Завершив первую, черную ступень, уже на следующий день Франсуа де Вивре вновь с жаром принялся за работу. Он внимательно перечитал то, что было сказано в книгах о переходе к белой ступени и что до сих пор он при чтении пропускал.

Вторая часть Деяния проходила под знаком воды. Ей надлежало отмыть, очистить черное, полученное в результате предыдущих действий, чтобы придать материи сияющую чистоту. Символами белого были голубь, серебро, луна, женщина.

Точно так же, как и для черной ступени, здесь не имелось никаких конкретных указаний на то, что именно надлежит делать. Очень потрепанная и почти нечитаемая книга говорила о некоем «перегное» как о первичной материи для второй, белой, ступени Великого Деяния. Ничего другого по этому поводу в книге не сообщалось, только слово — и все. Зато далее уточнялось, что эта первичная материя находится в природе повсюду. Франсуа сделал из этого вывод, что новая стадия процесса не обязательно должна протекать в лаборатории, но может происходить где угодно.

Так прошло много дней и месяцев… Франсуа ни разу не зажег свой атанор, он погрузился в чтение книг. Одна из них заинтересовала его особенно. Она произвела на него такое впечатление, что он оставил все прочие и погрузился только в нее. Он был убежден, что именно в ней содержатся указания на то, как приступить к белой ступени.

Называлась она «Aurora consurgens», «Заря занимается», и начиналась так: «Все блага мои пришли от нее, этой Мудрости Юга, что вопиет на улицах и взывает в гуще толпы: „Придите ко мне, будьте осияны, и ваши деяния не станут смутой“».

Франсуа плохо понимал смысл отрывка, но это не имело никакого значения. Таинственный и поэтичный текст наполнял его душу силой и мужеством. Он звучал словно призыв. Загадочная мудрость казалась запертой в башне замка принцессой, она умоляла его: «На помощь!» и обещала в награду пленительный союз.

В конце концов, он решил, что эта вторая ступень осуществится с помощью юной девушки, одетой в белое. Однако этой девушки все не было и не было. Юдифь, посвященная отныне во все тайны господина, призывала его к терпению: рано или поздно искомая девица появится…

Осенью 1410 года, когда Франсуа уже начал было отчаиваться, произошло важное событие.

Он находился один в своей комнате, откуда не выходил уже несколько дней из-за простуды, когда, улыбаясь, вошла Юдифь:

— В зале вас ожидает некая особа. Полагаю, вам следует поговорить с нею.

Задыхаясь от волнения, Франсуа бросился вниз, но, к его огромному удивлению, в зале его встретила не юная светловолосая женщина в белом, а темноволосый господин лет тридцати, который почтительно склонился перед ним. Его длинные волосы и борода придавали ему сходство с Христом. Франсуа, не в силах скрыть разочарование, довольно язвительно указал ему на это.

Человек отозвался кротким и тихим голосом:

— Это вполне естественно, монсеньор, я ведь еврей. Меня зовут Соломон Франсес.

Франсуа повернулся к Юдифи:

— Что все это значит?

— Когда этот человек сказал мне, кто он, я поняла, что он может оказаться вам полезен. Поэтому я позволила себе заговорить с ним о ваших поисках.

Соломон Франсес продолжал:

— Я приехал из Парижа. Там я изучал алхимию под руководством Исаака Парижанина, сына Авраама Еврея, автора несравненного труда, который вам, без сомнения, известен. Без советов наставника вы не сможете найти того, что ищете. А самый великий из них находится сейчас в Париже. Его зовут Никола Фламель. Он осуществил Деяние именно благодаря Аврааму Еврею. Вам следует отыскать его. Он вам поможет.

— Почему он будет мне помогать?

— Он никогда не отказывает в помощи тем, кто ее достоин.

— А почему вы решили, что я достоин?

— По вашему лицу.

Франсуа не смог скрыть удивления, услышав такой ответ, произнесенный все тем же тихим, кротким голосом. Соломон Франсес между тем рассказывал:

— Мэтр Фламель живет на пересечении улиц Мариво и Экривен. В первом этаже своего дома он сделал нечто вроде таверны для алхимиков. Сам он почти никогда там не бывает. Он весьма почтенного возраста и редко покидает свою комнату. Есть лишь одно место, где можно его встретить наверняка: по воскресеньям, в полдень, перед главным порталом собора Парижской Богоматери. Здесь происходят встречи красильщиков луны. Он никогда их не пропускает.

Франсуа опустил голову. Он не знал выражения «красильщики луны», но не мог не догадаться о его смысле: речь шла о тех, кто, окрасив в красный цвет белую луну, осуществил все три стадии Великого Деяния, иначе говоря, об алхимиках…

Юдифь оказалась права. Соломон Франсес пришел, чтобы указать ему первый шаг к юной белокурой женщине, к Мудрости Юга. Франсуа внимательно взглянул на своего собеседника:

— Я хочу вас поблагодарить, мессир Соломон. Что могу я для вас сделать?

Молодой человек отвечал, не колеблясь ни секунды:

— Монсеньор, сейчас мои единоплеменники нигде не могут чувствовать себя в безопасности. Нас преследуют во всем королевстве. Не могли бы вы оказать мне гостеприимство на некоторое время?

***

От всей души пообещав гостю кров и безопасность, Франсуа пустился в путь 3 ноября 1410 года, сразу после Дня поминовения усопших. Стоял лютый холод. Франсуа был одет в черное с ног до головы. Он закутался в тяжелый, тоже черный плащ, а в конюшне тщательно выбрал себе абсолютно черную лошадь.

По пути в Париж Франсуа де Вивре не переставал думать о своих близких. Что стало с Луи после убийства человека, чьим доверенным лицом он являлся? Может, его сын тоже убит? А Шарль, который воспитывался при дворе недавно скончавшейся Валентины Орлеанской, — какова его судьба?

Все эти размышления не мешали Франсуа быстро продвигаться вперед, и 18 ноября он прибыл в Париж. В столице было спокойно, однако вновь прибывшему тотчас стала известна ужасная новость. Совсем недавно между бургундцами и сторонниками герцога Орлеанского, которых теперь называли арманьяками, произошло кровавое сражение. Арманьяки были разгромлены и бежали в Блуа. Помощь англичан оказалась решающей.

