Глава 11Саратога. 19 сентября 1777 года
Джек Абсолют лежал, укрывшись в гниющем стволе упавшего кедра и размышляя о смерти.
«Со странной регулярностью посещают меня в последнее время мысли на эту тему», — подумал он. Впрочем, как поторопился он уточнить для себя, то не была попытка осмыслить философские аспекты небытия в духе «Принца Датского». Ате явно не нашел бы своего друга готовым к восприятию очередной сентенции из Шекспира. Нет, на самом деле все мысли Джека вертелись вокруг сугубо прозаических способов, с помощью которых смерть в последние полгода пыталась до него добраться. Джек мог бы сосчитать эти попытки на пальцах, только вот для того, чтобы сгибать и разгибать их, в полом древесном стволе было маловато места.
В марте, в Лондоне, человек по имени Банастр Тарлтон пытался проткнуть его шпагой и, раздосадованный неудачей, едва не завершил это дело с помощью сабли. Под стать этой сабле был и другой клинок, старинный палаш, которым сумасбродный шотландец норовил снести ему голову, в то время как соратники доблестного горца целили в него кто штык, кто ружейный приклад. В лесах Орискани мятежники вели по нему огонь, после чего один абенак метнул в него боевую дубинку, другой предпринял попытку вышибить ему мозги томагавком, а третий двинул по макушке какой-то палкой. Немецкий граф напустил на него змею, которая дважды его ужалила. Если присовокупить к этим испытаниям поедание овса с кровью, каковое вполне можно было счесть вторичным покушением Ангуса Мак-Тавиша на его жизнь, перечень получался внушительный. При воспоминании о кровавой тюре желудок Абсолюта и сейчас порывался взбунтоваться.
Впрочем, возможно, нынче этот бунт был связан не столько с прошлым, столько с возможным и самым близким будущим. Ибо в следующий час у Джека имелись равные возможности получить пулю как от своих, так и от врагов. В зависимости от того, кто заметит его первым: британские пикеты или мятежники. Джек вздохнул. Он был уверен, что еще не все просчитал. Разумеется, У него возникало искушение пересидеть самое опасное время в бревне, однако нашлись и две веские причины не делать этого. Две веские — и одна малозначительная. Джек был чертовски голоден. Он понимал, что обстоятельства складываются не в пользу королевской армии (что настоятельно требовало его скорейшего возвращения к Бургойну). И, наконец, какая-то кусачая тварь залезла ему в штанину.
Однако принести пользу Бургойну Джек мог лишь добравшись до него живым, что было не так-то просто. Правда, первым своим шагом в этом направлении Джек мог бы гордиться: так удачно найденный им прогнивший изнутри кедр оказался превосходным укрытием. Внизу, в долине, шел бой. Джек повидал достаточно сражений и знал, что бойцы обычно сначала стреляют, а уж потом интересуются, на чьей ты стороне. И ему, одетому не в мундир одной из сторон, а в щегольской костюм, полученный в подарок от Арнольда, тем более не приходилось рассчитывать ни на что другое.
Вспомнив Бенедикта Арнольда, Джек вздохнул. Две с половиной недели, весь путь от Стэнвикса до Саратоги, он провел в обществе этого бахвала, всячески пытаясь его разговорить. Впрочем, особых стараний прилагать не приходилось: в лице Джека генерал нашел идеального слушателя. Благодаря этому Абсолюту удалось немало узнать об армии мятежников. Хотя охотнее всего генерал распинался относительно своих симпатий и антипатий. Из услышанного следовало, что рассказчик является самым одаренным полководцем в колониях, но, к сожалению, и самым обделенным вниманием высшего руководства. Все это было захватывающе интересно, но вот, к сожалению, об американской шпионской сети Бенедикт Арнольд, похоже, знал не так уж много. А если что-то и знал, то молчал. Может быть, Арнольд и являлся снобом и хвастуном, но отнюдь не глупцом. Разумеется, он не стал бы знакомить английского офицера с секретными сведениями.
Как только Джек понял, что больше ничего интересного из Арнольда не выудить, а до британских позиций не так уж далеко, он сбежал.
«И вот теперь еще один человек желает моей смерти, — подумал Абсолют, тщетно пытаясь вытянуть руку вдоль узкого бревна, чтобы почесать ногу. — Столько недругов для такого миролюбивого малого, как я, — явный перебор».
К счастью, генерал был настолько поглощен подготовкой к предстоящей битве, что, когда Джек со всех ног припустил к кустам и пули засвистели у него над головой, он только и успел что крикнуть вдогонку: «Возвращайся или умри, собака!» Арнольду было не до организации тщательных поисков беглеца, а потому, оказавшись в лесу, Джек, долго живший среди могавков, сразу получил определенное преимущество. Он мог затаиться так, что бледнолицые нипочем не обнаружили бы его, пройдя лишь в паре футов.
Джек снова вздохнул, постаравшись не издать при этом ни малейшего звука.
Теперь ему оставалось всего лишь пересечь поле боя, усеянное телами убитых и раненых мятежников, которых подбирали санитары и похоронные команды, а потом (если это ему удастся) повторить тот же трюк, пробравшись через позиции британских солдат, занятых теми же скорбными трудами. И весьма раздраженными в связи с действиями американских снайперов. Единственный толковый план, который в подобных обстоятельствах пришел ему в голову, — это, как следует спрятавшись, дождаться скорой грозы, которая заставит и солдат и ополченцев беречь свой порох. Проливной дождь значительно уменьшал шансы схлопотать пулю, хотя, конечно, штыки, клинки и томагавки действовали безотказно в любую погоду.
Джек опять вздохнул, на сей раз вслух, ибо противное насекомое тяпнуло его в бедро, а начавшие барабанить о бревно дождевые капли позволяли не так уж беспокоиться о тишине.
Испытывая одновременно и облегчение, и ужас, Джек выбрался из своей норы, чуть замешкался, для того чтобы запустить руку в штанину и извлечь оттуда свою мучительницу, оказавшуюся огромной многоножкой, и осторожно начал пробираться в темноте вниз по склону. Пролежав немало времени в древесном стволе, он слышал разговоры бойцов. Из этих пересудов явствовало лишь одно: бой был тяжелым и каждая сторона, как обычно, заявляла о своей победе.
Уже стемнело, а пелена дождя еще более ухудшала видимость, однако по характеру местности Джек догадался, что неподалеку должна протекать речушка. Вскоре он наткнулся на нее и двинулся дальше по течению, держась слева от русла.
