Глава девятнадцатая
Мы проснулись среди тлеющих развалин укрепленного поселения Карн-Диффрин, сжимая раскалывающиеся головы и растирая глаза, слезящиеся от дыма.
— Как твоя нога, Ворон? — спросил Сигурд.
Он выглядел уставшим, в морщинки вокруг глаз набилась черная копоть.
— Через день-два все будет в полном порядке, — ответил я, откашлялся, сплюнул слюну, пропитанную сажей, и натянул штаны после продолжительного утреннего отправления малой нужды.
Сигурд провел рукой по волосам и подставил лицо взошедшему солнцу. Он наслаждался теплом, согревающим опущенные веки.
— Знаешь, меня всегда очень беспокоит, как жизнь может продолжаться своим чередом, словно ничего не произошло, — сказал ярл, открыв глаза при резком грохоте обвалившейся обугленной балки.
Я вопросительно посмотрел на него, не желая прерывать ход мыслей.
— Скольких людей мы вчера отправили в иной мир? — спросил Сигурд.
— Не знаю, господин, — ответил я. — Многих.
Он кивнул и заявил:
— Оглянись вокруг, Ворон. Птицы по-прежнему поют, а собаки так же мочатся на деревья. Даже женщины, которых мы обесчестили вчера, возможно, умывают лица и надевают броши. Они начинают новый день, забывая вчерашний. Если могут.
Я подумал о черноволосой девушке, о том, что сделал с ней прошлой ночью. От этого воспоминания у меня по спине пробежала дрожь. Оставалось надеяться, что Сигурд не заметит мой стыд.
— Мир сильнее любого из нас, господин. Жизнь продолжается, — сказал я, вспоминая то, что когда-то по-своему выразил мне старик Эльхстан. — Так было всегда.
— Да, это так, — согласился Сигурд и повернулся ко мне. — Вот почему мы должны свершить великие дела. Я имею в виду не только пролитую кровь. Клянусь всеми богами, есть нечто куда более великое, чем убийство врагов. Нет, мы должны стремиться к тому, что недостижимо для большинства людей. Лишь совершив то, что кажется невозможным, мы добьемся того, что наши имена останутся в памяти. О наших подвигах будут петь у очагов даже тогда, когда мы давно уже покинем этот мир. — Он положил руку мне на плечо. — Я вижу в тебе что-то. Пока не могу это объяснить, но чувствую, что мы с тобой крепко связаны.
— Даже так, господин?
Сигурд торжественно кивнул и продолжил:
— Боги отметили тебя, и мой меч почтит их благосклонность.
Тут что-то привлекло его внимание. Это оказался блестящий черный жук, ползущий прочь от груды тлеющего белого пепла.
— Жизнь продолжается, несмотря на хаос, посеянный нами, — сказал ярл. — Пусть Один дарует нам время, чтобы высечь свои имена на этой земле, Ворон. Тогда тем, кто придет после нас, надо будет смотреть, куда поставить ногу.
Я прикоснулся к изображению Отца всех, висящему на шее, и прошептал молитву, прося о том, чтобы так оно и случилось.
Мы позавтракали холодным мясом и приготовились трогаться в обратный путь. Настроение у всех было приподнятое, хотя и приправленное изрядной головной болью. Однако новый день принес уэссексцам осознание жестокой реальности. Только сейчас они в полной мере поняли, что потеряли многих своих друзей и соседей. Вскоре им предстояло встретиться с женами и детьми тех, кто не вернулся домой. Помощники и подмастерья раньше времени станут мельниками, кузнецами и оружейниками. Быть может, некоторым женщинам придется заняться ремеслом своих погибших мужей, чтобы прокормить семью.
Веохстан, ослабевший и бледный как смерть, отказался от лошадки, которую ему предложил Пенда. Парень сказал, что предпочитает уйти из Уэльса пешком, чтобы запомнить землю под ногами для следующего раза, когда он вернется сюда с воинами и мечами. Юноша говорил мало, сберегая силы для дороги домой, но поблагодарил меня за то, что я пришел на выручку, и спросил о Кинетрит.
— Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал, Ворон, — сказал Веохстан, тщательно подбирая слова.