Франсуа не сразу поверил в эту чудовищную новость, сообщенную ему каким-то пьяницей в трактире, куда он заглянул.

— В Париже англичане?

— Да, их призвал герцог Бургундский.

— И что, парижане ничего не делают? Не пытаются прогнать их?

Пьянчужка покачал головой. Его ответ ошеломил Франсуа:

— Лучше уж англичане, чем арманьяки.

Пораженный, Франсуа вновь пустился в путь. Все как будто вернулось на тридцать лет назад! Победы Карла V и дю Геклена оказались бесполезны: враг — в столице, и нашлись французы, которые вступили с ним в сделку!..

Тем не менее, Франсуа направился прямо к собору Парижской Богоматери, потому что было как раз воскресенье и вскоре должна была начаться полуденная месса.

В переполненном соборе он опустился на колени между двумя круглыми витражами: красным южным и фиолетовым северным. Он соединил руки для молитвы: на правой сильно выступали вены и выделялись коричневые пятна, стигматы старости, на левой кожа была розоватой и гладкой — память об ожоге на Балу Пылающих Головешек. Франсуа подумал о том, что некогда занимало его мысли, стоило ему оказаться здесь: свет Севера, более желанный, нежели свет Юга… Но — терпение! Франсуа ступил на путь, который укажет ему свет Севера.

Ровно в полдень, когда громко зазвенели все колокола, он встал и направился к центральному порталу. Франсуа тотчас приметил небольшую разношерстную группу людей, которые, казалось, кого-то ждали. Там было два монаха, один дворянин, несколько одетых в лохмотья бедняков. Внезапно все они поднялись навстречу выходящему из церкви высокому человеку с седыми волосами и бородой и принялись настойчиво окликать его:

— Мэтр Никола! Мэтр Никола!

Тот поговорил с ними несколько минут, но, заметив Франсуа, оставил всех и направился прямо к нему. Двое алхимиков оказались лицом к лицу. Они были одного роста, оба отличались хорошей осанкой. Но благодаря седым волосам и бороде Никола Фламель казался значительно старше, чем человек, стоящий напротив.

— Вы прибыли, чтобы увидеть меня?

— Да, мэтр Фламель. Меня послал к вам Соломон Франсес.

— И правильно сделал.

Франсуа вспомнил о том, что сказал ему Соломон: Никола Фламель предложит ему свою помощь, едва лишь они встретятся. Тем не менее, Франсуа не мог не спросить:

— Каким образом вы так сразу составили мнение обо мне?

— У вас особенный взгляд. Он выражает ожидание. Вполне естественно в вашем возрасте; но обычно это смиренное ожидание конца, а у вас в глазах — нетерпение, ожидание начала. Чего же вы взыскуете с таким пылом?

— Мудрости Юга.

— Значит, вы видели полет ворона?

— Я видел его крыло.

Мэтр Фламель дружески взял Франсуа за руку и повел на площадь перед собором.

— Пойдемте, друг мой. Вы бедны. У вас есть лишь горсть черной земли, но при этом вы несравнимо богаче тех, кто находится здесь.

Когда они пересекали гудящую, как муравейник, площадь, Никола Фламель показал своему спутнику на человека в костюме белой птицы, что давал представление на подмостках вместе с другими комедиантами.

— Взгляните! Вот знак-предостережение.

Франсуа вздрогнул.

— Кто это?

— Один фанатичный бургундец. Довольно неприятный тип, но какое это имеет значение! Важно, что это символ. Белая птица — счастливое предзнаменование для вас.

— Белая птица ценой лжи… Он достиг успеха прежде меня!

— Я вас не понимаю.

— Прошу прощения, мэтр Фламель, но позвольте ничего не объяснять.

— Не стоит извиняться. Алхимик может и даже должен иметь свои тайны.

Какое-то мгновение Франсуа де Вивре колебался, не подойти ли ему к сыну, чтобы тот заметил его, но потом отказался от этой мысли. Неожиданная встреча с отцом лишь потревожит Луи, а человеку-птице нужны сейчас все его силы, все мужество в той опасной и, без сомнения, смертельной битве, которую он ведет.

Франсуа вдруг вспомнил о том, что когда-то жил здесь, и стал искать глазами свой бывший дом. Окна и входная дверь стояли широко открытыми. Значит, здесь и сейчас кто-то живет? Несколько мгновений он в задумчивости глядел на дом, а затем, словно очнувшись, вновь пустился в путь, следуя за своим провожатым.

Они шагали по парижским улицам. Франсуа с тоской узнавал эти хорошо знакомые места, которые когда-то так любил. Внезапно налетевший порыв ветра позволил увидеть ему под широким плащом Никола Фламеля шестиконечную звезду, которую обычно носили евреи и по которой они легко узнавали друг друга. Но Франсуа знал, что в данном случае речь шла о другом: о соединении двух равносторонних треугольников. Треугольник, обернутый вершиной вверх, символизировал огонь, а треугольник с вершиной вниз означал воду. Такую эмблему имел право носить лишь тот, кто дошел до конца и свершил Великое Деяние, добившись идеального единения противоположностей, то есть адепт алхимии.

Так добрались они до таверны на углу улиц Мариво и Экривен. На таверне имелся знак — щит с цветами лилии. По фасаду шла надпись:

«Мы, пахари, мужчины и женщины, живущие под сенью этого дома, что построен в благословенный год тысяча четыреста седьмой, обладаем правом ежедневно произносить Ave Maria и Pater, моля Господа даровать прощение несчастным усопшим грешникам. Аминь».

Франсуа вошел. Внутри было много весьма пестрой публики: монахи, простые горожане, как мужчины, так и женщины, какой-то дворянин с супругой, несколько крестьян с грязными мозолистыми руками… Никола Фламель усадил своего гостя рядом с собой и объяснил:

— Здесь мы предоставляем питье и пищу всем пахарям.

Франсуа все прекрасно понимал: пахарями именовались не кто иные, как алхимики, которым удалось извлечь дух земли. Мэтр Фламель показал на двух людей с натруженными руками.

— Разумеется, если сюда приходят настоящие пахари, из тех, что работают на полях, мы не отказываем им в гостеприимстве. Разве их труд менее благороден, чем наш?

Франсуа согласно кивнул. Его собеседник продолжал, не повышая голоса, рассказывать ему историю своей жизни.

