Джамиля отдала мне корзинку с травами и приблизилась к охраннику у боковых ворот дворца. Парень, одетый в форму варягов, был очень молод. Вероятно, он служил оруженосцем, а тут ему вручили топор и приказали охранять ворота. Все опытные воины теперь сражались на стенах или боролись с огнем и венецианцами, идущими вслед за пожаром. Мне было странно, что после атаки врага никто из горожан не прибежал к дворцу суверена в поисках защиты — там, откуда я родом, суверен с его хорошо защищенным замком только для того и нужен.

Джамиля отказалась от затеи с молочным скотом и за три минуты предложила три новые идеи, одинаково провальные. Я с равнодушным видом одобрил каждую. Мне доставляло особое удовольствие сознавать, что, как бы ни была она остра, выискивая недостатки в моих планах, собственные идеи ей не очень удавались. Сейчас Джамиля по собственному решению превратилась в недавно нанятую горничную при имперской спальне. Ее якобы послали в генуэзскую общину за знахаркой (генуэзцы всегда ненавидели венецианцев, собаки такие!). Знахарка принесла лечебные травы, которые могли вернуть его императорскому величеству ясность ума и отвагу, после чего он сумеет решить, как лучше отразить нападение проклятых дьяволов. Нам только и нужно, что пройти в помещение для слуг, а там знахарка приготовит отвары. (Идеи Джамили становились все запутаннее, возможно, чтобы компенсировать глупость.)

Парень засомневался и захотел вызвать с башни кого-нибудь из предводителей. Тут знахарка (чье лицо было закрыто, чтобы не смущать Святой Дух, который лечил через нее) разразилась гневной бранью.

— Она говорит, — перевела Джамиля, — что, пока ты сомневаешься, с лечением можно опоздать. Разве ты не чувствуешь дым? Разве не слышишь шум боя на стенах? Нельзя терять время, нужно действовать быстро. Не пустишь нас прямо сейчас — навредишь своему императору, которому поклялся служить. Ты что, разве не знаешь, где идет сражение? Даже его императорское величество забывает о церемониях во время битвы!

Когда привратник повел нас прямо на территорию дворца, она пробормотала:

— Это тоже не должно было сработать.

Я подал ей сигнал, что не следует суетиться, хотя особой возможности для этого у нас и не было. С трудом верилось, что перед нами вышагивал обычный привратник, ибо туника на нем, хоть и очень короткая, была подогнана по фигуре и сидела отлично, а кроме того, была расшита золотой нитью.

Фактически через несколько минут стало ясно, что план не сработал, — нас вели вовсе не в помещение для слуг. Возможно, произошло недоразумение, но лично я сомневался в этом. Мы оказались в галерее сплошь из мрамора, выходящей во двор с фруктовыми деревьями. Привратник передал нас с рук на руки слуге рангом повыше — длинноволосому, бородатому мужчине в красном плаще поверх синей туники. Тот посмотрел на нас с подозрением, задал Джамиле несколько вопросов, а потом отослал привратника в другом направлении.

— Мы попались, — сказала Джамиля, вцепившись в мою руку с такой силой, что у меня заболели пальцы.

— Если сломаешь мне руку, это делу не поможет, — прошептал я в ответ, и она отпустила меня. — Спасибо. Так что происходит?

— Сейчас увидишь, — ответила она тоже шепотом.

— Не очень хорошее объяснение.

— Пока ничего не могу тебе сказать. Сама не знаю, что будет.

Старик провел нас через арку в другой двор, где росли только пряности. Огород располагался на склоне, и мы с трудом поднимались по нему, временами скользя по грязи, образовавшейся после недавнего полива. Мы вошли в пустую комнату, сложенную из кирпича, со множеством окон. Прошли ее насквозь, потом миновали множество залов, комнат, коридоров и дворов. Уже нельзя было точно сказать, находимся ли мы на дворцовой территории или давно пересекли границу самой Византии. Все строения были кирпичные, с большим количеством окон, хорошо освещенные. Повсюду сновал народ. Придворные были встревожены, а потому не обращали на нас внимания — дворец хоть и не был взят, но находился в осаде.

Люди здесь буквально завораживали своим видом. Все казались мне на одно лицо, но раньше я представлял их совершенно иначе. На первый взгляд, они были такой же масти, как и Джамиля. Но многие женщины красили волосы, придавая им более яркие, рыжие оттенки. Они ходили с непокрытыми головами и весьма странными прическами, на которых отлично сидели бы короны. Все были одеты в длинные платья — фиолетовые, красные, синие, темно-зеленые — со сложным геометрическим рисунком, отпечатанным или вплетенным в ткань, с расшитыми жемчугом рукавами.

