Десятки людей приходили в наш шатер под разными неубедительными предлогами, чтобы посмотреть, по-прежнему ли у нашей Лилианы есть та тихая подружка, что была с ней на «Венере». Отто поставил Ричардусов у обоих входов в шатер, и те объясняли, что принцесса уже поймана и возвращена в Венецию.

Двигало им отнюдь не человеколюбие. Он хотел сам поймать Джамилю и потребовать награду, как только город сдастся. Но лишь мы знали, где найти ее, после того как распахнутся городские ворота.

— Это практически каннибализм! — заверещал я, бросился на Отто, вцепился в шею обеими руками и попытался как следует его встряхнуть. — Там, на корабле, она стала членом твоего клана. Тебе следовало бы подумать о том, как спасти ее, а не наживаться на ее страданиях!

Отто оторвал мои руки от себя, оттолкнул, почти не прилагая усилий, и, швырнув на пол, придавил мне горло обутой в сапог ногой.

— Я не чудовище, — спокойно возразил он. — Посмотри правде в лицо, бритт, ее все равно поймают. А раз так, то пусть лучше мы выгадаем от этого. В конце концов, именно благодаря нам она почувствовала, хоть и ненадолго, что такое свобода.

Я возмущенно зарычал, а он подумал, что я задыхаюсь, и убрал ногу.

— Знаешь, мне пришла в голову хорошая мысль, — продолжал Отто, стараясь меня улестить. Он предложил мне руку, но я не принял. — Что, если ты пойдешь со мной и мы вместе доставим ее куда нужно?

— Ты и вправду думаешь, что я на это соглашусь?

— Она доверяет тебе. Для нее же будет лучше, если ее вернут хозяину в сопровождении знакомого лица.

— Перестань говорить о ней как о домашней скотине! — с отвращением произнес я, поднялся с земли и стер с горла песчаный след, оставленный его сапогом.

— А как же мне о ней говорить? Она не принцесса и даже не дама. Обыкновенная иудейка.

— Говорите потише! — сердито прошипел Грегор, отрывая взгляд от переносного алтаря, у которого проводил большую часть всех вечеров. — Хватит с нас и тех слухов, что бродят по лагерю об обитателях этого шатра. Нечего давать дополнительную пищу для разговоров тем, кто любит подслушивать.

Я постучал по плечу Отто, требуя его внимания. Он в мгновение ока перехватил мою руку и вывернул, так что мне пришлось прижаться к нему, иначе моя кисть оказалась бы сломанной.

— Не смей тыкать пальцем в благородных господ, мелюзга! — весело предостерег он и отпустил меня.

— Тебе не удастся вернуть ее хозяину, если я доберусь до нее первым, — сказал я, потирая руку.

— Это вызов? — ухмыльнулся он.

— Это факт.

— Пусть это будет вызов, — дерзко сказал Отто. — Если первым ее найду я, то награда целиком достанется мне, и ты не будешь поднимать шума. Если же ты найдешь ее первым…

— Мы с ней убежим вместе, и ты не станешь нас преследовать, — договорил за него я. — Очевидно, мы не можем дольше оставаться на корабле теперь, когда за ее голову объявлена награда.

— По рукам, — весело сказал Отто и протянул мне ладонь.

Я пожал ее.

У нас с Грегором уже вошло в привычку появляться у городских ворот рано утром, еще затемно. Там собрались сотни две рыцарей его ранга, вооруженных мечами, кинжалами и копьями, в подбитых алой тканью доспехах, чтобы их узнавали во время передачи города как задарцы, так и победители. Грегор одолжил мне красный плащ, чтобы я сошел за его оруженосца, но нас никто ни о чем не спросил. Утро было холодным и безветренным, но город давно проснулся и пребывал в лихорадочном ожидании. Мы не услышали ни криков, ни воя, потому что задарцы были стойким и гордым народом. Лишь изредка пищали перепуганные дети да тихо всхлипывали юные девы, и сам воздух был напоен не только сыростью, но и грустью. Я сразу вспомнил родину, когда англичане все-таки одолели нас три года назад. Нет, тогда было гораздо хуже: запах горящего дерева, горящих волос, костей и плоти, сладковатое зловоние крови и крики… Я потер лицо, пытаясь прогнать воспоминания. Стены Задара были невысокими, зато в глубину уходили шагов на десять — в них были устроены складские помещения, где хранились товары, доставляемые морем, а также материалы для кораблестроения. Войдя в город, мы оказались перед плотной толпой задарцев, успевших выстроиться за воротами. Они ждали со своими семьями, повозками, скотом и домашним скарбом. Охране у ворот было велено не выпускать их еще около часа, поэтому весь юг города был запружен людьми — взволнованными парами, плачущими детьми, бормочущими стариками.

