Когда мы проснулись на следующее утро, Отто в шатре не было.

Чтобы так бесшумно исчезнуть, требовалась большая ловкость. Шатер был просторный, но, дабы не замерзнуть, мы все спали вповалку, прижавшись друг к другу, под накинутыми внахлест одеялами: Лилиана с одного края, затем Отто, Грегор и два оруженосца с обеих сторон от меня, ближе к выходу (им было поручено следить за мной). Ничего волнующего в такой близости не было, даже когда Отто, решив погреть руки, сунул их под юбку Лилианы и принялся рассказывать, что он там нашел.

Видимо, на рассвете, сыром и холодном, нашему юноше каким-то образом удалось выпутаться из-под одеял, никого не разбудив — даже любовницу и брата, лежавших с обоих боков, — и покинуть шатер в полных доспехах и с мечом. Даже я, спавший очень чутко, не шелохнулся. Лилиана проснулась первой, поняла, что случилось, и произнесла вслух, почти весело: «О господи!» Это и разбудило всех нас.

Мы сели и огляделись по сторонам, мгновенно прогнав остатки сна. Потом, как по команде, посмотрели на Грегора, хотя, судя по его виду, напрасно это сделали.

Снаружи раздался короткий и громкий призыв труб и барабанов. Наступила гнетущая тишина, а потом послышались совсем кошмарные звуки: в нескольких сотнях ярдов от бухты огромные катапульты, установленные на галерах, начали со свистом швырять камни через стены Задара. Вскоре к ним присоединились более мощные сооружения, метавшие булыжники, способные разрушить сами стены. Запрещенная атака на Задар началась, и где-то там, на воде, Отто принимал в ней участие.

В первую минуту никто из нас ничего не говорил. Мы просто сидели плечом к плечу, сознавая с каждым глухим ударом невозможность повернуть дело вспять. Штурм проводился только с кораблей, которые почти окружили город. В паузах между грохотом каменных снарядов до нас доносился барабанный бой и всплеск весел. От Грегора исходило такое напряжение, что мне даже казалось, стоит протянуть руку, и я сумею извлечь звук из воздуха, как из натянутой струны. В нем боролись две его сущности: пилигрим отказывался сражаться, а воин был глубоко уязвлен тем, что где-то рядом идет бой, но без него. Он напоминал мне распалившегося священника, на глазах которого происходит оргия.

Наконец Грегор подтолкнул локтем юного Ричарда:

— Одевайся, ступай туда и отыщи Отто. Скажешь ему, чтобы возвращался в шатер.

— Позволь мне пойти вместо него, господин, — вмешался старик Ричард.

— Я справлюсь, — коротко буркнул юноша.

— Не хотелось бы, чтобы мальчишка болтался на поле сражения, господин, — обратился старик к Грегору. — Именно так мы и потеряли его отца, упокой Господь его душу!

— Как хочешь, — миролюбиво согласился Грегор.

Старый Ричард строго кивнул в знак благодарности и жестом велел внуку оставаться на месте, после чего оделся и тихо вышел из шатра.

В липком рассветном тумане Лилиана поддерживала огонь и разогревала эль, чтобы потом размягчить в нем сухие галеты — нашу основную еду. Мы с мальчишкой скатали тюфяки и засунули в сундук. Потом я свернулся калачиком на циновке, приказав своей душе отбыть в чистилище. Душа не подчинилась. Все молчали.

Когда галетная кашица была готова, все вышли и сгрудились у костра. Я один остался в шатре, чувствуя, как тепло из тела уходит в землю. Грегор перед трапезой произнес короткую благодарственную молитву. Завтракали молча; я не проглотил ни крошки.

В шатер врывался грохот битвы. Барабанный бой на военных галерах и далекие людские крики смешивались с раскатистым грохотом камней из катапульт. Не было бы никаких этих криков, если бы я просто дал людям возможность капитулировать. По обеим сторонам шатра раздавался топот — это воины бежали со всех уголков лагеря на помощь атакующим.

Поев, все молча сидели какое-то время.

— Ричард, займись Саммой и Оро, — донесся до меня тихий голос Грегора. — Лилиана, тебе поручаю собрать хворост. Но не забывай приглядывать за бриттом. И близко не подпускай его к своему кухонному ножу.

Шум атаки нарастал с каждой минутой, воины швыряли камни в стены, где висел тот самый крест, который они поклялись защищать. Наверное, гибли люди. Они остались бы в живых, если бы я не сунул нос в чужие дела и предоставил действовать тем, кто умнее.

