытаясь этими словами вернуть уверенность. Перед ним во вражеской армии происходило перестроение: впереди показалась конница. От топота копыт земля сотрясалась уже не на шутку, и Катилина внезапно понял, что настал его смертный час. Страх сразу куда-то улетучился, ноги обрели странную легкость, и почтенный римлянин побежал.

Цезарь без малейшего колебания принял командование и, нещадно подгоняя и без того взмыленного жеребца, поравнялся с Брутом. Показал подписанную консулами восковую табличку.

— Теперь уже все на законных основаниях. Ты отдал приказ об атаке?

— Отдал, — коротко ответил Брут. Он пытался скрыть неприязнь и холод, но, к счастью, Юлий смотрел в сторону, пытаясь оценить расстояние до войска мятежников.

— Конница уже готова — на флангах, — добавил Брут. — Я могу присоединиться к ней.

Юлий кивнул.

— Надо как можно быстрее расправиться с наемниками. Собери всадников справа и по моему сигналу налетай. Два коротких звука горна. Слушай внимательно, не пропусти!

Брут отсалютовал и, не оглядываясь, поехал прочь. Всадники построились рядами. Увидев командира, они слегка расступились, пропуская его. Послышалось несколько радостных приветствий. Брут нахмурился, надеясь, что воины не слишком легкомысленно воспринимают предстоящую схватку. Так же как и Октавиану, он хотел сказать им, что существует немалая разница между метанием копий в тренировочные щиты и убийством людей.

— Держите строй! — прорычал центурион, глядя поверх голов своих воинов, и те сразу притихли.

Люди замолчали, однако царящее в их рядах возбуждение давало себя знать. Лошади танцевали на месте, не в силах дождаться движения, и всадникам приходилось держать их твердой рукой. Люди тоже заметно нервничали. Некоторые снова и снова проверяли копья, то и дело вытаскивая их из свисавших с седел кожаных петель.

Теперь уже враг был хорошо виден: плотная масса громко кричащих людей, на бегу размахивающих широкими мечами, быстро приближалась, чтобы нанести сокрушительный удар. Лезвия ослепительно сверкали в солнечных лучах.

Центурии Десятого легиона сплотили ряды. Каждый из воинов взял меч на изготовку, щитом прикрывая товарища слева. Колонна продвигалась вперед сплошной массой — без единого просвета. Горны пропели три коротких сигнала, и строй перешел на бег, до последнего момента храня полное молчание. И вот все, как один, издали боевой клич, одновременно метнув во вражеский строй копья.

Тяжелые железные пилумы с заостренными концами сбили с ног бегущих противников. Брут же в это самое время чуть придержал своих всадников, давая им возможность тщательно прицелиться. Получилось так, что еще до того, как два войска столкнулись, в рядах наемников уже недосчитались сотен бойцов, в то время как римляне не потеряли ни единого человека. Всадники напали с флангов, и Юлий видел, как, круша направо и налево, они красиво, почти автоматически прикрывали щитами спины. Битва казалась превосходной демонстрацией выучки и опыта, так что даже в боевых условиях невозможно было удержаться от восхищения.

Главис ощутил мощный удар, но он пришелся на щит, раскроив его пополам. Не успел галл прийти в себя и прочно стать на ноги, как вражеский меч пронзил живот. Воин сморщился, хотя боль еще не успела прийти, и снова поднял меч. В это мгновение римлянин с силой толкнул его щитом, и бородатый наемник упал, выпустив из онемевших пальцев верное оружие. Главис в ужасе смотрел на вздымающийся над ним лес ног и мечей. Они метались, топча его, и уже через несколько секунд на галла снова посыпались удары. Кровь текла сплошным потоком, но он не обращал на нее внимания, лишь время от времени равнодушно сплевывая. Обязательно надо подняться на ноги, встать, но его без конца топтали и пинали.

Никто не заметил, когда умер предводитель галльских наемников Главис. А ему не довелось увидеть, как ряды его воинов дрогнули и распались, не в силах противостоять мощному боевому ритму, заданному римлянами.

Галлы потеряли боевой дух в тот самый миг, когда увидели, как упал Главис. Именно этого и ждал Юлий. Он подал знак горнисту, и тот сыграл две короткие призывные ноты.