Затруднение заключалось в том, что у берега, ища укрытие от дождя под кронами уже тронутых осенним багрянцем кленов, собралось немало мятежников. Стараясь держаться непринужденно и в то же время не встречаться ни с кем взглядом, Джек брел мимо людей, приходивших в себя после сражения, которое для многих было первым в жизни. Некоторые смотрели куда-то вдаль затуманенным взором, иные плакали, а у кого-то, напротив, глаза сверкали от радостного осознания того, что он остался в живых. Хлещущий дождь, вид мокрой листвы — все это вызывало у них нервический восторг, выливавшийся в беспрерывную болтовню, сопровождавшуюся крепкими объятиями и похлопыванием по плечам.
Джек благополучно миновал три компании бойцов, но, к сожалению, встретился взглядом с кем-то из четвертой. Он торопливо отвел глаза, но было уже слишком поздно.
— Эй, ты там. Ты, ты, чертов франт. Куда это собрался?
Мысленно Джек выругал Бенедикта Арнольда за его пристрастие к щегольству. Полученный от него костюм больше подходил для бала, чем для военного лагеря, и, конечно же, привлекал к себе внимание. Чего стоила одна сорочка с пышными оборками, не говоря уж о камзоле с золотым галуном!
— Прошу прощения. Я несу послание полковнику Моргану.
Джек не счел нужным пытаться скрыть свой акцент, справедливо полагая, что в армии мятежников, численно превосходящей королевскую, полно природных англичан. Однако рослый малый, преградивший Джеку путь и уткнувший пятерню ему в грудь, был истинным уроженцем колоний. Об этом свидетельствовали его протяжное, журчащее произношение и одеяние — обшитая бахромой куртка из оленьей замши.
— И от кого это послание?
Джек попытался было скользнуть мимо, но рука американца перехватила его за лацкан.
— От генерала Лирнеда, — неохотно пробормотал он.
— Ну и ну! — присвистнул американец. — До чего дело дошло: Лирнед шлет послания тому самому Моргану, с которым как раз сейчас и беседует.
Бойцы, укрывавшиеся от дождя под одним деревом с проницательным малым в замшевой куртке, насторожились. Джек почувствовал, как американец, бывший выше его на голову и шире в плечах, стиснул пальцы сильнее. «Интересно, он случайно не борец?» — мелькнула мысль у Джека, прежде чем он перехватил левой рукой запястье противника. Рост и сила, конечно, имеют значение, но при наличии сноровки можно вывернуть руку любому здоровяку.
Джек так и сделал. Рослый парень вскрикнул, разжал хватку и инстинктивно изогнулся, пытаясь избежать перелома. Джек оттолкнул его в сторону, проскочил мимо и побежал.
— Остановите его! Хватай! Держи! — закричали люди под деревом.
Затем клацнул взводимый курок. Джек мигом сообразил, что эти ребята знают свое дело, и, выбросив ноги перед собой, заскользил по склону на пятой точке. И вовремя! Хотя в четырех ружьях из пяти порох отсырел, пятое громыхнуло что надо, и пуля просвистела над головой Джека как раз там, где за миг до того находилась его поясница. Он перекатился, снова вскочил на ноги и помчался дальше, низко пригибаясь. Бежать оказалось трудно. Мало того что мокрая тропа была скользкой и в темноте можно запросто запнуться о корягу, так вдобавок выстрел переполошил нескольких солдат регулярных сил мятежников, находившихся прямо на его пути.
— Быстро! — крикнул Джек, поравнявшись с солдатом в синем мундире и хлопнув его по спине. — Британский шпион! Там! Видишь его? Туда!
Пока солдат соображал, что к чему, Джек пронесся мимо. Откуда-то сзади доносилась брань поселенца, сбитого им с ног. Не видя другого выхода, Абсолют свернул с тропы и двинулся напролом, сквозь подлесок, но враги и теперь не потеряли его из виду. Еще один выстрел заглушил дождь, и пуля угодила в ствол клена совсем рядом с ним. Дважды Джек едва удерживался на ногах, но, скользя, спотыкаясь и хватаясь за деревья, продолжал бег.
Потом дождь прекратился так же резко, как и начался. Бежать стало легче, ибо улучшилась видимость, но зато и преследователям Джек стал виден гораздо лучше.
Деревья редели, склон становился более пологим: судя по всему, беглец приближался ко дну лощины. Спустя мгновение это ощущение нашло подтверждение: впереди во множестве толпились мятежники. Передовая линия проходила как раз по дну лощины.
Бойцы собрались у кромки деревьев, перед прогалиной, на которой угадывались очертания какого-то строения. Джек припомнил разговор, услышанный им из полого кедра: вроде бы сегодня самая жаркая схватка разразилась вокруг фермерского дома. Не этого ли самого?
Людей впереди было много, и обогнуть их не имелось никакой возможности: следовало каким-то образом пробираться сквозь их ряды. А поскольку позади уже слышались звуки погони, пришлось бежать напрямик.
— Эй! — заорал Джек, приближаясь. — Смотрите! Шпион! Держи шпиона!
Особой надежды на то, что эта нехитрая уловка сработает во второй раз, у него не было. Она и не сработала. Человек, на которого он бежал, не посторонился.
— А сам-то ты, парень, кто таков? — осведомился он с сильным ирландским акцентом. — А ну постой!
Но у Джека имелись свои преимущества: уклон местности, инерция бега и отчаяние.
Сразу за деревом, возле которого стоял боец, начиналось открытое пространство — ничейная полоса, разделявшая противоборствующие армии. Не теряя времени, Джек размахнулся, двинул ирландца в грудь, оттолкнув в сторону, и попытался проскочить мимо. Мятежник, однако, схватил его за камзол, так что Джек едва не упал, а один из полученных от Арнольда сапог (они оказались на размер больше) соскочил с ноги.
Так или иначе, вырваться на открытое пространство Джеку удалось. Это сулило надежду, и все же до спасения было еще далеко. До ближайшего укрытия — бревенчатого амбара — оставалось еще ярдов сто, и преодолеть их следовало по прогалине, оказавшейся не поляной, а убранным кукурузным полем. Скошенные стебли цеплялись на бегу за ноги. Спасло Джека не что иное, как мертвое тело. Споткнувшись о труп, Джек после отчаянного рывка кувырком полетел на землю — за долю мгновения до того, как позади грянул недружный залп.
