В горах зима наступила быстро. Еще три недели тому назад снежинки едва долетали до земли. Теперь, на ветру, они неслись почти горизонтально вдоль узкого ущелья ледяных гор, пролегающего к северо-западу от Кабула, по которому двигались Хумаюн и его армия. С ухудшением условий, усугубляющих тяжести путешествия по многочисленным горным перевалам, падишах решил, что благоразумнее будет обождать, пока подойдет основной обоз. Несмотря на то, что это стоило ему нескольких дней, он не осмелился надолго остаться без своих пушек и другого тяжелого вооружения.

Подняв голову, чтобы разглядеть извилистую дорогу впереди, Хумаюн ощутил на лице колючий ледяной ветер. Как ни щурился он от резкого ветра, ему так и не удалось разглядеть ни верхушки ледяных гор, ни нависший над пропастью проход длиною не более трех четвертей мили.

Скоро должен вернуться Ахмед-хан. Хумаюн послал его и его людей вперед, чтобы те проверили проходимость пути для армии в такую суровую погоду и подыскали защищенное от ветра место, где можно было бы встать лагерем.

Вдруг, сквозь завывание вьюги и приглушавший звуки красный шерстяной шарф, закрывавший лицо до самых глаз, Хумаюну послышался чей-то крик впереди. Возможно, это только шум ветра или даже волк, подумал он, снова посмотрев вверх, и снял шарф, чтобы лучше слышать. Раздался новый крик, уже ближе – определенно, человеческий:

– Впереди враг!

В круговерти вьюги обозначился силуэт всадника, сломя голову мчавшегося вниз по опасной заснеженной каменистой тропе. Всадник подскакал ближе, и Хумаюн увидел Ахмед-хана, отчаянно хлеставшего своего непрерывно ржащего коня.

– Впереди враг! Впереди враг!

Следом за ним скакали двое его разведчиков. Вдруг один резко склонился на шею коня с двумя стрелами в спине и свалился прямо в белый снег, залив его алой кровью. Спустя мгновение споткнулся и упал гнедой конь второго разведчика от нескольких стрел у него в крупе. Всадник освободился от седла и стал пробираться по глубокому снегу, но через несколько ярдов тоже упал, сраженный стрелой с черным оперением.

Хумаюн увидел, что сквозь снегопад в его сторону двигались темные тени незнакомых всадников. Некоторые из них низко склонились к шеям коней, вытянув вперед мечи и секиры, а другие натянули луки. Заглушаемый шумом ветра, падишах крикнул Байрам-хану:

– Поставь повозки в оборонительную позицию; те, что с женщинами, в самую середину! Оставь с ними людей для охраны, остальные – ко мне!

Он пришпорил коня навстречу опасности, изо всех сил крикнув конным лучникам позади себя:

– Стреляйте!

Воины с уже поднятыми и натянутыми луками на случай засады разом выпустили в метель поток стрел в сторону людей Камрана. Несколько лошадей упали, увлекая за собой всадников. Один из них во время падения потерял свой шлем, ударившись бритой головой о камень, торчавший из снега. Череп его раскололся, залив снег кровью и мозгами.

Со склона повалили другие всадники, с новой силой налетев на первые линии конной обороны Хумаюна, которая расступилась, чтобы пропустить и окружить врага. Один из людей Камрана в толстом овечьем тулупе, вращая над головой шипастую булаву, направился прямо к падишаху. Почуяв восторг от будущей схватки, Хумаюн развернул коня и заметил, что грива коня его противника покрыта льдинками. Колючая булава пронеслась над головой, не задев его, но, отмахнувшись, он сумел лишь рассечь толстую кожу тулупа противника.

Они снова развернулись и поскакали друг на друга, утопая в густом паре конского дыхания. И снова их взаимные удары не увенчались успехом. Когда противник Хумаюна сильно натянул поводья, чтобы сделать третью попытку, конь его вдруг поскользнулся. Пока всадник пытался удержаться в седле, падишах резко развернул коня и добрался до него раньше, чем тот смог хорошенько размахнуться булавой.

Хумаюн полоснул мечом, и хотя всадник ушел от прямого удара, падишаху удалось глубоко рассечь ему бедро повыше колена, поранив сухожилие и кость. Инстинктивно мужчина уронил булаву и схватился за рану. Пока он это делал, Хумаюн ударил его снова, но теперь по горлу. Кровь брызнула в морозный воздух, и всадник упал.