Сигнал услышал Брут. Сердце его едва не выскочило из груди. Несмотря на численное преимущество, наемники не смогли выдержать натиска Десятого легиона. Некоторые уже бросали оружие и пытались спастись бегством. Брут усмехнулся и с силой рассек воздух сжатым кулаком. Сейчас, когда копий уже нет, всадники покажут свою истинную мощь. Центурия ответила на сигнал слаженно, словно один человек. Чуть отступив, конница, словно нож, вонзилась в ряды противника, пронзая их и разрезая на мелкие части. Каждый из воинов держал поводья одной левой рукой, правой крепко сжимая меч и снося головы всем, кто оказался на пути. Мощные кони сметали людей своим весом, никто не мог противостоять их бешеному натиску. Они все глубже и глубже прорывались сквозь вражеские ряды, безжалостно рассекая и уничтожая их.

Передовой отряд Десятого бесстрашно надвигался на врагов. Каждый из легионеров разил мечом врагов и защищал щитом товарища слева, в то же время не сомневаясь, что справа так же надежно защищают его самого. Остановить натиск было уже невозможно. Наемники падали как подкошенные ряд за рядом, а легионеры рвались вперед, и лишь тяжелое дыхание выдавало их усталость и напряжение.

Юлий подал команду к выступлению манипул, и центурионы тут же ввели их в бой.

Увидев свежих воинов, мятежники окончательно пали духом. Сотни наемников бросали оружие и разбегались в разные стороны, даже не слыша жалких криков командиров.

Тем, кто сдался слишком рано, надеяться на милость не приходилось. Римские легионеры никак не могли пропустить их сквозь наступающий строй, и они погибли вместе с остальными.

Вокруг мятежников вились всадники на хрипящих и фыркающих черных конях, забрызганных алой кровью. Зрелище они представляли поистине страшное, скорее похожее на ночной кошмар, но никак не на правду жизни. Конница и завершила бой: окружив потрепанную массу врагов, она вызвала такой ужас, что все, кто еще стоял на ногах, словно по команде побросали на землю оружие и, задыхаясь и умоляя о пощаде, подняли руки.

Увидев капитуляцию, Цезарь растерялся. Если не отдать горнистам приказ об окончании атаки, легионеры Десятого будут продолжать рубить и крошить до тех пор, пока в живых не останется ни одного мятежника. В глубине души он этого и хотел. Ведь что делать с таким количеством пленников? И так уже в Риме их тысячи, причем им нельзя позволить вернуться на родину. Юлий выжидал, чувствуя сосредоточенные на себе взгляды центурионов. Те, в свою очередь, ждали сигнала к прекращению бойни. Действительно, легионеры уже начали превращаться в мясников, в то время как наемники в первых рядах снова потянулись к мечам — инстинкт самосохранения брал верх. Судя по всему, медлить было нельзя. Цезарь резко рассек рукой воздух. Горнисты поняли команду и сыграли нисходящий сигнал. Легионеры остановились как вкопанные. Все закончилось.

Оставшихся в живых наемников разоружили — настолько быстро, насколько легионеры смогли пройти сквозь их спутанные, сбившиеся ряды. Продвигались они маленькими группами по несколько человек, обыскивая каждого. Пока один из римлян забирал оружие, остальные молча, с суровыми лицами наблюдали, готовые моментально пресечь любое опасное движение пленника.

Офицерам наемной армии предстояло покинуть ряды и явиться к командиру победителей. Они стояли перед Цезарем странной, наводящей на печальные размышления группой — оборванные, грязные, в случайно найденных, разрозненных доспехах.

Солнце опускалось за горизонт, и на поле битвы поднялся прохладный ветер. Юлий оглядывал стоящих на коленях пленников, собранных в отдаленное подобие рядов. И без того печальное зрелище становилось еще мрачнее от множества лежащих вокруг мертвых тел. Вскоре нашли и труп Каталины. Юлий мрачно смотрел на рассеченные кровавые останки, которые еще совсем недавно были живой плотью заносчивого сенатора. Теперь он уже не сможет ответить ни на один вопрос.

Хотя Цезарю и казалось, что он знает правду о так быстро закончившемся восстании, он подозревал, что Красс сумеет выйти сухим из воды, скрыв свою роль в его организации. Возможно, кое-какие секреты действительно лучше не раскрывать и хранить подальше от внимания широкой общественности. Тем более что никогда не помешает иметь своим должником одного из самых богатых людей Рима.

