Часть четвертая
Возвращение моголов

– Повелитель, ты срочно должен пойти.

Хумаюн снова надел саблю в ножнах из черной тисненой кожи, украшенных слоновой костью и золоченой сталью – недавний подарок одного из вассалов, – которую рассматривал в тот момент.

– В чем дело, Джаухар?

Слуга беспомощно развел руками, и в лице его Хумаюн увидел такую тревогу, что перестал спрашивать, просто молча последовал за ним. Спускались сумерки, и пурпурные тени сгладили резкие очертания каменных и кирпичных стен, когда падишах спустился во двор. В воротах четверо людей Ахмед-хана окружили светло-гнедого коня. Подойдя ближе, Хумаюн заметил, что его плечо и шея были испачканы чем-то темным, привлекающим мух. Когда люди отступили от животного, чтобы приветствовать своего повелителя, он увидел в седле склонившегося вниз лицом всадника, обмякшего, словно мертвый. Пятно на шее коня было запекшейся кровью. Но внимание привлекло именно тело всадника. Не желая верить себе, Хумаюн узнал эту мощную фигуру, эти безжизненные руки и ноги, такие длинные, что они свисали под самое брюхо коня…

С усиливающимся тревожным предчувствием падишах медленно подошел и, нагнувшись, заглянул в лицо мертвеца. На него пусто смотрели глаза Хиндала. Не в силах выдержать их немигающий взгляд, Хумаюн закрыл их. Сделав это, он вздрогнул от ощущения безжизненности кожи брата. Потом заметил, что лицо Хиндала упирается в гриву коня. Он достал кинжал и, жестом отстранив стражников, разрезал веревки, которыми кто-то привязал тело Хиндала. Осторожно подняв брата, положил его на плиту лицом вверх. Присев рядом, в мерцающем янтарном свете факела, высоко поднятого воином Ахмед-хана, увидел свежую рану в горле Хиндала, которую мог оставить лишь наконечник стрелы.

Печаль овладела им. Хиндал был одним из братьев, которым он дорожил больше всего: отважный, честный, принципиальный и самый неамбициозный из них всех. Возможно, сердцем Хиндал был самым лучшим из сыновей Бабура.

– Желаю тебе скорее попасть в Рай, брат мой, и надеюсь, что после смерти ты простишь меня за то, что я причинил тебе столько боли, – прошептал Хумаюн. Всплыли воспоминания о юности Хиндала, его гордый рассказ о спасении Акбара, и на глаза навернулись слезы. Смахнув их кулаком, властитель встал. – Кто нашел тело?

– Я, повелитель, – сказал человек с факелом, совсем еще молодой юноша.

– Где?

– Его лошадь была привязана у кустов можжевельника в полумиле от города.

Значит, кто-то вынул стрелу, привязал Хиндала к седлу и оставил там, где его смогут найти. Все указывает на Камрана, с тяжелым сердцем подумал Хумаюн. Забыв про благодарность за его милосердие, всего через два месяца после освобождения Камран и Аскари исчезли из Кабула. Снова объединившись против него, они стали разбойниками, нападающими с гор на племена, в основном кафиров и чакраков, и вообще на всех, кто подвернется. Они были неразборчивы, атакуя укрепления Хумаюна и караваны, которые были источником процветания Кабула, его кровью. Камран не простил обмана Хиндала и освобождения Акбара и не преминул донести до Хумаюна свое зловещее послание в виде трупа брата. Но что случилось на самом деле? Если убийца Камран, стала ли смерть Хиндала результатом случайной встречи, или же Камран намеренно выследил Хиндала в северных горах, где тот скрывался с тех пор, как спас Акбара?

– Обыщите тело моего брата; найдите что-нибудь, что позволит понять, как и почему он погиб, – приказал Хумаюн, отвернувшись, чтобы не созерцать эту процедуру.

Спустя несколько минут в тень, где стоял Хумаюн, погруженный в воспоминания и думы, подошел воин.

– Мы не нашли ничего существенного, повелитель, кроме этой записки в седельной сумке.

Хумаюн взял обрывок бумаги и прочел его в свете факела. В нескольких коротких предложениях, никому не адресованных, Хиндал просил в случае его смерти похоронить его рядом с отцом. Он также написал, что хочет, чтобы Акбару передали его кинжал, украшенный рубинами, который некогда принадлежал Бабуру.

– Повелитель, кинжал был в своих ножнах. – Воин протянул Хумаюну серебряные ножны, тоже усыпанные рубинами, сверкающими в свете факела.

