Глава 22
«Каблук» полуострова Италии прятался в тумане и сумраке. Галерный флот пытался обогнуть его по серому, бурному морю. Секст Помпей вытер воду с лица, когда его в очередной раз окатило брызгами от разбившейся о нос корабля волны. Он лучше других знал, как трудно приходится его командам в шторм. Глубокий киль на галерах отсутствовал, что позволяло быстро скользить по воде, но за скорость приходилось расплачиваться неустойчивостью в бурных водах, и весла использовались для того, чтобы не дать галерам перевернуться.
Секст видел, как шторм быстро накатывал с горизонта, видел фронт черных облаков, изливающихся потоками воды и сверкающих молниями. Они били в море, а оно, казалось, огрызалось на них, вздымаясь волнами и пенясь белыми гребнями.
Его легионного капитана тошнило. Он перевесился через борт, и Секста передернуло, когда он почувствовал, как принесенные ветром ошметки рвоты попадают ему на лицо и шею.
– Ради Марса, шел бы ты вниз, а?! – крикнул он измученному человеку.
Несчастный поплелся на корму, крепко держась за ограждение. Помпей прошел по качающейся палубе к носу, всматриваясь в серое море. Вокруг десятки галер зарывались носом в волны и поднимались над ними. Наиболее уязвимыми суда становились в тот момент, когда весла приходилось убирать на нижнюю палубу, а отверстия для них закрывать просмоленной материей, чтобы внутрь не залилась вода. Капитаны некоторых галер уже отдали такой приказ и подняли маленький штормовой парус, но большинство продолжало идти на веслах, и ледяная вода заливалась через отверстия в деревянных бортах. Ее приходилось вычерпывать, чтобы галера не пошла ко дну, но, по крайней мере, корабль оставался управляемым. Другие, огибая сушу, полагались лишь на парус, рулевые весла и изредка проглядывающий сквозь туман берег. Секст нервно сглотнул слюну, в любой момент ожидая услышать жуткий треск, указывающий, что какая-то галера напоролась на скалу или два корабля столкнулись друг с другом. Такой риск существовал всегда, но галерам не грозила особая опасность, если они находились неподалеку от берега. И только такой безумец, как Помпей, мог отправить их в бурю в открытое море, где волны и ветер грозили расправиться с ними.
Волна перехлестнула через нос, окатила предводителя флота, и его начало трясти. По палубе забарабанил дождь, еще уменьшив видимость. Секст вглядывался в далекий берег: смутную полосу на сером фоне. Ему требовалось найти укрытие до того, как шторм ударит в полную силу, но, судя по тому, как все складывалось, командам галер предстояло выдержать очень многое, прежде чем они успели бы обогнуть «каблук». Глядя на корабли, Помпей видел, как на все новых и новых галерах вытаскивали весла и поднимали парус, чтобы не пойти ко дну. Так что управлялись они теперь только огромными кормовыми веслами. Сквозь брызги и туман предводитель смотрел, как солдаты забирались на мачты и кричали оставшимся на палубе, что видят впереди. Он застонал, понимал, что ему сильно повезет, если ни одна галера не пойдет ко дну, и пожалел, что рядом нет Ведия. Но его заместитель был единственным человеком, которому он мог доверить вторую половину флота. Секст точно знал, что Ведий никогда его не предаст. А на случай, если бы такое все-таки произошло, он оставил двум своим людям необходимые инструкции, чтобы те по-тихому убили его.
Помпей почувствовал, как по загривку побежали мурашки, а когда обернулся, то нисколько не удивился, увидев Лавинию. Она стояла, держась за главную мачту. Одной рукой девушка прикрывала глаза, вглядываясь в даль, и он подумал, что выглядит она, в своем плаще, который трепал ветер, и с неестественно бледным лицом, как призрак. Флотоводец повернулся к носовой части корабля спиной и направился к сестре, покачиваясь вместе с палубой.
– Я не могу одновременно тревожиться о тебе и о корабле. Что не так с твоей каютой? – спросил ее Секст.