Настал час обеда, когда старик Ричард вернулся в шатер. Об Отто он ничего не разузнал, так и не сумев его найти ни на одном из кораблей в бухте.

Весь этот день мы провели, не отходя от шатра. Мне хотелось, чтобы мое сердце перестало биться. Думаю, на этот раз Грегор не стал бы слишком меня ругать. Он сам был в паршивом настроении из-за вынужденного бездействия. Я считал, что Конрад оказал ему дурную услугу своим советом, но, конечно, радовался, что Грегор не участвует в битве. Лучше бы ему сняться с места и уйти подальше. Мои слабые попытки склонить его к такому шагу оказались пустой тратой времени.

День тянулся бесконечно долго. Ричардусы меньше всех страдали от скуки: дед продолжал выстругивать фигурки и пытался привить какие-то навыки работы с деревом внуку. Грегор ни на секунду не расслабился. Как пес, выдрессированный реагировать на определенный раздражитель, он рвался в бой и оттого, что не мог сражаться, совершенно выбился из сил. В течение дня германские рыцари под давлением графов, у которых служили, приходили к шатру просить у Грегора прощения за то, что пойдут выполнять свой воинский долг. Остальные германцы — включая нескольких баронов — отказались участвовать в битве. Целый день они шли один за другим, чтобы подтвердить лишний раз Грегору свое решение и поблагодарить его за то, что он подал им пример. Граф Бертольд Катценелленбоген (даже в случае крайней необходимости я не смог бы придумать такое имя) осчастливил нас личным посещением, заполнив шатер слугами и помощниками, от которых несло горчицей. Он пришел с Конрадом, и оба принялись нахваливать молодого рыцаря, который нашел, благодаря счастливому сочетанию благоприобретенных и наследственных душевных качеств, достойное решение «проблемы Задара», чего не удалось никому другому: пассивный сидячий протест. Если кого из вельмож и не устраивала позиция Грегора, то сейчас им было недосуг бранить его за это.

Солнце закатилось рано, как бывает ближе к зиме, и, когда стемнело, Отто наконец вернулся, как из другого мира. Дождь, принимавшийся периодически лить в течение дня, совсем прекратился час назад. Отто был грязный, взъерошенный и усталый, будто славно потрудился. События дня скорее воодушевили его, чем расстроили.

Прежде мне никогда не доводилось видеть воина в железных доспехах — мои соотечественники пользовались кожаными. Вид у него был грозный даже без шлема, который он держал под мышкой. Отто был закован в кольчугу буквально с ног до головы, только лицо и сапоги остались незащищенными.

— Видели катапульты? — спросил он, стаскивая зубами одну из рукавиц.

Лилиана с облегчением закрыла лицо руками. Он бросился к ней, облапил своими ручищами в пыльных кольчужных рукавицах и поволок от того места, где она чистила на ужин неизвестные мне корнеплоды.

— Так ты беспокоилась? — Он расхохотался и уткнулся грязным лицом в вырез ее платья. — Ммм, покажи мне, милая, как ты обо мне волновалась.

Лилиана принужденно рассмеялась, стараясь казаться спокойной и даже строгой.

— Никому не интересно смотреть, как ты развлекаешься. Думаю, они даже не захотят накормить тебя ужином.

— Ха! — фыркнул Отто. — Я здесь единственный, кто исполнил сегодня свой воинский долг. И поэтому заслужил ужин больше, чем все вы, вместе взятые! Если речь идет об уединении, то мы можем выдворить остальных из шатра!

— Этой мой шатер, Отто, и ты не смеешь оскорблять меня в нем, — сказал Грегор, гневно вспыхнув. Было ясно, что он ревнует к Отто, который весь день действовал. — Если тебе не хватает дисциплины, чтобы управлять собой, можешь взять одеяло и взгромоздиться на Лилиану где-нибудь в горах.

Отто, стянув вторую перчатку, оглядел остальные хмурые лица, на которых, однако, читалось облегчение.

— Во всяком случае, это веселее, чем оставаться здесь. Боже правый, бритт что, умер? — спросил он, указывая на меня, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Идем, Лилиана.

Усмехнувшись, он жестом велел ей забрать одеяло из сундука. Тут Грегор вытянул руку, преградив ему выход.

— Сначала расскажи, что происходило сегодня. Я рад, что ты цел и невредим, — добавил он с неохотой.

Отто пожал плечами и подошел к сундуку, так как Лилиана не шелохнулась.