Вокруг падишаха отчаянно сражались его люди, и было похоже, что их численность превышает противника. Однако Хумаюн заметил, что трое окружили Байрам-хана, оказавшегося отрезанным от остальных. Властитель направил своего коня в ту сторону. Байрам-хан потерял шлем, вьюга разметала его длинные волосы. Он отбивался как мог, разворачивая своего черного коня по очереди к каждому нападавшему. Но его сильно прижали, а из глубокой раны от уха до ключицы хлестала кровь.

Первым напоминанием о том, что Хумаюн рядом, стал удар его меча, выбивший одного из нападавших из седла; второй удар почти отсек другому руку, которой он собирался ударить Байрам-хана в незащищенный бок. Третий нападавший хотел сбежать, но перс ударил его, и тот умчался, оставив на снегу кровавый след. За ним помчались и остальные люди Камрана. Атака прекратилась так же быстро, как началась. Все длилось не более получаса.

– Догоните их! – крикнул Хумаюн Заид-беку. – Убейте и захватите в плен всех, кого сможете, но будьте осторожны, впереди может быть засада.

Спрыгнув с коня, падишах поспешил к Байрам-хану, совсем обмякшему в седле. Он подоспел вовремя, успев подхватить его, когда тот падал с коня. Хумаюн опустил его на землю и стал перевязывать рану своим красным шарфом.

– Благодарю тебя, повелитель. Я обязан тебе жизнью… Но в долгу я не останусь, – тихо произнес Байрам-хан, морщась от боли.

К тому моменту, когда Заид-бек и его люди спустились в ущелье, снегопад прекратился, и бледное зимнее солнце скрылось за западными вершинами, бросая длинные тени на место сражения, где Хумаюн руководил помощью Байрам-хану и другим раненым. Среди всадников падишах заметил нескольких пленных, неуклюже сидевших в седлах со связанными сзади руками и стянутыми под брюхами их коней ногами.

– Заид-бек, кто-нибудь из пленных готов разговаривать? Что они говорят?

– Что они добровольцы, не более ста пятидесяти человек и в основном из местных племен. Твой брат пообещал им большую добычу, если они добьются успеха, в особенности если принесут ему твою голову.

– Надо быть готовыми к другим нападениям. Расставьте больше часовых. Теперь Камран знает, что мы приближаемся, – и откуда, и когда.

Впервые с тех пор, как он отправился с отцом на завоевание Индостана двадцать один год тому назад, Хумаюн взирал на место своего рождения. Всего в полумиле от них виднелись покрытые снегом стены и ворота Кабула. Выше он смог разглядеть арочные входы в караван-сарай, приют для тысяч купцов, проходивших здесь со своим товаром сахара, тканей, лошадей, специй и драгоценностей, ставшим основой благосостояния Кабула.

На скалистом хребте над городом стояла крепость. Хотя с ней было связано так много воспоминаний, Хумаюн прогнал их все и беспристрастным, расчетливым взором оценивал толщину глиняных стен и приземистых башен. Это больше не был город детства, под стенами которого он скакал на пони и охотился с соколами. Это был оплот его врага и тюрьма его сына. Перед ним стоял тот же выбор, что и в Кандагаре. Как одолеть врага и спасти Акбара, не подвергая его еще большей опасности? Хотя изредка разведчики Хумаюна замечали всадников, тенью следивших за ними. Это могли быть только люди Камрана. Они быстро уходили от погони. Брат больше не нападал. Он знал, что Кабул надежно защищен и имеет достаточный запас всего, чтобы выдержать осаду.

Несмотря на то, что Камран успел проявить себя с самой плохой стороны, Хумаюн решил снова попытаться уговорить его. Сегодня ночью в лагере, раскинувшемся в снежной долине возле Кабула, он напишет письмо, которое его сестра доставит Камрану. И снова его предложение будет простым. Если брат освободит Акбара и сдаст Кабул, он и его люди смогут без помех уйти. Теперь положение значительно выгоднее, чем когда Гульбадан передавала письмо Аскари в Кандагаре, подумал Хумаюн. По пути к Кабулу к нему присоединились еще больше племен. Хотя его собственные силы пока не превышали численности персидского войска, теперь они насчитывали почти восемь тысяч человек.

Хлопая себя по бокам руками в варежках, чтобы согреться, Хумаюн направился к алому командному шатру, где его ждал военный совет.

– У меня смелая сестра. Она снова будет моим послом. Но если Камран не примет мое предложение, мы должны быть готовы к немедленной атаке на крепость. Пусть он услышит гром наших пушек.