Его голос оставался твердым, несгибаемым. Он ничем не показывал боль, которая его, конечно же, мучила, и вообще казался совершенно другим человеком по сравнению с тем, кто вошел в церковь короля Кенвульфа. Мне казалось, что сама его душа стала твердой как лед.
— Ты забыл, что я грязный дикий язычник? — спросил я и пожал ему руку, чтобы скрепить нашу дружбу. — Сукины сыны валлийцы так сильно колотили тебя по голове железными прутьями?
— Я знаю, кто ты такой, — сказал Веохстан и поморщился. — Благодаря этому я жив.
Мои мышцы ныли от тупой боли, голова просто раскалывалась от вчерашнего эля. Поэтому-то я и не заметил одинокого всадника, когда мы подошли к валу короля Оффы. Бьорн первым указал на фигуру, неподвижно застывшую на противоположном берегу реки Уай. Коричневый плащ всадника и гнедая лошадь сливались с темным деревом частокола.
— Возможно, это человек олдермена, пришедший проверить, удалось ли нам освободить мальчишку, — предположил угрюмый уэссекский воин, приветливо поднимая руку.
— Возможно, это валлиец, пришедший, чтобы плюнуть нам в глаза, — предостерег Пенда.
Однако всадник, похоже, и вправду был один. На равнине, лежащей по эту сторону стены, не росли деревья. Здесь никак не мог укрыться враг, лелеющий кровожадные замыслы. Мы осторожно, но без всякого страха вышли на восточный берег реки. Тут Веохстан узнал лошадь и стройную фигуру всадника, закутанного в плащ с поднятым капюшоном.
— Кинетрит! — воскликнул он и радостно улыбнулся, хотя его лицо с выбитыми зубами и заплывшими глазами выглядело ужасно. — Это Кинетрит!
Кобыла опустила голову к земле, увлекая всадницу вперед, громко заржала и начала кружиться так, что девушке пришлось резко натянуть поводья.
Веохстан упал.
— Спокойнее, парень, — сказал Пенда, приподнял юношу и закинул его руку себе на плечо. — Мы уже почти на месте. Ты скоро встретишься со своей сестрой.
Бурдюки, с помощью которых мы переправлялись через реку, валялись чуть дальше на берегу. Должно быть, Кинетрит увидела их и предположила, что на обратном пути мы будем пересекать Уай в этом же месте. Однако теперь бурдюки нам не потребовались. У Улафа на плече висел моток веревки. Он перекинул конец в самом узком месте реки. Кинетрит поймала его на противоположном берегу и крепко привязала к вывороченным корням упавшей ивы. Мы один за другим скользнули в воду и, хватаясь руками за веревку, перебрались на западный берег, насквозь мокрые.
Стену Оффы никто не охранял. При счастливом стечении обстоятельств мы должны были добраться до северных границ Уэссекса, не наткнувшись на мерсийское ополчение. Скандинавы снова заговорили о своих кораблях. Они горели нетерпением поскорее выйти в море. Однако скоро нам пришлось забыть о синем море, белокурых дочерях Ран, поднятых ветром, и о серебре, обещанном олдерменом Эльдредом.
Кинетрит бросилась на шею Веохстану, прижалась к брату, и ее одежда тотчас же тоже стала мокрой. По ее щекам текли слезы.
— Что ты здесь делаешь, Кинетрит? — строго спросил Веохстан, отстраняя сестру. — Ты с ума сошла? Это же опасно!
Девушка повернулась и посмотрела на меня впервые с того момента, как мы ее нашли, точнее сказать — она нашла нас. Я вспомнил черноволосую валлийку, которую изнасиловал, и у меня в груди заколотил молот стыда. Лицо Кинетрит было натянутым, глаза светились сомнением, и я понял, что она никак не могла подобрать нужные слова.
— Мой отец собирается вас обмануть, Ворон. Всех вас. — Кинетрит посмотрела на Пенду. — Он забрал книгу Евангелий и собирается через несколько дней отправиться за море.
— А как же то серебро, которое он мне должен? — спросил Сигурд, стряхивая с золотистой бороды капли речной воды.
Кинетрит не обратила на него никакого внимания. Она не отрывала взгляд от лица брата.
— Ну же, девочка? — нетерпеливо продолжал Сигурд. — Олдермен оставил мне то, что должен?