Мужчины выглядели еще более экзотично. Начать с того, что все носили длинные волосы и бороды, если не считать тех, кто не имел вообще никакой растительности на лице. Показывая на последних, Джамиля прошептала: «Евнухи». Некоторые ходили в темных шляпах с высокой тульей, другие — в белых тюрбанах. Люди постарше носили длинные подпоясанные одеяния вроде тех, в которые рядились Дандоло и царевич Алексей, но мои одногодки и чуть моложе ходили в коротких туниках, едва прикрывавших ягодицы. Эта одежда была так плотно пригнана, что казалось, будто юноши буквально вросли в нее. На ногах они носили облегающие штаны, расцвеченные затейливым геометрическим узором. Этот народ, видимо, обожал себя украшать.

Неожиданно мы оказались в маленькой комнате с высокими окнами, где царила обманчивая тишина, а почти все пространство занимали свитки, пергаменты и гора перьев, ждущих, когда их заточат. За этой горой восседал скорбного вида мужчина преклонных лет. Одет он был во все красное. Греки обменялись какими-то фразами, Джамиля робко пыталась спорить с обоими, а потом этот тип в красном стал нашим новым сопровождающим, чем он был, видимо, не очень доволен. Он повел нас вверх по отполированным деревянным ступеням, начинавшимся за его спиной. (Когда я говорю «деревянным», то имею в виду четыре различных вида древесины, уложенных в сложный узор.) Мы прошли по еще одному лабиринту комнат и коридоров, и только тогда я осознал, что мы действительно попались.

В одной из верхних комнат величественного кирпичного здания нас с нашим сопровождающим перехватил какой-то воин, весь словно сплетенный из сушеного тростника (кроме головы, ибо он был лыс). Из соседней комнаты доносились возбужденные голоса: оставаясь в рамках вежливости, люди громогласно в чем-то друг друга обвиняли.

Сухопарый лысый человек с расшитым жемчугом воротником и поинтересовался тонким голоском, кто мы такие и что здесь делаем. Джамиля отвечала нетвердо, так что сразу было ясно, что она лжет, хотя я не понимал ни слова. С каждой секундой она говорила все более виновато, а гнев человека все возрастал. Мне показалось, что теперь она поступает гораздо хуже, чем лжет: говорит правду или почти правду.

— Что происходит? — процедил я сквозь зубы фальцетом.

Сухопарый нетерпеливо хмыкнул и сорвал с моей головы покрывало: всем стало очевидно, что я не женщина. Если Джамиле и удалось их хоть в чем-то убедить (судя по всему, она не очень в этом преуспела), то теперь все увидели, что мы обманщики.

— Привет, — сказал я по-гречески и заморгал от града обрушившихся на меня слов. — Хотелось бы превратить это в диалог, Джамиля, но мне нужна твоя помощь.

Она прикусила губу, судорожно вздохнула, а потом сказала:

— Он считает, что мы воры, и собирается отрубить нам руки, если мы не придумаем хорошего объяснения, зачем сюда пришли. — После этого она поспешила добавить почти виновато: — Да, если это поможет, в соседней комнате идет спор насчет императора. Люди, что там собрались, его ненавидят и хотят от него избавиться, но варяжская гвардия…

— Они хотят от него избавиться? — переспросил я огорошенно. — Тогда в чем проблема? Все хотят одного — свергнуть узурпатора!

— Варяжская гвардия, — прошептала она в ответ. — Варяги неподкупны, они опаснее любого грека, император всегда ими окружен.

Прежде чем она смогла продолжить, «тростниковый человек» вновь начал нас допрашивать на греческом. Джамиля собралась было отвечать, но я перебил ее, воодушевленный неожиданно подвернувшимся шансом. Если уж мы завязли по уши, то нужно хотя бы использовать то, что есть.

— Скажи ему следующее: мы явились сюда затем, чтобы избавить их от императора.

Джамиля разок моргнула. Замерла. Потом снова моргнула, надула губы.

— Что? — сказала она, придя от моих слов в бешенство.

— Скажи ему, что мы хотим избавить их от императора. Кое-кто из придворных нанял нас в качестве убийц. Конечно, теперь он не признается, поскольку нас разоблачили, но именно затем мы сюда и пришли. Будем рады продолжить и выполнить свою задачу, если это всех устроит.

— Нет, — сказала Джамиля таким решительным тоном, какого я до сих пор не слышал ни у одной из женщин.

— Хорошо, тогда не надо говорить про убийц. Мы здесь для того, чтобы… уговорить его отречься. Убедить. Что тогда станет делать варяжская гвардия, если он отречется от престола?

Джамиля заморгала.

— Не знаю. Полагаю, присягнут тому, кого коронуют взамен.

— А кто заменит теперешнего императора, если он отречется от престола? Кто это решает?

— Понятия не имею, — сказала она.

— Давай выясним. — Я подмигнул Джамиле.

— Мои предки будут преследовать тебя вечность, после того как нас здесь убьют, — предостерегла меня она и заговорила по-гречески с «тростниковым человеком».