— Мы сели на военные галеры, установили катапульты и начали швырять камни, чтобы прогнать задарцев со стен. Почти ничего не добились. Задарцы тоже швыряли в нас камни. С тем же успехом. Скучновато было. Но галеры, скажу я вам, перемещались молниеносно! Такое впечатление, что гребцы сделаны из железа, и дисциплина у них, какой я в жизни не встречал. Знаешь, — неожиданно перешел он на доверительный тон, которым один взволнованный воин беседует с другим, — цель в таком бою такая же, как на земле: подобраться поближе, чтобы забросить абордажные крюки и вскарабкаться на башни. Ты скажешь, что это легко, поскольку городские стены не так уж высоки. Но задарцы набрали камней с пол горы и довольно успешно отбивались с помощью своих катапульт. Насколько мне известно, никто не пострадал. Мы прекратили штурм, когда стемнело. Завтра снова пойдем в бой и на следующий день тоже. Пока не снесем стены или не уморим их голодом.

— А потом? — подал я голос со своей циновки.

Отто, забрав одеяло, захлопнул сундук, выпрямился и потянулся к руке Лилианы.

— А потом мы поступим, как поступают все воины, когда захватывают город, — ответил он с довольным видом. — Начнем мародерствовать и грабить.

— А еще насиловать и убивать, — с отвращением выдохнула Лилиана и покорно направилась к выходу. — Идем, господин пилигрим, бросим вызов святому Павлу.

Грегор отошел в сторону. Хмурая Лилиана повела сияющего Отто из шатра.

Я резко сел, в ужасе от самого себя — целый день провел, как во мраке, и только сейчас до меня дошло:

— Я должен вызволить оттуда Джамилю!

— Она не принцесса, — устало сказал Грегор.

— Она человек. Я поклялся доставить ее домой живой и здоровой, да и с тебя пока никто не снимал клятвы отвезти ее в Святую землю в качестве новообращенной. Если мы останемся безучастны, пока ее будут насиловать и убивать, то мы самые великие грешники во всей этой армии.

Грегор переварил услышанное. Я пытался разобрать, какой от него исходит свет — он был каким-то средним между серым и золотым.

— Зато у нас появится хоть какое-то дело, — сказал я в отчаянии.

— Согласен с твоим порывом, — произнес через минуту Грегор. — Но с тех пор как мы знакомы, каждый твой план оказывается провальным.

— Тогда ты придумай план, — быстро сказал я, потирая ладони. — Обещаю согласиться с любым твоим предложением, лишь бы с ней ничего не случилось.

Грегор, прославившийся подвигами на рыцарских турнирах, считал абсолютно необходимым тщательно взвесить все обстоятельства, прежде чем планировать, как спасти чью-то принцессу, выбить из седла противника или совершить какой-то другой рыцарский поступок. Поэтому на следующее утро на рассвете, прежде чем трубы возвестили о возобновлении осады, мы с ним отправились в бухту на разведку, чтобы как следует осмотреть длинную отмель, соединявшую Задар с материком. Городские стены почти везде уходили прямо в воду, но здесь, на расстоянии примерно двух полетов стрелы, полоска земли соединяла город с далматским побережьем, и стену от атакующих защищал только ров, заполненный городским мусором. С суши в город вели одни ворота. Изнутри их забаррикадировали задарцы, чтобы не пустить захватчиков, а снаружи баррикаду соорудили воины, чтобы не выпустить жителей из города.

Вдоль наземной стены не стали устанавливать стенобитные орудия. Была, правда, сделана попытка протаранить стену, но задарцы спустили сверху цепи, и таран в них запутался. Теперь этот участок стены просто охраняли, чтобы задарцы не пустились в бега. Никаких военных действий тут не велось, поэтому нам с Грегором не пришлось особенно ухищряться или рисковать, чтобы спокойно все осмотреть. Не удастся ли здесь проникнуть в город? Три дня, с рассвета и до темноты, мы рыскали вдоль стены, и ни один часовой не поинтересовался, зачем нам это нужно. На четвертый день мы смочили тряпки духами Лилианы, завязали ими носы и рты и спустились в сухой ров под стеной, заполненный гниющим мусором. После целой недели моросящих дождей отсыревшие кучи источали чудовищное зловоние.

Грегор опытным глазом воина сразу обнаружил ахиллесову пяту в обороне задарцев: над одним участком рва образовался естественный каменный карниз, способный защитить тех, кто мог бы попытаться вырыть здесь подкоп. Как он объяснил, если разрушить стену с помощью подкопа, то захватить город уже не составит труда. Победа будет гарантирована, а после начнется всеобщее мародерство. Если бы он считал эту осаду оправданной, то немедленно отправился бы к дожу или Балдуину Фландрскому, чтобы сообщить о своем открытии.