Джек проехался физиономией по шершавой земле, резко остановился, уткнувшись лбом во что-то мягкое, выплюнул землю, поднял голову и увидел очередной труп. Похоже, их тут было чуть ли не столько же, сколько маисовых стеблей. Судя по всему, здесь произошло страшное побоище.
— Он там, ребята! Внизу! Держи шпиона! — послышался позади голос давешнего неуемного поселенца.
Джек вдруг почувствовал, как на него навалилась смертельная усталость, однако беглец заставил себя преодолеть ее, вскочить и продолжить бег. Следующий выстрел раздался спереди. Пуля пробила расшитый эполет камзола.
— Кончайте палить! — заорал Джек. — Я англичанин, черт побери!
— Отставить огонь! Без команды не стрелять! — выкрикнул английский командир, в голосе которого Джек; почудилось что-то знакомое. На этот голос он и свернул.
Спустя мгновение голос прозвучал снова:
— Эй, ты! Ложись!
В том, что слова адресованы ему, у Джека сомнений не было. Равно как и в том, что такому совету надлежит последовать незамедлительно. Он упал ничком и вжался в землю за миг до команды:
— Взво-о-д, огонь-пли!
В отличие от стрелявших вразнобой мятежников, ружья обученных королевских пехотинцев громыхнули как одно. Их результатом стали отчаянные и злобные крики преследователей.
— Назад! — проорал тот самый поселенец, который организовал погоню.
Знакомый голос заговорил снова:
— Эй, ты там! Чеши вперед, да поживее! Дошло?
Именно словечко «дошло» позволило Джеку окончательно понять, с кем он имеет дело.
— Еще бы не дошло, Тед, — проворчал он, когда оказался среди красных мундиров. — Прекрасный способ приветствовать земляка.
Гардемарин Пеллью, стоявший позади подразделения морской пехоты, так и разинул рот:
— Провалиться мне на месте, это же Джек! Джек Абсолют! Ты живой?
— Сам удивляюсь, но вроде бы живой. — Он сорвал пробитый пулей эполет и добавил: — Благодаря тебе.
Пеллью быстро восстановил свое обычное ироническое хладнокровие.
— Раз уж ты жив, Джек, тебе стоит позаботиться о смене костюма. Боюсь, у тебя испортился вкус. Никогда бы не подумал, что ты способен вырядиться на манер макаронника.
Джек улыбнулся:
— Чертовски рад встрече.
Он протянул руку. Пеллью схватил ее и крепко, от души пожал.
— Я тоже. Жаль, что ты припозднился. У нас выдался горячий денек. Добро пожаловать на ферму Фримена.
Взгляд молодого офицера скользнул по полю и, несмотря на залихватский тон, потускнел. Потом гардемарин посмотрел на Джека и добавил:
— Впрочем, я уверен, ты тоже побывал в какой-нибудь переделке.
— Еще в какой переделке, Тед. А сейчас мне необходимо срочно поговорить с Бургойном.
— Немедленно отведу тебя к нему, — заявил Пеллью, выпустив руку Джека. — Уилсон, прими командование.
Взвод стал перезаряжать ружья, а молодой офицер продолжил:
— Генерал чертовски обрадуется встрече с тобой. И удивится. Мы все считали тебя погибшим.
Джек вернулся мыслями в прошлое. Совсем недавно, прячась в гнилом дереве, он размышлял о смерти и подсчитывал, сколько раз за последние полгода смотрел ей в лицо. Тогда ему не хватило пальцев на руке. Бегство через линию фронта добавило к счету и пальцы ног. А теперь у Джека появилось ощущение, что будущее сулит ему такие сюрпризы, что не хватит и их.
* * *
Лагерь являл собой ужасающее зрелище. Повсюду лежали раненые — чудом приковылявшие сами или вынесенные с поля боя. Сквозь парусину подсвеченных изнутри хирургических палаток виднелись огромные силуэты врачей, без устали оперировавших тех, кого еще можно было спасти, а снаружи росли окровавленные кучи ампутированных конечностей. Отовсюду слышались вопли и стоны. Кто-то читал молитвы, кто-то сидел молча, стиснув зубы.
— Этим еще повезло, Джек, они выбрались, — сказал Пеллью. — Куда больше наших осталось на поле. Забрать их мы не можем, мятежники стреляют метко. Когда совсем стемнеет, попробуем вынести выживших... если они останутся.
Уловив в голосе гардемарина дрожь, Джек намеренно не стал смотреть на своего земляка — совсем еще мальчишку. И все же уголком глаза Джек заметил, как тот смахнул рукавом предательскую слезинку.
— Это был тяжелый, самый тяжелый день в моей жизни. Доводилось мне бывать и в стычках и в перестрелках в этой кампании, но это сражение...
Пеллью умолк, ему трудно было говорить.
— Поле осталось за нами, но в каждом полку уцелело человек по семьдесят, и рядовых и офицеров, а пушкарей повыбило почти всех. Янки так и рвутся напролом. Никто не ждал от них такого напора. Думаю, мы устояли только благодаря немцам, которые подошли слева. А генерал, по слухам, собрался поутру атаковать снова. Как мы можем сделать это, Джек, как...
Его голос чуть не сорвался. Джек споткнулся и, чтобы сохранить равновесие, ухватился за плечо молодого друга. Абсолют поспешил заверить земляка в том, что Бургойн будет делать лишь то, чего требуют от него Англия и честь, и не станет рисковать понапрасну людьми, которых так ценит и любит.
Эти слова, произнесенные спокойным тоном, возымели эффект. Молодой корнуоллец глубоко задышал и наконец кивнул.
— Я знаю это, Джек. Прошу прощания.
— Не за что тебе извиняться, — отозвался Абсолют и, напоследок сжав, отпустил его плечо.
Они продолжили путь и вскоре вступили на широкий проход между рядами палаток, перед которыми горели походные костры. Вокруг неподвижно, радуясь возможности отдохнуть, сидели солдаты, а женщины суетились над котлами. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: рацион бойцов весьма скуден, а боевой дух невысок. Похоже, никому не хотелось разговаривать. Во всем воинском стане царило угрюмое молчание.
В конце прохода сквозь сумрак виднелось большое строение.
— Дом Меча, — сказал Пеллью. — Генеральский штаб.