— Однажды во сне я увидел ангела. Он показал мне некую книгу и сказал: «Фламель, посмотри на эту книгу. Ты ничего в ней не поймешь, ни ты, ни кто другой, но однажды ты увидишь в ней то, чего никто увидеть не должен». Чуть позже я нашел у букинистов «Книгу Авраама Еврея». Это была та самая книга, из моего сна. В ней было три главы по семь страниц в каждой, причем седьмая всегда оставалась пустой. На первой странице были изображены два змея, обвившиеся вокруг жезла, на второй — змей, пригвожденный к кресту, на третьей — источник, откуда выползают змеи. Я показал эту книгу жене, госпоже Пернелле, которая необыкновенно воодушевилась.

Никола Фламель прикрыл глаза, погрузившись во тьму воспоминаний.

— За три года нам удалось осуществить черную ступень, но затем в течение двадцати одного года мы не продвинулись ни на шаг. Так все и шло до того самого дня, когда, будучи проездом в Париже, мы случайно встретили одного еврея из Галисии. Он посоветовал нам совершить паломничество к святому Иакову Компостельскому, ведь святой Иаков является покровителем алхимиков.

Франсуа вздрогнул, услышав это. Компостела! Юг!

Он воскликнул:

— Мудрость Юга!

— Да. Путь святого Иакова — это истинный путь второй, белой ступени. У этого пути есть небесный двойник. Ведь вы знаете, что эту длинную звездную полосу на небе равнодушно называют Млечным Путем или «Дорогой святого Иакова». А заканчивается он чудесным скоплением звезд: campus stellae…

Франсуа, как и все, знал удивительную историю святого Иакова Компостельского. В один прекрасный день в IX веке быки одного крестьянина отказались возделывать поле, на котором взошли какие-то лекарственные цветы, сверкающие, словно звезды. Крестьян стал копать в этом месте и обнаружил саркофаг, в котором лежало нетленное тело святого Иакова. Впоследствии на этом самом месте был возведен собор…

Мэтр Фламель продолжил рассказ.

— Мы, госпожа Пернелла и я, отправились в путь в конце мая тысяча триста семьдесят восьмого года. По возвращении, семнадцатого февраля тысяча триста восемьдесят второго года, нам удалось завершить белую ступень Деяния и приступить к красной ступени.

— А где сейчас госпожа Пернелла?

— Она умерла три года назад, в возрасте почти ста лет. Она была на двадцать лет старше меня. Моя супруга удостоилась смерти самой благородной из всех возможных. Ее последним словом было: «Lux».

— Свет Севера?

— Да. Речь именно о нем. И я тоже надеюсь испытать это счастье и увидеть его в свой смертный час.

— И он не появился в процессе третьей стадии Великого Деяния, красной ступени?

— Свет Севера не может проявиться так скоро. Совершенно недостаточно осуществить Великое Деяние. Нужно проявить себя достойным до самой смерти, и только тогда, в этот самый миг, он и появится.

Мэтр Фламель прервал воспоминания и вновь вернулся к рассказу о паломничестве.

— Знайте же, что Компостела — это и есть «compost stellae» и что этот самый «звездный перегной», или «campus», и есть, прежде всего, материя для второй ступени.

Франсуа поблагодарил мэтра Фламеля. Он хотел было уже подняться, но внезапно все его тело пронзила невыносимая боль. Это было, без сомнения, следствием тягот путешествия и холодной погоды. Никола Фламель любезно предложил ему собственную комнату, и Франсуа провел в Париже всю зиму под наблюдением лучших столичных врачей, ибо алхимик был очень богат.

Время от времени Никола Фламель навещал больного. Как-то в феврале Франсуа осмелился задать ему вопрос, который считал для себя крайне важным:

— В каком виде использовали вы этот самый перегной?

Мэтр Фламель соблаговолил ответить.

— Я выбрал «Mutus Liber» , это единственная книга, в которой говорится исключительно о белой ступени.

— Я не видел ее в своей лаборатории.

— И, тем не менее, она должна там быть. Все пахари, достойные этого имени, должны иметь ее.

Франсуа задумался. Но напрасно он рылся в своей памяти — он не вспомнил ни одного произведения с таким названием. Разве что оно затерялось среди тех весьма потрепанных и старых книг, которые он не сумел прочесть. Франсуа поделился этим предположением с алхимиком. Фламель согласился с ним:

— Вероятно, это именно так. Как только вы ее отыщете, немедленно поговорите с ней и постарайтесь услышать ответ.

— Но книга не может говорить, она нема, и ответом ее может быть только молчание.

— Именно. Молчание.

Франсуа ничего не добавил к сказанному. К тому времени он пережил уже достаточно много, чтобы ничему не удивляться. Он знал, что все этапы и ступени Деяния отнюдь не абсурдны, а их невразумительность и туманность выглядят таковыми лишь на первый взгляд…

Поправлялся он довольно быстро и, когда настали первые ясные дни, был уже совсем здоров. Франсуа пустился в обратный путь 2 марта и прибыл в Куссон девятнадцатого числа того же месяца, прямо ко Дню святого Иосифа.

Даже не поинтересовавшись новостями и не спросив о том, что произошло в замке за время его отсутствия, Франсуа попросил у Юдифи ключ от лаборатории и немедленно отправился туда. Он хотел как можно быстрее отыскать «Mutus Liber».

Он вошел в первую комнату, миновал библиотеку, которую, уезжая, тщательно прибрал и оставил в идеальном порядке, и оказался в лаборатории. Он склонился над грудой старых ветхих книг, сваленных в беспорядке прямо на пол, и начал именно с той, в которой говорилось про перегной.

Титульная страница отсутствовала, и не было никакой возможности узнать, действительно ли это «Mutus Liber». Понять это можно было, лишь прочитав ее. Учитывая плачевное состояние книги, на это Франсуа понадобилось целых три дня. Но напрасно он портил глаза. Ничто не указывало на то, что речь идет именно об этой книге.

Тогда он перешел к другим, еще более ветхим и потрепанным. Разбирать их оказалось еще труднее. Некоторые рвались, стоило только взять их в руки. Франсуа вынужден был восстанавливать страницы, которые рассыпались на кусочки в его пальцах, и угадывать слова, скрытые под пятнами плесени или почти стершиеся от времени.

