Глава шестнадцатая

Мы и без пленного валлийца поняли, что вышли к Карн-Диффрину. Девственные луга, заросшие желтым погремком, сменились обгрызенными пастбищами, где единственными цветами были высокие пучки белого тысячелистника. Они торчали вдоль берега реки, облепленные зябликами и синицами.

— Сучьи выродки знают о том, что мы здесь, — пробормотал Пенда, прикрывая ладонью глаза от восходящего солнца и всматриваясь в равнину, поднимающуюся к северу и востоку.

— Почему ты так решил? — спросил невысокий мужчина с изрытым оспой лицом по имени Саба.

Этот человек работал на водяной мельнице олдермена Эльдреда. Сейчас, оказавшись на вражеской земле, он заметно нервничал. Вояка вооружился коротким топором, облачился в доспехи из толстой кожи, однако за неимением шлема надел на голову кожаную шапку, в которой казался еще ниже.

— Оглянись вокруг, Саба, — сказал Пенда, почесывая шрам на щеке. — Сегодня утром, когда тебе снилось, как ты мелешь пшеницу, это пастбище было накрыто одеялом валлийских овец, искусанных блохами. Теперь их здесь нет.

Уэссексцы, лица которых все еще были выпачканы грязью, посмотрели себе под ноги. Действительно, тут и там в короткой траве блестели свежие кучки овечьего дерьма.

— Бог смилостивился над нами! Тут уж ничего не поделаешь! — воскликнул мужчина по имени Эни.

Глаза у него округлились от ужаса, козлиная бороденка тряслась.

— Все кончено. Нам придется возвращаться обратно. Если людям с черными щитами известно, что мы здесь, то шансов у нас не больше, чем у монашки в воровском вертепе.

— Эни прав, Пенда, — подхватил Саба, стараясь не показывать страх. — Нам нужно поворачивать назад. Если валлийцы знают, что мы здесь…

Он не договорил, предоставив остальным самим догадываться, какая судьба нас ждет. Одни уэссексцы согласно закивали, говоря, что нам нужно возвращаться в Уэссекс, другие выжидательно смотрели на Пенду.

— Так что ты скажешь милорду Эльдреду, Эни? — насмешливо спросил Пенда, дав высказаться всем, кто выступал за возвращение в Уэссекс. — Давай, парень, мы тебя слушаем. — Он затянул ремешок шлема под подбородком, рассеченным шрамом. — Мол, извините, милорд, — заговорил дружинник, изображая Эни, — но мы не смогли вызволить вашего сына и наследника из рук ублюдков валлийцев, потому что… ну… они нас увидели. Поэтому мы им сказали, что они могут оставить мальчишку себе, а сами трусливыми зайцами бежали от проклятых долбаных язычников так же быстро, как девственница с сухим влагалищем от скандинава. — Пенда повернулся ко мне. — Не в обиду будет сказано, язычник.

— Все в порядке, — пробормотал я. — Ты прав, — сказал я, посмотрел уэссексцам в глаза и задержал взгляд на лице Сабы.

Убеждать Эни было бесполезно, это я понимал, но если вселить надежду в тех, кто похрабрее, то этого хватит. Должно будет хватить.

— Мы пойдем вперед и вернем Веохстана в Уэссекс, — продолжал я. — Помните, ребята, что когда-нибудь он станет олдерменом и не забудет тех, кто пересек вал Оффы, чтобы вернуть его домой.

— Вдруг его больше нет в живых? — спросил Саба.

— Значит, его уже больше нет в живых, — пожал я плечами. — Но отец не забудет тех, кто помог ему уложить сына в землю лицом на восток.

Освин похлопал Сабу по спине и сказал:

— Как знать, товарищ, может быть, Эльдред выразит свою благодарность тем, что даст тебе юную Кинетрит, чтобы она согрела твою постель. — Он высунул язык и помахал им.

Я стиснул зубы и тут заметил, что Пенда наблюдал за мной, насмешливо скривив рот. Однако, сказать по правде, мне стало ясно, что такие шутки сейчас нужны. Именно Освин был сердцем воинов. Они последовали бы за ним туда, куда он пойдет.

