ГЛАВА 24

Митридат лишился часовых, охранявших лагерь по периметру, и даже не знал об этом. Юлий наблюдал за внешним кольцом охранения около часа и наконец с удовлетворением улыбнулся – царь греков использовал простую систему размещения дозорных. Каждый часовой стоял возле горящего факела, закрепленного на макушке деревянного шеста. Через равные промежутки времени он вынимал шест из ямки и помахивал факелом над головой, подавая сигналы внутреннему кольцу часовых и своим соседям по оцеплению.

Юлий уже понял, что Митридат, может быть, и царь, но тактик никудышный. Волки сняли охранение, используя пары лучников: один убивал часового сразу же после очередного сигнала факелом, второй подхватывал шест и закреплял в ямке.

Быстро покончив с внешним кольцом дозорных, римляне занялись кольцом внутренним. Здесь часовые стояли ближе друг к другу, и на их устранение потребовался почти час. Юлий велел воинам действовать с максимальной осторожностью, но очень волновался, пока не был ликвидирован последний дозорный, даже не подозревавший, что сигнализировали ему не свои, а римляне.

Кабера молча выпустил последнюю стрелу, и грек осел на землю. Через мгновение возле шеста выросла другая фигура. Человек стоял спокойно, словно ничего не произошло. Никто не поднял тревоги, но Юлий, сжимая кулаки, с трудом сдерживал волнение.

Лагерь у подножия холмов освещали такие же факелы на шестах. Издалека казалось, что мрак зимней ночи рассеивается целым морем золотых огней, похожих на немигающие очи, наблюдавшие за солдатами Юлия. Молодому командиру чудилось, что от его слова сейчас зависит судьба целого мира. Он подошел к ближайшему из фальшивых дозорных и кивнул Кабере. Тот немедленно зажег от факела пропитанную маслом стрелу и, чувствуя пальцами жар подбирающегося к ним пламени, быстро выстрелил в небо.

Увидев, как горящая стрела взмыла вверх, Гадитик обнажил меч и направил его в сторону лагеря. Без единого крика солдаты сорвались с места. В жуткой тишине они бежали к пятнам света, обозначавшим лагерь, одновременно с «Вентулом» приближаясь с двух сторон, чтобы посеять как можно большую панику и неразбериху.

Целиком полагаясь на широко раскинутое двойное кольцо охранения, греки крепко спали. Очень многие осознали смертельную опасность лишь в тот момент, когда затрещали вспарываемые мечами палатки и в тела спящих погрузился холодный металл, положив в первые же секунды нападения дюжины мятежников. Воинственные крики смешались с душераздирающими воплями: греки начали просыпаться и в поисках оружия метаться в темноте.

– Волки!.. – проревел Юлий, решив, что пришло время для боевого клича.

Вместе со своими солдатами он несся по лагерю врага, убивая всех, кто выскакивал из палаток. Перед атакой Цезарь приказал, чтобы каждый легионер, убив по два врага, прорубался прочь из лагеря; трое уже пали от его меча, а бой еще только разгорался. Он видел, что люди Митридата охвачены паникой. Командиры мятежников медлили с контратакой, а без приказов сотни ошеломленных одиночек не могли оказать сопротивления неведомому противнику и массами гибли под клинками ветеранов.

Клич Юлия подхватила когорта Гадитика; рев легионеров еще больше смутил и испугал греков. Кабера выпускал оставшиеся стрелы в черные палатки. Юлий срубил какого-то полуголого человека, не успевшего замахнуться мечом. Во всеобщем хаосе он едва не пропустил тот момент, когда настала пора скомандовать отступление.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем раздался звук боевой трубы и беспорядочно мечущиеся греки начали сбиваться в отряды. В тех палатках, которые остались не потревоженными атакующими, мятежники разобрали оружие и теперь выскакивали, готовые к бою. К воплям и звону клинков добавились громкие приказы на языке эллинов.

Развернувшись, Юлий отсек руку греку в тот момент, когда враг был готов ударить его в спину. Каждый удар тяжелого гладия был страшен, но следующий выпад офицера встретил мощный блок, и Юлий оказался лицом к лицу с двумя противниками. Со всех сторон появились солдаты Митридата. Они оправились от первого шока, и Волкам необходимо было отступать, чтобы не погибнуть во вражеском лагере.

– Отступаем!.. – закричал Цезарь, нанося рубящий удар по колену ближайшего к нему противника.

Тот рухнул, второй грек споткнулся о его тело и покатился под ноги.