Но Грегор не хотел нести ответственность за падение католического города, в разгроме которого ему запретили участвовать. С другой стороны, долг воина велел ему доложить такую важную подробность.

Я слушал его нытье, пока мы в который раз утюжили один и тот же участок рва, пробираясь между грудами мусора.

— Скоро сложу новую песню о тебе, — наконец предостерег я, чтобы заткнуть его. — «Скулящий кавалер». Послушай: «О, скулящий кавалер, он висит, как лавальер…»

— Это ты, бритт? — раздался сверху знакомый голос.

Грегор поморщился, когда над краем рва появилась голова его брата. Отто недоуменно уставился на нас.

— Чем вы заняты внизу? — спросил он.

— А чем ты занят наверху? — парировал я.

Отто пожал плечами.

— Меня перевели на службу в караул после того, как я ввязался в кулачную драку с какими-то моряками. Тоска зеленая, все равно что крутить любовь с монашкой. Эй, братец, ты просто разминаешь ноги или наконец-то решил исполнить свой воинский долг? Погоди-ка минутку! Ты только посмотри!

Мы с Грегором переглянулись, и у обоих похолодело внутри: Отто разглядел тот самый участок, где будет легко сделать подкоп.

— Там же можно вырыть тоннель! — радостно объявил он кому-то через плечо. — Хью! Позови графа, покажи ему это! — Он снова посмотрел на нас и заулыбался. — Вы приносите мне удачу! Не уходите!

Мы с трудом выбрались из рва, чтобы самим не пришлось разрушать стену.

Не успел бы я допеть до конца «Песнь о Роланде», как люди уже приступили к рытью подкопа под защитой не только естественного карниза, но и деревянного навеса, укрытого пропитанными уксусом шкурами, которые не воспламенялись от горящих стрел задарцев. По какой-то злосчастной прихоти судьбы каменный карниз образовался как раз над естественным разломом в породе, который словно специально был создан Всевышним с единственной целью — облегчить подкоп и разрушение стен Задара.

Задарцы, наблюдая с башен за деятельностью пилигримов и слушая их довольные крики, поняли, что шансов не осталось, и сразу отправили делегацию к венецианскому дожу, чтобы еще раз объявить о капитуляции. Обо всем этом мы узнали, вернувшись в шатер, в пересказе Ричардусов, которые были в восторге от того, что можно заняться каким-то делом, а не только вытачивать из древесины шахматные фигурки.

На этот раз Дандоло принимал задарцев вместе с Балдуином Фландрским, молодым заместителем Бонифация. Балдуин явно проигрывал Дандоло в уверенности. Эти двое заранее договорились об условиях, которые задарцы приняли сразу и с большим облегчением: город перейдет к венецианцам в строгом порядке; имущество задарцев станет добычей воинов, но сами задарцы не пострадают. Грегор, присутствовавший на переговорах, рассказал мне об этом с мрачным удовлетворением. У осажденного города, вынужденного сдаться, нет причин надеяться на пощаду. Но Балдуин вместе с духовником настояли на проявлении милосердия, чтобы репутация кампании окончательно не пострадала. Запрещалось проливать кровь, запрещалось мстить «пиратам», которые только что испытали поражение от венецианцев. Вряд ли, конечно, эти условия будут соблюдены, но оставалась надежда, что хаос будет минимальным.

Балдуин Фландрский обратился к Грегору с просьбой приглядеть за порядком во время капитуляции, которая должна была начаться на следующее утро. Грегор с благодарностью принял поручение. Дело не очень достойное, зато позволит ему проявить рыцарство — по-божески обойтись с побежденными, исполняя при этом долг воина. Все это он объяснил мне, оставив напоследок лучшую новость:

— Это означает, что, как только они сдадутся, мне будет позволено войти в город прежде остального войска. Другими словами, прежде чем кто-либо другой сумеет добраться до Джамили.

— Тогда возьми меня к себе в слуги, господин, — сказал я, понимая, что раз не смог помочь городу, то должен попытаться помочь хотя бы одной душе.

Тем же вечером, еще до наступления темноты, в лагерь прибыл венецианский гонец, нанятый одним частным лицом за большие деньги, чтобы распространить по всей Адриатике некое заявление. Этим частным лицом оказался богатый купец по имени Барцицца. А заявление гласило, что примерно два месяца назад у него пропала рабыня, хорошо одетая женщина лет тридцати, родом из Леванта.

За ее поимку и благополучное возвращение была объявлена огромная награда.