Повстанцы, пережившие ночь, собрались в Саутуарке, к югу от Лондона. Те, кто остался невредимым, блаженствовали в теплых лучах послеполуденного солнца, расслабив уставшие мышцы и постепенно отходя от последствий неумеренных возлияний и ужасов насилия. Раненые же испытывали настоящие мучения. В армии Кейда не было палаток, где они могли бы укрыться от жары, и пот струями стекал по их лицам. Не хватало также лекарей, которые могли бы о них позаботиться, а большинство из тех, что имелись, могли предложить очень немногое – кроме воды и бинтов – и оказывались бессильными, сталкиваясь с более или менее серьезными случаями. Несколько пожилых женщин разносили горшки с мазью и гвоздичным маслом, а также пучки миртовых листьев, из которых приготавливалась паста, обладавшая болеутоляющим свойством. Запасы этих снадобий очень быстро закончились, и раненым оставалось лишь ждать, когда на смену дневному зною придет вечерняя прохлада.

Джек чувствовал себя счастливейшим из смертных. Поднявшись в комнату на втором этаже здания постоялого двора, он снял рубашку и осмотрел свое тело. Кожа была покрыта синяками и неглубокими порезами, которые уже затягивались. Правая рука действовала, хотя ее движения и вынуждали его морщиться от боли.

Он не хотел, чтобы его видели неодетым, и, услышав шаги на лестнице, снова натянул на себя несвежую рубашку, пригладил смоченной в воде ладонью волосы и повернулся лицом к двери. В тесной комнате было душно, и Джек ощутил, как его тело – в который уже раз за последнее время! – покрылось потом. Он с тоской подумал о стоявшей во дворе большой лохани, но воду из нее брали для нужд раненых, и она, скорее всего, была пуста. По его приказу уже несколько раз приносили воду в бурдюках из Темзы, но в июльскую жару на такую массу людей ее все равно катастрофически не хватало.

Когда дверь распахнулась, Джек бросил виноватый взгляд на стоявший на шкафу, уже наполовину опустошенный кувшин эля. Положение предводителя обеспечивало определенные льготы, и он не желал ни с кем делиться ими.

На пороге стоял Вудчерч. Его лицо было бледно, а под глазами виднелись темные круги от недосыпания. Половина людей, вернувшихся из Лондона, едва достигнув лагеря и найдя более или менее подходящее место, повалились на землю и уснули. Вудчерч и его сын оставались на ногах, занимаясь организацией медицинской помощи, питания и снабжения водой. После насыщенной бурными событиями ночи люди умирали от голода, и, по крайней мере, эта их потребность вполне могла быть удовлетворена. На королевские деньги Вудчерч приобрел у местного фермера дюжину молодых бычков. Среди выходцев из Кента и Эссекса было немало мясников, которые с готовностью взялись за привычную работу, разделывая туши и разводя костры. Джек чувствовал исходивший от лучника запах горелой древесины. Он улыбнулся. Деньги в карманах и перспектива сытного обеда – что еще нужно для счастья! Бог свидетель, он знал и худшие дни.

– В чем дело, Том? – спросил он. – Я мочусь кровью и не в состоянии вести разговоры до тех пор, пока не поем.

– Тебе будет интересно, Джек, – сказал Томас охрипшим от крика голосом, протягивая ему пергамент с кроваво-красной печатью.

Сощурившись, Джек смотрел на свиток, соображая, известно ли Вудчерчу о том, что он не умеет читать.

– Что это? – с недоумением спросил он.

Письменное слово всегда было его врагом. Каждый раз, когда его приговаривали к порке или штрафу, какой-нибудь белолицый писец выводил по этому поводу какие-то каракули с помощью гусиного пера и чернил. Томас был явно чем-то очень взволнован, а Джек хорошо знал, что лучник не из тех, кто будет волноваться по пустякам.

– Они предлагают нам амнистию, Джек! Амнистию, черт возьми! Все преступления будут забыты при условии, что мы разойдемся по домам.

