Теперь я знал, что буду делать на следующий день, и в предвкушении этого провел беспокойную ночь. Я проснулся и оделся еще до того, как поднялись слуги, и на ходу перекусил булочкой и глотком вина, когда пересекал кухню, чтобы отправиться в жемчужное утро. Переходя через многочисленные мосты, я спешил по пустынным улицам туда, где ребятишки, обитавшие на грязных баржах, только еще выходили из своих жилищ. Учитывая то, о чем я хотел их попросить, разумнее было бы сразу отыскать Даниэля, но вместо этого я отправился к Убалдо и обратился с просьбой к нему.

— В этот час? — спросил он, заметно удивившись. — Малгарита, наверное, еще спит, жирная свинья. Но я посмотрю.

Он нырнул обратно внутрь баржи, и Дорис, которая вечно считала себя самой умной, сказала мне:

— Я не думаю, что тебе следует это делать, Марко.

Я привык к тому, что она всегда лезет во все наши дела, на что сам я никогда не обращал внимания, однако спросил:

— Почему мне не следует этого делать?

— Я не хочу, чтобы ты это делал.

— Это не причина.

— Малгарита — жирная свинья. — Я не мог отрицать, поскольку это было правдой, и она добавила: — Даже я выгляжу лучше, чем Малгарита.

Я рассмеялся совершенно невежливым образом, однако мне хватило такта не сказать, что между жирной свиньей и костлявым котенком небольшая разница.

Стоя в грязи, Дорис капризно топнула ногой и резким голосом произнесла:

— Малгарита сделает это с тобой, потому что ей все равно, с каким мужчиной или мальчиком она этим занимается. А я сделаю это с тобой, потому что мне не все равно.

Я смотрел на Дорис в удивлении — возможно, в тот раз я вообще впервые глядел на нее оценивающе. Девичий румянец проступил даже сквозь грязь на лице, серьезность делала ее миловидной. Во всяком случае, ее чистые глаза были красивого голубого цвета и казались необычайно большими, хотя, возможно, такое впечатление создавалось оттого, что лицо девочки было источено постоянным голодом.

— Однажды ты превратишься в миловидную женщину, Дорис, — сказал я, чтобы успокоить ее. — Если станешь когда-нибудь мыться или хотя бы чиститься. И если твоя фигура перестанет напоминать помело. У Малгариты такие же пышные формы, как у ее матери.

Дорис ядовито заметила:

— В действительности она скорее смахивает на своего отца, поскольку, как и он, отрастила усы.

В этот момент голова с неряшливыми волосами и слипающимися глазами высунулась в одну из многочисленных дыр в трюме баржи и Малгарита позвала меня:

— Давай заходи, пока я не надела платье, а то придется опять снимать его!

Я уже собрался идти, когда Дорис сказала:

— Марко! — Я повернулся к ней в нетерпении, и девочка добавила: — Ладно, не важно. Ступай развлекаться со своей свиньей.

Я протиснулся внутрь и пополз по гнилым доскам темного промозглого трюма, пока не уперся в то его отделение, где на тюфяке, набитом тряпьем и камышом, сидела на корточках Малгарита. Мои руки нащупали ее прежде, чем я разглядел девушку; ее голое тело было таким же потным и ноздреватым, как и бревна, из которых была сделана баржа. Она сразу же сказала:

— Никаких чувств, пока я не получу свой багатин.

Я отдал ей медную монету, и Малгарита легла навзничь на тюфяк. Я оказался над ней в позиции, в которой видел накануне Микеле. Внезапно я отшатнулся, так как громко раздалось: бум! Что-то ударилось снаружи в корпус баржи, как раз над моим ухом, а затем послышался пронзительный визг! Портовые мальчишки развлекались, играя в одну из своих самых любимых игр. Кто-то поймал кота, а это настоящий подвиг, хотя Венеция и изобиловала кошками, и привязал его к борту баржи, а затем мальчишки по очереди принялись разбегаться и ударяться в него головой, соревнуясь, кто первым расплющит кота до смерти.

Как только мои глаза привыкли к темноте, я заметил, что Малгарита и правда была волосатой. Ее сияющие в темноте бледным светом груди казались единственным местом на теле, где не росли волосы. Вдобавок к беспорядочной копне волос у нее на голове и темному пушку над верхней губой ее ноги и руки тоже были покрыты волосами, большие пучки волос свисали из подмышек. Из-за темноты в трюме и настоящего куста, растущего на «артишоке» молодой женщины, я мог разглядеть, что ее женские прелести гораздо хуже, чем у тетушки Зулии. (Тем не менее я мог обонять их, так как Малгарита, как и большинство обитателей порта, не мылась.) Ожидалось, что я сам вставлю куда-то туда, но…

Бум! Удар в корпус и последовавший за этим вопль кота сбили меня с толку. Слегка озадаченный, я почувствовал рядом щель Малгариты.

— Почему ты играешь с моей pota? — требовательно спросила она, употребив для названия этого отверстия самое вульгарное слово.

Я рассмеялся и нетвердым голосом произнес:

— Я пытаюсь отыскать… э-э-э… твою lumaghétta.

— Зачем? Тебе это без пользы. Вот то, что ты хочешь.

Она протянула одну руку и раздвинула себя, а другой рукой вставила мой член внутрь. Сделать это оказалось легко, так как ее отверстие было уже изрядно разношено.