Кто бы ни убил Хиндала, он не был грабителем, подумал падишах. Он также понял, что смерть наступила внезапно и неожиданно для Хиндала, у которого не было времени вынуть меч. И снова перед ним предстали зеленые глаза Камрана, его ухмыляющееся лицо…

Спустя три недели в ветвях вишневых деревьев, привезенных в Кабул Бабуром, шумел ветерок, осыпая цветы, разлетавшиеся, словно розовые снежинки. Весенняя талая вода с гор струилась по двум перекрестным мраморным каналам, разделявшим сад на четыре части, засаженные гранатами, яблонями и лимонными деревьями. От сиреневого клевера, покрывавшего землю, поднимался медовый аромат, когда, проходя по саду, созданному Бабуром, Хумаюн подошел к свежей могиле в центре ивовой рощи. Надпись на мраморной плите гласила, что здесь лежит Мирза Хиндал, самый младший и возлюбленный сын Бабура, Великого Могола, падишаха Индостана.

Гульбадан выбрала узор из нежных ирисов и тюльпанов, которые выгравировали резчики по краю плиты, и каждый день по приказу Хамиды светлый мрамор посыпали сушеными розовыми лепестками. Жена Хумаюна навсегда осталась благодарна Хиндалу за спасение Акбара, потому что он до сих пор оставался их единственным ребенком. Хакимы винили в этом долгие тяжелые роды и предсказывали, что, несмотря на ее молодой возраст – ей еще не было двадцати пяти, – детей у нее больше не будет.

Отвернувшись от могилы Хиндала, Хумаюн сделал несколько шагов к простой плите могилы Бабура. Всякий раз, приходя сюда, он чувствовал присутствие отца так сильно, что почти мог видеть его перед собой, с пониманием смотрящего на своего наследника. Бабур тоже занял Кабул только для того, чтобы разочароваться в своих надеждах быстро завоевать Индостан. Но в их обстоятельствах есть большая разница. Проблема Бабура состояла в том, что его армия была недостаточно сильной, чтобы противостоять султану Ибрагиму, могущественному правителю Индостана. Это препятствие было преодолено, когда друг Бабура привез ему турецкие пушки и фитильные ружья, в то время не известные в Индостане. Проблемы Хумаюна были более сложны, более губительны потому, что они происходили из его собственной семьи. Из-за Камрана и Аскари падишах был вынужден отложить завоевание Индостана именно тогда, когда ситуация казалась такой благоприятной.

Хаос после смерти Шер-шаха – отличная возможность для нападения. Правление узурпатора длилось всего пять лет, и многие вернутся обратно под зеленые знамена Моголов.

Но угроза со стороны Камрана и Аскари сделала невозможным длительный поход. У вельмож Шер-шаха было время выбрать нового падишаха. Отвергнув старшего сына Шер-шаха, человека, приверженного роскоши, а не военному делу, они выбрали его младшего сына Ислам-шаха, который первым делом приказал убить старшего брата. Послание Хумаюн принял. Если бы он казнил Камрана и Аскари, а не простил их, то теперь на троне в Агре сидел бы он, а не Ислам-шах.

Хумаюна ранило и злило то, что братьям удавалось так долго ломать его планы. Где их благодарность за его милосердие? Возможно, не стоит удивляться Камрану, чьи ненависть и ревность к нему откровенно неистребимы. Но почему за его щедрость так отплатил Аскари? Когда тот сдал ему Кандагар, казалось, что он испытывал угрызения совести, даже стыд за свои действия. Возможно, его чувства были искренни, но под влиянием Камрана надолго не задержались. Всю свою жизнь Аскари находился под влиянием старшего брата…

Размышляя, Хумаюн медленно вернулся к Джаухару, державшему под уздцы его коня, щипавшего сладкую травку у яблони, и, сев на коня, быстро поскакал в сторону крепости, приняв решение. Смерть Хиндала стала сигналом к тому, что ждать больше нельзя; больше никаких оправданий, никаких сентиментальных надежд на примирение с братьями. До сих пор его попытки выгнать их из укрытий в горах были безуспешны. Требовались более решительные действия…

В тот вечер, войдя в зал заседаний, Хумаюн увидел, что все его военачальники уже собрались и ждали начала совета. Разглядывая их лица, он все еще инстинктивно искал одного человека, Касима, чья спокойная рассудительность, абсолютная преданность были одной из немногих констант его беспокойного правления. Но зимой в обледеневшем дворе Касим поскользнулся и сломал правое бедро. Хакимы дали ему опиума, но болевой шок для его старого тела оказался слишком сильным. Касим потерял сознание и спустя два дня перешел в мир иной – так же тихо, как делал все в своей жизни. Он был с Бабуром с первых тревожных дней его правления в Фергане, когда тот был еще совсем юным властителем. Точно так же Касим был всегда рядом с Хумаюном. Падишах так привык к его спокойному, умиротворяющему присутствию, привык к его тихим, неизменно ценным советам… Его смерть стала истинным расставанием с прошлым.