Через неделю он вынужден был отказаться от своей затеи. Ничего! В этой груде ничего нет! Внезапно его охватила ярость. Он проклинал своих предков из Куссона, не имевших в лаборатории этой самой «Mutus Liber», которая должна была быть у всех пахарей, достойных этого имени!

Франсуа зажег атанор и принялся рвать эти омерзительные, гнусные на вид книги. Он швырял их в огонь одну за другой. Вскоре стало так жарко, что он вынужден был выйти. Франсуа покинул комнату с гневом в душе и, входя в библиотеку, так сильно хлопнул дверью, что одна из переплетенных в волчью шкуру книг от удара упала с полки.

Алхимик застыл на месте и вдруг поневоле задрожал. Он опустился на колени… Упав на землю, книга сама собой раскрылась — и, разумеется, две ее первые страницы оказались пусты. Потрясенный, Франсуа прошептал:

— «Mutus Liber!»

Слова мэтра Фламеля звучали в его памяти: «Это единственная книга, в которой говорится исключительно о белой ступени…» Это была именно она! Вся эта библиотека состояла лишь из немых книг, без малейшего следа текста, из белых книг, из непорочной белизны белой ступени Великого Деяния.

Его предки Куссоны отнюдь не были дрянными пахарями. Напротив, они явили доказательство удивительной изобретательности. Эта библиотека была устроена не только для того, чтобы отвадить праздных любопытствующих; она была предназначена послужить алхимику, преодолевшему первую ступень и приступившему ко второй. У Куссонов хранилась не одна книга «Mutus Liber», их здесь насчитывалась целая сотня!

Франсуа не мог сдержать восторженного крика. Он только что сделал еще один шаг на своем пути. Он понимал, что все это время не переставал продвигаться вперед, даже если ему казалось, что он стоит на месте. Он благоговейно взял в руки переплетенную в волчью шкуру книгу, которая упала с полки. Именно она станет его спутницей, когда он будет осуществлять белую ступень. Теперь необходимо, следуя советам Никола Фламеля, «заговорить с ней».

Какое-то время Франсуа размышлял и, в конце концов, решил, что это указание могло означать только одно: алхимик должен делать записи на ее белых страницах. В лаборатории у него имелись перо и чернила.

Франсуа не сомневался в том, какой текст он напишет в «Mutus Liber». Это будут слова из книги, которую он считал своей с того самого дня, когда приступил к белой ступени, — «Aurora consurgens». Он отыскал ее и при свете атанора принялся старательно переписывать строки, которые знал почти наизусть.

***

Франсуа де Вивре отбыл из Куссона в Компостелу 1 мая, как раз в День святого Иакова, покровителя алхимиков. Он оделся в бедное черное платье, он пошел пешком, в сандалиях, опираясь на посох, с колокольчиком, как у всех пилигримов, и с книгой в волчьем переплете.

Но это все было лишь внешними атрибутами. Главное, что он ступил на сияющий путь, который должен привести к ослепительной белизне; он уподобился волхву, ведомому звездой; он шел на встречу с императрицей, с Мудростью Юга, чтобы воссоединиться с ней.

Франсуа избрал самый простой путь — морем. Он продвигался медленно. Денег он с собой не взял и жил подаянием. Он останавливался в монастырях, где его принимали с большим почтением. Время от времени он открывал «Mutus Liber», чтобы прочесть оттуда отрывок из «Aurora consurgens».

Монахи обращались с ним весьма обходительно. Франсуа отпустил бороду, и вид этого почтенного человека, предпринявшего столь долгое путешествие, не мог не вызвать уважения. Довольно часто отец настоятель сажал его справа от себя в трапезной. Когда старца спрашивали о причине, подвигнувшей к паломничеству, он неизменно отвечал:

— Встреча с мудростью.

С седыми волосами и бородой, в черной одежде, с посохом паломника в руке, этот высокий сухопарый человек производил огромное впечатление на крестьян, которые при виде его порой падали ниц и просили благословить их. Напрасно Франсуа пытался объяснить этим простодушным людям, что он не священник. Они настаивали, уверенные, что перед ними, вне всякого сомнения, святой. И ему приходилось исполнять их просьбы. Правильнее давать этим несчастным людям то, о чем они просили.

Пустившись в путь весной, Франсуа застал ясную погоду. Часто он ложился спать прямо под открытым небом, под звездами, чтобы иметь счастье созерцать Млечный Путь — небесную дорогу святого Иакова, идеальное отображение нижнего, земного пути. Он засыпал, преисполненный веры.

Так 1 октября он добрался до Дакса, откуда начиналась гористая местность, а десятого числа того же месяца достиг аббатства каноников святого Августина в ущелье Ронсеваль , места, священного для всех христиан благодаря «Песни о Роланде». Это аббатство служило пунктом сбора для паломников, идущих по пути святого Иакова. Именно там встречались все дороги: из Парижа, Везле, Пюи и Арля.

Франсуа миновал огромные ворота и оказался в толпе, собравшейся во дворе. Наступила ночь, и в небе сияла полная луна. Света было достаточно, и он увидел!

Это была юная девушка лет двадцати, одетая в простое белое платье вроде монашеского, без сомнения послушница, белокурая, с бледной кожей и светлыми серыми глазами. Франсуа направился к ней. Незнакомка тоже его заметила и пошла ему навстречу.

Когда она приблизилась, Франсуа спросил, как ее имя. Она ответила, ничуть не удивившись, точно ничего не было странного в том, что к ней обратился незнакомец:

— Софи де Понверже.

«София» по-гречески означало «мудрость». Франсуа воскликнул:

— Sapientia Austri!

Девушка с улыбкой добавила:

— Sophia notou .

— Вы говорите по-гречески?

— Меня научили монахини.

— Это просто невероятно! Слушайте…

Франсуа стал нервно перелистывать книгу. Наконец он отыскал нужный пассаж и зачитал:

— «На голове у нее королевская корона, сверкающая лучами двенадцати звезд, словно у невесты, украсившей себя для жениха своего. На ее белоснежном одеянии надпись золотыми греческими и латинскими буквами, которая гласит…»

Софи де Понверже мягко взяла книгу из его рук.

— Позвольте мне, я продолжу: «…которая гласит: „Царствуя, я буду царствовать, и царствию моему не будет конца для тех, кто отыщет меня и станет постигать терпеливо, искусно, настойчиво“».

Она закрыла книгу.