Мы пошли вверх по наклонной улице, неловко пробираясь сквозь толпу будущих беженцев. Я буквально кожей ощущал их ненависть, отчего у меня сжималось сердце. Не так давно сам был на их месте. Подойдя к воротам, они подвергнутся обыску: их повозки обшарят, нет ли каких ценностей, и если что найдут, то тут же отнимут. А потом их отпустят на все четыре стороны — иди куда хочешь в преддверии зимы. В свое время англичане обошлись с нами суровее. Они хотели истребить все наше племя.

Дорога, ведущая от ворот, была одной из двух основных улиц, пролегавших с юга на север через весь город. Если верить рассказу молодого Ричарда, побывавшего здесь с Джамилей, нам нужна была вторая, расположенная ближе к гавани: там стояли дома купцов. Мы долго плутали по холодным узким грязным переулкам. Пересекли рыночную площадь, пропахшую гниющим мясом, а потом узкий косой переулок между двумя светлыми домами из известняка вывел нас на другую площадь. В конце ее начиналась та улица, которую мы искали. Она была забита телегами, лошадьми и испуганными пешими людьми.

Многие купцы устраивали на первых этажах своих домов нечто вроде склада. Как раз такой дом и был нам нужен. Мы свернули налево, где толпа уже начала редеть, и принялись считать деревянные ворота, пока не достигли нужных (опять-таки по рассказу юного Ричарда).

Ворота, достаточно широкие, чтобы проехала небольшая повозка, были не заперты. За ними начиналась крытая галерея размером с комнату, которая примыкала не к дому, а вела во двор. Со двора доносился голос Джамили.

Потом я увидел ее в длинном темном одеянии с восточным рисунком. Еще там была женщина постарше, совсем смуглая, и две девочки. Все они держали поводья осла и, все как одна, заверещали, когда мой мрачный, облаченный в алое спутник шагнул во двор. Осел вырвался и исчез в тени конюшни. Джамиля встревожилась, но я подал ей знак — дескать, все в порядке. Она начала что-то громко объяснять, перекрывая женские крики, на языке, которого я прежде не слышал, — гортанном и в то же время музыкальном. Она старалась успокоить своих товарок. Я впервые видел ее такой оживленной.

В каждом жесте чувствовалась природная грация, и управлялась она с женщинами очень лихо: брала каждую за подбородок, чтобы привлечь к себе внимание, гладила их руки и лица, подталкивала к повозке в угловой конюшне, чтобы они сели в нее и вели себя тихо.

— Прошу вас, позвольте им уйти, — обратилась Джамиля к Грегору, явно нервничая, чего я прежде за ней не замечал. — Они напуганы и никому не верят. Пожалуйста, подтвердите, что я их не предаю.

У Грегора был жалкий вид.

— Лучше бы нам пошевеливаться, иначе Отто окажется здесь через минуту-другую, — предупредил я, — и попытается сдать ее за вознаграждение.

— Какое вознаграждение? — встрепенулась Джамиля.

— Нас догнал Барцицца, — сказал я.

Она побледнела. Уловив тревогу Джамили, старшая из девочек начала плакать, и, похоже, ее мать собралась присоединиться к ней. Джамиля вновь принялась ими заниматься, убедив вернуться в повозку.

— Погоди, дай угадаю, — обратилась она ко мне довольно сухо. — У тебя, конечно, есть план.

— Даже еще лучше, — ответил я. — У меня есть слово чести Отто, пообещавшего, что если я найду тебя первым, то смогу увезти, а он не станет нас преследовать.

Моя речь становилась тягучее меда и в конце концов оборвалась, когда Грегор с мученическим выражением на лице шагнул к Джамиле и медленно, словно извиняясь, сомкнул огромную ручищу в красной рукавице на ее локте. Никогда раньше Джамиля не казалась мне такой маленькой и хрупкой.