Джек не дошел до двери ярдов пятьдесят, когда из палатки справа раздался крик, который был бы отчетливо слышен даже в театре, во время увертюры. Здесь, в тишине лагеря, он показался оглушительным.
— Джек Абсолют. Боже... О боже... Джек!
Он обернулся — и успел раскрыть объятья навстречу метнувшейся к нему фигуре.
— Они сказали мне... он сказал мне... что ты умер. Что нет никакой надежды, и остается лишь молиться за твою душу.
Хотя этот наскок и сбил Джеку дыхание, он сумел набрать воздуха и откликнуться:
— Как вы можете видеть и чувствовать, мисс Риардон, я отнюдь не умер.
Руки Луизы пробегали вверх и вниз по его рукам, словно она хотела удостовериться в том, что перед ней не призрак, а человек из плоти и крови. Ее глаза были полны восторженного неверия.
Что касается Джека, то он наслаждался видом этих очей, которые так часто вспоминались ему бессонными ночами. Интересно, что, пытаясь воспроизвести в памяти их изумрудный оттенок, он оказался недалек от действительности, однако не мог и представить себе, что в этом зеленом озере может бушевать такая буря чувств.
В Лондоне и на борту корабля она все время уравновешивала кокетство невозмутимостью, способной довести до бешенства. Луиза всегда отменно владела собой. Джек догадывался: как только схлынет изумление и Луиза осознает, что на нее обращено множество взоров (и прежде всего, взор пожилого джентльмена, стоявшего у входа в палатку), она станет прежней.
Впрочем, это ничуть не помешало ему наклониться и коснуться губами ее губ. Джек был бы не против того, чтобы этот поцелуй продолжался вечно. В конце концов, он немало претерпел, честно заслужил награду и вполне мог послать к черту всех зевак на свете.
Увы, Луиза уже начинала приходить в себя: она отступила назад, смерила его с ног до головы оценивающим взглядом и не без колкости промолвила:
— Что ж это вы, сэр, так огорчаете своих друзей? Право же, это бессердечно.
Джек рассмеялся.
— Я глубоко сожалею, мисс, о том, что невольно стал для кого-то причиной огорчения. Заверяю вас, все это произошло по совершенно не зависящим от меня обстоятельствам.
— Ну что ж, тогда вам следует поправить дело как можно быстрее, — заявила она.
Джек подивился тому, как быстро вспышка страсти сменилась привычной невозмутимостью. О недавнем всплеске эмоций напоминал лишь легкий румянец.
— Не выпьете ли с нами бокал вина, сэр, и не расскажете нам свою историю? — промолвила Луиза, указывая жестом на вход в палатку, где по-прежнему стоял пожилой человек. — Мне кажется, вы еще не знакомы с моим отцом?
Джек слегка склонил голову:
— Капитан Джек Абсолют, сэр, к вашим услугам.
Немолодой человек сдержанно поклонился.
— Полковник Тадеуш Риардон, сэр. К вашим. Я много о вас наслышан и провел немало времени, пытаясь утешить дочь в связи с потерей... друга.
Последнее слово прозвучало лишь с легким нажимом и без малейшего оттенка неуважения.
— Рад видеть, что Господь Христос воскресил вас, как Лазаря. Не присоединитесь ли вы к нам, чтобы выпить мадеры? Кажется, это моя последняя бутылка, и я не могу представить себе более подходящего случая.
Он отступил в сторону и сделал широкий жест, приглашая гостя в палатку.
— Благодарю вас, сэр, но я полагаю, что прежде всего должен явиться с докладом к генералу Бургойну. Вы позволите вернуться попозже?
— Разумеется.
Полковник посмотрел на дочь, которая по-прежнему не сводила глаз с Джека. В ее очах невозмутимость мешалась с восторгом. Риардон улыбнулся:
— Более того, я настаиваю.
— Обещаю, что непременно буду, — заверил его Джек с низким поклоном и, подстроившись под шаг Пеллью, удалился с достоинством, которое было несколько смазано отсутствием одного сапога и сопряженной с этим не слишком величавой походкой.
Все это не имело никакого значения по сравнению со встречей, которую устроила ему Луиза. Во время разлуки у Джека имелись некоторые мысли насчет того, что пятинедельный флирт на борту корабля не оставил глубокого следа в ее сердце. Но эта встреча в лагере мигом развеяла все сомнения. К штабу Бургойна Джек приближался в превосходном настроении.
— Если тебе интересно знать, Джек, она рыдала не переставая — с того момента, как немец рассказал о твоей смерти, и до вашей нынешней встречи, — заметил Пеллью.
Джек встрепенулся.
— Немец? Фон Шлабен?
— Он самый. Сказал, что у форта Стэнвикс тебя укусила гремучая змея и ты умер в страшных мучениях. Дoлжен сказать, мне это показалось странным: чтобы такой знаток леса, как ты, наступил на змею...
Часовой уже распахнул перед ними дверь.
— Он там, Тед? — спросил Джек, но ответа получить не успел.
Изнутри прозвучал знакомый голос:
— Капитан Абсолют. Ну-ну. Я так и думал, что слухи о вашей безвременной кончине сильно преувеличены. Заходите, заходите, сэр, вы, как всегда, появились как нельзя вовремя. Мы нуждаемся в вашей сообразительности и ваших познаниях.
Пеллью сжал его руку и шепнул:
— На бивуаке морской пехоты для тебя всегда найдется местечко.
Генерал Бургойн стоял лицом к двери, опершись о стол. Он был в жилете. Мундир висел позади него на вешалке, расправленный так, что на фалдах отчетливо виднелись три пулевых отверстия. Джек приметил, что кто-то заботливо поместил лампу прямо за вешалкой, из-за чего дырки выделялись, как звезды на вечернем небе. Впрочем, это наверняка сделал сам Бургойн, известный пристрастием к театральным эффектам. Своей композицией он как бы сообщал следующее: «Они понапрасну тратят пули, я неуязвим, а следовательно, непобедим».
Поприветствовав таким образом Джека, Бургойн снова повернулся к столу. Вокруг него собрались члены военного совета. Многих Джек знал. Александр — Сэнди — Линдси, граф Балкаррас, который выглядел еще более тонким и более хрупким, чем обычно, при виде Абсолюта встрепенулся и радостно подался вперед, но сдержал свой порыв и ограничился приветливой улыбкой. Генерал Фрейзер встряхнул головой и заморгал. Барон фон Ридезель и его переводчик ограничились сдержанными, как это характерно для немцев, кивками и продолжили рассматривать что-то на столе, поверх генеральского плеча.