— Язычник, у тебя что, уши забиты ряской? — гневно бросила Кинетрит. — Отец собирается вас обмануть. Книга у него в руках. Он ее продаст. Без книги никаких денег не будет. Не рассчитывай на то, что отец расплатится с тобой сполна.
Сигурд выругался, а девушка повернулась к Веохстану и сказала:
— Книга ослепила отца, брат, лишила его здравого смысла. Он возомнил, что Евангелия, переписанные святым Иеронимом, сделают его богаче всех английских королей.
— Эти люди спасли мне жизнь, — сказал Веохстан, однако его лицо выдало, что он слишком хорошо понимал, почему Эльдред не захочет оставлять норвежцев, жаждущих отмщения, в сердце Уэссекса.
— Мы сдержали свое обещание, Кинетрит, — сказал я. — Многим пришлось заплатить за это своей жизнью.
Улаф вкратце перевел товарищам слова Кинетрит. Норвежцы начали громко ругаться, а уэссексцы испуганно озирались по сторонам. Они положили руки на рукоятки мечей, словно ожидая, что их сейчас перебьют на месте за предательство, совершенное олдерменом.
— Я скакала всю ночь, чтобы вас предупредить, — продолжала Кинетрит, обращаясь ко мне.
Ее лицо было бледным и осунувшимся. Глаза горели болью дочери, изменившей своему отцу.
— Времени у вас очень мало.
— Олдермен далеко не уйдет, — сказал я.
Наконец до меня в полной мере дошел смысл того, что сказала Кинетрит. Я почувствовал, как в жилах вскипала кровь.
— Он заплатит мне собственной головой! — прорычал Сигурд.
Его люди тоже высказали вслух свои кровожадные планы в отношении вероломного Эльдреда.
— Ворон, послушай, — взмолилась Кинетрит и тряхнула головой.
Глаза девушки стали влажными от слез.
— Отец послал людей, чтобы вас убить. Узнав об этом, я тотчас же поспешила к вам навстречу. Как ты думаешь, почему Сигурд получил половину серебра? Отец знает, что скоро заберет его обратно. Ворон, они уже идут. Вам нужно уходить. Убийцы скоро будут здесь!
— Но ведь с нами Веохстан, — напомнил я.
Сигурд хмуро смотрел на девушку. Он словно гадал, какие еще плохие известия у нее припасены.
— Как насчет вот этих людей? — добавил я, указывая на Пенду и последних уэссексцев, оставшихся в живых.
Кинетрит устало пожала плечами.
— Не думаю, Ворон, что отец верил в успех вашего предприятия. — Она взяла брата за руку. — Как и в то, что Веохстан жив. Сам подумай, кого он послал с тобой. — Девушка посмотрела на Пенду, но тотчас же отвела взгляд, полный стыда за отца. — Среди этих людей была лишь горстка его дружинников.
Пенда услышал эти слова и сплюнул, хотя вынужден был признать их справедливость. Эльдред не собирался жертвовать своими лучшими воинами из-за безумной затеи глупца.
«Подмастерья, ученики и женщины станут мельниками, кузнецами и оружейниками», — мысленно напомнил я себе.
— Другие сейчас спешат сюда, чтобы помешать Сигурду возвратиться в Уэссекс, — продолжала Кинетрит. — Священники заверили отца в том, что такова воля Господа. Они сказали, что землю необходимо очистить от языческой скверны.
Сигурд скорчил гримасу, тряхнул тяжелое копье и сказал:
— Собаки по-прежнему мочатся на деревья, Ворон. Жизнь продолжается как ни в чем не бывало. Мы завоюем славу и честь.
— Сигурд, убей англичан! — взвизгнул Асгот и ткнул копьем в сторону уэссексцев.
Те попятились прочь от скандинавов, а Пенда с вызовом сверкнул глазами на Сигурда.
— Асгот, эти люди достойно показали себя в бою, — сказал я, вперив в жреца кровавый глаз. — Неужели ты готов убивать все живое, если это не норвежцы?
— Ты же знаешь, Ворон, что это так, — оскалился старый годи, показывая черные зубы.
— Мы возвращаемся в Уэссекс, — объявил Сигурд.
Ярл посмотрел сначала на Улафа, затем на Кнута, рулевого «Змея». Оба кивнули.