Томас увидел, что Джек нахмурился, и поспешил продолжить, прежде чем этот упрямец успел что-либо возразить:

– Это победа, Джек! Мы пустили им кровь, и они больше не хотят иметь с нами дело! Мы добились своего!

– Там говорится, что они разгонят судей? – спросил Джек спокойным тоном. – Там говорится, что они отменят законы о браконьерстве и снизят налоги, которыми облагаются рабочие люди? Ты можешь прочитать, что там написано, Том?

Томас смущенно покачал головой:

– То, что написано на этом пергаменте, мне прочитал посыльный. И пожалуйста, Джек, не надо. Это амнистия – за все преступления, совершенные по сей день. Мы можем идти домой с деньгами, и никто не будет преследовать нас. Тебя будут чтить как героя, который взял Лондон и одержал победу над королевской армией. Разве ты не этого хотел? Смотри, здесь стоит подпись королевы. Чернила еще не успели высохнуть. Они написали это сегодня утром.

Кейд потер рукой шею. Ему страшно хотелось кричать и вопить, поскольку в глубине души он разделял радость Вудчерча. Но, немного поразмыслив, усилием воли он подавил это желание.

– Этой ночью мы нагнали на них страха, – сказал он после небольшой паузы. – И это главное.

– Именно так, Джек, – тут же отозвался Томас. – Мы показали им, что бывает, если дурно обращаться с такими людьми, как мы. Мы вселили в них страх Божий и страх Джека Кейда, и это уже результат.

Джек подошел к двери и принялся звать Эклстона и Пэдди. Те крепко спали, лежа на земляном полу первого этажа здания постоялого двора. Прошло некоторое время, прежде чем они, моргая мутными спросонья глазами и зевая, поднялись по лестнице. Пэдди бережно нес кувшин с выпивкой, нежно обнимая его, словно младенца.

– Расскажи-ка им, Том, – сказал Джек, усаживаясь на низкую кровать. – Расскажи ребятам то, что рассказал мне.

Он внимательно наблюдал за друзьями, слушавшими рассказ Томаса. Выражение лица Эклстона не изменилось, даже когда он ощутил на себе пристальный взгляд Джека и посмотрел на него. Пэдди в изумлении качал головой.

– Вот уж никогда не думал, что со мной произойдет что-нибудь подобное, – восхищенно произнес Пэдди. – Бейлифы, шерифы и эти ублюдки землевладельцы, все они дрожат от страха перед нами. Они сидели у меня на шее с детства.

– С тех пор ничего не изменилось. Они все такие же, – сказал Джек.

Ему все еще хотелось кричать, но он прилагал все усилия, чтобы не выдавать своих чувств.

– Мы убили множество солдат и вздернули нескольких королевских офицеров. Мы даже отрезали голову шерифу Кента. Но они найдут новых людей. Если мы примем амнистию, они продолжат обращаться с нами точно так же, как и прежде, и нам ничего не удастся изменить.

Вудчерч сидел, уперев руки в бедра, и внимательно смотрел на Джека. Он видел, как страх борется у него в душе с радостью и искушением, и разделял его чувства. Перед глазами у Томаса стояли толпы лондонцев, выстроившихся вдоль улиц, по которым они уходили из города. Никто из Вольных людей Кента не признался бы в этом, но у них не хватило бы мужества вновь пересечь мост. Горожане кипели от ненависти, и их было слишком много. Однако по тому, как переглянулись Пэдди и Эклстон, Томас понял, что они пойдут за Джеком, если он поведет их на Лондон.

– Мы сделали свое дело, Джек, – заговорил Томас, прежде чем они успели открыть рот. – Нам больше нечего желать. А они после этого не останутся теми же. Они будут вести себя осторожнее, по крайней мере, в течение нескольких лет. Они наверняка уже поняли, что могут принимать только те законы, с которыми согласятся люди. Да, они все еще правят, но только с нашего разрешения. Теперь им это известно. Сегодня они знают то, чего не знали вчера. Они знают, что, если опять будут дурно обращаться с нами, мы опять соберемся вместе. Они знают, что, мы опять придем сюда, чтобы напомнить им кое о чем.