– А как насчет самого города, повелитель? – спросил Байрам-хан. Он успешно поправлялся после ранения, хотя все еще с трудом поворачивал голову из-за толстой повязки на шее. Теперь у него будет еще один красивый шрам.

– Твой брат, конечно же, держит там гарнизон, – сказал Заид-бек. – Защитники могут стрелять в нас со стен, поэтому придется держаться подальше, хорошо окопаться и охранять наш лагерь.

– Но городской гарнизон не так глуп, чтобы делать вылазки и нападать на такую армию, как наша, – добавил Байрам-хан.

Заговорил Хумаюн:

– Кроме того, жители города могут их не поддержать. Люди Кабула разбогатели на торговле. Им нужен мир и процветание, а не война. Они могут не испытывать особенной преданности мне, но если они поверят, что в итоге победа будет за мной, а не за Камраном, они смогут даже поднять восстание против него, чтобы завоевать мое доверие, как это было, когда мой отец победил своих врагов. Сделаем все, чтобы окружить город. Но в отношении крепости, где лучше всего установить пушки, чтобы они могли действовать сразу, как только брат откажется сдаться на моих условиях?

– Поднимем их вверх по дороге к крепости и поставим на самых выгодных позициях так, чтобы не подвергать наших артиллеристов обстрелу стрелков и лучников со стен цитадели, – ответил Заид-бек.

– Согласен, – кивнул Хумаюн. – Мне думается, тот скалистый выступ, где дорога поворачивает к воротам, будет удобным местом. Кроме того, если наши люди там закрепятся, с такого расстояния артиллеристам Камрана будет трудно их поразить. Нашей целью должны стать главные ворота. Хотя и окованы железом и защищены тяжелой железной решеткой, они не выдержат массивный обстрел. Надо также бить по внешним стенам справа. Насколько я помню, та сторона более старая и не такая толстая, как в остальных местах.

– Главная проблема в том, будет ли удар достаточно сильным с той позиции, что ты предложил, – сказал Заид-бек.

– А ты что думаешь, Рустам-бек? – спросил Хумаюн. – Смогут ли твои пушкари с такого расстояния причинить достаточные разрушения?

Пожилой перс посмотрел на своего заместителя, ожидая ответа.

– Повелитель, проблем быть не должно, – подтвердил Байрам-хан, задумчиво взглянув вдаль своими синими глазами. – Единственная загвоздка в том, что у нас маленькие пушки. Если бы мы смогли доставить сюда из Казвина большие орудия, взять стены удалось бы гораздо быстрее. Но у нас хотя бы много пороха и ядер.

– Отлично. Знаю, пушкам потребуется много времени, чтобы сделать свое дело, но сразу видно, что мы преуспеем. Хочу, чтобы войска прорвались в цитадель, наступая по склону волнами под прикрытием лучников и стрелков. Байрам-хан и Заид-бек, поручаю вам набрать отряды для подготовки нападения и тех, кто их поведет. Очень важно, чтобы отряды всадников были готовы в любое время преследовать всех, кто попытается покинуть крепость. Мой брат не должен ни сбежать, ни увезти моего сына.

– Если бы Камран отказался от ее предложения, она должна была бы уже вернуться, не так ли? – спросила Хамида.

Несмотря на холод и снегопад, она стояла перед женским шатром, глядя на главные ворота крепости Кабула – с того момента, как Гульбадан забралась в крытую утепленную повозку, запряженную двумя мулами, и в сопровождении Джаухара с посольским флагом направилась по склону в сторону крепости. Через пять минут ворота открылись, и она исчезла за ними.

– Не обязательно. Камран коварен и жесток; чтобы поиздеваться над ней, он заставит ждать ответа, даже если решил освободить Акбара, – произнес Хумаюн.

– Да. Если он настолько жесток, чтобы отобрать у женщины младенца ради своих амбиций, то он способен на все.

– Но, может быть, они собирают вещи Акбара, – предположил Хумаюн, чтобы утешить ее, хотя сам в это не верил.

– Смотри, ворота открываются снова, – ахнула Хамида, заслонив ладонью глаза от снежного сияния под только что выглянувшим солнцем. – Может быть, солнце – хороший знак?

– Может быть, – отозвался Хумаюн.

Первым в воротах появился Джаухар на сером коне. Через минуту выехала повозка Гульбадан и медленно поехала вниз по склону.

– Занавески все еще опущены. Возможно, там Акбар, – произнесла Хамида.

– Возможно, – ответил Хумаюн. Солнце снова спряталось за тучами.