— Мы возвращаемся в Уэссекс, — повторил ярл. — Нам надо забирать свои корабли, пока этот английский пес их не сжег.
— Эльдред не станет этого делать, господин, — сказал я по-английски, сжимая рукоятку меча, висящего на поясе, и оглядываясь на Веохстана. — Он возьмет их себе. Разве есть на свете суда, на которых можно переплыть море быстрее и безопаснее, чем на этих?
— Ворон прав, — согласился Веохстан и бросил взгляд на сестру. — У моего отца есть пара плоскодонных барок, но ничего такого, чем можно было бы гордиться, что вскружило бы голову королю.
Нас переполняла испепеляющая ярость. Мы секирами прорубили брешь в стене короля Оффы. Ведь Кинетрит переправилась через Уай выше по течению и сейчас не хотела оставлять свою кобылу. Мы покинули Уэльс и повернули на юг, в сторону леса Хвикке, двинулись в западню, приготовленную для нас вероломным уэссекским олдерменом.
* * *
— Они уже близко, — предупредил через какое-то время Бьярни и повернулся к Асготу.
Старый годи стоял, прижимаясь ухом к стволу дуба, расщепленного молнией.
— Он прав, Сигурд, — пробормотал жрец. — Теперь уже совсем скоро.
Ярл угрюмо кивнул и поцеловал железный обод своего круглого щита. Он поместил шестерых оставшихся в живых уэссексцев внутрь волчьей стаи, чтобы в случае необходимости его люди могли их быстро перебить. Асгот и Улаф умоляли ярла разоружить англичан, но Сигурд решительно отказался. Он не позволил и Пенде развернуть знамя олдермена Эльдреда со скачущим оленем. На копье Хакона трепетало красное полотнище с оскаленной волчьей головой.
— Возможно, этим англичанам еще придется сказать свое слово, — пробормотал Сигурд, сжимая плечо старого друга Улафа. — Пока что пусть они останутся со своими мечами.
Мы шли тихо, надев кольчуги и шлемы, держа наготове щиты и копья. Каждый воин был поглощен мыслями о предстоящей битве. Норвежцы не знали этих мест, а Сигурд не доверял англичанам настолько, чтобы просить их о помощи. Поэтому мы шагнули прямиком в западню. Из зарослей бузины и сладкого шиповника на нас обрушился град стрел. Хакон, сраженный в глаз, упал. Он нес знамя Сигурда в самом сердце отряда. Именно тем, кто находился рядом с ним, досталось больше всего. Уэссексцев разили стрелы их земляков, а волчья стая образовала круг, закрылась от невидимого врага раскрашенными щитами. Стрелы свистели между деревьями, сбивали ярко-зеленые листья, впивались в липовые доски или отлетали от кольчуг.
Наверное, людям Пенды хотелось докричаться до своих соплеменников, но они понимали, что в этом случае норвежцы, стоявшие вокруг, прикончат их. Что же касается самого Пенды, то в воздухе запахло кровью, начался бой. Для него только это и имело значение.
Тут и там слышались крики тех, кого поражали стрелы, однако лес оставался на удивление тихим. Наконечник отскочил от края моего щита, и я вполголоса выругался. Не так давно я проводил целые дни напролет в таком же лесу, выбирал и валил деревья топором Эльхстана. Но теперь сталь, сжатая в моей руке, предназначалась для того, чтобы валить людей. В моем желудке царил ледяной холод, порожденный страхом.
— Ребята, держим щиты высоко поднятыми, — словно со стороны донесся до меня собственный голос.
Но кто я был такой, чтобы давать советы этим воинам? Они знали свое дело, терпеливо переносили смертоносный дождь стрел, дожидались возможности встретиться с врагами лицом к лицу. Даже уэссексцы кипели, укрываясь за щитами, и проклинали сородичей. У меня мелькнула мысль о том, обнажат ли они мечи против своих. Такое будет вполне возможно, если их хорошенько разозлить. Вероятно, именно на это и рассчитывал Сигурд, когда говорил, что англичанам еще предстоит сказать свое слово. Постепенно поток стрел стал редеть, а затем и вовсе иссяк.