Кое-кого из находившихся в комнате — например, артиллерийского генерала Филлипса — Джек знал плохо; а кое с кем — прежде всего это относилось к командирам лоялистов — не был знаком вовсе. В углу комнаты Джек приметил человека в грязном цивильном платье. Этот явно чувствовал себя не в своей тарелке (возможно, потому, что он, единственный из всех, сидел). Он, кстати, был единственным, кто рассматривал Джека с чем-то похожим на интерес. Остальные восприняли беззаботный тон генерала как намек и удостоили блудного сына лишь беглым взглядом.
Подполковник Томас Карлтон, адъютант Бургойна, в чьих волосах со времени их последней встречи появились серебряные нити, подошел к Джеку с бокалом шерри и словами «Добро пожаловать», после чего сунул бокал ему в руку и подвел новоприбывшего к столу. Джек взглянул вниз. Перед ним лежали листок бумаги, исписанный от руки, странной формы картонные карточки и клочки ткани с отверстиями.
Еще один офицер, капитан Мани, суетливо и бестолково накладывал одну за другой эти карточки поверх по-детски нацарапанных слов.
— Капитан Мани, — сказал Бургойн, — объясните мистеру Абсолюту, в чем у нас затруднение.
Его голос, обычно легкий и непринужденный, на сей раз звучал напряженно.
— Впрочем, попытайтесь заодно растолковать это и всем нам. Только доходчиво, в понятных словах.
Похоже, бедняга капитан Мани допустил какую-то серьезную оплошность. Бургойн, даже когда бывал в скверном расположении духа, редко допускал резкость в отношении подчиненных. Впрочем, именно из-за необычности любое проявление его гнева могло лишить присутствия духа любого, на кого оно было направлено. Именно так обстояло дело с несчастным капитаном, от волнения начавшим заикаться.
— П-п-проблема проста, капитан Абсолют, только вот решить ее не так п-просто. Мы потеряли трафарет, необходимый для расшифровки этого письма.
— Вы потеряли его, Мани!
— При... при... при всем моем почтении, сэр, он был надежно спрятан в вашей палатке, а потом...
— Да, да. Ваши отговорки мы уже слышали. Продолжайте!
Мани пожевал нижнюю губу. Ему вовсе не хотелось повторять и так известные вещи, однако Бургойн заставлял бедолагу это делать — в наказание, чтобы сорвать на нем свое раздражение.
— Как вы... как вам известно, трафареты — это самое простое и эффективное средство расшифровки. О-о-отправитель и получатель имеют идентичный кусочек картона или ткани с прорезями определенной формы. Он накладывается на кусочек бумаги и необходимое послание пишется... то есть в прорези вписывается само послание. А потом, когда трафарет убирается, остальная часть листка заполняется невинными новостями. Повседневные дела, здоровье... все, что обычно пишут в письмах. Получатель достает свой трафарет, накладывает на письмо и...
— Да, хорошо, Мани, этого достаточно, — ворчливо бросил Бургойн несчастному офицеру и повернулся к Джеку. — Видите, что делается? Это письмо прибыло сегодня из Нью-Йорка от генерала Клинтона, его доставил наш доблестный сержант Уилли.
Он кивнул на перепачканного малого в углу, который все порывался вскочить. Тому жестом велели сидеть.
— На рассвете ему следует вернуться с ответом — но с ответом на что?
Генерал сердито отмахнулся от попытки Мани подставить поверх письма еще одну из шелковых форм — что-то вроде зигзага молнии.
— Среди этого словесного мусора скрыты сведения, заполучить которые нам не удавалось в течение восьми недель. Закончил ли генерал Хоу свою кампанию в Пенсильвании и двинулся ли наконец к месту нашей встречи в Олбани? Или, на самый худой случай, собирается ли Клинтон атаковать горные форты на Гудзоне, а потом двинуться маршем нам на подмогу? Любое из этих действий вынудит американцев разделить армию, действующую здесь против нас. Сейчас американцы располагают самое меньшее четырехкратным численным превосходством, но если с Божьей помощью нам удастся свести его до двукратного, я поколочу их и прорвусь к Олбани. Тогда, несмотря на наши напасти, кампания будет выиграна, и мы сохраним Америку для Короны.
Он вздохнул и стал массировать себе лоб ребром ладони.
— Как вы слышали, Джек, трафарет, с помощью которого мы могли прочитать послание... пропал. Пропал!
Джек постарался скрыть тревогу. Просто так трафареты не пропадают, и скорее всего он был похищен шпионом, пробравшимся в штаб британской армии. В первую очередь Абсолют подумал о фон Шлабене, но граф едва ли мог так быстро вернуться из форта Стэнвикс. Да и Бургойн едва ли оставил бы немца в своей палатке без присмотра. О причастности к такому гнусному преступлению одного из офицеров в красных мундирах не хотелось и думать. Но доступ в генеральский шатер могли иметь и командиры лоялистов, и немцы. Впрочем, о том, куда делся трафарет и почему это случилось, можно поразмыслить и попозже. Главное, что он исчез, и это грозило обернуться чуть ли не катастрофой.
Генерал заговорил снова.
— Итак, все, что мы имеем, — это письмо, где сообщается, что «Мистер Родс получил партию мундирного сукна». Может, попросить его залатать мой мундир, а?
Послышался нервный смех.
Бургойн бросил взгляд на Джека, который, стоя очень близко, сумел заметить в серых глазах генерала выражение, какого никогда прежде не видел. Это было отчаяние.
— Ну как, капитан, сможете вы разрубить этот гордиев узел? — с надеждой спросил командующий.
Джек, в отличие от него, особых надежд на успех не питал, но должен был хотя бы попытаться, а потому прочитал письмо. Оно было нарочито безграмотным — видимо, для того, чтобы вернее запутать и сбить с толку возможного постороннего читателя.
"Дорогой Куз.
Видел ли ты в последнее время этого падлица Уилла Пайпера? Он задолжал мне 5 фунтов, и его гнусные попытки скрыться от меня дастойны призрения. Намерен я тапереча, с тваего пазваления, двигаться вперед, потому как получил в мануфактуре Гудзона партию мундирного сукна. Пошью камзолы, и в форты, на продажу. Передай наилушие пажилания маей нивесте Мардж. Я увижусь с ней недели через две-три, но мине кажитца, что это будет две или три тысящи.