Но теперь Хумаюну надо было подумать о будущем. Сидя на своем высоком троне, он произнес:

– Мое терпение в отношении моих братьев иссякло. Пока они не будут схвачены и обезоружены, они всегда будут угрозой для нас.

– Нашему войску не везло… Но однажды мы их пленим, – сказал Заид-бек. – Мы рассматриваем провал в захвате Камрана и Аскари как оскорбление чести.

– Если будем действовать, как прежде, то, если только нам сильно не повезет, я очень сомневаюсь в успехе. Я давно подозреваю, что у них свои шпионы среди наших воинов, а также в городе. Именно поэтому им всегда удается нас перехитрить; мы же попусту теряем время и силы, которые можно было бы потратить с большей пользой на другие цели.

– Но что еще мы можем сделать? – спросил Заид-бек.

– Именно поэтому я собрал вас здесь. Мы должны расправиться с Камраном и Аскари, их горными разбойниками. Кабул процветает. Торговые караваны, приходящие сюда, в наши караван-сараи, бесчисленны. Налоги, что они платят, наполняют нашу казну. Я храню эти богатства для нашего отсроченного завоевания Индостана, но я намерен потратить часть сокровищ, чтобы раз и навсегда решить проблему со своими братьями…

– Как, повелитель? – спросил Заид-бек.

– Обещаю заплатить золотом, равным моему весу, тому, кто поймает моих братьев. Мы также удвоим усилия и мобилизуем войска для их пленения. Я сам возглавлю операцию. Также щедро заплачу племенам, которые к нам присоединятся. Они знают все закоулки и тропы в горах. Обещаю не знать покоя, пока не поймаю братьев.

– Повелитель, один из патрулей сообщил о дыме над Карабагом, – произнес Ахмед-хан, подскакав к Хумаюну и придержав своего белого коня так резко, что тот возмущенно захрапел.

– Думаешь, на поселение напали?

– Уверен, повелитель.

– Тогда поскакали.

Когда копыта лошадей застучали по высохшей от знойного солнца земле, Хумаюн позволил себе надеяться, что он хотя бы приблизится к Камрану и Аскари. За последние три недели падишах и его люди по горным ущельям к северу от Кабула неусыпно преследовали большой конный отряд, но всякий раз находили поселения сожженными, сады – вырубленными, а трупы – уже разлагающимися под знойным солнцем. Но Карабаг был всего милях в четырех. Хумаюн помнил очень хорошо, как охотился там в детстве. Это было большое, процветающее поселение в абрикосовых и миндальных садах, орошаемых арыками, струящимися вдоль глинобитных стен вокруг него и усаженными ивами.

Пятьсот воинов у него за спиной – конные лучники и кавалеристы с острыми пиками – должны справиться с теми, кто напал на Карабаг, подумал Хумаюн. Завернув за холм, на котором расли несколько дубов, он увидел Карабаг и его сады. Перед ним предстала отнюдь не та мирная картина, которую он помнил. Поля и сады горели, и сквозь клубы дыма падишах увидел, что ворота поселения сорваны. Крики не заглушал даже громкий стук копыт.

– За справедливость! – крикнул Хумаюн и, размахивая над головой Аламгиром, галопом помчался впереди своего войска.

Он первым ворвался в ворота, едва успев обогнуть на коне распростертого на земле окровавленного старика с топором в спине. Справа, ярдах в двадцати, увидел двоих, по круглым, лохматых шапкам из овчины узнав в них чакраков; те тащили из дома девушку. Один из них уже распоясывал свои мешковатые штаны. Увидев Хумаюна, насильники растерялись. Отпустив девушку, которая сразу же отползла в сторону, оба потянулись к лукам, но Хумаюн уже настиг их. Ударом меча он обезглавил одного налетчика; его голова, взлетев в горячий воздух, свалилась на каменный порог. Натянув повод, Хумаюн поднял коня на дыбы, и тот копытами сбил с ног второго чакрака, с хрустом раздробив ему кости.

Люди вокруг него, заполнившие поселение вслед за ним, сражались от души. Грабя и насилуя, разбойники были захвачены врасплох. Те, кто успел, разбежались и спрятались. Но, думая о своих братьях, Хумаюн развернул коня и в суматохе боя стал искать их.