— Если бы не наши кольчуги, то мы уже распивали бы мед в зале Отца всех, — заметил Бьярни, выковыривая сломанную стрелу из колец бриньи.
Все же несколько норвежцев и трое англичан лежали на земле, утыканные стрелами. Лес ожил криками и звериным воем, вырывавшимися из густой листвы и призванными сбивать нас с толку и вселять ужас. Я напрягся, оглядел тех, кто стоял рядом. Слева от меня был Бьярни, справа — Пенда. Наконец англичане выскочили из-за деревьев. Они метнули в нас копья и навалились на строй скандинавов со всех сторон с топорами, мечами и своими щитами. Пенда сделал выбор и вонзил меч в горло воина, напавшего на него. Теперь речь шла о том, чтобы сражаться или умереть.
Шум битвы разорвал женский крик, подобный орлиному. Я быстро оглянулся и увидел Кинетрит, застывшую на коленях над Веохстаном, распростертым на земле. Она была перепачкана ярко-алой кровью. Я изрыгнул проклятие, ударил по щиту врага и рассек его пополам. Затем я рубанул противника еще раз и еще. Потом Бьярни воткнул копье в щеку англичанина с такой силой, что оно вышло с другой стороны. Кто-то оттащил убитого назад, и его место занял другой воин. Начался смертельный танец с мечами, который должен был завершиться гибелью одного из нас.
Странно, но в самый разгар боя воины иной раз говорят друг с другом. Порой царит безмолвие отдельных поединков, но так бывает не всегда. Мы с Пендой навалились на щиты, стараясь хоть немного отпихнуть англичан, чтобы можно было орудовать мечами.
— Видишь того выродка вон там, в зарослях? — спросил Пенда, стиснув зубы от напряжения.
У него на затылке под кожей толстыми нитями вздулись вены.
— Не могу сейчас оглянуться, Пенда, — прорычал я, втянул голову в плечи и увернулся от острия копья, прошедшего над щитом.
— Это Маугер. — Пенда сплюнул. — Любимчик Эльдреда. Ты ведь его знаешь, так?
— Знаю, — подтвердил я. — Если выберусь из этой передряги, то обязательно его убью.
— Он мой, парень! — оскалился Пенда.
Я слышал, как Сигурд подбадривал норвежцев, стоявших рядом с ним, и осыпал оскорблениями англичан. Ярл призывал волчью стаю заставить врага заплатить за предательство большой кровью. Когда давление на нас стало особенно сильным, он начал выкрикивать имена жен и невест, оставшихся дома, призывал воинов совершить во славу их великие подвиги. Норвежцы сражались, как демоны. Предводитель не мог ждать от них меньшего, ибо привел с собой не обычный военный отряд. Это были лучшие воины, когда-либо пересекавшие сердитое серое море. Сигурд отобрал их за мастерство, храбрость и любовь к кровавой славе.
Скандинав, стоявший слева от Бьярни, отлетел назад. Из рассеченной шейной артерии хлынул фонтан ярко-алой крови. Я наступил на копье, целившееся мне в голень, и обломил ему острие.
— Дикобраз! Дикобраз! — взревел Сигурд.
Несколько воинов отступили назад, остальные сомкнули строй, прежде чем противник успел устремиться в образовавшиеся бреши. Круг сжался, что позволило копьеносцам организовать внутреннее кольцо обороны и положить копья на плечи своим товарищам. Норвежский дикобраз ощетинился, его острые длинные иглы уткнулись в лица нападающих англичан. Раскатистый голос Сигурда перекрывал шум боя. Его люди делали свою кровавую работу.
— А он знает, как надо воевать, — проворчал Пенда, когда норвежское копье пронзило англичанина, которого он сам безуспешно пытался поразить мечом.
В воздухе висел густой запах пота, человеческого дыхания. Вывалившиеся кишки издавали зловоние. Мои внутренности стали жидкими, я ощутил на языке привкус страха. Где-то позади меня была Кинетрит, а спереди напирали англичане, которым сейчас приходилось биться не на жизнь, а на смерть, потому что девушка предупредила нас об их коварстве. Мне нетрудно было представить себе, как они поступят с ней, если одержат верх.
Перекрывая лязг стали и крики, заревел боевой рог. Англичане ровными рядами попятились назад, сомкнули щиты и отступили в заросли бузины и шиповника так, что густая листва наполовину скрыла их. Там они остановились, извергая проклятия и угрозы.