Поразительно, как быстро все начинает вертеться, когда кто-то поверит, что ты в его команде. Не прошло и нескольких минут, как мы предстали перед компанией знати, разодетой так, как я в жизни не видел. Все они были в ярких одеждах из синих, красных и даже пурпурных тканей с расшитыми золотом подолами, воротниками и рукавами. Туники у них были подвязаны длинными, элегантными кушаками. Не хочу обижать прекрасный пол, но все эти мужчины вели себя, как бабы, оказавшиеся в трудной ситуации. Те немногочисленные женщины, что находились тут же (в красивых платьях, расшитых жемчугом), держались гораздо спокойнее мужчин. Стены комнаты были отделаны мраморными панелями, по верху которых шла мозаика, изображавшая обнаженных нимф, затеявших веселье в языческом храме. Потолок был сплошь золотой. Золотым был и стол.

Мне пришлось объяснить, что нас наняли через посредника, имя нанимателя нам неизвестно, но предположительно это один из присутствующих. Я фокусник и ловчила, мне поручено обманным путем заставить императора поверить, что он должен отречься от престола.

— Ты, конечно, лжешь, — сказал самый важный в этой клике заговорщиков. Ну, если не самый важный, то, по крайней мере, самый богатый: его одежда была так густо расшита жемчугом и красивыми камушками, что было удивительно, почему он не падает лицом вниз.

— Возможно, и так, но тем не менее я способен выполнить эту задачу. Разве он не суеверен? Разве он не параноик? Об этом все знают.

Придворные начали переглядываться. Расшитый каменьями человек сурово спросил:

— Кто вы такие, кто на самом деле вас прислал и что вы действительно собирались совершить?

— И как вы сумеете вместо этого совершить то, о чем говорите? — спросил другой.

Я счел это многообещающим признаком: значит, хотя бы один из них принял к сведению мое предложение.

— Никто меня не присылал, господа, — заверил я их, понимая, что они все равно мне не поверят. — У вас в тюрьме сидит один мой друг, мне хотелось бы его вызволить.

— И каким образом ты задумал это сделать? — вступил в разговор «тростниковый человек».

— Самым простым. Думал, что меня схватят на входе и приведут на совет. Там и предложу свои услуги, которые, конечно же, будут приняты. Потом избавлюсь от императора, и в виде награды вы освободите моего друга. — Я улыбнулся присутствующим. — Пока все сработало.

К этой минуте Джамиля едва шевелила языком от страха; полагаю, она ожидала, что кто-нибудь из них в любую секунду снесет нам головы. Не давая им возможности вставить слово, я добавил:

— Позвольте, господа, выступить с предложением. Допустите меня до императора. И если с первой же попытки не сумею его убедить в своих способностях чародея, сварите меня заживо в кипящем масле и натешьтесь всласть моей красивой помощницей. — (Подозреваю, моя красивая помощница перевела здесь не совсем точно). — Скажите, что вы хотите от него, и я добьюсь, чтобы он это сделал, или можете убить нас обоих.

Тут я сам не выдержал своей наглости, и голос мой дрогнул.

За столом начался жаркий спор. В конце концов нам сообщили, что какая-то другая группировка придворных (их тут было много) пытается убедить императора выехать из дворца и встретиться с варварами-франками лицом к лицу в битве, но «наша» группировка была против такой идеи, и небезосновательно. Как только византийская армия одержит победу (в чем никто здесь не сомневался), его величество получит право и дальше властвовать на престоле, то есть заниматься тем делом, для которого он абсолютно непригоден, что доказывают последние восемь лет. «Наша» группировка желала довести кризис до пика и воспользоваться этой ситуацией, чтобы заменить его другим человеком — тем самым вельможей (надо же, какое совпадение!), чья туника была сплошь усыпана каменьями.

Так как в будущем нам грозило отрубание рук, я заставил Джамилю пообещать им, что сумею отговорить императора от участия в битве. Сделал это с радостью, поскольку этой битвы желал не больше, чем они. Если бы я мог помешать Грегору превратиться в фарш, то был бы только рад. Довольно и того, что Отто угодил в плен. Ох уж эти мне германцы с их романтической воинской доблестью!

«Тростниковый человек» повел нас в имперскую спальню. К этому времени я решил, что он, должно быть, служит здесь дворецким. Спальня потрясла меня своим видом. Она не уступала убранством и размерами ни одному залу из тех, что мы успели увидеть. Много окон, много золотой отделки, много мрамора, мозаичный пол и романтические сцены с романтическими крестьянами под потолком. Остов кровати, как мне показалось, был сделан целиком из зеленоватой бирюзы. Нам велели немного подождать.

— У тебя есть хоть какой-то план? — поинтересовалась Джамиля, разглядывая свои руки, словно ждала, что лишится их в любую секунду. — Позволь напомнить тебе одно: за что бы ты ни брался — это всегда провал.

— Неправда! Я вывез тебя из Венеции, спас египтян из Задара и…

— Но то, что происходит сейчас, гораздо более опрометчивая, ребяческая, опасная, глупая авантюра…

Из-за двери донесся невнятный рокот, который почти сразу перерос в громкие крики. Один голос звучал громче всех, в нем слышалось отчаяние и злоба.

— Это он, — прошептала Джамиля.

Когда голос приблизился, задохнувшийся трубач поспешно продудел и дверь распахнулась. В свои личные апартаменты вошел император Алексей III — узурпатор.