Бум! И снова вопль!

— Какой ты неуклюжий, толкай его снова! — сказала Малгарита брюзгливо и сделала быстрое ответное движение.

Какое-то время я лежал, пытаясь не обращать внимания на то, какая она свинья, на ее «аромат», на всю мрачную обстановку, отчаянно стараясь насладиться незнакомой, теплой влажной полостью, которая окружала меня.

— Давай быстрее, — заныла Малгарита, — я еще не мочилась сегодня утром.

Я принялся подскакивать, как это делал Микеле, но тут вдруг в трюме баржи стало еще темней. Хотя я старался сдержаться и вкусить все сполна, произошло непроизвольное семяизвержение, причем сам я при этом не ощутил никакого удовольствия.

Бум! Мяу-ууу!

— О, che braga! Как ее много! — с отвращением произнесла Малгарита. — Теперь мои ноги будут склеены целый день. Прекрасно! А теперь слезай, дурак, мне надо попрыгать!

— Что? — произнес я нетвердым голосом.

Малгарита вывернулась из-под меня, встала и отскочила назад. Она прыгнула сначала вперед, а потом снова обратно; баржа закачалась.

— Рассмеши меня! — приказала она между прыжками.

— Что? — спросил я.

— Расскажи мне какую-нибудь смешную историю! Ух, это был седьмой прыжок. Я же сказала, рассмеши меня, marcolfo! А может, ты хотел сделать мне ребеночка?

— Что? Я не понимаю!

— Ладно, не бери в голову. Лучше я чихну вместо этого. — Она сгребла клок своих волос, сунула их лохматые концы в ноздрю и раскатисто чихнула.

Бум! Мя-у-у-у… Жалобный вопль кота умер, очевидно, вместе с ним самим. Я мог расслышать, как мальчишки переругивались, обсуждая, что же делать с его трупом. Убалдо хотел запустить дохлым котом в нас с Малгаритой, а Даниэль предлагал подбросить его к двери лавки какого-нибудь иудея.

— Надеюсь, я все вытрясла, — сказала Малгарита, вытирая свои бедра какой-то тряпкой с кровати.

После этого она кинула ее обратно на тюфяк, направилась в противоположный конец трюма, присела на корточки и принялась мочиться. Я ждал, думая, что кому-то из нас следует что-нибудь сказать. Наконец я решил, что ее мочевой пузырь неистощим, и выполз из трюма баржи тем же путем, которым попал туда.

— Sana capàna! — закричал Убалдо, как только я присоединился к компании. — Как все прошло?

Я выдал ему улыбку бывалого человека. Все мальчишки, понятное дело, завопили и зашикали, а Даниэль сказал:

— Моя сестра хороша, да, но мать еще лучше!

Дорис нигде не было видно, и я был этому рад, потому что не знал, как посмотрю ей в глаза. Я совершил свое первое открытие, короткий набег в царство мужчин. Однако я не очень-то гордился собой и этим своим достижением. Я чувствовал себя грязным и был уверен, что весь пропитался запахом Малгариты. Я жалел, что не послушался Дорис и все-таки пошел на это. Если подобное необходимо для того, чтобы стать мужчиной, и если это именно то, что делают с женщиной, что ж — хорошо, я сделал это. С этого момента я мог гордиться собой, как и все другие мальчишки, и это было приятно. В глубине же души я решил раз и навсегда быть к тетушке Зулии добрей. Я не стану дразнить ее тем, что увидел в комнате, презирать свою няню, или кому-то об этом рассказывать, или шантажировать Зулию, или угрожать ей — мне было жаль бедную женщину. Если я чувствовал себя грязным и жалким после эксперимента с простой портовой девчонкой, то насколько же скверно должна была чувствовать себя моя няня из-за того, что никто, кроме презренного чернокожего раба, не захотел заняться с ней этим.

Однако мне не представилось возможности продемонстрировать свое благородство. Когда я появился дома, то обнаружил, что все слуги находятся в смятении из-за того, что Зулия и Микеле ночью исчезли.

Мажордом Аттилио уже вызвал sbiri. Эти сильно смахивающие на обезьян полицейские сделали типичные для них выводы: Микеле насильно увез Зулию в своей лодке, или по какой-то причине они вместе уплыли прошлой ночью в лодке, перевернулись и утонули. В связи с этим полицейские собирались попросить рыбаков побережья Венецианской лагуны внимательно следить за своими крючьями и сетями, а крестьян на равнине за Венецией — присматриваться к чернокожим лодочникам, сопровождающим захваченную белую женщину. После этого они решили обследовать канал возле нашего дома и обнаружили, что лодка спокойно пришвартована на своем месте. После этого sbiri принялись ломать головы над новыми вариантами разгадки происшествия. В любом случае, если бы они поймали Микеле, даже без женщины, они бы с удовольствием убили его. Сбежавший раб у нас фактически считается вором, потому что он украл собственность хозяина — свою собственную жизнь.

Я же помалкивал насчет того, что знал. Я был убежден, что Микеле и Зулия, встревоженные тем, что я обнаружил их низменную связь, скрылись вместе. В любом случае, их с тех пор так больше никто и не видел и о них так ничего и не услышали. Должно быть, беглецы держали путь куда-нибудь в самый отдаленный уголок Земли, возможно на родину Микеле, в Нубию, или в Богемию, на родину Зулии, где они смогли бы продолжить свою гнусную связь.