Я постарался отдышаться, втягивая теплый воздух в горящие легкие. Сердце мое колотилось о грудную клетку, будто меч о щит. Я испугался, как бы оно не вырвалось наружу.
— Ворон, сколько тебе лет? — спросил Пенда, вытирая пот с глаз.
— Не знаю, — ответил я. — Шестнадцать, может быть, семнадцать.
— Парень, ты прирожденный убийца, — промолвил он и зловеще усмехнулся. Капли пота срывались со шрама, рассекавшего его подбородок, лишенный растительности. — Тот, кто дал тебе такое имя, увидел смерть в твоем красном глазе.
— Свое имя я получил от Сигурда, — сказал я, проверяя остроту меча.
У самого железного эфеса появилась глубокая щербинка в палец длиной. Я шепотом вознес молитву Волунду, богу кузнечного ремесла, чтобы лезвие не сломалось до конца битвы.
— Хорошее имя, — одобрительно произнес Пенда.
Он пнул валяющееся на земле тело, проверяя, жив ли воин. Тот был мертв.
Я огляделся. Невероятно, но старик Асгот стоял в строю, запыхавшийся, зато невредимый. Мне захотелось узнать, какие духи оберегали старого годи, в то время как молодые и сильные воины гибли. Хакон, несший знамя Сигурда, был убит. Вокруг стрел, впившихся ему в лицо и шею, уже свернулась кровь. Тормод и молодой Торольф тоже погибли. Кон, который вечно на все жаловался, извивался на земле. Еще один норвежец опустился на корточки и пытался засунуть скользкие кишки в зияющую рану на животе. Кольчуга оказалась бессильной перед секирой. Он понимал, что его усилия тщетны, но все равно не оставлял надежды.
Пятеро уэссексцев были убиты или смертельно ранены. Оставался только Пенда, проклинавший англичан за то, что они подняли руку на своих. Он выкрикивал оскорбления, обзывал земляков сучьими детьми, пожирателями дерьма, вызывал Маугера выйти на открытое место и посмотреть на тех уэссексцев, которых он убил.
Огромный воин в черной кольчуге, сжимающий тяжелое копье, так и поступил, вышел вперед. Но он сделал это вовсе не для того, чтобы скорбеть об убитых англичанах.
— Сигурд! — крикнул великан, и из строя норвежцев с угрожающим видом вышел ярл.
Его шлем был перепачкан кровью, золотистая борода распалась на отдельные пряди, придавая лицу хищное, злобное, по-настоящему волчье выражение.
— Что ты хочешь, Маугер? — спросил Сигурд. — Я здесь. Подходи, сразись со мной. — Он раскинул руки, приглашая врага. — Чего ты ждешь, коварная змея? Подходи, комок прогорклой слизи!
Маугер рассмеялся, не обращая внимания на изуродованные трупы уэссексцев, валявшиеся перед норвежским строем.
— Почему я должен лишать своих людей удовольствия отправить скандинавов прислуживать сатане? — спросил он, и англичане грозно зарычали, принялись колотить мечами по щитам. — Оглянись вокруг, Сигурд Счастливый. Здесь оборвутся твои похождения. Ты рассчитывал совсем на другое, да? — Маугер поднял взгляд на зеленый полог леса и рассеянно почесал черную бороду. — С другой стороны, тебе не следовало убивать сына милорда Эльдреда.
Сигурд счел ниже своего достоинства отвечать на эту ложь ответом. Всем тем, кто сейчас находился в лесу, была известна правда. Противник по-прежнему значительно превосходил нас числом, хотя из оставшихся в живых англичан меньше половины были в кольчугах. Остальные довольствовались кожаными доспехами. Почти у всех были железные шлемы и мечи. Я понимал, что мы не сможем победить.
— Ты говоришь как трус, Маугер, — сказал ярл. — Это делает тебя человеком без чести.
— А ты привел своих людей к смерти, Сигурд, — ответил Маугер, пожимая широченными плечами. — Видит бог, никто из нас несовершенен. — Он ткнул древко копья в землю, заросшую травой. — Бросьте оружие! Даю слово, мы убьем тебя и твоих людей быстро. Я сам этим займусь.
