Книга: Врата огня
Назад: Глава семнадцатая
Дальше: Глава девятнадцатая

КНИГА ПЯТАЯ
ПОЛИНИК

Глава восемнадцатая

Великий Царь с великим интересом прочел эти слова грека Ксеона, которые я, Его историк, представил Ему в переписанном виде. К этому времени персидское войско продвинулось глубоко в Аттику и встало лагерем у перекрестка, который эллины называют Три Дороги, в двух часах ходьбы от Афин. 3десь Великий Царь принес жертву богу Ахуре Мазде и раздал награды за отвагу наиболее отличившимся воинам в войске Державы. Несколько дней уже Великий Царь не вызывал пред Свои очи пленника Ксеона, чтобы лично слушать продолжение его рассказа, так поглощен был Он мириадами дел наступающего войска и флота. И все же Великий Царь не упускал возможности в Свои свободные часы следить за повествованием, которое Его историк ежедневно представлял Ему.
В предыдущие несколько ночей Великий Царь чувствовал Себя не очень хорошо. Его сон был тревожен, и к Нему вызывали Царского лекаря. Отдохновение Великого Царя нарушали странные сны, содержанием которых Он не делился ни с кем, кроме магов и круга самых доверенных Своих советников: полководца Гидарна, начальника Бессмертных и победителя при Фермопилах; Мардония, командующего сухопутными войсками Великого Царя; Демарата, изгнанного спартанского царя, а ныне почетного гостя; и воительницы Артемизии, царицы Галикарнаса, чью мудрость в советах Великий Царь ценил выше всех остальных.
3лой дух этих тревожных снов, признался Великий Царь, появлялся в виде Его собственных угрызений совести за надругательство над телом царя Леонида после победы при Фермопилах.
Полководец Мардоний умолял Великого Царя вспомнить, что Он тщательно соблюл все священные ритуалы, предписанные для умилостивления неотвязных духов кровной вины, если таковые были вовлечены в событие. Разве Великий Царь не приказал казнить всех приближенных, участвовавших в этом деле, включая Своего собственного сына, принца Реодона? Что же еще? И тем не менее, несмотря на все это, объявил Великий Царь, царский сон остается беспокойным и нездоровым. Великий Царь задумчивым тоном выразил предположение, что Он, возможно в вызванных трансом видениях, мог Сам лично познакомиться с тенью этого человека, Леонида, и разделить с ним чашу вина.
Последовало молчание немалой продолжительности.
– Это лихорадка,– наконец осмелился выговорить начальник Гидарн,– она притупила остроту мыслей Великого Царя и ставит под угрозу их проницательность. Я умоляю Великого Царя не говорить больше таким образом.
– Да, да, ты прав, мой друг,– ответил Великий Царь. Ты прав, как всегда.
Военачальники искусно перевели внимание Царя на военные и дипломатические материи. Были представлены доклады. Передовые части персидской пехоты и конницы общей численностью в пятьдесят тысяч вошли в Афины и овладели городом. Афинское население в полном составе покинуло город, взяв с собой лишь то, что могло унести с собой, и бежало через пролив в Трезен и на остров Саламин, где теперь и пребывает в положении беженцев, ютясь вокруг костров на склонах холмов и оплакивая свою судьбу.
Сам город не оказал никакого сопротивления. Разве что небольшая шайка фанатиков заняла Верхний Город, Акрополь, вокруг которого в древние времена был выстроен деревянный частокол. Эти отчаянные защитники укрепились в том месте, будто бы вверив свою судьбу оракулу Аполлона, который несколькими неделями ранее возвестил: «Только деревянная стена не подведет вас».
Лучники Великого Царя легко уничтожили этих жалких вояк, перестреляв всех издалека. С пророчеством покончено, объявил Мардоний. В Афинском Акрополе теперь горят лагерные костры Державы. 3автра Великий Царь Сам въедет в город. Было решено: все храмы и святилища эллинских богов срыть, а город сжечь. Один из начальников разведки доложил, что дым и пламя будут видны через пролив афинскому населению, съёжившемуся от страха на козьих пастбищах острова Саламин.
– У них будут места в первом ряду,– с улыбкой сказал молодой военачальник,– чтобы посмотреть, как исчезает их вселенная.
Час был уже поздний, и Великий Царь проявил признаки усталости. Наблюдающий маг предположил, что вечернюю аудиенцию можно благополучно завершить. Все встали с лож, простерлись пред Великим Царем и вышли, задержались лишь Мардоний и Артемизия, которым Великий Царь сделал еле заметный знак остаться. Он также дал понять что Его историк будет присутствовать тоже, чтобы вести записи. Очевидно, что-то нарушало спокойствие Великого Царя.