— Как вас зовут?

Франсуа представился. Она тоже вскрикнула, как и он несколько мгновений назад.

— Вивре! «Vie vraie» — истинная жизнь! Вам предстоит постигнуть это! Кто вы?

— Несчастный пахарь.

— Длинной же будет борозда, которую вы ведете!

— Она едва начата.

— И куда она приведет?

— К началу и концу всех вещей, к совершенному единению человека с природой…

Они посмотрели друг другу в глаза. Ни один, ни другая не были удивлены тем, что произошло. Между ними мгновенно установилась некая магическая связь.

Франсуа указал ей на луну.

— Она повинуется именно вам. Вы — Императрица, Царица Небес, Крылатая Дева Апокалипсиса; двенадцать звезд украшают ваш лоб и сияют над вашей головой, подобно ореолу.

— Я всего лишь бедная заблудшая овечка, которая нашла своего пастуха. Вы Бог-Отец, который указывает мне путь.

Франсуа не мог оторвать глаз от звезды.

— Взгляните, как она бледна! Она мертва, но вы вернете ей жизнь. Хотите, чтобы мы вместе пошли по пути святого Иакова?

— Я и мечтать не могла о лучшем проводнике.

Больше Софи де Понверже ничего не сказала. Она отправилась в предназначенную для женщин часть монастыря, а Франсуа этой ночью вообще не спал. Он нашел Мудрость Юга и ощущал такое безграничное счастье, что почти не чувствовал холода, который спускался с гор.

На следующий день они встретились так, как будто знали друг друга уже очень давно. Перед ними прошла длинная вереница паломников. Оставшись вдвоем, они тоже пустились в путь, и все крестьяне оборачивались им вслед. Светловолосая двадцатилетняя девушка в белом платье и благообразный старец, весь в черном, идущие бок о бок, казались волшебным видением.

Софи и Франсуа решили, что каждый день по очереди будут рассказывать о себе.

Первым начал Франсуа:

— Вы знаете, что некогда мне уже доводилось побывать в этих краях? Я здесь воевал. И представьте себе, мне это нравилось. За свои военные подвиги я даже получил титул. Он звучит довольно просто — «гранд».

— Он вам очень идет.

Затем Франсуа поведал о своем детстве и первой половине жизни, ничего не скрывая. Он открыл Софи даже самые личные свои чувства — он словно бы говорил с исповедником. Но, похоже, это нисколько не смущало его: сейчас он обращался даже не к исповеднику, он беседовал с самим божеством…

На следующий день настала очередь Софи довериться спутнику:

— У нас в Понверже, это возле Реймса, нет ничего, кроме виноградников. Наши крестьяне делают чудесное вино. Вот наше самое большое богатство. Но не о таком богатстве мечтала я…

Франсуа прервал ее:

— Какого цвета ваше вино?

— Белое. В наших краях производят только белое вино.

Софи немало удивилась, увидев, как возликовал ее спутник.

— Вам это так приятно?

Вместо ответа Франсуа воскликнул:

— Жидкое серебро!

Софи де Понверже возобновила свою повесть, не задавшись вопросом, что означает эта странная формула, между тем как Франсуа был взволнован до глубины души. Белое вино! Не что иное, как жидкое серебро, появившееся в результате второй, белой ступени. Именно это обещала ему Мудрость Юга. Почти совершенный напиток… Превзойти его могло лишь жидкое золото, эликсир, рожденный на исходе красной ступени, питье на основе философского камня, жидкость, дарующая вечность!..

История Софи оказалась очень проста. Она мечтала постричься в монахини и в качестве послушницы поступила в бенедиктинский монастырь. Ее отец давно уже умер, а младший брат должен был унаследовать поместье в Понверже. Но и он недавно скончался. Тогда мать Софи попросила ее отказаться от своих намерений и выйти замуж, с тем, чтобы не угас род Понверже.

Софи пока колебалась. Ее весьма привлекала жизнь в монастыре, но и пренебречь семейным долгом она тоже не могла. Учитывая такую ситуацию, настоятельница посоветовала ей совершить паломничество по местам святого Иакова Компостельского. Длительность подобного путешествия, помощь святого Иакова и самого Господа позволят девушке яснее увидеть, что у нее на душе.

Назавтра вновь наступила очередь Франсуа. Он поведал о своем пленении, о возвращении во Францию, о смерти Жана. Мельком упомянул о своей связи с Маго д'Аркей и сообщил о том, как пришел к алхимии. Во всех книгах категорически запрещалось рассказывать об этой науке посторонним, но Франсуа совершенно позабыл об этом запрете. Софи де Понверже была больше чем просто алхимиком… Он, не отрываясь, смотрел в ее серые глаза, никогда еще они не были такими внимательными.

Тогда, более одиннадцати лет назад, приступая к Деянию, он и представить себе не мог, что его ожидает. Он впервые вошел в затянутую паутиной лабораторию в Куссоне, нашел атанор, тигель, чтобы нагревать смеси, а еще — книги, которые он, не теряя ни минуты, принялся читать.

За всеми туманными, порой невразумительными фразами скрывалось одно: необходимо отыскать философский камень, который мог превращать свинец в золото. Франсуа слышал об этом, как, хотя бы краем уха, слышали многие. Но он сразу же отказался от столь простой и наивной истины.

Многие поколения Куссонов трудились в этой лаборатории. Стало быть, Куссон издавна являлся наиболее благоприятным местом для осуществления этой задачи. Предки Франсуа — благородные и порядочные люди. Ни у одного из них — он в этом не сомневался — не имелось низких намерений пытаться приумножить свое богатство.

Внезапно на Франсуа снизошло озарение: да, действительно, цель алхимии — превратить свинец в золото, но это всего-навсего образ. В действительности же это отнюдь не материальный процесс, но духовный. И главное в этом процессе — сама личность алхимика. Все, что есть в нем гнусного и ничтожного, он должен обратить в сияющую чистоту. Золото алхимика — отнюдь не вульгарный металл, за который можно купить драгоценности, красивую одежду, изысканную еду или совесть негодяя, — нет, алхимик взыскует нематериального золота, он добывает сокровище сокровищ.

Все прочее подчинено именно этому. Через образы и иносказания в книгах говорится о том, что Великое Деяние включает в себя три стадии: черную, белую и красную.