Мы шли по следу овец и к полудню оказались в горле долины, посреди которой стоял Карн-Диффрин. Высокие холмы венчали темные ели, внизу уступавшие место пастбищам. Перед нами стояла крепость, куда валлийцы согнали весь свой скот. Здесь они, вероятно, держали Веохстана. Размерами она уступала твердыне мерсийского короля Кенвульфа, но все же была слишком большой для того, чтобы одиннадцати воинам и двадцати крестьянам и ремесленникам можно было штурмовать ее с надеждой на успех. Еще хуже оказалось то, что мы до сих пор не видели ни одного валлийца. Из этого следовало, что они наверняка следили за нашим продвижением с тех самых пор, как мы перебрались через стену короля Оффы. Если так, то враги ждали нас.

Я ткнул тупым концом копья в землю и оглядел крепость. Укрепления состояли из рва и вала, ощетинившегося частоколом заостренных бревен. Они стояли в низине. С востока протекала река Уай, а на западе начинались поля, простиравшиеся до самого горизонта.

— Взгляни вон туда, Пенда, — указал я на вершину холма, расположенного к северо-востоку от крепости и господствующего над долиной. — Похоже, оттуда подают сигнал. Наверное, там сторожевая вышка.

— А твой красный глаз, парень, видит неплохо, — одобрительно заметил Пенда и прищурился, стараясь рассмотреть приземистое сооружение на отдаленном холме. — Сукины дети следят за каждым нашим шагом. Надо будет дождаться темноты.

— Почему? — спросил Эни и с беспокойством посмотрел на солнце.

Оно по-прежнему оставалось высоко над нами, хотя уже начинало опускаться.

— Тогда валлийцы не будут знать, с какой стороны мы к ним приближаемся, — объяснил Пенда. — У нас останется хоть это преимущество.

Пока он говорил, кто-то из уэссексцев заметил тонкую вьющуюся струйку черного дыма, которая поднялась над холмом.

— Выродки зовут на помощь, — сказал Освин, указывая копьем на вершину. — Вскоре их сбежится сюда так много, что нам придется отдирать валлийцев друг от друга.

— Освин, не говори ерунду, — выпалил Кенред. — Зовут на помощь? Она им не нужна, дружище. Они просто делятся хорошими известиями о том, что скоро обмакнут свои копья в нашу кровь.

Я подумал, что Кенред, вероятно, прав. Валлийцы укрылись за крепостной стеной и вряд ли боялись нашего нападения. Нас было слишком мало. Мы выставили себя, словно главное блюдо на пиршестве у богача. Но независимо от того, нуждались ли в помощи люди, находившиеся в крепости, скоро сюда должны были слететься и другие стервятники. Везде, где царят бой и смерть, можно поживиться объедками и урвать немного славы.

— Пенда, теперь больше нельзя ждать темноты, — сказал я, наблюдая за струйкой дыма, распускающейся грязным цветком на фоне голубого неба. — Бьюсь об заклад, на двадцать миль вокруг все валлийцы, жаждущие крови, поспешат сюда, чтобы отплатить за нашу доброту. Здешние места они знают лучше нас. В темноте мы сгинем зазря.

— Язычник прав, — согласился Эфа, вытер пот со лба и крепко сжал тисовый лук.

Тот словно был единственной преградой, отделявшей толстяка от встречи с предками.

— В темноте нас перебьют поодиночке.

Пенда пожал плечами, будто смирившись с неизбежным.

— Выбирать нам сейчас особо не из чего, скандинав, но ты ошибаешься, если думаешь, что мы не заставим этих ребят с черными щитами дорого заплатить за победу. Клянусь Христом и его святыми мстителями, завтра они узнают, что такое сразиться с уэссексцами. Верно, ребята?

Одни воины закивали, выражая согласие, и стали пожимать друг другу руки. Другие стояли с пепельно-серыми лицами. Вероятно, вспоминали своих жен, возлюбленных и детей.

— Есть еще один выход, — сказал я, обводя взглядом окрестности. — Мы заставим валлийцев прийти к нам, вынудим их сразиться с нами там, Пенда, где сами захотим. Если мы спустимся вниз, в долину, то окажемся в ловушке между стенами крепости и всеми теми проклятыми валлийцами, которые сбегутся сюда, чтобы нас убить. — Я указал на черный дым, грязным пятном расползающийся в небе. — Мы найдем хороший клочок земли, расположенный на возвышении, и окопаемся там. Рано или поздно сучьи выродки придут к нам. Гордость заставит их это сделать.