Юлий отпрыгнул, развернулся и кинулся бежать, скользя подошвами сандалий по окровавленной земле. Легионеры немедленно бросились за командиром, быстро отрываясь от врага, вовсе не спешившего начать преследование.

За пределами лагеря, освещенного огнями, все еще царила непроглядная тьма. Как только Цезарь скомандовал отступление, все факелы часовых были погашены, и римляне, растворяясь в ночи, быстро удалялись от логова врага, завалив его трупами мятежников.

Греки остановились на границе света и тьмы, не желая идти в ночь, таившую, быть может, тысячи римлян. Ведь их уверяли, что те далеко, в неделе пути от их становища. То там, то здесь раздавались нерешительные голоса, противоречивые приказы; пока греки колебались, Волки уходили все дальше, отрываясь от преследования.

Митридат был вне себя от ярости. Его разбудили отчаянные вопли, доносившиеся с другого конца лагеря. Шатер царя стоял недалеко от узкого прохода между двумя холмами, и когда в тяжелой ото сна голове немного прояснело, он понял, что лагерь подвергся нападению со стороны, которая считалась безопасной. Там, за спиной его войска, остались только испуганные римские городки, расположенные по восточному побережью.

Лагерь десятитысячной армии занимал значительную часть долины: к тому времени, когда царь со своими офицерами прибыл к месту ночного боя и принялся восстанавливать порядок, римляне уже исчезли.

С мрачными лицами командиры Митридата докладывали о потерях. Выжившие в ночной резне утверждали, что на них напало не менее пяти тысяч врагов, перебивших около тысячи восставших. Митридат сразу же вспомнил, как много лет назад в Грецию явился Сулла, расстроивший тогда все его планы.

Как римляне могли оказаться у него в тылу? Задумавшись, царь шагал среди разбросанных трупов. Подойдя к границе лагеря, он всмотрелся в темноту и вдруг в бессильной ярости швырнул в нее свой меч. Ночь поглотила клинок, как только он вылетел из руки своего хозяина.

– Часовые мертвы, господин, – доложил офицер.

Митридат посмотрел на него красными от дыма и недосыпания глазами.

– Выставить усиленные караулы, свернуть лагерь и приготовиться к выступлению на рассвете. Мы их настигнем.

Офицер побежал передавать приказы, а Митридат снова обвел взглядом картину смерти и разорения. Тысяча греков погибла, а римлян среди них на земле он почти не видит. Почему они отступили? Какой бы легион это ни был, до утреннего рассвета римляне могли бы пройти по всему лагерю, сея смерть и панику среди его людей. Где же обрести безопасность, если не в собственном убежище, расположенном на родной земле?..

Минувшим вечером, отходя ко сну, Митридат считал себя главнокомандующим крупнейшей армии, какую когда-либо собирал или даже видел. Теперь он знал, что, даже засыпая, будет испытывать страх, ибо в любой момент могут напасть враги и, словно глумясь над его воинами, с унизительной легкостью забрать их жизни.

Царь смотрел на лица повстанцев, видел, что потрясение и ужас постепенно сходят с них, но душу Митридата грызло сомнение. Он думал, что его окружают львы, а оказалось, что это ягнята.

Предводитель греков пытался справиться с отчаянием, но оно все сильнее давило на него. Разве можно рассчитывать на победу над Римом? Эти люди собрались под его знаменем после нескольких быстрых побед над ненавистными захватчиками, все они были молоды, исполнены мечтами о древней славе Спарты, Фив, Афин. Мечтами Александра, которые невозможно претворить в жизнь.

Митридат шагал, опустив голову и сжимая кулаки. Люди расступались перед ним, не смея заговорить с разгневанным царем.

– Мы должны вернуться, – сказал Светоний. – Еще одна атака, пока они снимаются с лагеря. Мятежники этого не ожидают.

– И как мы будем отступать после рассвета? – раздраженно поинтересовался Юлий. – Нет. Продолжаем движение, пока не найдем укрытие.

Он отвернулся, чтобы не видеть, как нахмурится Светоний, услышав его слова. После ночного боя младшего офицера охватила жажда убийства. Юлия это бесило. По его мнению, в подобном тактическом приеме было мало чести: только лишь практическая необходимость сокращения численности врага. Ярость, бурлившая в его жилах в ходе схватки, испарилась, едва римляне отступили из лагеря, но у Светония безнаказанное кровопролитие вызвало нечто похожее на сексуальное возбуждение.