Осознав эту истину, Франсуа преобразился до неузнаваемости. Он стал резко отличаться от прочих людей. Хотя ему давно уже перевалило за шестьдесят, он оказался в самом начале пути. Он стоял на крутой, обрывистой тропинке, по обеим сторонам которой простиралась бездна, но в конце ждал знаменитый сияющий свет Севера, внутренний свет, который исходит не от звезды, но из собственных глубин человеческой личности, если она сумела заслужить его.

Но и это было еще не все! У Франсуа имелась еще одна, личная причина для волнения. Сделавшись алхимиком, он выполнит волю основателя своего рода. Ибо благодаря совпадению, которое не могло быть случайным, все происходящее в точности соответствовало цветам его герба.

Герб Вивре, «раскроенный на пасти и песок», то есть состоящий из красного и черного цветов, рассеченных диагональю, наилучшим образом символизировал три ступени Деяния. Черный, как и должно, располагался внизу, в нижней левой части, над ним был красный цвет, конечная фаза, а белый служил той идеальной линией, невидимой глазу, которая разделяла эти оба цвета.

Франсуа открыл своей спутнице, как благодаря помощи единорога ему удалось осуществить черную ступень и как мэтр Фламель привел его на путь Иакова Компостельского.

Шли дни… Они рассказывали друг другу обо всем на свете. Казалось, они поведали уже все. Они стали близки — так, словно провели вместе много лет.

Между тем паломничество продолжалось. В Саррии, последнем городе перед конечной целью, Франсуа решил дать своей спутнице совет, которого она ждала от него. Он давно уже понял, что она создана для жизни обычной женщины, а не монахини. И все-таки Франсуа не стал говорить ей этого напрямую. Он взял «Aurora consurgens».

— В этой книге есть один любопытный отрывок, в котором говорится о женщине, возделывающей виноградник.

— Мне бы хотелось послушать.

Франсуа раскрыл книгу в переплете из волчьей шкуры и прочел:

— «Возлюбленный говорит своей возлюбленной: Встанем рано утром и пойдем на виноградник, ибо ночь миновала и день уже близок. Посмотрим, расцвела ли твоя виноградная лоза, есть ли уже на ветках плоды. Наполнимся драгоценным и благоуханным вином. Оставим повсюду знаки радости, ибо удел наш — жить в единении и любви, в радости и веселье, говоря друг другу: „Как это хорошо, как приятно двоим жить единым целым!“»

Последовало долгое молчание. Старик и юная девушка посмотрели друг другу в глаза. Софи произнесла:

— Вот и ответ на мой вопрос.

Они прибыли в Компостелу 6 января 1412 года. Это случилось на Богоявление, в день появления звезды, что указывает путь волхвам.

Не говоря ни слова, они обошли город и остановились в сложенной из камней хижине, одиноко стоявшей прямо посреди поля. Там Франсуа почувствовал, что его обволакивает ледяное дыхание ветра. Он увидел, как женщина напротив него становится полной луной, затем вновь оборачивается юной светловолосой девушкой с чистым лицом и над головой ее появляется светящаяся корона из двенадцати звезд. Он услышал собственный голос:

— София! Sapiential

А она отвечала:

— Жизнь! Истинная жизнь!

Франсуа сам не понимал, сколько времени прошло с тех пор, когда он покинул домик с книгой «Aurora consurgens» в руках. Он был так взволнован, что не смог справиться с головокружением. Не в силах сделать ни шагу, он в изнеможении опустился на землю; попытался было читать, однако, сломленный всем пережитым, тут же заснул.

Он проснулся от невыносимого ощущения холода. Ночью пошел снег, и заснувший на улице старик оказался с ног до головы укутан снежным одеялом. Франсуа поискал книгу, но не нашел и бросился в хижину, чтобы спастись от мороза.

Войдя, он вскрикнул от удивления: Софи там больше не было! Какое-то мгновение он думал, что все происшедшее ему лишь приснилось, но нет: уходя, девушка зажгла огонь в полуразрушенном очаге. Франсуа вновь заснул и потом долго молился, потому что целых два дня не прекращалась снежная буря. Он устроился поближе к очагу, поддерживая огонь, как мог. Наконец, утром третьего дня взошло ослепительное солнце, и началась оттепель. Франсуа отправился разыскивать свою книгу.

С беспокойством он осознавал, что «Mutus Liber» утрачена окончательно. В этом не было ничего удивительного: от растаявших сугробов повсюду потекли ручейки, и книгу могло отнести очень далеко. Весь день он провел в поисках. Наконец вечером Франсуа обнаружил свое сокровище в широком ручье — то был настоящий горный поток.

Франсуа выудил книгу из ручья, и его охватило отчаяние: со страниц стекала вода, книга вся пропиталась влагой, как губка. Он встряхнул ее и открыл.

Сердце едва не выскочило из его груди: первая же открывшаяся страница оказалась пустой! Франсуа лихорадочно стал перелистывать книгу. Но все, все страницы были совершенно белыми! Смытые водой чернила исчезли. Вода, символ белой ступени Деяния, очистила черноту текста и осуществила дистилляцию, то есть процесс, который и требовался на данном этапе.

«Mutus Liber» дала свой ответ, и ответом этим было молчание — совершенное молчание того, кто обрел мудрость и отныне предпочитает безмолвствовать…

Франсуа сунул пустой том под мышку и направился к собору, чтобы присутствовать на мессе.

На следующее утро он вновь отправился в путь. Настроение было радужным. Он шел на север, к тому, что в конце его жизни должно было стать — и он надеялся на это всей душой — его светом. К своему колокольчику паломника Франсуа прицепил, согласно традиции, одну из ракушек, которые можно было найти лишь в Компостеле и которые так и назывались — ракушки святого Иакова, покровителя алхимиков.

Франсуа не мог знать, что далеко отсюда, в Блуа, произошло событие, которое имело непосредственное отношение к его внуку и, стало быть, к нему самому…

***

Возвратившись в Блуа после бракосочетания Шарля Орлеанского и Бонны д'Арманьяк, Анна и Шарль де Вивре старались держаться скромно и незаметно. И, тем не менее, эта чета привлекала всеобщее внимание и неизменно вызывала симпатию. Хотя молодые супруги были сосредоточены исключительно друг на друге и не обращали внимания на происходящее вокруг, в их близости было нечто сияющее, лучезарное. Все, кому доводилось увидеть их вместе, таких нежных, предупредительных по отношению один к другому, тоже почему-то начинали чувствовать себя счастливыми.