Ваш любящий кузен,
Т. Родс".
Джек сделал изрядный глоток шерри и поставил бокал рядом с графином. Он никогда не видел трафарета, на который ссылался генерал, и, очевидно, никто не смог бы отличить его от нескольких других, хранившихся для других корреспондентов. Все они — зигзаг молнии, звезда Давида, крест Лоррейн — были выложены рядом с листком. Мани, очевидно, испробовал их все. Кроме того, бедняга штабист нарезал из картона множество шаблонов произвольной формы, с которыми и экспериментировал, когда появился Джек. Помимо этого, капитан сделал и несколько точных копий письма.
Джек поднял одно, скользнул по нему взглядом, выискивая повторяемость слов, сочетаний букв или еще что-нибудь, за что можно было бы зацепиться. Какие-нибудь слова или фразы, которые могли бы иметь двойной смысл — и военный, и относящийся к коммерции. Он чувствовал на себе внимание присутствовавших, давление их ожиданий, их отчаянную надежду. Если Джек и испытал на себе все тяготы этой кампании, то ведь они испытали их тоже. И подтверждением тому — столь же красноречивым, как и пулевые отверстия в мундире Бургойна, — были тела, лежавшие в жнивье возле фермы Фримена.
Во рту у Джека вдруг сделалось сухо, и он, сглотнув, принялся перемещать по листу бумаги картонные карточки, как при игре в «крестики-нолики», с которой когда-то отменно справлялся. Это ничего не давало, но Джек, увлекшись, настолько забылся, что задел графин. Вино расплескалось — к счастью, не все.
— Ради бога, Абсолют, будьте поосторожней! Это моя последняя бутылка «Санта-Виктории»! — воскликнул Бургойн.
— Простите, сэр.
Джек поставил сосуд из тонкого свинцового хрусталя на место, глядя на стекающую по столешнице струйку жидкости. Она напомнила ему об ужине на борту «Ариадны» и пролитом портвейне, полоска которого, словно знаменуя собой кровь, побежала между бокалами, когда в каюту неожиданно вошел фон Шлабен. Пальцы Джека коснулись графина, своей формой несколько напоминавшего женскую фигуру. Легкое касание изгибов хрусталя пробудило воспоминания — пока еще очень неясные.
Шерри, конечно, был из той страны, где они с Бургойном впервые воевали вместе — в 1762 году. Та испанская кампания утвердила репутацию генерала как стратега и положила начало репутации Джека как безумца, каковым он проявил себя на передовой, при штурме крепости в Валенсии де Алькантара. Как раз в той стране ему впервые довелось увидеть трафареты, ибо испанцы были более всего привержены именно такому способу шифрования. Когда англичанам в результате внезапной атаки удалось захватить вражеский штаб, там среди прочих материалов нашлось несколько трафаретов. Бургойн, уже отметивший, что молодой офицер отличается не только отвагой, но и умом, приказал Джеку изучить эти приспособления. Очень скоро Абсолют выяснил, что образцами для многих из них послужили столь горячо любимые противником испанские вина.
Он снова очертил пальцами контуры графина и обратился к присутствующим:
— Найдется у кого-нибудь более-менее чистый носовой платок? И есть ли у вас ножницы, капитан Мани?
Было предложено несколько носовых платков разной степени чистоты. Выбрав три наименее грязных, Джек сделал на каждом разной величины, но одинаковой формы прорези, соответствующие контурам графина, напоминающего женскую фигуру. Наложив на письмо самый маленький из полученных трафаретов, Джек поводил им туда-сюда, ничего не добился, повозился со вторым — тот же никчемный результат. Джек чуть было не отказался от третьей попытки, когда в глаза ему бросилась некая странность. Например, совершенно ненужный пропуск перед словом «форты» находящимся почти под словом «Гудзона». Джек снова приложил трафарет, повернул его на сорок пять градусов... и улыбнулся.
Бургойн, не сводивший с него глаз, нетерпеливо протянул руку и уронил ее.
— Получилось?
— Я... думаю, да, сэр. Трафарет не идеален, так что, возможно, мы прочтем не все... но, надеюсь, этого будет достаточно.
Взяв карандаш, Джек обвел контуры трафарета и подчеркнул выделенные слова. Присмотрелся, убедился, все ли как надо, и кивнул.
"Дорогой Куз.
Видел ли ты в последнее время этого падлица Уилла Пайпера? Он задолжал мне 5 фунтов, и его гнусные попытки скрыться от меня дастойны призрения. Намерен я тапереча, с тваего пазваления двигаться вперед, потому как получил в мануфактуре Гудзона партию мундирного сукна. Пошью камзолы, и в форты, на продажу. Передай наилушие пажилания маей нивесте Мардж. Я увижусь с ней недели через две-три, но мине кажитца, что это будет две или три тысящи.
Ваш любящий кузен,
Т. Родс".
— Полковник Карлтон!
Бургойн жестом указал на порезанный носовой платок и письмо. Склонившись над текстом, адъютант стал выписывать в блокнот подчеркнутые слова. Получалось не слишком складно, но понятно.
Генерал сжал плечо Джека.
— Я соврал, дорогой Джек. У меня есть еще одна бутылка «Санта-Виктории». И она — ваша.
— Могу я предложить, генерал, чтобы мы все распили ее вместе?
Под гул радостных голосов бутылку откупорили, шерри перелили в хрустальный графин и разлили по бокалам. Пока все пили, Карлтон закончил копировать текст. Подошедший Фрейзер похлопал Джека по плечу. Граф Балкаррас, известный приверженец традиций Харроу, вполголоса похвалил:
— Для выпускника Вестминстера — совсем неплохо. Я-то думал, там учат только содомии да игре на бильярде.
Джек взял один из списков письма.
— Капитан Мани, с вашего позволения, я позаимствую экземпляр. Вдруг там обнаружится что-нибудь еще?
Испытывавший огромное облегчение молодой офицер с радостью согласился.
Тем временем все взгляды обратились к Карлтону.
Тот почесал висок.
— Ну? — рявкнул генерал.
Карлтон показал текст Бургойну, и тот, прикрыв, на мгновение, глаза, улыбнулся. Потом кивнул Карлтону, который прочел вслух:
— "Намерен двигаться вперед Гудзона форты недели через две-три".