Уэссексцы начали спорить. Одни вдруг решили, что это наш единственный выход, другие считали, что нам следует штурмовать крепость, пока к валлийцам не подошло подкрепление.

Я потрогал амулет Одина, висящий на шее, и попросил у бога удачи. По крайней мере, теперь уже больше никто не говорил о том, чтобы бежать обратно в Уэссекс. Если я и знал что-то о богах, так это то, что они любят твердое сердце, крепкую руку, сжимающую меч, и человека, который не боится идти в бой, когда чаша весов склоняется не в его пользу.

Наконец Пенда поднял руку, и все умолкли.

— Ворон, выбирай место, — сказал он, вперил в меня взгляд черных холодных глаз и сплюнул. — Но сделай это хорошо, — угрюмо предупредил дружинник, положив руку на рукоятку меча. — К нам пожалуют гости.

— Вон там, Пенда, — без колебаний ответил я, указывая влево.

В той стороне местность поднималась сначала плавно, затем круто, а шагах в пятистах или шестистах от нас выравнивалась, давая приют рощице сосен и берез. Там, где склон был самым крутым, из земли торчали камни. Я знал, что любое препятствие, каким бы незначительным оно ни было, будет нам на руку, если враги вздумают напасть в темноте. Человек может споткнуться о камень, выступающий из земли, и подвернуть ногу.

— Сойдет, — пробормотал Пенда. — Деревья, возможно, тоже пригодятся. — Он повернулся к Освину: — Возьми десятерых парней, спустись к реке и поищи рыболовные сети. Ублюдки отогнали подальше своих овец, но у них не было времени вытащить сети. Нам не помешает перекусить, прежде чем мы начнем их убивать. — Освин развернулся, собираясь идти, но Пенда схватил его за плечо и добавил, стискивая кулак: — Притащите столько камней, сколько сможете унести, да хороших, гладких, которые будут проламывать валлийцам черепа, когда те станут подниматься на холм.

Освин ухмыльнулся и направился к реке.

Я рассматривал крепость, когда Пенда постучал по моему шлему древком копья.

— Парень, пялясь на нее во все глаза, ты ее не уничтожишь, — сказал он. — Лучше поднимайся на холм и начинай готовиться.

Мы медленно карабкались вверх по склону, обремененные тяжелыми щитами, копьями и мечами, и глядели на то место, где нам предстояло дать бой врагу. Я смотрел на Эфу, несущего на плечах спущенный лук, и мне хотелось надеяться, что он действительно умеет мастерски обращаться со своим оружием. Я радовался, что оставил ему жизнь.

Мы провели на холме беспокойную ночь. Тревогу усугубляло осознание того, что с каждым часом к крепости подходили все новые валлийские воины, привлеченные оранжевым сиянием сигнального костра на северо-восточном холме. Так мошки слетаются на пламя свечи. Уже в сумерках вернулся Освин с четырьмя хариусами, двумя большими лососями, одной форелью и несколькими мелкими ельцами. Мы приготовили рыбу и съели ее вместе с черствым хлебом и сыром. Наши желудки и руки наполнились силой перед предстоящей битвой. Все наслаждались теплом большого костра, ибо теперь уже не было причин соблюдать скрытность.

— Подбросьте дров, ребята, и давайте споем, — сказал Пенда. — Ради любви Христа сделаем это громко. — Он сидел на траве и точил длинный нож с белой костяной рукояткой. — Чем более радостными мы покажемся валлийцам, тем вероятнее, что они побегут сюда, размахивая копьями, чтобы нарушить наше веселье. Если нам повезет, то валлийцы выдохнутся, как собаки, и сами нанижутся на наши копья.

Я улыбнулся, услышав эти слова. Вряд ли Пенда понимал, какое действие они оказывали на людей, сидящих вокруг. Он не был прирожденным лидером, как ярл Сигурд, и не вселял в сердца своих воинов ложную надежду. Однако в ту ночь уэссексцы с радостью затянули песню, выполняя его распоряжение. Пенда — прирожденный боец, это было очевидно любому, а большего сейчас от него и не требовалось.

Я встретил рассвет, стоя лицом на восток, ощущая на щеках ласковое тепло восходящего солнца и гадая, суждено ли мне будет насладиться им снова. Долина внизу по-прежнему оставалась укрыта холодной тенью. Я разглядел маленькие фигурки между домами, домашнюю скотину, мужчин и женщин, и понял, что валлийцы готовились к битве.