Лавиния вскинула на него глаза:
– Я пришла, чтобы глотнуть свежего воздуха, ничего больше, – ответила она. – Внизу нечем дышать. И корабль переваливается и прыгает, словно бешеный.
Несмотря на тревогу, ее мученический тон вызвал у брата улыбку. Он протянул руку, чтобы убрать с лица девушки прядь мокрых волос.
– Скоро все закончится, обещаю, – сказал он. – Обогнем мыс, и море сразу успокоится.
Помпей вновь посмотрел на грозовые облака, и по его лицу сестра поняла, что причины для волнения все-таки есть. Так что ее нервозность только усилилась.
– Станет только хуже, – пробормотала девушка.
Секст улыбнулся, чтобы успокоить ее.
– Мы же счастливчики, помнишь? Так что прорвемся.
Такая у них была давняя и горькая шутка. Слишком много несчастий обрушилось на их семью. И если удача и могла улыбнуться кому-то из Помпеев, так только Сексту и Лавинии. Девушка закатила глаза от этой жалкой попытки поднять ей настроение. Ее брат увидел, что она дрожит всем телом, и понял, что ее плащ промок насквозь.
– Ты замерзнешь, если останешься на палубе, – проворчал он.
– Не больше, чем ты, – возразила его сестра. – По крайней мере, здесь не воняет потом и рвотой. Это… внизу так неприятно.
– Ничего, переживешь, – в голосе Помпея не слышалось сочувствия. – Для нас это обычное дело, так? Говорю тебе, не могу я и приглядывать за тобой и одновременно командовать флотом.
В этот самый момент галера резко упала вниз, словно не сумела подняться на гребень волны, и провалилась во впадину. Лавиния вскрикнула, и Помпей торопливо обнял сестру и мачту, держа их обеих.
– Я думаю, что мне больше нравилось, когда ты был пиратом. Тогда ты привозил мне драгоценности, – заметила девушка.
– Которые ты продавала, а деньги давала в рост! Я давал их тебе, чтобы ты ими наслаждалась, а не зарабатывала на них, – вздохнул ее брат.
– Кто-то из нас должен зарабатывать, – ответила Лавиния. – Когда все закончится, мне понадобится приданое. А тебе – деньги на покупку дома, если ты заведешь семью.
Флотоводец обнял ее еще крепче, вспоминая тысячи разговоров в более трудные времена. Детьми они потеряли все, кроме имени их отца и нескольких верных слуг, которые все еще чтили Гнея Помпея Великого. И в самые тяжелые периоды брат и сестра говорили о том, что когда-нибудь они будут жить в собственном доме, в мире и покое. Им никто не будет угрожать, за ними не будут охотиться…
– Приятно знать, что ты по-прежнему заботишься обо мне, – улыбнулся Секст. – И мне будет еще приятнее, если ты пойдешь вниз и найдешь хороший плащ, который я смогу надеть… и еще один, сухой, для себя.
– Хорошо, – кивнула девушка. – Но я вернусь.
Помпей отвел ее к люку и держал его открытым, пока Лавиния спускалась по трапу, после чего закрыл. Он улыбался, возвращаясь на нос корабля и глядя на серое море, замечая все, что произошло за это время.
По крайней мере, капитаны из Сирии знали, что надо делать, пришлось признать Сексту, когда его корабль следовал за ними. Десять видавших виды галер, несмотря на бурное море, следовали четким строем, умело выдерживая позицию относительно друг друга. Чтобы добраться до него из Сирии, им пришлось пересечь Средиземное море, и этот поход отразился и на галерах, и на людях. Помпей сказал себе, что принял правильное решение, поставив сирийских капитанов в авангард флота, идущего на восток вокруг «каблука».
Секст дернулся, когда услышал громкий треск где-то слева. Он всмотрелся в ту сторону сквозь льющий как из ведра дождь, но не смог ничего разглядеть. Только южный берег Италии все-таки просматривался в серой мгле, и Помпея это подбадривало. Он понимал, что мучиться осталось недолго, и скоро, обогнув мыс, они попадут в более спокойные воды. Конечно, хотелось бы держаться ближе к берегу, но там возрастала опасность напороться на скалы.