Присутствующие издали единодушный вздох.
— Итак, через две-три недели Клинтон предпримет нападение на горные форты на Гудзоне. Куда уж яснее. — Бургойн поднял глаза к потолку. — И если на доставку письма потребовалось шесть дней, то атака последует через неделю, максимум через две.
Генерал обвел взглядом своих офицеров, желая убедиться, в полной ли мере они осознали значение услышанного.
— Таким образом, очевидно, что, даже если генерал Хоу намерен продолжить наступление на юг, он не мог не выделить Клинтону достаточных сил, чтобы овладеть фортами и двинуться дальше, к нам на подмогу.
Бургойн снова оперся ладонями о стол. Однако если раньше эта поза выдавала усталость, то теперь, напротив, указывала на прилив бодрости.
— Мы можем рассчитывать на подкрепление не меньше чем в семь тысяч человек. Чтобы отразить эту угрозу, генералу Гейтсу, командиру противостоящих нам мятежников, придется разделить находящиеся здесь силы... или вообще отступить. Так или иначе, джентльмены, для нас вопрос об отступлении больше не стоит, ибо это позволило бы Гейтсу всей своей мощью обрушиться на Клинтона. Мы должны удержать мятежников здесь, прикнопить их к этой долине. Когда Клинтон прорвется или Гейтс развернется лицом к нему, мы зажмем янки в тиски и раздавим их.
— Значит ли это, что на завтра наша атака отменяется? — спросил генерал Фрейзер.
Бургойн улыбнулся.
— Да, Саймон. Люди могут расслабиться, отдохнуть. Выдайте дополнительную порцию рома, пусть выпьют три здравицы за короля. Утром мы соберемся и посоветуемся о том, как укрепить наши позиции. Однако боюсь, что наш славный сержант Уиллис, доставивший такие хорошие новости, на рассвете должен будет отправиться в Нью-Йорк, дабы информировать генерала Клинтона о том, что мы были рады узнать о его намерениях и хотели бы уточнить дату прибытия. А пока отдыхай, сынок, набирайся сил. Они тебе понадобятся.
Сержант, чертовски усталый с дороги, выслушал эти слова с явным удовлетворением и, козырнув, удалился. Остальные восприняли это как сигнал к тому, что пора расходиться. Джек тоже направился к двери, но был остановлен окликом Бургойна:
— Капитан Абсолют, можно вас на пару слов?
— Я приберег прекрасное бордо, — шепнул граф Сэнди. — Подходи потом ко мне.
Быстро сжав Джеку плечо, он ушел, оставив Абсолюта наедине с генералом.
Как только дверь за последним из ушедших затворилась, Бургойн тяжело осел на стул, опустив голову на ладони обеих рук.
— Я уже не так молод, как раньше, Джек...
— Все мы не молодеем, сэр.
— И может быть, я был малость суров к этому мальчику, Мани.
— Очевидно, у вас выдался нелегкий день. Как и у меня.
— Это точно. — Бургойн потер глаза костяшками пальцев, потом поднял глаза и посмотрел на Джека. — Что у вас с шеей, мой мальчик? Неприятный цвет.
— Это что! Видели бы вы ее три недели назад, когда змеиный укус был еще свежим!
— А, так, стало быть, граф сообщил правду.
— Только в одном пункте, генерал. Боюсь, многие существенные подробности он упустил. Едва ли ему пришло в голову поведать вам о том, как он знакомил меня с этой змеей.
Бургойн улыбнулся.
— Да. Ни о чем подобном фон Шлабен и вправду не упоминал. Черт возьми, Джек, вы всегда умели занять меня увлекательным рассказом! Может быть, поделитесь со мной этой историей за обедом?
— Непременно. Но сперва я хочу узнать: граф все еще здесь?
— Боюсь, что нет. Вы разминулись с ним на несколько часов.
Джек пошатнулся. Неожиданно он ощутил страшную усталость, словно мысль о неминуемой мести была единственным, что придавало ему силы.
Тем временем Брэйтуэйт, генеральский слуга, принес и поставил на стол миску. Бургойн принюхался и поморщился.
— Видите ли, Джек, когда мне пришлось урезать походный рацион, я объявил, что буду питаться из солдатского котла. Чистая бравада. — Он поднял глаза и улыбнулся. — Однако я не упомянул о том, что я буду пить. Чтобы отметить... Брэйтуэйт, подайте «Шато Верасин». И такую же миску — это ведь рагу, да? — для капитана.
Когда его слуга удалился, Бургойн обернулся к Джеку.
— Итак, сэр, я готов выслушать ваш отчет.
Они ели, пили (вино, как и обычно за столом у Бургойна, было выше всяких похвал), и Джек подробно повествовал обо всем случившемся за месяцы, прошедшие с момента их расставания. Как выяснилось, от Сент-Легера генерал получил доклад, где тот полностью оправдывал все свои действия, тогда как переданное капитану Анкраму письмо Джека до командующего не дошло. Полковник-пропойца явно желал скрыть правду о событиях в форте Стэнвикс. На протяжении всего этого рассказа Бургойн, не забывая отдавать дань вину, чертыхался и присвистывал. Завзятый театрал, он был не только хорошим драматургом, но и прекрасным зрителем. А значит, и слушателем.
— Так говорите, индейцы дезертировали толпами? — переспросил он. — То же самое и здесь. У меня осталось едва ли девять десятков дикарей, и каждое утро я просыпаюсь, боясь, что ушли и эти. Даже тот малый, Брант, который, по крайней мере, вернулся из-под Стэнвикса исчез снова.
Генерал долил бокал Джека до краев и продолжил:
— Кстати, с Брантом был и ваш друг Ате. Он бы, наверное, остался, но, как только узнал, что вас здесь нет, собрался и смылся снова. Жаль, что мне не удалось его удержать. Помимо великолепных бойцовских качеств у этого малого самое оригинальное представление о Шекспире, с каким мне доводилось сталкиваться. По-моему, он и Гамлета считает отчасти могавком.
Джек пригубил вина и выругался.
— Черт, мы ведь должны были встретиться! Я не явился из-за нападения фон Шлабена и последовавшего плена. Ате отправился искать меня, так же как я — его.
Он задумался, всколыхнув вино в бокале.
— И вы говорите, немец только что уехал?
Бургойн кивнул.
— Очень жаль. Думаю, после всех этих прискорбных событий у форта Стэнвикс вы должны поверить, что я не напрасно считал графа «Диомедом». Он — один из самых опасных наших противников.