Ветераны отступали со всей скоростью, на которую были способны, не выражая радости по поводу удачной операции, не обращая внимания на легкие раны. Цезарь машинально подмечал все эти детали. Как он и приказал, люди соблюдали полное молчание. Только Светоний ворчал на ходу, не переставая: похоже, не мог совладать с переполнявшими его чувствами и удержаться от похвальбы.

– Мы расставили лучников, и они прикроют наш отход, – убеждал он Юлия, заглядывая ему в лицо. – Ты видел, как я подстрелил часового? Прямо в горло. Отличный был выстрел.

– Замолчи! – резко бросил Цезарь. – И встань в строй!

Светоний ему надоел. Было что-то отвратительное в его стремлении повторить резню. В морских сражениях он никак не отличился, однако резать спящих людей ему понравилось. В нем пробудилось нечто отвратительное для Юлия, и молодой командир постарался отогнать эту мерзость подальше от себя. В голове всплыло воспоминание о распятии, и Юлий содрогнулся. Интересно, а у Светония могло проснуться милосердие, или он довел бы чудовищную казнь до конца? Цезарь подозревал, что пираты умирали бы долго, руководи расправой Светоний.

Младший офицер помедлил с исполнением приказа, и Юлий чуть не ударил его. Неужели он думает, что находится в особых отношениях с командиром, потому что они вместе сидели в узилище у Цельса?..

Цезарь видел, что Светоний уже открыл рот, чтобы возразить, и прорычал:

– Встань в строй, или я убью тебя!..

Светоний отпрянул в темноту и растворился в колонне быстро идущих солдат.

Один из ветеранов споткнулся и коротко выругался. Идти было трудно, ночь для нападения выбрали безлунную. Передовые задавали ускоренный темп, однако никто не жаловался. Все понимали: как только рассветет, Митридат бросится в погоню.

До восхода солнца оставалось не более двух часов, однако за это время можно было оторваться от врага на целых десять миль, если бы не раненые.

Почти никто из римлян не получил серьезных ран, хотя некоторые могли передвигаться, только опираясь на плечи товарищей. Легионеров обучали системе рукопашного боя, которая позволяла выйти из схватки практически невредимым – если, конечно, солдат не погибал. У Юлия не было времени, чтобы подсчитать потери, но он уже знал, что убыль в воинах очень невелика. Атака прошла успешнее, чем они рассчитывали.

На марше Цезарь размышлял, как бы он сам защищал греческий лагерь, напади на него римляне.

Прежде всего необходима другая схема охранения. Именно этот недостаток в обороне греков позволил противнику незаметно проникнуть в самый лагерь мятежников. Конечно, отчасти Волкам повезло; стоит учесть, что Митридат вовсе не глупец, повторить подобное нападение будет непросто, и оно обойдется римлянам гораздо дороже. Шагая во главе колонны, Юлий в результате размышлений пришел к заключению, что в целом операция прошла блестяще.

К рассвету большая часть легионеров выбилась из сил, Цезарь упорно гнал людей вперед, сочетая убеждение с принуждением. Через несколько миль они достигли высоких, поросших лесом холмов. Здесь можно было спрятаться от преследователей, поесть и выспаться. Юлий слышал, как ветераны со стонами валятся на землю. Даже железное терпение этих людей не могло быть безграничным. Для полного восстановления сил придется скрываться под покровом леса довольно долго. Молодой командир понимал, что до победы над мятежниками еще очень далеко.

На рассвете Митридат разослал всю свою немногочисленную кавалерию на поиски врага, предварительно разделив ее на группы по двадцать конников в каждой. Разведчикам было приказано немедленно сообщить об обнаружении римлян.

Первоначальный замысел свернуть лагерь и всеми силами преследовать противника уже не казался царю верным. Может быть, враг ожидал от него именно этого? Греки оставят укрепленную долину меж холмов, выйдут на свободное пространство, и затаившийся в засаде легион застигнет его войско врасплох.

Митридат в раздражении ходил по шатру и проклинал собственную нерешительность. А если отступить к городу? Но за его стенами – римляне, они будут защищаться до последнего человека. На равнину выходить нельзя. Митридат понимал, что, возможно, на него с запада уже идут посланные сенатом легионы. Распустить людей, отослать их в села и леса? Немыслимо. Римляне похватают их поодиночке: они все равно станут искать тех, кто принимал участие в бунте. Так он ничего не выиграет.

В бессильной ярости царь стиснул зубы. Перед глазами встали трупы греков, погибших в ночной резне. Разве Александр позволил бы загнать себя в ловушку?