«Пусть идут, — подумал я. — Мы готовы».

Наши бурдюки были наполнены водой, по периметру вершины холма лежали горки круглых речных камней. Деревьев здесь оказалось меньше, чем я сначала подумал, но так даже было лучше, поскольку ничто не мешало нам видеть крутые склоны, по которым будут подниматься валлийцы, чтобы нас убить. Кроме того, на вершине оставалось достаточно места для того, чтобы встать строем, укрываясь щитами и ощетинившись копьями.

— Мне здесь нравится, — произнес Пенда, нарушая очарование тишины.

Он подошел ко мне и остановился у края плоской вершины. Мы устремили взоры на долину, раскинувшуюся перед нами.

— Быть может, я вернусь сюда и построю дом. Прямо здесь, — сказал Пенда, указывая на кучу камней. — Совсем небольшой, такой, за которым смогут присматривать пять-шесть рабов. — Его лицо, рассеченное шрамом, оставалось непроницаемым, и я не смог определить, шутит ли он. — Я приду сюда летом с той рыжеволосой девушкой из дома и расскажу ей, что когда-то вон там внизу была крепость.

— Она твоя жена? — спросил я, уверенный в том, что это не так, ибо девушка была красивая, а я не мог представить себе Пенду нежным и ласковым.

— Пока что нет, Ворон, однако зуд требует, чтобы его почесали. Не так ли, парень?

Я рассмеялся, а Пенда рассеянно почесал шрам на щеке и пробормотал:

— Не вижу, что тут такого смешного. Если ты можешь мечтать о том, как оттрахать тощую дочку олдермена Эльдреда, то почему мне нельзя представить, как мы с рыжеволосой девчонкой резвимся на сеновале?

— Бьюсь об заклад, ты не будешь первым, — сказал я.

— А я этого и не хотел бы, парень. Можешь оставить милых юных девственниц себе. Забирай их хоть всех, и удачи тебе. Они лежат, словно сосновые бревна, и, по-моему, даже не получают удовольствия, благослови, Господи, их матерей. Нет, Ворон, по мне лучше женщина, которая знает, как пускать соки. — Пенда нагнулся, подобрал камешек и швырнул его так высоко, что он упал на землю где-то посреди склона. — Будем надеяться, что нам обоим еще представится случай погрузить члены в нежное женское тело, — с каменным лицом добавил он.

Тут я внезапно ощутил бурление в глубине желудка. Ворота крепости, уже купающиеся в лучах утреннего солнца, отворились. Валлийцы выходили в долину.

— Они идут! — крикнул я.

Уэссексцы проверяли снаряжение, напоследок еще раз точили мечи. Многие бормотали молитвы и крестились. Даже опытные воины поднимали круглые щиты и рассматривали длинные копья так, словно им еще никогда не приходилось сражаться этим оружием. Они будто гадали, выдержат ли дерево и сталь, когда начнется битва. Ополченцы смотрели на ветеранов, подражали их действиям и спрашивали совета, отбросив напускную гордость.

Восемь лучников натянули тетивы и выбрали стрелы, которые будут выпущены первыми. Эти люди понимали, что из всех нас они будут в наибольшей безопасности, по крайней мере вначале, потому что им предстояло держаться за нашим скьялборгом, боевым строем. Они будут осыпать надвигающихся валлийцев острыми стрелами. Когда те закончатся, лучники возьмут щиты и копья и заполнят бреши в строю, займут места убитых товарищей.

Я стиснул толстое ясеневое древко копья. Теперь оно принадлежало не Глуму, а мне. Его тяжесть вселила в меня уверенность. Я представил себе оружие как продолжение своего тела. Кажется, мне удалось почерпнуть волшебства и сил от дерева, из которого его сделали. Не могу сказать, было ли это действительно так, но копье точно помогло мне раздавить страх, начинавший грызть кишки и размягчать внутренности ниже грудины.

Я смотрел на то, как валлийцы выстроились спинами к своей крепости, и почему-то вспомнил Гриффина, охотника из моей деревни, бывшего воина, который мужественно сразился с Сигурдом, хотя и понимал, что надеяться не на что. Потом я подумал о сыне Улафа, светловолосом Эрике, не умевшем скрывать свой страх так, как это делают опытные воины. Он еще подростком отдал жизнь за боевое братство. Наконец я вспомнил старого храброго Эльхстана. Слабый и немой, он был куда мужественнее, чем многие мужчины, сейчас стоявшие рядом со мной.