Здесь внимание командира привлек Октавиан — юноша еще пылал, не остыв от возбуждения и страха; словно стараясь успокоиться, он то и дело похлопывал по шее своего коня. Всадники тоже получили свою долю битвы. И лошади, и люди оказались забрызганы кровью, испачканы землей. Брут стоял среди подчиненных, негромко благодарил их за ратный труд. Он гадал, чем военачальник завершит разгром мятежников. Сам он не мог смириться с намерением перебить пленников, но ведь Рим не потерпит проявления гуманности и милосердия.

Юлий знаком потребовал подвести пленных офицеров поближе. Охранники с силой начали подталкивать их в спину дубинками; один из уставших и ослабленных людей не удержался на ногах и упал. В гневе он едва не набросился на обидчиков, но его удержали свои же. Юлий прислушался к языку, на котором говорили между собой пленные, однако он казался совершенно незнакомым.

— Кто из вас главный, командир? — наконец поинтересовался Цезарь.

Офицеры переглянулись, и после паузы один из них сделал шаг вперед.

— Теми из нас, кто пришел из Галлии, командовал Главис, — пояснил он, махнув рукой в сторону мертвых тел. — Теперь он где-то там.

Пленник смерил Юлия твердым, полным достоинства взглядом и отвернулся. Печально оглядев поле брани, снова обратился к победителю:

— Все наше оружие в твоем распоряжении, римлянин. Тебе больше нечего бояться. Отпусти нас.

В ответ Юлий медленно покачал головой.

— Нам и раньше нечего было бояться, — ответил он, заметив блеснувшую в глазах смелого пленника искру. Потом заговорил громче — так, чтобы его слышали все вражеские офицеры: — Предоставляю вам выбор. Или вы умрете по моему слову… Или же, присягнув мне на верность, пополните ряды легионеров.

После этих слов все вокруг заговорили одновременно, причем волнение охватило не одних лишь наемников. Солдаты Десятого легиона от удивления и неожиданности едва не раскрыли рты.

— Платить вам будут регулярно, в первый день каждого месяца. Семьдесят пять серебряных монет каждому, хотя часть этих денег вам придется отдать обратно.

— Какую именно? — уточил кто-то.

— Столько, сколько потребуется, чтобы заплатить за соль, пищу, оружие, доспехи, а также налог в пользу сирот и вдов. В итоге у каждого из вас останется по сорок два динария. Их вы сможете тратить по своему собственному усмотрению.

Здесь Цезарь замолчал, задумавшись. На жалованье для такого количества людей потребуются тысячи серебряных монет. Содержать два легиона окажется совсем нелегко, и даже привезенное из Испании золото при эдаком размахе закончится быстро. Интересно, где же взял такое состояние Каталина? Однако сейчас не время предаваться размышлениям. Юлий заговорил снова:

— Командовать вами будут мои опытные офицеры; они научат вас сражаться так, как те воины, против которых вы сегодня выглядели малыми детьми. У вас будет настоящее, качественное оружие, надежные и красивые доспехи. Жалованье будет поступать регулярно. Так решайтесь же. Что вы принимаете, мое предложение или смерть? Сейчас идите к своим людям и передайте им мои слова. Не забудьте предупредить, впрочем, что если кто-нибудь попытается убежать, я поймаю дезертира и повешу. Все, кто предпочтет жизнь смерти, отправятся в Рим вместе с нами, но не в качестве пленников. Муштра не покажется легкой, особенно поначалу, но, думаю, выдержки и терпения солдатам не занимать. Со временем станет легче.

— А оружие ты нам вернешь? — раздался неуверенный голос.

— Что за нелепый вопрос! — возмутился Цезарь. — А теперь отправляйтесь! Так или иначе, но все должно закончиться еще до заката.

Глубоко растерянные, не в силах выдержать на себе огненный взгляд военачальника, пленные офицеры медленно повернулись и зашагали к своим стоящим на коленях в грязи собратьям. Изумленные легионеры пропустили врагов.

Пока тянулись минуты ожидания, Брут подошел к другу и стал рядом.

— Сенату это не понравится, Юлий. Неужели тебе все еще недостаточно врагов?

— На поле битвы сейчас я, а не сенаторы. Нравится им это или нет, но здесь я говорю от имени всего города. Я — Рим, и мне предстоит принимать решение.

— Но ведь нам приказано их уничтожить, — тихо, чтобы никто не услышал, возразил Брут.

Юлий пожал плечами.

— Вполне возможно, что это еще придется сделать. И все-таки тебе следует надеяться, что они примут присягу.

— С какой это стати? — недовольно, с подозрением поинтересовался Брут.

Цезарь улыбнулся и положил руку на плечо товарища.