Ветер начал завывать у мачты, и носовая часть, казалось, поднырнула под еще одну огромную волну. Секст крепко держался за поручень, чтобы не вылететь за борт. Он кашлянул, выплюнув ледяную соленую воду. Позеленевший бронзовый таран вновь показался над водой. Флотоводец вдруг почувствовал, как навалилась усталость, но он понимал, что шторм еще не достиг их и они находятся на самой его границе. Оглянувшись, Помпей увидел, что его капитан по-прежнему находится на палубе, согнувшись в три погибели. Цветом лица он напоминал труп, но все же держался, кляня все и вся. Секст улыбнулся, сказав себе, что обязательно расскажет капитану, как тот выглядел, если они оба выживут.
Впереди сирийские галеры по-прежнему рассекали волны. Пережидать шторм им было просто негде. Оставалось только продолжать путь, чтобы скорее обогнуть «каблук» и повернуть к Брундизию. Помпей вновь и вновь говорил себе, что Кассий прав. У него достаточно кораблей, чтобы организовать блокаду всей страны: разделив флот на две части, зажать ее, словно щипцами кузнеца. Ни у кого не было ста галер, не говоря уже о двухстах двенадцати, которыми он командовал. Этого вполне хватало, чтобы уморить Рим голодом.
Шторм ухудшил бывшему пирату настроение: он почувствовал, как внутри все холодеет от злобы. Его отец мог бы править Республикой, и они с Лавинией выросли бы, ни в чем не зная отказа. Все это отняли у них в египетских доках, где рабы убили их отца, чтобы порадовать Юлия Цезаря.
Долгие годы Секст понимал, что он всего лишь муха, жалящая бок римского быка. Люди, верные его отцу, до сих пор посылали ему донесения о том, что происходит в городе. Отталкиваясь от них, он рискнул и приехал в Рим, чтобы лично выступить перед Сенатом, пренебрег возможным арестом и казнью. Ведий отговаривал его, убеждал, что нельзя доверять этим старикам сенаторам. Но человек, молодость которого прошла в драках в портовых тавернах, не мог понять, что Секст хорошо знал этих людей. Его отец был одним из них. Правда, он все равно боялся, что они припомнят ему пиратство и попеняют на молодость, но все получилось, благодаря угрозе, которую представлял собой Октавиан и его легионы. Помпей получил в свое распоряжение флот, которому не было равных, и когда Сенат проголосовал за это решение, он ощутил, как отступает боль, не отпускавшая его со дня смерти отца.
Теперь с ним связался Кассий, и он пошел на контакт. Его флот стал тем оружием, которое могло потрепать армию Цезаря еще до битвы. Да так потрепать, что он потерял бы все шансы на победу. Секст вновь протер глаза от соленой воды, брошенной ему в лицо ветром, и хищно ощерился. С юных лет он убедился в том, что не существует такого понятия, как справедливость. Его отца забрали у него, и это никак не могло быть справедливым. Точно так же, как и триумфальное возвращение Цезаря в Рим, который распластался перед ним, словно перед живым божеством. Помпей долгие годы провел в отчаянии и горечи, выживая только потому, что оказался более безжалостным и готовым на убийство, чем любой из его людей. Он прошел жестокую школу и знал, что никогда больше не быть ему невинным ребенком, который когда-то играл с Лавинией. Его улыбка стала шире, и губы разошлись, обнажая зубы. Все это уже не имело значения. Кассий и Брут убили тирана, а у него наконец-то появился шанс потрепать армию Октавиана. Молодой человек точно знал, что придет день, когда он вернет все, что отняло у него семейство Цезарей, а больше его ничто не интересовало. Тень отца наблюдала за ним. И честь старика стоила того, чтобы пройти через шторм.
Побуждаемый какой-то странной радостью, причину которой он не понимал, Секст вдруг запел одну из песен, какие поют матросы, когда работают. Пел он плохо, но громко, достаточно громко, чтобы капитан забыл о морской болезни и удивленно посмотрел на него. И другие члены команды улыбались и качали головами при виде своего молодого вожака, который орал песню и отбивал ритм ногами на носу корабля.