– Повелитель, пригнись! – сквозь крики, стоны и звон оружия услышал он голос Ахмед-хана и успел уклониться от стрелы, пущенной лохматым гигантом с плоской крыши дома.

Хумаюн выхватил боевой топор из седельного чехла и метнул его. Топор вонзился в грудь лучника так глубоко, что тот свалился с крыши, словно подстреленный из мушкета.

Кровь стучала в ушах падишаха. Как славно было снова оказаться в бою! Смахнув зеленым платком пот с лица, он заметил, возможно, последних выживших разбойников, бегущих к лошадям, привязанным к деревянной стойке у колодца.

– Никто не должен уйти! – крикнул Хумаюн, снова развернув коня и направившись к ним. Наклонившись, он схватил одного за плечо, когда тот готов был вскочить на коня, и мощным рывком свалил его на землю. Натянув поводья, крикнул на лежавшего в пыли: – Чьи вы люди? Отвечай немедленно, или я перережу тебе горло.

Разбойник задыхался и не мог говорить. Вдруг Хумаюн услышал знакомый голос позади себя:

– Это мои люди. Я сдаюсь. Покончим со всем этим.

Повернувшись, ярдах в четырех Хумаюн увидел Аскари с окровавленным лицом от раны над правой бровью. У его ног лежали кривой меч и метательный нож. Увидев, что делает их предводитель, люди Аскари тоже бросили оружие.

Воины Хумаюна окружили их.

– Свяжите всех, – приказал он и, сойдя с коня, медленно подошел к Аскари. Удивление от поведения брата и понимание того, как близок был он от смерти, если бы тот воспользовался оружием, а не сложил его, возбудило в нем ярость.

– Как смеешь ты нести разрушение и хаос моим людям… нашим людям?

Аскари молчал.

– У тебя никогда не было мужества действовать самостоятельно. Должно быть, Камран где-то поблизости. Где он?

Брат стер кровь с раны, которая все еще кровоточила.

– Ты ошибаешься. Я не видел Камрана уже почти полгода. Не знаю, где он. – Его черные глаза встретились с глазами Хумаюна.

Падишах подошел ближе и заговорил очень тихо, чтобы их никто не слышал:

– Не понимаю. Ты мог напасть на меня сзади, я бы даже не почуял, что ты рядом.

– Да.

– Так что же остановило тебя?

Аскари пожал плечами и отвел взгляд. Хумаюн схватил его за плечо.

– Ты нападаешь на невинных людей, позволяя этим хищникам, – он махнул в сторону пары грязных связанных чакраков, – насиловать и убивать; так почему же ты не напал на своего кровного брата?

– Хумаюн…

– Нет, мне теперь все равно. Возможно, это лишь трусость… Ты знал, что мои люди тебя убьют, если нападешь на меня… Не хочу слушать твои лживые речи о том, как ты сожалеешь и что во всем случившемся виноват Камран. – Хумаюн отвернулся и крикнул своим телохранителям: – Заберите его и держите подальше от моих глаз, пока не доберемся до Кабула. Мне стыдно даже глядеть на него.

Когда червонно-золотые деревья возвестили о приходе осени, спустя лишь десять дней после возвращения в Кабул, Хумаюн увиделся со своим братом. Слова его, сказанные в порыве гнева, были правдой. Он действительно стыдился брата, глубины его падения и позора, которым он покрыл их семью. Бледный и исхудавший после заточения в тюрьме, со связанными руками, с колодками на ногах, Аскари медленно вошел в покои Хумаюна в сопровождении охраны.

– Оставьте нас, – приказал падишах. – Но будьте готовы к вызову.

Когда за ними закрылись двойные двери, Хумаюн подошел к золоченому стулу, сел и, оперевшись подбородком на руку, посмотрел Аскари прямо в лицо.

– Есть кое-что, чего я никогда не понимал. Дважды я сохранил тебе жизнь, хотя ты угрожал мне. Кроме того, я предложил тебе быть не только братом, но и союзником в завоевании Индостана. Ты, должно быть, думаешь, что я поступал с тобой плохо, но я дал тебе все…

Аскари медленно покачал головой.

– Нет, не дал, – тихо произнес он. – Все, что ты предлагал нам с Камраном, было лишь слабым отражением твоей славы – и не было чем-то таким, что принадлежало бы только нам. Вижу по твоему лицу, что ты не понял. Для тебя жизнь всегда была так называемым «великим предназначением».

– Это не только мое предназначение, это судьба всех нас.

– Неужели? А как насчет народной поговорки тактя тахта – «трон или гроб»? В ней говорится не об общей судьбе. Она про то, что победитель получает все. Хумаюн, давай откровенно – возможно, более откровенно, чем когда-либо за все эти годы. Я тебя не люблю, но я не ненавижу тебя… Никогда не было этого. Я просто искал свой путь, как сделал бы и ты на моем месте.