— Да хотя бы потому, что это будет твой легион.

Брут замолчал в полной растерянности.

— Но, Юлий! — наконец собрался он с мыслями. — Эти люди воевали против нас и показали, чего стоят. Сам Марс не сможет превратить этот сброд в войско.

— Марс Марсом, а вот тебе подобное уже однажды удалось, с Перворожденным. Так что наверняка удастся и еще раз. Скажи им, что они сумели выжить в схватке с лучшим легионом Рима, которым командовал благословенный богами военачальник. Дай им возможность уважать самих себя, Брут, и они пойдут за тобой.

— И что, этот легион будет принадлежать мне и только мне? — задумчиво уточнил Брут.

Юлий пристально посмотрел на друга, словно пытаясь заглянуть ему в душу.

— Если ты и дальше останешься моей правой рукой и, более того, моим мечом, то, клянусь, я ни разу не вмешаюсь, хотя, когда нам придется сражаться вместе, общее командование возьму на себя. Во всем прочем, до тех пор пока ты мне верен, можешь поступать так, как считаешь нужным.

Постепенно, по одному, начали возвращаться офицеры наемной армии. Глядя друг на друга, они с заметным облегчением кивали. Юлий сразу понял, что люди выбрали жизнь, а вместе с ней приняли те условия, которые им предлагали.

— Другого выбора нет, — коротко отрапортовал один из офицеров.

— Сомневающихся не нашлось? — негромко уточнил Цезарь.

Галл решительно покачал головой.

— Хорошо. Как только каждый из этих людей произнесет слова присяги, мы зажжем факелы и в темноте вернемся в Рим. Там вас ждут казармы и горячая еда. — С этими словами Юлий повернулся к Бруту. — Отправь вперед самых свежих из всадников, пусть отвезут сообщение в сенат. Ведь в Риме не сразу поймут, свои мы или чужие. Мне вовсе не хочется начать тот самый мятеж, который только что удалось предотвратить.

— Но мы ведь приведем в город врагов, — сурово возразил Брут.

— Нет, они больше уже не враги. Никто не сделает и шагу до принятия присяги. А после этого они уже полностью будут принадлежать нам, даже сами того не сознавая.

Цезарь подъехал к городу в окружении охраны. Ворота оказались крепко-накрепко заперты. На горизонте маячил первый, еще неуверенный утренний свет. Голова кружилась, тело ломило от усталости и бессонницы. Однако прежде чем можно будет наконец-то лечь спать, предстоит еще немало важных дел.

— Откройте ворота! — громко закричал победитель, подняв голову и с неприязнью оглядывая нависающую массу бревен и железа.

На стене показался легионер в доспехах Помпея. Он внимательно оглядел небольшую группу всадников, а потом перевел взгляд на дорогу: к счастью, нападать на город, судя по всему, никто не собирался.

— Только после того, как рассветет, эдил, — ответил часовой, узнав доспехи Цезаря. — Приказ консула Помпея.

Юлий тихо выругался.

— Ну так спусти мне веревку! У меня к консулу важное дело. Ждать нельзя.

Солдат исчез, очевидно, собираясь спросить у старшего по званию, что делать. Спутники Юлия заметно занервничали.

— Нам предписано сопровождать тебя вплоть до здания сената, Цезарь, — отважится заметить один из них.

Повернувшись в седле, Юлий взглянул на смельчака.

— Если Помпей запер городские ворота, его легион не сможет войти. Значит, мне ничто не угрожает.

— Слушаюсь, господин, — тут же подчинился легионер. Дисциплина не позволяла продолжать возражения.

На стене тем временем появился офицер в полном облачении. Ночной ветер шевелил плюмаж на шлеме.

— Эдил Цезарь? Если дашь слово, что поднимешься в одиночку, я спущу веревку. Консулы не сделали никаких распоряжений относительно такого раннего возвращения.

— Даю слово, — быстро ответил Юлий.

Офицер подал знак, и к воротам опустилась толстая веревка. Снова взглянув вверх, эдил обратил внимание на лучников, наблюдавших за ним с надвратных башен, и кивнул, словно что-то отмечая про себя. Да, Помпей совсем не глуп.

Спешившись, Цезарь крепко сжал веревку и посмотрел на растерянных воинов.

— Возвращайтесь в старые казармы Перворожденного. До моего возвращения командовать будет Брут.

Не добавив больше ни слова, он принялся энергично и ловко карабкаться по веревке.