— Англичанин, ты знаешь нас и должен понимать, что мы на такое никогда не пойдем! — крикнул Улаф.
— Да, Дядя, знаю, — сказал Маугер, произнеся прозвище Улафа с улыбкой, не достигшей глаз.
Он повернулся к нам спиной и протиснулся через строй своих людей.
Сигурд окликнул нас по-норвежски. Мы внутренне собрались и стали читать молитвы Тиру, покровителю храбрых, могущественному Тору и Одину, богу войны.
— Что задумал ваш предводитель-язычник? — спросил Пенда, выглядевший усталым и измученным.
— Мы ударим по англичанам, — сказал я, проверяя, крепко ли шлем держится на голове. — Если хочешь присоединиться к своим, Пенда, то сейчас у тебя последняя возможность.
— Пусть Маугер пососет член дьяволу, — ответил тот, разминая левую руку, затекшую от тяжелого щита.
Мне на плечо легла чья-то ладонь. Я обернулся и увидел Бьорна.
— Ворон, Сигурд говорит, что ты должен взять английскую девчонку и бежать, — строго произнес он.
Его светлая борода была покрыта кровью, вытекающей из ссадины под глазом.
— Вам надо уйти отсюда.
— Нет, брат, я остаюсь здесь, — решительно сказал я и поймал на себе взгляд Сигурда.
Ярл кивнул, подтверждая приказ. Англичане снова начали распевать, на этот раз повторяя слова «вон, вон, вон» и размеренно ударяя мечами о щиты.
Я покинул переднюю линию скьялборга, протиснулся мимо Бьорна и направился к Сигурду. Кинетрит сидела на земле, положив голову Веохстана на колени. Она проводила меня взглядом.
— Остаюсь с вами, господин, — сказал я и заметил Свейна Рыжего.
Тот ревел и скалился, словно дикий зверь. Несмотря на численное превосходство, англичанам становилось страшно при мысли о том, что им придется сразиться с ним.
— Мы одержим победу в этой битве, — добавил я, понимая, что это невозможно.
Сигурд улыбнулся. Его глаза, вместившие голубой океан, ярко сверкнули под козырьком шлема.
— Ты был предан мне, Ворон, — сказал ярл. — Пусть так будет и сейчас. Сделай то, о чем я прошу.
Я угрюмо стиснул зубы.
— Или ты все-таки остался англичанином? Таким же, как они? — спросил он и указал на орущих уэссексцев, которые собирались снова двинуться на нас.
— Я норвежец, господин! — гневно воскликнул я. — Я волк! Если мне суждено умереть здесь, то я готов!
— В таком случае кто расскажет об этих храбрецах? — спросил Сигурд. — О том, как они провели свои последние мгновения в этом мире? Ты будешь великим воином, Ворон, а эти люди уже давно стали такими. Только посмотри на них.
Я взглянул на Свейна Рыжего, непоколебимого как скала, на Брама, рычащего не хуже голодного медведя. Рядом с ними стоял старый Асгот, неподвижный и зловещий, и братья Бьорн и Бьярни, оба веселые, но очень опытные бойцы. Даже англичанин Пенда!.. Сигурд говорил правду. Все они были великими воинами, а я тщеславно возомнил, что достоин находиться среди них.
Лицо ярла смягчилось.
— Доберись до Флоки. Он ждет у кораблей. Вы должны вернуться домой и рассказать о том, как сражались эти храбрецы, — сказал он. — Как косили англичан, будто траву. Неужели скальды не прославят их подвиг из-за пустой гордости одного мальчишки?
Эти слова больно ужалили меня. Крики англичан становились все громче. В ответ им норвежцы стали дружно распевать: «Один! Один! Один!»
— Подумай о девчонке, — добавил Сигурд, перекрывая гул, и кивнул на Кинетрит. — Есть и другое средство достичь бессмертия, парень. Возьми девчонку! Всади свое семя ей в чрево. Воспитай детей, и пусть они растут рядом с тобой. Живи, Ворон.
Сигурд на мгновение задержал на мне взгляд, развернулся и издал боевой рев, в котором утонули все остальные голоса. Ярл двинулся на врага. Волчья стая последовала за ним, а я бросился к Кинетрит.