Внезапно он остановился. Нет, Александр сам бы нанес удар. Но в каком направлении? Если пойти назад, на восток, то по пятам за ним двинутся легионы, прибывшие из Рима. Направиться к римским портам, на запад – и ночные убийцы станут нападать с тыла. Да простят его боги, что сделал бы Сулла? Если разведчики вернутся ни с чем и он будет бездействовать, люди наверняка начнут дезертировать. В этом Митридат был уверен.

Вздохнув, царь опорожнил третью чашу вина, не обращая внимания на протесты возмущенного таким к себе отношением пустого желудка. Надо будет оправдаться перед сыновьями, объяснить им, что ночное преследование могло стоить жизней слишком многим воинам.

Наступил день. Царь снова и снова прикладывался к чаше. Начали возвращаться разведчики на взмыленных лошадях. Ничего утешительного они не сообщили – римлян обнаружить не удалось.

Когда настала ночь, во всем лагере крепко спал только напившийся допьяна Митридат.

Юлий знал, что легионеры склонны переоценивать результаты короткого ночного налета. Такова уж природа солдата – преувеличивать собственные заслуги. Сам он полагал, что погибло от восьмисот до тысячи мятежников Митридата, а сами Волки потеряли всего одиннадцать человек. Над ними не совершат погребения по римским обычаям. Не было времени унести тела, и ветераны переживают до сих пор – они не привыкли оставлять павших легионеров в руках врага.

Как только Волки достигли лесистых холмов и Юлий разрешил расположиться на отдых, с молодых солдат прямо на глазах начали сваливаться напряжение и усталость. Они хохотали и вопили до хрипоты; ветераны, улыбаясь, посматривали на них, однако участия в веселье не принимали, а занялись чисткой и приведением в порядок оружия и снаряжения.

Квертор отправил пятьдесят лучших охотников на добычу мяса и ближе к полудню приготовил горячую пищу – зайчатину и оленину, зажарив дичь на небольших кострах. Разводить огонь было опасно, но деревья частично рассеивали дым, а Юлий хорошо знал, что людям необходимо подкрепиться и согреться горячим мясом. Он только распорядился, чтобы костры загасили сразу же после приготовления пищи.

После обеда стало видно, какое значение имеет возраст. Молодые полностью оправились и небольшими группами сновали по лагерю, болтая и смеясь. Ветераны спали как убитые, даже не переворачиваясь с боку на бок, поэтому просыпались с онемевшими, затекшими членами. На их телах расплывались синяки, утром еще совершенно незаметные. Молодежь на свои раны почти не обращала внимания, но и над ветеранами никто не смеялся. В них рекруты видели прежде всего знатоков воинского ремесла: им и в голову не приходило подшучивать над возрастом.

Юлий нашел Корникса у догоравшего костра. Старик не спеша жевал мясо, с удовольствием грея кости возле жарких углей.

– Так ты выжил, – произнес Цезарь, искренне радуясь, что старик уцелел в хаосе ночной атаки.

На левом колене воина он увидел все ту же тугую повязку. Корникс вытянул больную ногу, давая ей отдых и покой.

Ветеран приветствовал командира, помахав в воздухе костью с недоеденным мясом.

– Пока что им не удалось прикончить меня, – ответил он, обдирая твердую корочку с жаркого. Прежде чем жевать голыми деснами, Корниксу приходилось долго сосать ее. – Ты обратил внимание, их там тьма-тьмущая, – заметил он, с интересом поглядывая на Юлия.

– Думаю, тысяч восемь-девять осталось, – подтвердил Цезарь.

Ветеран помрачнел.

– Потребуется уйма времени, чтобы перебить их всех, – серьезно заключил он, перекатывая во рту кусок горячего мяса.

Юлий улыбнулся.

– Ну и что же. Даже мастерам требуется время, чтобы выполнить свою работу, – сказал он.

Корникс согласно кивнул и, не переставая жевать, одобрительно заухмылялся.

Оставив ветерана у костра, Цезарь отправился искать Гадитика. Вместе они обошли лагерь, проверили все посты, которые были размещены в пределах видимости друг у друга. Такая система охранения исключала возможность внезапного нападения врага. Она кольцом охватывала весь лагерь и требовала большого количества часовых, но Юлий вышел из положения, приказав сменять сторожевые посты каждые два часа.

Ночь прошла спокойно, к лагерю римлян никто не приближался.

На следующий день, как только сгустились ранние сумерки зимнего вечера, они вышли из леса и снова нанесли удар по лагерю Митридата.