Джек улыбался. Ему нравился пыл, с каким говорил Вудчерч, и его уверенность. Он тоже видел толпы жителей Лондона, весьма недружелюбно провожавших их, когда они утром уходили из города. Мысль вернуться туда отнюдь не вызывала у него восторга, хотя он скорее умер бы, чем признал это публично. Ему было необходимо, чтобы его убедили, и Томас успешно справился с этой задачей. Он медленно поднял голову.

– Пэдди, Роб, вы с этим согласны?

Те молча кивнули, а Эклстон даже улыбнулся, и по его бледному лицу пролегли необычные для него складки.

Джек поднялся, подошел к сидевшим напротив него друзьям, хлопнул обеими руками им по плечам и обнял всех троих.

– Посыльный еще здесь, Том? – спросил он.

– Ждет на улице, – ответил Томас с облегчением.

– Тогда скажи ему, что мы согласны. Отошли его обратно и расскажи обо всем людям. Сегодня мы немного полакомимся говядиной с элем, а завтра я отправляюсь домой. Куплю дом того самого магистрата Элвина и подниму за него кубок в его собственной кухне.

– Ты ведь сжег его, Джек, – пробурчал Эклстон.

Бросив на него удивленный взгляд, Кейд задумался.

– В самом деле? Ну, тогда построю новый. Буду сидеть с ребятами на солнышке и попивать из бочонка за здоровье короля Англии, который заплатил за все это.

В постепенно сгущающихся сумерках Маргарита стояла на широкой стене Тауэра и смотрела на пострадавший от нашествия город. Садящееся солнце окрасило горизонт на западе в синие и кроваво-красные оттенки, суля еще один прекрасный день. По правде говоря, признаков разрушения с этого места было видно не так уж много. В течение долгого летнего дня город приходил в себя и восстанавливал порядок. Уорвик организовал вывоз трупов с улиц. Она вздохнула, подумав, как жаль, что такой замечательный молодой человек принадлежит к сторонникам Йорка. Кровь Невиллов текла в жилах слишком многих придворных ее мужа. Этот род будет представлять для них опасность до тех пор, пока у нее не родится наследник.

Она похлопала себя по животу, испытывая неприятное чувство, возникающее при приходе месячных, и глубокое разочарование в связи с этим. Итак, в этом месяце ничего не будет. Она слегка зарделась, вспомнив, как мало интимных встреч было у нее с мужем. Возможно, наступят времена, когда их станет так много, что они не будут откладываться у нее в памяти в деталях, но сейчас каждая такая встреча была событием, не менее важным, нежели свадьба или штурм Тауэра.

Она начала читать шепотом молитву, и свежий ветер уносил ее слова прочь.

– Мария, Матерь Божья, я уже не девочка, предающаяся мечтам и грезам. Пожалуйста, молю тебя, сделай так, чтобы я зачала.

Она закрыла глаза, ощущая всем своим существом давление со стороны окружающего ее города.

– Подари мне ребенка, и я буду благодарить тебя до конца жизни. Подари мне сына, и я буду возводить часовни в твою честь.

Открыв глаза, она увидела в отдалении череду медленно двигавшихся по дороге повозок, доверху нагруженных мертвыми телами, завернутыми в белую ткань. Она знала, что уже вырыты большие ямы, куда аккуратно укладывались все покойные мужчины и женщины, и что священник читал над ними заупокойную молитву, прежде чем могильщики забрасывали их землей и холодной глиной. За повозками шли рыдающие родственники. В условиях летней жары хоронить мертвых следовало быстро, чтобы не началась эпидемия. При мысли об этом Маргарита содрогнулась.

За рекой вспыхнули огоньки. Это мятежники начали праздновать победу, разведя костры. Они прислали ответ, но она еще не знала, приняли они амнистию, или нет. Она знала лишь то, что Дерри сколотил из горожан бригады и приказал им соорудить баррикады по всей длине моста, в результате чего он превратился в крепость – на тот случай, если они ее не примут.