Теперь, оставшись в Своем шатре наедине с двумя ближайшими наперсниками, Он заговорил о своем сновидении:
– Я был на поле боя, которое словно простиралось до бесконечности, и повсюду, насколько хватало глаз, лежали тела убитых. Воздух наполняли победные крики; воины и военачальники похвалялись в торжестве своем. И вдруг я заметил тело Леонида, обезглавленное, и голова его торчала на пике, как мы сделали при Фермопилах, а само тело было прибито, как трофей, к одинокому засохшему дереву посреди. равнины. И меня охватили печаль и стыд. Я бросился к дереву, крича слугам моим, чтобы они сняли спартанца. Во сне казалось, что, если только я приставлю голову царя обратно к телу, все будет хорошо. Он оживет и даже подружится со мной; чего я так желал. Я подошел к пике, на которой возвышалась отрубленная голова…
– И голова оказалась собственной головой Великого Царя,– вмешалась Артемизия.
– Неужели мой сон так ясен?,– удивился Великий Царь.
– Он бессмыслен и не означает ничего,– страстно воскликнула воительница и продолжила говорить о сновидении в намеренно легкомысленном тоне, чтобы поскорее убедить Великого Царя выбросить его из головы: – Он означает лишь, что Великий Царь, будучи царем, познал смертность всех царей, в том числе и Себя. Это мудрость, как выразился Сам Великий Кир, когда сохранил жизнь Крезу Лидийскому.
Великий Царь задумался над словами Артемизии. Ему хотелось, чтобы они убедили Его, но, очевидно, им совсем не удалось успокоить Его тревогу.
– Победа осталась за тобой, Великий Царь, и ничто не может отобрать ее у тебя,– заговорил полководец Мардоний.– 3автра мы сожжем Афины – и таким образом достигнем той цели, к которой шел Твой отец Дарий. Разве не это было и Твоей целью? Разве не ради этого Ты собрал великое войско и флот, так долго трудился и сражался и преодолел столько препятствий? Радуйся, Владыка! Вся Греция лежит простершись ниц пред Тобой! Ты разбил спартанцев и убил их царя. Афинян Ты гнал перед собой, как скот, заставив их покинуть храмы своих богов и все свои земли и имущество. Ты торжествуешь, Владыка, наступив подошвой Своей туфли на горло Греции.
Так полна победа Великого Царя, объявил Мардоний, что Царственной Особе не следует ни на час задерживаться в этих нечестивых пределах на краю земли.
– Оставь эту грязную землю мне, Великий Царь, а сам садись на корабль и отправляйся в Сузы – завтра же! Насладись преклонением, выслушай хвалу за Свои подвиги, удели внимание более насущным делам Державы, которыми из-за этой возни в Элладе Ты слишком долго пренебрегал. Я покончу с этим за Тебя. Все, что делают Твои войска Твоим именем, делается Тобой…
– А как же Пелопоннес? – вмешалась Артемизия, напоминая про полуостров на юге Греции, который один из всей страны остался непокоренным.– Что ты сделаешь с ним, Мардоний?
– Пелопоннес – это козье пастбище,– ответил полководец. – Пустыня, покрытая камнями и овечьим навозом, где нет ни богатств, ни добычи, ни одного порта с гаванью больше, чем на дюжину мусорных барж. Пелопоннес – это ничто, и там нет ничего нужного для Великого Царя.
– Кроме Спарты.
– Спарты? – высокомерно и не без раздражения ответил Мардоний.– Спарта – это деревня. Все это вонючее местечко уместится в саду для прогулок Великого Царя в Персеполисе, и еще останется место. Это просто кучка камней. Там нет ни храмов, ни сколько-нибудь значительных сокровищ, ни золота – это набитый луком хлев, а почва там такая тощая, что плодородный слой можно продавить ногой.
– Но там есть спартанцы,– сказала госпожа Артемизия.
– Которых мы разбили,– ответил Мардоний,– их повелителя убили воины Великого Царя.
– Мы убили их три сотни,– возразила Артемизия, и для этого нам потребовалось два миллиона воинов.
Эти слова разожгли такую ярость в Мардонии, что казалось, он сейчас вскочит со своего ложа и сцепится с Артемизией.
– Друзья мои; друзья мои! – Умиротворяющий. тон Великого Царя заставил их подавить кратковременную вспышку.– Мы здесь, чтобы держать совет, а не скандалить друг с другом, как дети.
Но в госпоже еще не улегся пыл:
– Что у тебя меж ног, Мардоний? Репа? Ты говоришь, как человек, у которого яйца с горошину.
Она обращалась напрямую к Мардонию, сдерживая злобу и выговаривая слова ясно и отчетливо:
– Воины Великого Царя еще даже толком не видели спартанского войска, не говоря уж о том, чтобы разгромить его или хотя бы столкнуться с ним. Их силы на Пелопоннесе остаются нетронутыми и, несомненно, пребывают в полной готовности. Им не терпится вступить в бой! Да, мы убили спартанского царя. Но у них, как ты сам знаешь, два царя, и теперь правят Леотихид и сын Леонида, малолетний Плистарх. Его дядя и регент Павсаний, который возглавит войско, я знаю, ни на йоту не уступит Леониду ни в мужестве, ни в дальновидности. Так что потеря царя ничего для спартанцев не значит, она только укрепила их решимость и вдохновила на еще большие чудеса доблести. Любому теперь хочется превзойти его славой. А теперь подумай об их числе. Одни полноправные спартиаты составят восемь тысяч гоплитов. Добавь благородных мужей и периэков – и число увеличится впятеро. Вооружи их илотов – а они определенно сделают это! – и сумма увеличится еще на сорок тысяч. К этому вареву добавь коринфян, тегейцев, элейцев, мантинейцев, платейцев, мегарцев и аргосцев, которые тоже вступят в союз, если еще не сделали этого, не говоря уж об афинянах,которых мы приперли к стене и чьи сердца горят бесстрашием отчаяния.