— Ты никуда не идешь, — сказал он. — Теперь я за тебя отвечаю, пока не смогу передать заботам маркиза Бонифация.

— Что? — пронзительно вскрикнул я и метнулся к нему, пытаясь вцепиться в рукоять меча, но он свободной рукой легко перехватил обе мои руки, так что вытянуть меч мне не удалось.

— Не делай так, — предостерег он. — У меня нет выбора. Это мой клятвенный долг.

Я вырвался из цепких пальцев и принялся колошматить кулаками по его груди. Вначале он, к моей радости, охнул, но потом перестал обращать на меня внимание. Я длинно выругался на всех языках, какие только знал.

А Джамиля, напротив, полностью овладела собой.

— Сначала выведи их, — сказала она, — потом поговорим обо мне.

От ворот донесся громкий долгий звук трубы, не давший мне возможности ответить. За ним последовало другой, потом еще один и еще — со всех концов города, из-за городских стен и с венецианских кораблей.

Задар только что официально капитулировал.

Теперь начнется разграбление города.

В ту же секунду мы услышали, как распахнулись наружные ворота. По галерее протопали сапоги, и появился Отто. Он запыхался, глаза его сияли, но радость быстро сменилась раздраженным разочарованием. Вместо приветствия Отто прокричал нечто несуразное по-германски, глядя только на меня и не видя ни брата, ни Джамилю.

— Я первым прошел через ворота, когда пустили воинов! Разрази меня дьявол, как ты умудрился обойти меня? Все равно тебе ни за что не доставить ее домой. Кто-нибудь из тех выродков, что рыщут сейчас за воротами, обязательно украдет ее у тебя, так что лучше отдай мне ее сразу. Проклятье!

— Он никуда ее не повезет, Отто, — сказал Грегор.

Увидев, что Грегор держит Джамилю за локоть, Отто изумился, а потом заулыбался.

— Братец! — воскликнул он (к нему снова вернулось хорошее расположение духа). — Молодец! Я понятия не имел, что ты способен на такие уловки. Не стал с нами биться об заклад, а сам помог мне, не вызвав у него ни тени подозрения! Хитрюга! Пошли же, доставим ее посланнику Барциццы.

— Она не идет к Барцицце, она отправится к маркизу Бонифацию, — сказал Грегор.

Отто, быстро смекнув, что к чему, моментально помрачнел.

— Зачем? От Бонифация награды не жди, он тебе не Барцицца, а деньги нам очень нужны! Они нужны армии, чтобы расплатиться с долгом. Для Бонифация она ничто, если она не настоящая принцесса.

На лице Грегора промелькнуло какое-то странное выражение. Думаю, он испытал облегчение, лишний раз услышав, что Джамиля никакой не козырь в политической игре, но при этом, наверное, почувствовал себя глупо.

— Если она не принцесса, то и для Барциццы она ничего не значит, — сказал я.

— Барцицца пока не знает, что она не принцесса, — сказал Отто. — Нам нужно поменять ее на деньги, пока до него это не дошло.

— Пока вы здесь заняты обсуждением, разрешите мне помочь моим друзьям подготовиться к отъезду в дикие края, — попросила Джамиля напряженным голосом.

— Даешь слово чести, что не сбежишь? — Грегор бросил на нее строгий взгляд.

— Мое слово чести более ценно, чем моя личность? — сухо осведомилась она. — Советую вам, господин, довериться моему благоразумию: я не убегу, потому что пытаться бежать было бы глупо.

Она дернула руку, и он отпустил ее. Джамиля дала знак старшей девочке, чтобы та поймала поводья осла, но животное пошло семенить по кругу и резко меняло направление каждые несколько шагов, упрямо пытаясь отделаться от девочки. А мы стояли и смотрели.

— Ты не смеешь сдать ее за награду, когда знаешь, что женщина ничего не стоит, — выговаривал Грегор брату. — Это мошенничество, это бесчестно.

— А разве не бесчестно обращаться с невинной женщиной как с бездушной собственностью? — возмутился я.

— Никакая она не невинная женщина, она пленная, — буркнул Отто.

Младшая девочка схватила осла за ухо и потянула. Животное яростно заорало, щелкнуло зубами, пытаясь укусить ее, и вырвало поводья из рук старшей сестры. Потом затрусило в сторону, возмущенно тряся головой. Девчонки загнали осла в галерею.