Маргарита с улыбкой вспомнила, как он проказливо ухмылялся, когда явился в Тауэр за оружием и бочками с порохом. Прежде Дерри не разрешались подобные вольности, но теперь ему никто не мог этого запретить. Она знала, что не должна зависеть от ухода Кейда, но как можно было не верить в то, что Дерри не позволит мятежникам вновь проникнуть в город, видя его озорную усмешку? Лондонцы трудились весь день, точа оружие и блокируя прилегающие к мосту улицы. Известие о предоставлении Кейду амнистии еще не распространилось среди них, и она не знала, как они его воспримут. Она не жалела о своем решении. Короля Генриха не было рядом, и в данный момент она несла ответственность за город, сердце страны, которая приняла ее. Ее отец Рене вряд ли мог представить, какие испытания выпадут на долю его дочери.

Маргарита стояла на стене до захода солнца. Она все отчетливее видела огни костров в обширном лагере мятежников на противоположном берегу Темзы. Кейд имел в своем распоряжении тысячи человек, и никто не мог дать гарантию, что он не вернется. В холодном воздухе повисла тишина. Лондон ждал, затаив дыхание. На безоблачном небе, почти у горизонта, сияла луна, едва заметно поднимаясь вверх, к созвездию Ориона.

Читая Ave Maria и Pater Noster, Маргарита настолько отрешилась от окружающей действительности, что не чувствовала усталости. Она ощущала лишь свои руки, лежавшие на грубо обтесанных камнях парапета стены. Интересно, подумала она, испытывал ли Генрих подобное умиротворение, когда молился ночами напролет, доводя себя до такого состояния, что потом не мог подняться без посторонней помощи. Это помогло ей понять мужа, и она помолилась также и за него.

Время шло, Кейд не появлялся. Луна уже поднялась высоко, и ей казалось, будто она видит, как по небосводу движутся созвездия. Маргарита почувствовала, как у нее замирает сердце, и в окружающей гнетущей тишине все ее существо наполнилось тихой, светлой радостью. Склонив голову, она возблагодарила бога за то, что он спас ее город.

Когда восходящее солнце окрасило горизонт на востоке, Маргарита осторожно спустилась по ступенькам вниз, чувствуя тупую боль в каждом суставе. Каменные плиты двора все еще были покрыты ржавыми пятнами засохшей крови, которые, после того как отсюда убрали мертвые тела и рассыпанные монеты, оставались единственными следами трагедии, разыгравшейся здесь прошлой ночью. Направившись к белой башне, она услышала, что за ней последовали гвардейцы. Всю ночь они несли караул неподалеку, обеспечивая безопасность королевы.

Поднявшись по лестнице в белую башню, она прошла по коридору в зал, где располагались люди, охранявшие ее прошлой ночью. При ее появлении дремавшие солдаты тут же поднялись, гремя доспехами, и преклонили колени. Маргарита кивнула им и заняла свое место на троне, стоявшем в дальнем конце зала, испытав при этом огромное облегчение.

– Александр Иден, подойдите ко мне, – сказала она.

Самый крупный из солдат поднялся на ноги, приблизился к ней на расстояние нескольких шагов и снова опустился на колено. Как и гвардейцы, он всю ночь ждал ее, но выглядел довольно свежим, поскольку согревался теплом огня в камине. Перед Маргаритой стоял высокий, сильный мужчина с резкими чертами лица и аккуратно постриженной бородой.

– Мне рекомендовали вас, мастер Иден, как человека чести и доброго нрава.

– Божьей милостью, ваше величество, – пророкотал он низким голосом, громко прозвучавшим на весь зал, хотя его голова была опущена.

– Деррихью Брюер похвально отзывается о ваших талантах, мастер Иден. Я склонна доверять его мнению.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал Иден.

Маргарита на несколько мгновений задумалась, а затем кивнула, окончательно приняв решение.

– Вы назначаетесь шерифом Кента. Мои клерки подготовят для вас необходимые документы.

К ее удивлению, Иден, стоявший перед ней на одном колене, покраснел от удовольствия, все еще не осмеливаясь поднять глаза.

– Большое спасибо, ваше величество. Вы… Ваше величество оказывает мне большую честь.

Маргарита с трудом подавила улыбку.