Внезапно Помпей почувствовал вес плаща на мокрых плечах: Лавиния накинула его на брата, глядя на него, как на безумца.
– Гребцы внизу говорят, что впереди воет какое-то морское чудовище. Сказать им, что это всего лишь твое пение? – подмигнула ему девушка.
Секст улыбнулся ей, кутаясь в плащ. Пенных бурунов становилось все больше, дождь лил с прежней силой, брызги от волн, которые разбивал нос галеры, летели в лицо.
– Постой здесь со мной! – прокричал он. – Кораблю нужна толика нашей удачи.
Они стояли вместе, рука в руке, пока флот не обогнул мыс, оставив за кормой бурные волны, гром и молнии.
Агриппа стер со лба капельку грязи, которая начала подсыхать, вызывая зуд. Он уже и не помнил, когда спал больше нескольких часов подряд, и едва держался на ногах. Но они это сделали! Две тысячи человек с лопатами и тачками прокопали канал больше тысячи шагов длиной, и только узкая перемычка отделяла его от моря. Тридцать с лишним землемеров работали с Виспансием, тщательно проверяя глубину. Ширина канала составляла около дюжины локтей, чтобы пропустить узкие галеры с веслами, сложенными на палубе, но Агриппу, конечно же, прежде всего, беспокоила не ширина, а глубина. Он провел день, вновь и вновь проверяя расчеты землемеров. Если бы пустые галеры не смогли пройти над дном канала, все их усилия пошли бы прахом. Он посмотрел на гигантские ворота, которые сдерживали воды озера. Их создание – отдельная песня. Опытные строители вбивали мощные деревянные стойки в глину ударами огромных камней, подвешенных над ними. Мокрые от пота бригады рабочих поднимали и опускали их по сотне раз. Ворота разместили на коротком расстоянии от озера, и только потом убрали перемычку. Плотники работали день и ночь, и ворота выдержали напор воды. Но никому из рабочих не хотелось находиться рядом с ними, когда они рыли канал к морю. Дерево иногда стонало, и вода просачивалась через маленькие трещинки, отчего земля на дне канала становилась влажной и липкой. Работа была тяжелой, но, как и обещали Агриппе землемеры, две тысячи человек могли построить практически все, и наконец-то прорыли канал.
На озере галеры продолжали маневрировать и гоняться друг за другом: каждая новая команда получала необходимые навыки, чтобы на борт своего корабля подняться уже полностью подготовленной. Вдоль берега Виспансий Агриппа расставил мишени для лучников, одна из первых галер, оказавшаяся слишком тяжелой, стояла на якоре, вся истыканная стрелами, напоминая дикобраза. Агриппа нахмурился, гадая, кто забыл отдать приказ собирать стрелы. Каждая из них стоила больших денег, хотя в Неаполе выросли целые предприятия, обслуживающие создаваемый флот. Все телеги, выезжающие за ворота лагеря, сначала следовали на север, потом поворачивали на запад и, наконец, на юг, но Агриппа все равно опасался, что секретность превратилась в полнейший фарс. Его людям приходилось каждый день гонять местных мальчишек, которые пробирались на берег Авернского озера и воровали инструменты или просто глазели на маневрирующие по воде галеры. Кораблестроителю пришлось повесить двух плотников, которые убили местного жителя, поймав его на краже. На единственной дороге он выставил стражу, но неапольские чиновники постоянно пытались миновать блокпост, чтобы чего-то от него потребовать – то справедливости, то компенсации за какое-нибудь деяние его людей. Если бы не строящиеся галеры, которые росли на глазах, Виспансий бы, наверное, впал в отчаяние, но серебро Октавиана лилось потоком, а новые корабли спускались на воду. Влажное дерево, из которого строили галеры, изгибалось и меняло форму, корабли требовали присмотра и постоянного мелкого ремонта, но его плотники знали свое дело.