— Только посмотрите, как сучьи дети торопятся навстречу своей смерти, — крикнул я через плечо и поморщился, услышав дрожь в собственном голосе.

Пенда выстраивал наш боевой порядок таким образом, чтобы каждый третий был воином. Рядом с ополченцем стоял опытный боец, способный придать новичкам силу духа и удержать сплошной строй.

— Держите щиты внахлест, — рявкнул Пенда. — Заслонив наполовину соседний. Я лично выпотрошу того, кто пропустит в щель солнечный свет. Будем стоять! Вы меня слышите? Черт побери, будем стоять!

— Будем стоять, Пенда! — крикнул Освин. — Правда, ребята?

Раздался нестройный хор криков. Кто-то застучал копьем о щит.

— Вы дубы! — продолжал орать Пенда. — Вы больше не ублюдочные подонки, а могучие уэссекские дубы, которых не сдвинут с места обмочившиеся валлийцы!

Все понимали свою задачу, знали, что нужно делать, чтобы остаться в живых. Даже ремесленники и торговцы были обучены дисциплине строя. Но все слушали Пенду, брызжущего слюной. Его слова, жалившие осами, придавали людям мужества. Но и дружинник не сомневался в том, что каждый воин должен будет драться за двоих. Он понимал, что боевой порядок надо сохранять непоколебимым. Только тогда мы сможем колоть и рубить врага, кусать его и царапать когтями. Все щиты как один двинутся вперед, шаг за шагом, сминая неприятеля, топча его, прогоняя с поля боя.

— Чтобы ни одной щели! Чтобы ни одной бреши! Чтобы ни одной слабинки! Если мы дрогнем, то погибнем! — кричал Пенда.

Он знал, что малейшее нарушение боевого порядка расщепит строй. Так раскалывается дуб, если всадить в него топор вдоль волокон.

— Будем держаться, — проворчал коротышка Саба.

— Ребята, теперь больше не нужно перешептываться! — крикнул Пенда. — Смотрите, валлийцы проснулись, так пусть же они нас услышат!

— Уэссекс! — взревел Освин, потрясая копьем над головой. — Уэссекс!

Все до одного подхватили этот крик:

— Уэссекс! Уэссекс! Уэссекс!

Дружинник перехватил мой взгляд, угрюмо кивнул и крикнул:

— Валлийские ублюдки пожалеют, что не остались в постелях!

— Член и яйца! — проревел Освин и сплюнул. — Ты видел здешних женщин? Да от таких любой мужчина вскочит с соломы и с голыми руками ринется в бой!

Все встретили эти слова взрывом хохота. Пенда приказал ему привязать знамя олдермена Эльдреда к длинному копью и воткнуть его в землю. Ветра почти не было, все же время от времени легкое дуновение разворачивало темно-зеленое полотнище, открывая взорам бегущего оленя, вышитого золотой нитью.

— Ребята, пусть они знают, где мы! — гордо воскликнул Пенда. — Нам не нужно, чтобы они прошли мимо!

Уэссексцы так громко кричали и колотили копьями о щиты, что валлийцы, вероятно, решили, будто на холме их ждут человек шестьдесят, а не тридцать один.

— Вперед! — крикнул Пенда, и строй, как один человек, двинулся вперед к тому месту, где у края склона стоял я.

Когда воины увидели валлийцев, выстроившихся у подножия холма, шум стал еще громче. Он наполнил мою голову, отчего у меня на затылке волосы встали дыбом, а по рукам побежали мурашки. Слюна казалась мне горькой.

Тут в долине прозвучал тонкий звук рога, и Пенда поднял руку, призывая англичан замолчать. Валлийцев было около полутора сотен. Позади их боевого порядка стояли женщины, дети и убеленные сединами старики, пришедшие из крепости, чтобы поглазеть на сражение. Они даже захватили с собой собак.

Снова протрубил рог.

— Ублюдки хотят поговорить, перед тем как проливать кровь, — заметил Освин.