Через десять минут маленькая процессия подошла к женскому шатру. Не успела повозка остановиться, как Гульбадан откинула занавеску и стала выходить из нее. Слов не понадобилось. По ее печальному лицу Хамида и Хумаюн поняли, что в повозке Акбара нет и, что еще хуже, ответ Камрана исключил все надежды на его скорое освобождение. Хамида упала коленями в холодный сырой снег, отчаянно разрыдавшись. Хумаюн нежно ее поднял и обнял.

– Знаю, что ты чувствуешь.

– Нет, ты не можешь знать, – рыдала Хамида. – Только мать может понять такое…

Вырвавшись, она убежала в засыпанный снегом шатер. Хумаюн отпустил ее, потом, дрожа от гнева и разочарования, подошел к Гульбадан и отвел ее к себе. Затем, отпустив всех слуг, спросил:

– Что он сказал?

– Совсем мало. Камран заставил меня ждать очень долго… Когда он наконец принял меня, то был один. Он сидел на золоченом троне нашего отца Бабура, на троне Кабула. Даже не попытался встать, чтобы поприветствовать меня. Я передала ему твое письмо. Он его быстро просмотрел, потом, улыбаясь, написал это. – Она протянула Хумаюну сложенный листок бумаги. – Швырнул его мне, сказав: «Отдай ему это и скажи, чтобы убирался прочь». Я умоляла его отдать Акбара, если не ради тебя, то ради меня и его матери. Камран только ответил: «Неужели ты думаешь, что я такой глупец? Если тебе больше нечего сказать, то уходи». Я развернулась и ушла. Больше не стану унижаться и терпеть оскорбления, снова умоляя его.

– Ты поступила правильно, – произнесла Хамида, обнимая Гульбадан, которая едва сдерживала слезы. – Я больше не буду плакать, и ты не плачь. Хумаюн, что в письме Камрана? Мы должны знать, что в нем нет нового предательства.

Падишах развернул записку, написанную неуверенным почерком, знакомым ему с детства, и прочел вслух.

Ты дал мне слово покинуть эти земли и уйти в Персию, но ты не сдержал его и вернулся с иноземной армией, чтобы угрожать мне. Ты осмелился предложить мне безопасно покинуть царство, которое стало моим. Ты, кто не смог удержать те земли, которые наш отец завоевал за пределами Хайберского перевала. Ты, кто потерял все, что создал наш отец. Теперь на этом троне сижу я. Лишний здесь ты, а не я. Возвращайся обратно в Персию, в свою ссылку.

Первой прервала молчание Хамида.

– Он не услышал тихой мольбы женщин и твое великодушное предложение. Заставь его платить кровью за коварство и жестокость.

– Так и будет, – ответил Хумаюн и пошел к выходу. Откинув занавеску, он крикнул Джаухару, который грелся у костра: – Джаухар, у нас ответ моего брата. Это война. Собери совет. Наступление на рассвете.

Снег, валивший весь день и ночь и помогший скрыть все передвижения на позиции и установку персидских пушек, теперь прекратился, и последовали первые выстрелы по цитадели. Со своего командного пункта за скалистым выступом в пятидесяти ярдах позади пушек Хумаюн наблюдал расчеты людей по пять на пушку, в кожаных куртках, штанах и остроконечных железных шлемах; как они складывали в дула пушек холщовые мешки с порохом, потом ядра, проталкивая их глубже. Затем вставляли в отверстия запалов шила с острыми металлическими наконечниками для прокалывания мешков с порохом и осторожно насыпали еще немного огневого зелья вокруг отверстий. Наконец, когда все остальные отходили на необходимое расстояние, один из них подходил к пушке. В руке он держал длинный шест с развилкой на конце, с которой свисала пропитанная маслом веревка с зажженным нижним концом; ее он подносил к запалу, а потом отбегал назад. Несмотря на трудность выполняемой работы, от которой пушкари потели так, что в холодном воздухе от них валил густой пар, делали они все это очень слаженно – от закладывания пороха в жерла пушек до грандиозного взрыва после его запала. Первые ядра упали в нескольких ярдах от цели и немного к западу от стен крепости. Но люди Байрам-хана быстро перенацелили пушки, подложив под колеса лафетов камни и увеличив количество пороха. После этого большинство выстрелов попали в цель, ударив по воротам и в глиняные стены, подняв над ними облако красной пыли.

Несколько стрелков Камрана палили с крепостных стен по артиллеристам, но чтобы лучше прицелиться, они сильно высовывались из бойниц. Хотя поначалу им удалось ранить несколько пушкарей Хумаюна, теперь уже его стрелки сумели перейти на передовые позиции и обстрелять неосторожных противников, поразив двоих из них. Те упали со стен, роняя оружие и отчаянно цепляясь за воздух, и разбились о скалы внизу. Остальные старались сильно не высовываться из укрытий, и выстрелы их стали поспешными, неприцельными и хаотичными.