Землемеры ждали его команды, но Агриппа только устало смотрел на них, прокручивая в голове все тонкости, чтобы убедиться, не упустил ли он что-то важное или даже критическое, чего уже не переделаешь после того, как откроются ворота. Он оглядел канал и внимательно изучил его дно, залитое известковым бетоном, уложенным на глину. Его заверили, что бетон не пропустит воду, но он все равно волновался, что вода уйдет, уровень озера понизится, и вывести галеры в море не удастся.
Агриппа глубоко вдохнул и помолился Минерве. Он мог рассчитывать на благосклонное отношение богини мастеровых к столь сложному проекту, как строительство канала к морю. Затем последовала молитва Нептуну, а под конец молодой человек сложил пальцы в знак рогов, отгоняя злых духов. Вспомнить еще какого-нибудь бога или богиню, у которых он мог бы попросить поддержки, Виспансию не удалось, поэтому он поднял и резко опустил руку.
– Поехали, – прошептал он. – И чтоб все было хорошо!
Ворота из толстого бруса удерживались на месте тяжелыми железными запорами, вделанными в камень. Для того чтобы выдвинуть каждый из них, требовалось двенадцать человек. Агриппа наблюдал, как один смельчак-строитель спрыгнул в канал, чтобы выбить главную распорку. Запоры удерживали ворота на месте, пока он не вылез из канала, а потом их начали отводить. Створки ворот чуть разошлись, вода с ревом выплеснулась в канал, и по мере того, как нарастал зазор между створками, ее поток все увеличивался и увеличивался.
Створки полностью ушли в пазы, и две бригады строителей, которые ворочали железные запоры, тяжело дышали, покончив с порученной им работой. Агриппа побежал вдоль канала, сначала особо не торопясь, а потом так быстро, как только мог. Вода обгоняла его, и он увидел, как мощнейшая волна поднялась над другими воротами, расположенными в конце канала, локтей на десять, а то и больше, окатив всех, кто стоял неподалеку. Но никто не жаловался – наоборот, все радостно смеялись. Когда кораблестроитель добрался до вторых ворот, по ровной водной поверхности плавала вырванная с корнем трава и какие-то растения. Море находилось совсем рядом, и он пожалел, что канал прорыт не до конца. Оставались-то какие-то пятьдесят футов песчаной почвы. Но землемеры настояли на вторых воротах, на случай если что-то пойдет не так: или они ошибутся с уровнями, или, того хуже, если их увидят с моря и атакуют. Корабли Секста Помпея плавали где-то в этих темных водах, и он мог высадить на берег десять тысяч человек, если бы увидел там что-то подозрительное.
Строители громко и радостно закричали, увидев, что канал заполнился, держит воду и его уровень такой же, как и в озере. Агриппа наконец-то позволил себе улыбнуться, жалея, что ни Меценат, ни Октавиан не видят всего этого. От гордости у него выпятилась вперед грудь, и он громко рассмеялся, наслаждаясь запахом соли и водорослей, наполнявшим воздух. После завершения строительства последнего участка канала им предстояло открыть и вторые ворота, но к этому моменту новые галеры уже рядком выстроятся в канале, и поток коричневой воды вынесет их в море. Октавиан получит флот, который расправится с галерами Секста Помпея.
Марк Антоний стоял на утесе рядом с Марком Лепидом и смотрел на портовый город. В последний раз он приезжал в Брундизий, чтобы поставить под свое начало шесть мятежных легионов и наказать виновных. Теперь та история представлялась ему мелким эпизодом. Двенадцать легионов расположились вокруг города – огромная армия, способная на долгие годы разрушить экономику всего региона, высасывая из него все полезное, от лошадей и продовольствия до железа, бронзы и кожи.
– Сегодня я обедаю с Буччо и Либурнием, – Марк Антоний сухо улыбнулся. – Я думаю, легаты хотят загладить разногласия, возникшие у нас, когда они взбунтовались, находясь под моей командой.