— Она попала в пленницы только потому, что все решили, будто она королевских кровей, — возразил я.

— Она только потому и жива, что все решили, будто она королевских кровей, — поправил меня Отто.

— Следовательно, можно сделать вывод, что раз я не принадлежу к королевской семье, то мне следует умереть, — заключила Джамиля и, шагнув к Отто, покорно протянула руки. — Так почему бы вам, господин, не последовать своей моральной алгебре и не расправиться со мной собственноручно?

— Что еще за моральная алгебра? — У Отто был недовольный вид.

Она презрительно на него взглянула и повернулась ко мне.

— Где только таких находят? — спросила она, к моей радости.

— В болоте, — ответил я, решив при случае выяснить, что такое алгебра. — Пошли, отведем тебя в безопасное место.

— Не тратьте понапрасну время на меня. Займитесь лучше остальными, теми, кто есть на этом дворе.

Осел рысью вернулся во двор, преследуя девочек, которые заливались слезами от страха и горя. Судя по шуму, доносившемуся с дороги, исход жителей города подходил к концу, зато волна мародерства приближалась. Вопли раздавались через два дома отсюда, эхом разносясь по каменной улице. Их прерывали злобные голоса, выкрикивавшие угрозы. Джамиля нетерпеливо потопталась на месте.

— В доме припрятано серебро, и я покажу вам, где именно, если поможете матери и детям благополучно выбраться отсюда, — неожиданно сказала она.

— Значит, ты не бежишь с ним? — с надеждой спросил Отто, указывая на меня.

— Нет, — ответила она.

Он порывисто шагнул к ней, что мне очень не понравилось, и я метнулся, чтобы преградить ему дорогу.

— Ты дал слово. Я первым добрался до нее.

Рука Отто уже тянулась к мечу.

— Наше пари остается в силе только в том случае, если ты сбегаешь с ней, — объявил он с дотошностью законника, характерной чертой истинного католика. — Если она никуда не бежит, то это вне действия нашего договора, поэтому он отменяется, и я могу передать ее людям Барциццы за вознаграждение.

— Какой же ты осел! — закричал я как резаный и набросился на него.

С ошеломительным проворством он обхватил мое горло, сбил меня с ног и пригвоздил к сырой земле, крепко упершись в грудь коленом. Я попытался вскрикнуть, но не мог даже вздохнуть. Вдруг Отто отпустил меня, развернулся и вцепился в горло теперь уже Джамиле. Мать и дочери заголосили и кинулись в подвал под кухней.

Не успел я подняться с земли, как Грегор обнажил меч и преградил Отто выход на улицу.

— Отто, ты не станешь обманывать венецианского купца, который не сделал тебе ничего плохого, — заявил он. — Если ты отдашь женщину его людям, я сам скажу им, что она не принцесса.

— Глупец! — прошипел Отто.

— Рыцарь, — поправил его Грегор.

Наступила долгая пауза, когда слышалось лишь затрудненное дыхание Джамили, пытавшейся не скулить. Наконец Отто отпустил пленницу, с силой оттолкнув от себя. Она споткнулась, и мне пришлось поддержать ее.

— Я смогу вывести египтянок, поскольку знаком с одним охранником, — пропыхтел недовольный Отто, обращаясь к брату. — Мы оказались рядом во время осады, и я тащил его на себе, когда обрушилась катапульта, так что за ним должок. Если приведу к воротам женщину с дочерьми, то попрошу его отвернуться ненадолго в сторону, пока они не проедут мимо, увезя с собой немного денег.

— А Джамилю сможешь вывести с ними? — спросил я, по-прежнему едва переводя дух.

— Конечно нет, — ответила за него Джамиля, не переставая дрожать. — Одно дело — попросить кого-то закрыть глаза на вдову с дочерьми, провозящими несколько марок, и совсем другое — просить его помалкивать о женщине, за голову которой обещано большое вознаграждение. Останусь здесь. — Она отстранилась от меня, смущенная тем, что я почувствовал ее дрожь. — Видимо, — добавила она, стараясь казаться спокойной и даже веселой, — Всевышний решил, что будет лучше, если за тобой присмотрит кто-то благоразумный.