– Просто хочешь оправдать свои мелкие амбиции и жадность.

Аскари посмотрел на свои связанные руки.

– Это ты их так называешь. Я бы назвал это жаждой независимости, свободы, которой я насладился бы, если бы отец справедливо разделил земли между своими сыновьями, как делали наши предки… – Он замолчал.

– Но зачем было предавать меня? Хиндал не предал.

При упоминании о Хиндале самоуверенное выражение лица Аскари изменилось.

– Хиндал был не такой, как все мы. Он был столь же деликатен душой, сколь могуч телом. В нем не было коварства, и он был так наивен, что думал, будто все такие же честные, как он. Украв у него Хамиду, ты потерял надежного союзника… – Вдруг глаза Аскари наполнились слезами. – Я не хотел… но дело не в этом…

– Чего ты не хотел? – Хумаюн встал со стула и подошел к Аскари так близко, что почувствовал острый влажный запах его кожи и одежды после дней, проведенных в каземате.

– Я не хотел убивать Хиндала.

– Ты?.. Я думал, что это Камран…

– Нет, это я.

– Но почему? Как он тебя обидел?

– Я не хотел убивать его. Это была случайность. Жестокая случайность. Я был в пути со своими людьми в безлунную ночь. В темноте мы наткнулись на небольшой отряд быстро скачущих всадников, которые не остановились и никак себя не обозначили. Я пустил стрелу в их предводителя, тот свалился с седла, а остальные в страхе ускакали. Когда я увидел тело, то… то узнал Хиндала, – тихо произнес Аскари, отведя от Хумаюна взгляд. – Я приказал своим людям оставить его тело у стен Кабула, где его нашли бы до тех пор, пока его не растерзают хищники, чтобы ты мог достойно похоронить его.

– Я похоронил. Он лежит рядом с отцом, как и хотел того.

Хумаюн все еще не верил искреннему раскаянию брата. Вдруг ему в голову, словно яркая молния, пришла мысль.

– Ты не напал на меня из-за Хиндала, не так ли? Хотя вполне мог бы убить…

– Да. Чувство вины гнетет меня. Все, что осталось, бессмысленно. Не хотел брать на свою совесть смерть еще одного брата.

Задумавшись над историей Аскари, Хумаюн почувствовал, как на глаза его навернулись слезы. Почему Хиндал так рисковал, отправившись с небольшим отрядом на юг, туда, где мог встретиться с бандитами Камрана и Аскари? Хотелось думать, что он был на пути в Кабул, чтобы примириться с ним… Но теперь он об этом никогда не узнает.

Несколько минут братья молчали. Потом Аскари медленно прошел через комнату к окну и посмотрел на двор внизу, слегка улыбнувшись.

– В детстве мы с Хиндалом иногда стояли здесь, глядя, как вы с Камраном учитесь сражаться на кинжалах и мечах. Нам это очень нравилось. В сравнении с нами вы казались совсем взрослыми мужчинами, воинами… Мы также наблюдали, как отсюда отец отправлялся на завоевание Индостана. Никогда такого не видели – в долине под крепостью собралось так много воинов, так много обозных повозок; было столько шума и суеты… Хотя Хиндал тогда так и не понял, что происходит… Хумаюн…

– Что?

– Ты собираешься меня казнить?

– Возможно, нет.

На мгновение Аскари закрыл глаза.

– Тогда помоги мне найти примирение с самим собой – и с прошлым…

– Как я это могу сделать?

– Позволь мне совершить паломничество в Мекку, хадж. Хочу искупить то, что случилось с Хиндалом…

– Хочешь совершить паломничество в Мекку?..

Почему бы и нет, подумал падишах, помолчав минуты две. Хадж уведет Аскари за тысячи миль от Кабула, а от Камрана – на месяцы, возможно, годы. Это гораздо лучше заточения или ссылки и, возможно, даст Аскари духовное облегчение, которое ему так необходимо.

– Ты уверен, что тебе это надо?

Аскари кивнул.

– Тогда дам тебе сопровождение под командованием одного из моих лучших командиров, Мохаммеда Азруддина.

– Чтобы следить за мной? – слабо улыбнулся Аскари.

– Нет, чтобы защитить. Путешествие долгое и опасное, как по морю, так и по суше… Можешь мне не верить, но мне бы хотелось, чтобы между нами все было иначе. Однако теперь поздно, прошлое всегда будет стоять между нами… Молю, чтобы ты нашел покой, который так ищешь.