Хумаюн заметил, что к нему на широкогрудом белом коне скачет Заид-бек.

– В городе все спокойно, повелитель, – крикнул он сквозь грохот пушек. – Воины наблюдают со стен, как мы бомбардируем крепость, но никто в нас не стреляет и не пытается делать вылазки из города с тыла. Все как ты предвидел: они боятся воевать против такой армии. Однако стены города и крепости стоят. Для захвата нам потребуются время и терпение.

– Повелитель, нам удалось пробить стены крепости. – Зайнаб разбудила Хумаюна, лежавшего рядом с Хамидой. – Байрам-хан у шатра.

Пытаясь стряхнуть сон, падишах не мог удержаться от внезапной радости. Теперь Кабул точно его, и Акбар будет спасен. Он наспех оделся и вышел в ночной холод.

– Байрам-хан, где пробоина?

– Справа от ворот, там, где стены самые слабые.

– Какого размера брешь?

– Небольшая, но, думаю, достаточная, если мы продолжим действовать нынче же. Я уже отдал приказ стрелкам и лучникам, а также артиллеристам вести усиленный обстрел, чтобы защитники не посмели восстановить стену. Через полчаса рассветет, и у меня достаточно сил, чтобы сразу атаковать, если прикажешь.

– Сделай это.

Низкие темные тучи закрыли зимнее солнце, дул резкий ветер. Хумаюн, облаченный к бою, обратился к наступающим войскам, собранным у подножия гряды, ведущей к цитадели.

– Мне известны храбрость и верность каждого из вас, и я горд отправиться в бой вместе с вами. Горько сражаться со своими, но, стремясь захватить трон, мой коварный брат Камран предал все законы родства и чести, выкрав моего сына. Сделав это, он опорочил честь Моголов. Однако вместе мы можем смыть позор и наказать узурпатора. Хватит слов, в бой!

Вместе с Байрам-ханом Хумаюн побежал в авангард войска. Тяжело дыша, изредка спотыкаясь на наледях, они мчались изо всех сил вверх по замерзшему склону, сквозь белый пушечный дым, к воротам цитадели. От выстрелов мушкетов и грохота пушек падишах почти оглох, но, разглядев большую пробоину в стене справа от ворот, тут же воспрянул духом. Вдруг он понял, что с осажденных стен почти не слышались выстрелы.

Неожиданно в рассеявшемся дыму он увидел, что на стенах прямо над воротами идет какая-то возня. Неужели Камран готовится к сдаче? В это трудно было поверить. Падишах крикнул своим прекратить стрельбу и подошел ближе, чтобы разглядеть, что происходит. Когда едкий дым рассеялся, он увидел, что люди Камрана воздвигли на стене нечто, похожее на деревянный столб. Потом несколько воинов стали толкать перед собой кого-то высокого, с длинными волосами, развевающимися на фоне серого неба. Хумаюн подбежал ближе и увидел, что это была женщина с чем-то на руках; оно шевелилось и плакало – ребенок.

Кровь застыла в жилах Хумаюна. Словно в трансе, он смотрел, как люди привязали женщину к столбу чем-то похожим на веревку или цепь, но оставив свободными руки, чтобы та могла держать свою живую ношу. Хумаюн ни секунды не сомневался, что это Махам Анга и на руках у нее – его сын.

Из груди Хумаюна вырвался страшный крик:

– Нет!!

Рядом с ним стояли Заид-бек и Байрам-хан, глядя на женщину с ребенком, выставленных на крепостной стене, словно живые мишени. Отвернувшись, падишах схватился за голову. Он снова недооценил своего брата. Ответ Камрана был предельно ясен: продолжи атаку – и станешь убийцей собственного сына.

– Байрам-хан, останови бомбардировку. Не могу рисковать своим сыном… Заид-бек, расставь достаточно сильные посты, чтобы держать осаду цитадели, но отзови нападающие войска в лагерь.

Когда загремели барабаны и загудели трубы, его войска стали отходить по заснеженной долине в лагерь. Хумаюн развернулся и, не говоря ни слова военачальникам и охране, медленно пошел обратно. Хотя теперь солнце выглянуло снова, тонкими слабыми лучами озарив небо, его мир навечно погрузился во мрак. Как теперь добиться успеха похода? Что он скажет Хамиде?