— Ха, они просто хотят рассказать нам, что растопчут наши внутренности и выбросят глаза воронью, — криво усмехнулся Пенда. — Но мне не нужны эти сказки на ночь. Я и без них хорошо сплю. — Он шагнул вперед и поднял копье.

— Подожди, — сказал я. — Быть может, мы узнаем что-нибудь о Веохстане.

Дружинник скривил губы и кивнул.

Я, Пенда и Освин медленно двинулись вниз по склону и остановились на полпути между двумя отрядами. Предводители врагов поднялись к нам навстречу. Их было двое, могучего телосложения, с длинными черными бородами и растрепанными волосами. На одном я заметил скандинавскую кольчугу и узнал ее. Раньше она принадлежала Торлейку, кузену Глума. Этот человек шагнул вперед и плюнул мне под ноги. Второй заговорил на том же самом гортанном наречии, что и тот бедняга, которого мы несколько дней назад убили на берегу реки.

— Он говорит, что с нетерпением ждет, когда сварит наши мозги и скормит их своим детям, — перевел Освин, и легкая усмешка тронула его полные губы.

— Ну вот, Ворон, что я тебе говорил? — сказал Пенда, указывая на валлийцев. — Сказки на ночь, черт побери, а еще нет и полудня.

— Спроси у него, жив ли Веохстан из Уэссекса, — попросил я Освина.

Тот нахмурился, подбирая нужные слова. Когда он перевел мой вопрос, валлиец в кожаных доспехах ухмыльнулся, обнажая черные зубы, и выплюнул свой ответ так, как змея выплевывает яд.

— Он жив, — широко раскрыв глаза, сказал Освин. — Они собирались получить за него выкуп, но теперь в этом больше нет необходимости.

— Это еще почему? — спросил я, чувствуя, как сердце заколотилось при известии о том, что Веохстан жив. — Почему они больше не хотят получить за него выкуп? — Я ткнул копьем в сторону валлийцев, стоявших у подножия холма. — Не обязательно доводить дело до крови. Время еще есть.

Освин кивнул и перевел мой вопрос. Когда прозвучал ответ, великан напрягся, с его лица схлынула краска.

— Ну же, здоровенный ублюдок!.. Вываливай, дружище, — поторопил товарища Пенда, раздраженный тем, что ему приходилось ждать перевода каждой фразы.

Он предпочел бы закончить разговоры и перейти к делу.

Освин смущенно кашлянул и сказал:

— Он говорит, что больше нет нужды получать выкуп за Веохстана, потому что мы пришли к ним, как хромой олень на скотобойню. Сюда спешат другие валлийцы, родичи с окрестных холмов, молодые воины, жаждущие показать себя. Он говорит, что его люди скоро разорвут трупы чужаков. Мол, так орел сдирает заячье мясо с костей. Им нужны наши мечи и щиты. — Освин снова посмотрел на валлийца. — Он говорит, что их седобородые старики, дети и женщины сегодня еще не опорожнили свои внутренности, потому что им хочется нагадить в наши мертвые глаза.

— Довольно болтовни, — заявил Пенда и шагнул вперед так, что его лицо оказалось в пальце от черных зубов валлийца. — Убирайся к своим женщинам, пока я не всадил эти вот гнилые зубы тебе в затылок!

Валлиец не говорил по-английски, однако понял общий смысл слов дружинника. Он скорчил гримасу, развернулся и вместе со своим товарищем начал спускаться вниз.

— От него воняет так же, как от свинячьих внутренностей, — проворчал Пенда, повернулся к валлийцам спиной и прикинул вес своего копья. — Эта проклятая штуковина не стоит и харкотины, — пробормотал он. — Ею не убьешь и дохлую собаку.

Внезапно он резко развернулся и метнул копье высоко в голубое небо. Оно взлетело, потом ястребом спикировало и вонзилось валлийцу с гнилыми зубами между лопаток. Тот рухнул на колени. Второй испуганно отскочил в сторону, затем изрыгнул проклятие, подхватив своего товарища, корчащегося в судорогах, и потащил его вниз, не вынимая копья из спины. Уэссексцы торжествующими криками встретили первую кровь, пролитую в этот день.

Дружинник проводил взглядом умирающего валлийца, уронившего голову на грудь, и удивленно прищелкнул языком. Он развернулся и направился вверх по склону. Мы с Освином последовали за ним.

— Выходит, я ошибался насчет этого копья, — заметил Пенда.