Разница в возрасте, столь явная поначалу, теперь совершенно не бросалась в глаза. Впрочем, Шарль за последнее время резко вытянулся и теперь стал почти одного роста с Анной.

В конце мая 1411 года Анна де Вивре сообщила супругу о своей беременности. От радости он едва не потерял сознание. Шарль долго не мог прийти в себя и, наконец, воскликнул:

— У ребенка будет ваше имя!

Анна не могла скрыть своего удивления:

— Но мы ведь хотим сына, а не дочь.

— Если родится сын, назовем его Анн. Такое имя дается мальчикам, хотя и гораздо реже, чем девочкам.

Так и было решено: кто бы ни родился, в семье Вивре будет два одинаковых имени.

Утром 6 января 1412 года, на день Богоявления, Анна и Шарль вместе со всем Орлеанским домом присутствовали на торжественной мессе. Анна как раз причащалась, когда внезапно ее пронзила боль. Слуги поспешно отнесли ее в спальню, но Шарль остался в часовне, чтобы помолиться.

Господа Иисуса, которого чтили в этот день, он просил за свою жену, чтобы ее миновала трагическая судьба Изабеллы, чтобы Создатель не отнял ее во цвете лет…

Молился он не очень долго. Около получаса спустя в часовню вошла повивальная бабка. Шарль резко поднялся.

— Монсеньор, родился мальчик!

Шарль тут же спросил:

— А как мать?

— Она прекрасно себя чувствует. Я никогда еще не видела таких легких родов!

Он поспешил в спальню. Румяная, счастливая роженица нежно улыбалась прелестному новорожденному малышу, которого держала в руках. Насколько же напрасны были все их опасения! Маленький Анн родился в День Богоявления 1412 года, день славы и торжества. Большего счастья и желать было невозможно!

Шарль не мог сдержать крика радости и подошел к постели, чтобы впервые взять сына в руки.

Потом обернулся к матери. Анна, измученная, утомленная счастьем, никогда еще не была так красива. Как он любил ее в эту минуту! Целомудренным поцелуем он прикоснулся к ее волосам и вышел, оставив ее отдыхать.

Через три дня, утром 9 января, когда Шарль вместе с дозором объезжал на лошади владения, переполненный радостью и надеждами, Анна де Вивре внезапно ощутила ледяной холод. Позвали врача, а тот, в свою очередь, велел пригласить священника. Началась послеродовая лихорадка, от которой не удавалось оправиться ни одной роженице.

Вечером, когда Шарль вернулся, Анна была уже мертва. Он ринулся в спальню и, потрясенный, увидел то, что ознаменовало конец его собственной жизни. Его возлюбленная жена лежала на кровати, по углам которой горели четыре факела. Фрейлины герцогини занимались ее последним туалетом, обряжая умершую в свадебное платье. Снаружи шел снег.

Все было белым: брачный наряд, простыни, снежные хлопья за окном, но самым белым было лицо Анны. Она вступила в вечную зиму…

***

Едва лишь вернувшись в Куссон, Франсуа первым делом помчался в лабораторию. Войдя туда, он не мог скрыть изумления: все было опутано паутиной. Она была повсюду: на атаноре, на скамеечке для молитв и даже на черной земле, из-за чего та казалась совсем белой. Это являлось еще одним доказательством того, что он находился на верном пути и Деяние вершилось здесь само, в то время как сам он был так далеко…

Чуть позже, отправляясь в спальню отдохнуть после столь утомительного дня, Франсуа неожиданно оказался на дозорной площадке главной башни замка Вивре. Наступили сумерки. Небо было ярко-красным, и все внизу тоже казалось красным. Он любовался открывшимся перед ним зрелищем, когда внезапно появился конь.

Он был рыжеватой окраски и явился прямо с небес, ибо это был крылатый конь. Его огромные крылья с тревожным шумом хлопали за спиной, но Франсуа не испугался. Он даже знал, как зовут этого коня: Турнир…

Турнир неподвижно встал на дозорном ходу прямо перед человеком и стал ждать, пока тот подойдет. Франсуа быстро вскочил на спину животного. Турнир раскинул крылья и взлетел.

Так началось удивительное путешествие. Турнир взмыл в облака, и облака эти превратились в настоящие страны, с реками, садами, домами. Все вокруг было красным…

Именно в этот момент Франсуа внезапно проснулся. Он только что видел красный сон!

Красный сон, так же как и сон черный, восходил к его детству. В ту пору он часто снился мальчику и, как и тот, другой сон, был неизменным до мельчайших подробностей. В дальнейшем Франсуа тоже видел его — время от времени, когда еще вел жизнь рыцаря. В последний раз такое случилось, должно быть, лет пятьдесят назад.

Он стремительно вскочил с постели. Сомнений никаких не оставалось: красный сон возвещал о третьей ступени Деяния, что была того же цвета. Франсуа так ждал этого знака! И то, что знак этот был дан почти сразу по завершению белой ступени, не должно было удивлять его. Разве мэтр Фламель и госпожа Пернелла в свое время не осуществили обе стадии процесса в один и тот же день?

Ему сразу захотелось вновь оказаться в своей лаборатории, но он одумался. Возможно, сон указывал место, где должна была происходить заключительная стадия. Башня Вивре? Франсуа решил, что отправится туда немедленно.

Он отыскал Юдифь, а та выразила желание сопровождать его. Франсуа был несколько удивлен этим, однако еврейка настаивала:

— Разве вы мне сами не говорили, что присутствие женщины необходимо для осуществления Деяния?

Ему оставалось лишь признать это. После недолгого молчания она продолжала:

— С вашего позволения, я останусь с вами. Я буду вашим последним товарищем.

Франсуа де Вивре пересек границы Куссона в белом одеянии, верхом на белой лошади. Он надел свои драгоценности, с которыми расставался на время паломничества: перстень со львом, перстень с волком и розу, полученную от Розы де Флёрен. Он уносил с собой атанор и в скромной холщовой сумке — немного черной земли, белой от паутины.

Замок Вивре показался вдали на третий день пути. Франсуа испытал живейшую радость, возвратившись к источнику, в места своего детства и отрочества. С непривычным умилением рассматривал он это строение — довольно скромное с виду, если сравнивать его с величественным силуэтом Куссона.