Эта мысль вызвала у него смех. Действительно, как судьба иной раз разводит людей, а потом вновь собирает их вместе! Жизнь словно смеялась над его планами. Годом раньше Антоний и представить себе не мог, что будет стоять на этих утесах союзником молодого человека, которого едва помнил, а Сенат превратится в его ручного зверька. Но тут триумвир помрачнел, вспомнив, что годом раньше Юлий Цезарь был жив. И никто, конечно, не мог предсказать, что произойдет после его убийства. Так что Марк Антоний мог полагать себя счастливчиком, потому что выжил и поднялся в иерархии власти, независимо от того, кто еще поднялся вместе с ним.
– Они, похоже, доверенные люди Цезаря, – ответил Лепид. – Может, спросить у них о переправе в Грецию? Сколь долго мы будем оставаться здесь без кораблей?
– Сколько придется, чтобы не допустить вторжения, – неуверенно ответил Марк Антоний. Ему не нравилось, когда Октавиана называли Цезарем, но это происходило все чаще и чаще, и он полагал, что достаточно скоро его будут называть только так, и не иначе. – Я согласен – это плохо, торчать здесь и ждать. Хотелось бы заполучить новый флот, но с тем же успехом можно мечтать и о крыльях. Я не знаю всех его планов, Лепид. Сейчас мы – та стена, которая не позволяет Бруту и Кассию высадиться на этом берегу. Пока мы остаемся такой силой, они не решатся пересечь море. Кто бы мог подумать, что эти галеры окажутся такими важными? Будущее Рима вдруг зависит от флота, а легионы вроде бы и не при делах.
– Тогда мы должны строить новые корабли! – раздраженно воскликнул бывший галльский наместник. – Но если я завожу об этом речь, этот его друг, Меценат, говорит, что волноваться тут не о чем. Ты говорил об этом с Цезарем? У меня бы поднялось настроение, если б мне сказали, что работа в этом направлении началась. Не хочу сидеть год за годом на этом берегу, ожидая нападения.
Марк Антоний улыбнулся, чтобы скрыть улыбку. Он прибыл из Рима только днем раньше, тогда как Эмилий Лепид находился в Брундизии чуть ли не три месяца. Антония работа триумвирата устраивала полностью, хотя он понимал, что у его соправителя могло сложиться иное мнение. Но он не собрался напоминать Лепиду, что его включили в триумвират только по одной причине: чтобы при разногласиях Марк Антоний получил на голос больше. В остальном мысли бывшего префекта Галлии его нисколько не волновали.
Обдуваемые ветром, они шли по утесам, глядя вниз на темно-синее море. Оба чувствовали, что один только его вид поднимает им настроение, а ветер продолжал трепать их тоги. Даже с такой высоты Марк Антоний не видел Греции, но он мысленно представлял себе находящихся там Брута и Кассия. Капризная судьба забросила его на этот берег, а Рим, когда все закончится, будет помнить только победителей.
Взгляд Марка устремился вдаль, где море становилось серым и плескалось больше пенных бурунов. Краем глаза он уловил справа какое-то движение, повернул голову и замер. Его хорошее настроение свернулось, как скисшее молоко.
– Клянусь богами, ты это видишь? – мгновением позже спросил Лепид.
Марк Антоний кивнул. Вдали появился флот галер, стремительных, быстрых и опасных. Многие шли со сломанные веслами, часть была сильно потрепана штормом, но их становилось все больше и больше, и настроение Антония падало и падало.
– Шестьдесят… нет, восемьдесят… – бормотал Эмилий Лепид.
Всего «каблук» обогнули, как минимум, сто галер. Половина флота, возглавляемого Секстом Помпеем. Марк Антоний обнаружил, что его рука инстинктивно сжалась в знак рогов. Хватало и того, что флот блокировал восточное побережье Италии, перехватывая даже маленькие лодки с посыльными и полностью перерезав торговые пути.
– Похоже, Помпей прослышал о том, что здесь собираются легионы, – Марк Антоний тяжело вздохнул. – Клянусь Юпитером, чего бы только я не отдал за флот! Я отправлю гонца в Рим, но теперь мы не сможем переправиться в Грецию, даже если Октавиан найдет завтра дюжину галер.