– Мастер Брюер собрал шестьдесят человек, которые будут сопровождать вас до вашего нового местожительства в Мейдстоне. В свете последних событий необходимо позаботиться о вашей безопасности. Нельзя допускать, чтобы в Кенте и впредь с пренебрежением относились к представителям королевской власти. Вы понимаете?

– Да, ваше величество.

– Благодаря Божьей милости мятеж жителей Кента закончился. Им была предоставлена амнистия, и они возвращаются на свои фермы и в свои деревни, унося с собой награбленные в Лондоне богатства. Им прощаются все совершенные ими преступления, и они не могут быть привлечены к суду по обвинению в них.

Маргарита сделала небольшую паузу. Ее глаза засверкали.

– Но вас назначила я, и только я, мастер Иден. И я могу с легкостью отобрать то, что дала. Получая от меня распоряжения, вы должны выполнять их столь же быстро, как приказы короля, являясь его полномочным представителем в Кенте. Вы понимаете?

– Понимаю, ваше величество, – поспешно ответил Иден. – Я буду служить вам верой и правдой.

Он мысленно благословлял Дерри Брюера за рекомендацию. Это было вознаграждение за многолетнюю службу. Иден не мог поверить в свое счастье.

– Тогда идите с Богом, шериф Иден. В скором времени вы получите от меня известие.

Иден опять покраснел, услышав свое новое звание. Он поднялся на ноги и почтительно поклонился.

– Ваш покорный слуга.

Маргарита улыбнулась.

– Это все, чего я прошу.

Отец и сын Вудчерчи молча шли по улицам Лондона, и от стен домов гулким эхом отдавались звуки их шагов. Томас тщательно следил за тем, чтобы никто не мог узнать их. Они избавились от луков и были вооружены лишь ножами – для защиты своих трофеев. Джек Кейд был более чем щедр, выделив по тройной доле тем, кто вел Вольных людей Кента во время вторжения в Лондон. У Рована мешочек с деньгами был заметно меньше. Он засунул его за пояс и прикрыл туникой. Теперь у них было достаточно средств для того, чтобы арендовать ферму приличных размеров, если таковая нашлась бы.

Они переправились через Темзу на пароме, предпочтя не испытывать судьбу. Хотя королева и предоставила повстанцам амнистию, не было никакой гарантии, что они смогут пройти через Лондонский мост и боевые порядки его защитников.

Отец и сын высадились на пристани ниже по течению, и Томас повел Рована через запутанный лабиринт извилистых улиц. Постепенно в его памяти начали всплывать давно забытые детали и подробности. Он стал свободно ориентироваться, когда они достигли трущоб, где отец Томаса со своей небольшой семьей обосновался после того, как покинул Кент и приехал в столицу в поисках лучшей жизни.

Солнце стояло уже высоко. Рован впервые видел Лондон при свете дня. Он жался к отцу, когда они продирались сквозь толпы людей. Следы схваток и разрушений исчезали на глазах, поглощаемые городом, который продолжал жить своей суетливой жизнью, невзирая на страдания отдельных жителей. Некоторые улицы были блокированы похоронными процессиями, и лучникам приходилось обходить их кружным путем. Наконец Томас подошел к маленькой черной двери лачуги, затерявшейся среди таких же ветхих строений. Этот район восточного Лондона принадлежал к числу наибеднейших, но отец и сын не производили впечатления людей, которые обладают чем-то ценным. К тому же под рукой у них были ножи. Томас вздохнул и постучал в дверь, отступив назад, в грязь.

Они улыбнулись, увидев на пороге Джоан Вудчерч, которая недоверчиво всматривалась в сильно изменившиеся за последнее время лица мужа и сына.

– Я думала, вы оба уже давно мертвы, – произнесла она без всякого выражения.

Томас не мог оторвать от нее глаз.

– Как я рад видеть тебя, ангел мой!

Стоило ему обнять жену, как выражение ее лица сразу смягчилось.

– Ну, входите же, – сказала она. – Сейчас будем завтракать.

Отец и сын вошли в крошечный дом, и их встретили радостные девичьи крики.