Когда Франсуа появился в Вивре — в своем белоснежном одеянии, на белой лошади, — люди, давно считавшие его умершим, в едином порыве пали на колени. Как и в дни своего паломничества, Франсуа, хотя и пытался поначалу возражать, вынужден был повиноваться желанию своих подданных и благословлять их крестами, начертанными в воздухе.

До Дня всех святых оставалось совсем немного времени. Франсуа решил дождаться этого дня, чтобы приступить к осуществлению красной ступени. После торжественной мессы в часовне он отправился в главный зал.

На стене висела богатая коллекция оружия. Имелся там и меч, которым никогда еще не пользовались. Франсуа взял его, вернулся в башню, закрылся у себя в комнате и принялся молиться. Он просил Юдифь присоединиться к нему до захода солнца.

Неожиданный приход Юдифи удивил его. Она спокойно произнесла:

— Пора.

Франсуа так глубоко погрузился в свои молитвы, что утратил чувство времени. Дни в это время года были такими короткими, что ночь наступила внезапно.

Он взял свой меч и горсть побелевшей земли и вышел наружу.

Едва переступив порог, Франсуа отпрянул от удивления. Этажом выше стояла Лилит, закутанная в свои покрывала. Перед ним была та самая scala lapidis, каменная лестница, что шаг за шагом, ступень за ступенью вела к истине. Теперь Франсуа предстояло преодолеть последние из них.

Следуя за Лилит, он поднимался медленно и твердо. На этот раз он не остановился перед дверью родительской спальни и не увидел их любовной связи, как тогда, во время исполнения черной ступени. Он поднялся выше и оказался на террасе башни.

Франсуа тотчас ощутил головокружение. Слишком высоко! Он боялся упасть или, вернее, боялся того, что ему вдруг захочется шагнуть в пустоту. Франсуа признался в этом Юдифи, которая улыбнулась в ответ:

— Ничего не бойтесь. Вы не прыгнете вниз, ведь у вас чистое сердце… Посмотрите!

И Франсуа взглянул с башни. Перед ним открывалось восхитительное зрелище. Погода была чудесной. На западе садилось алеющее солнце, пуская во все стороны огненные стрелы. На востоке вставала полная луна, еще совсем бледная. Наступал час, когда красный муж и белая супруга воссоединялись для совместной жизни.

Под луной порхала голубка. Она стремительно долетела до другой стороны горизонта и исчезла на охваченном пожаром западе. Пора!

Франсуа протянул Юдифи горсть выбеленной земли. Правой рукой, той, на которой он носил перстень со львом, Франсуа взял меч и приложил лезвие к левому запястью. Левую ладонь с волчьим перстнем, ту, что была обожжена на Балу Пылающих Головешек, он крепко сжал, чтобы яснее вздулись вены. Настал великий и гибельный миг единения всех противоположностей.

Франсуа де Вивре воскликнул:

— Мой лев!

И полоснул клинком… Кровь брызнула на горстку землю, которую бесстрашно держала Юдифь. Франсуа взглянул на эту струю, что, пузырясь, вытекала из его тела, и воскликнул:

— Да будет благословен Господь, который даровал мне милость увидеть этот прекрасный и совершенный пурпурный цвет, этот прекрасный цвет полевого мака, этот властный, искрящийся, пылающий цвет, неподвластный переменам и порче!

И Франсуа выпустил меч, который покатился на пол террасы с металлическим стуком… Мгновение спустя старый сеньор упал сам.

Поддерживая его, насколько хватало сил, Юдифь довела его до комнаты. Там она по всем правилам перевязала ему запястье, хорошенько перетянув вены, а затем надела на шею Франсуа свою шестиконечную звезду.

Еврейка просидела у его постели всю ночь. На следующее утро, когда настал День повиновения усопших, Франсуа, потерявший много крови, так и не пришел в сознание. Весь день Юдифь исступленно молилась своему Богу.

Настало второе утро, и Франсуа пробудился вместе с солнцем. Ослепительное, оно настойчиво билось в окна спальни.

Он спросил у Юдифи:

— Какое сегодня число?

— Третье ноября. Вы не приходили в сознание целый день.

Несмотря на слабость, он живо приподнялся на локтях.

— Праздник святого Юбера! День моего крещения! Сегодня мое второе крещение!

Он взглянул на свое левое запястье: засохшая кровь пропитала своим цветом белую повязку, которую наложила ему Юдифь. Два слова сами оказались у него на устах — те самые, что во всех книгах символизировали последний этап Деяния:

— Свертывание и окраска…

Он сумел!..

Франсуа попросил Юдифь показать ему алхимическую землю: почва тоже стала красной от его крови.

Его ждала еще одна радость: на груди он нащупал шестиконечную звезду. Франсуа открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни слова, так переполняли его чувства.

Юдифь улыбнулась ему.

— Я отдала ее, когда вам было очень плохо. Это звезда Давида, она служит защитой от Зла. А еще это отображение Бога, чье имя произносить запрещается.

Франсуа вновь обрел возможность заговорить и быстро произнес:

— Это единство огня и воды, отца и матери, Господа и природы, духа и души! Это знак Мастера, того, кто достиг конца пути! Но еще это знак нового Адама, знак, который я должен передать моему потомку, чтобы там, по ту сторону моей смертной жизни, совершенство оставалось вечным.

И взволнованно спросил:

— Вы можете мне оставить это?

— Я ношу звезду с самого детства и никогда не расставалась с ней, ни днем, ни ночью.

Немного помолчав, Юдифь продолжила:

— Отдав мой талисман вам, я рассталась с ним навсегда. Теперь я смогу увидеть этот знак только на вас. Но какое это имеет значение, ведь я всегда буду рядом!

Франсуа сжал звезду в ладони. Внезапно он почувствовал сильную слабость и словно погрузился в полудрему. Последняя его мысль была о сыне. Самому Франсуа удалось осуществить красную ступень, и Луи вскоре сделает то же самое — ценой собственной жизни. Франсуа хотелось бы оказаться рядом с Луи в эту минуту, сказать ему… Но нет, это невозможно. В последний раз они виделись той апрельской ночью, на кладбище Невинно Убиенных Младенцев, и Франсуа знал это наверняка.