– Афиняне – это зола,– прервал ее Мардоний,– в которую превратится их город еще до восхода солнца. Великий Царь, похоже, раздвоился, разрываясь между благоразумием Своего полководца и страстью воительницы. Он обратился к Артемизии:
– Скажи мне, царица, прав ли Мардоний? Следует ли мне воссесть на подушки и отплыть домой?
– Ничто не может сравниться с таким позором, Великий Царь,– без колебаний ответила госпожа,– и ничто более не умалит твоего величия.
Она вскочила на ноги и теперь говорила, расхаживая перед Великим Царем под изогнутым полотном его шатра.
– Мардоний перечислил названия эллинских городов, изъявивших свою покорность, и их, я признаю, не так мало. Но цвет Эллады остался не ощипан. Мы едва расквасили нос спартанцам, а афиняне, хотя мы и выгнали их с их земель, все еще остаются полисом, и полисом грозным. Их флот, самый великий и не знающий себе равных в Элладе, составляют двести боевых кораблей, и на каждом – первоклассный экипаж из афинских граждан. Они могут перевезти афинян в любую точку мира, где те сумеют оставаться той же могучей угрозой Великому Царю, как прежде. Мы не истощили их живую силу. Их гоплиты остаются нетронутыми, их предводители пользуются уважением и поддержкой в городе. Мы обманываем себя, недооценивая этих воинов. Великий Царь может не знать их, но я-то знаю! Фемистокл, Аристид, Ксантипп, сын Арифона, – они уже доказали свое величие, но горят желанием заслужить еще большее. Что касается бедности Греции, о которой говорил Мардоний, тут я не могу ему возразить. На этих неплодородных берегах нет ни золота, ни драгоценностей, ни богатых земель, ни тучных стад. Но разве мы пришли для того, чтобы грабить? Разве для этого Великий Царь собрал и привел войско, величайшее из всех, какие видел свет? Нет! Великий Царь пришел поставить этих греков на колени, заставить их предложить ему землю и воду, а последние непокорные города отказались сделать это! И по-прежнему отказываются. Выбрось из головы Твой сан, Великий Царь. Он вызван усталостью. Это ложный. сон, иллюзия. Пусть греки опускаются до суеверий, а мы должны быть воинами и полководцами, мы должны пользоваться оракулами и предзнаменованиями, когда они отвечают нашим целям, и отвергать их во всех остальных случаях. Подумай о предсказании, полученном спартанцами, предсказании, которое знает вся Эллада! Вся Эллада! знает, что о нем известно нам. «Или Спарта потеряет в битве царя, а такой беды со спартанцами, не случалось шестьсот лет, или падет сам город». Что ж, они потеряли своего царя. И что заключат из этого их прорицатели, Великий Царь? Ясно, что город не падет. Если теперь ты уйдешь, Владыка, греки скажут, что ты испугался сна и оракула.
Она выпрямилась перед Великим Царем и обратила свои слова непосредственно к Нему:
– Вопреки тому, что говорит наш друг Мардоний, Великий Царь еще не объявил о своей победе. Она висит перед Ним, как спелый плод, ждущий, чтобы его сорвали. Если теперь Великий Царь отправится отдыхать в роскошь дворцов и предоставит сорвать этот плод кому-то другому – даже тому, кому Он оказывает всяческое благоволение,– слава победы Его Величества поблекнет и будет запятнана. Победу нельзя просто объявить, ее надо одержать. И одержать ее нужно лично, если мне позволено так выразиться. Тогда, и только тогда, Великий Царь сможет с почетом сесть на корабль и вернуться домой.
Царица-воительница закончила и снова возлегла на свое ложе. Мардоний ничего не возразил. Великий Царь переводил взгляд с одного на другую.
– Похоже, мои женщины стали мужчинами, а мужчины – женщинами.
Великий Царь проговорил это без злобы и без неодобрения. Он простер Свою десницу и с чувством положил ее на плечо Своего друга и родственника Мардония, словно убеждая полководца, что Его доверие к нему остается прежним и неколебимым.
Потом Великий Царь величественно выпрямился.
– 3автра,– провозгласил Он,– мы сожжем до основания Афины, а после этого пойдем на Пелопоннес, чтобы не оставить камня на камне в Спарте. Мы не остановимся, пока не перемелем их в пыль – навсегда.
Назад: Глава семнадцатая
Дальше: Глава девятнадцатая