Бургойн тоже повертел вино в бокале, наблюдая за игрой рубиновой жидкости в свете лампы.
— Я-то согласен с вами, Джек. И должен извиниться: ведь обещал же держать его под приглядом! Представьте себе, целую неделю я вообще не знал об его отсутствии, потому что... несколько отвлекся. А потом фон Ридезель сказал мне, что он уехал — охотиться, вы только подумайте! Но мне и в голову не пришло, что его «дичью» можете стать вы. Этот пропойца Сент-Легер ни словом не упомянул о его роли во всех тамошних событиях. Мне, наверное, следовало взять немца под стражу, как только он сюда вернулся. Но предстоял бой, и многое зависело от умения его кузена, барона фон Ридезеля.
— Как вы считаете, сэр, барон знает о деятельности своего кузена?
— Фон Ридезель? Поддерживает измену? — Бургойн выразительно покачал головой. — Невозможно. Порой мне кажется, что барон стремится выиграть эту войну в одиночку, настолько рьяно он дерется за наше дело. По правде сказать, если бы он не двинул своих немцев на левый фланг мятежников... хм, не исключено, что нас бы побили. Изменники так себя не ведут.
Он положил руку Джеку на плечо.
— Нет, мой мальчик, это я виноват в том, что фон Шлабен едва не убил вас, я один. Еще раз прошу прощения.
— Да чего уж там, сэр, все прошло и забыто. Полагаю, у вас и без меня было о чем думать.
Джек бросил взгляд в сторону окна.
Бургойн вздохнул.
— Сегодня, Джек, нам выпала жаркая работенка, вроде той, какую мы с тобой помним по Валенсии де Алькантара. Эти мятежники научились драться, будь они прокляты. Мы удержали поле, но... — Генерал потер глаза. — Что касается этого чертова графа, то он появился здесь лишь накануне сражения. Сегодня, как только все закончилось, я немедленно послал моего первого гонца в Нью-Йорк и к Клинтону. Фон Шлабен с персональными депешами от барона фон Ридезеля отправился в путь вскоре после этого.
— Он поехал вслед за вашим гонцом?
Генерал утвердительно кивнул.
— Тогда я сомневаюсь, что ваша депеша попадет по назначению.
— Он убьет моего посланника?
— Попытается. Вам придется отправить еще одного.
— Сержант Уиллис выедет на рассвете. Но я всегда посылаю как минимум троих, потому, что увы, нельзя исключить того, что двоих из них схватят. Шпионы есть повсюду. Порой мне кажется, что Гейтс узнает о моих передвижениях раньше, чем я издаю приказы.
— Кстати, о том трафарете, который был вам так нужен. Вам не кажется, что его не потеряли, а выкрали?
— Конечно, выкрали. Но мы хватились пропажи до возвращения фон Шлабена.
Джек кивнул:
— Значит, среди нас есть еще один шпион. Может статься, что граф вовсе и не «Диомед». Помнится, в том зашифрованном послании из Квебека фигурировал еще и «Катон».
— Вполне возможно.
Бургойн осушил бокал и долго смотрел на Джека поверх ободка.
— У вас усталый вид. Вижу, вы вымотались до крайности. Мне, право же, неловко просить...
— Я, как всегда, к вашим услугам, генерал.
Бургойн кивнул.
— Тогда... будьте моим третьим гонцом.
— Я не нужен вам здесь?
— Я всегда рад вашему обществу, дорогой Джек. Но рыть окопы и строить редуты найдется кому и без вас. А вот вы должны будете убедить Клинтона не терять времени у фортов на Гудзоне, а сломя голову спешить сюда. Ибо, если он не поторопится... — Бургойн устремил взгляд поверх головы своего собеседника. — Если он не поторопится, то нам конец. — Он подался вперед, через стол. — Сами понимаете, Джек, это предназначается только для ваших ушей. Ваших и Клинтона. Он должен прийти или...
Генерал поднял взгляд на Джека, и тот снова увидел в глазах полководца невиданное доселе выражение.
— Или он должен будет отдать приказ о моем отходе. Он по-прежнему мой начальник. И, в отличие от меня, знает, что собирается предпринять генерал Хоу. Если бы он приказал мне организованно отступить в Канаду, чтобы сохранить мою армию для будущих сражений, я бы так и сделал. Сделал бы, Бог свидетель!
Веки Бургойна, дрогнув, опустились, и тут, словно призванный на сцену, появился Брэйтуэйт, неся в руках странную связку каких-то полированных палок.
— Можно мне, сэр? — спросил слуга.
Бургойн кивнул.
— Извините, Джек, мне нужно поспать. Письма Клинтону для вас и Уиллиса я продиктую и подпишу завтра. Увы, я уже не тот, что в молодости...
Он встал из-за стола и направился туда, где слуга успел преобразить диковинную связку палок в раскладную кровать. Из-за ширмы явился матрас. В помещениях, занимаемых Бургойном, непременно ставилась ширма, и сейчас Джек скрыл облегченный вздох, поняв, что по крайней мере здесь за нею не прячется очередная любовница.
Пока слуга выкладывал из сундука постельное белье, генерал покачивался возле койки.
Джек подошел к нему и остановился рядом.
— Три последних вопроса, сэр.
— Ну?
— Я сообщу капитану Мани обо всем, что узнал о мятежниках во время моего пребывания у Бенедикта Арнольда.
— Да, — зевнул Бургойн, — сделайте это, пожалуйста.
— Насчет Ате.
— Если он вернется, я задержу его для вас здесь.
— Спасибо. И последнее — граф фон Шлабен.
Из глаз генерала исчезла усталость.
— Держать врага под присмотром больше не имеет смысла. А позволять ему и дальше вредить нашему делу и угрожать вам тем паче нельзя. Убейте его, — сказал Бургойн.
— Сэр, я почту за особое удовольствие исполнить этот приказ.
К тому времени, когда часовой распахнул перед уходящим Абсолютом дверь, генерал уже похрапывал. Джек и сам чувствовал себя почти столь же вымотанным. В предыдущие недели ему приходилось заботиться не столько об отдыхе, сколько о простом выживании, так что предложение Пеллью заночевать с морскими пехотинцами пришлось очень кстати. Джек собирался воспользоваться им, но прежде ему предстояло нанести еще один визит.
* * *
Она дожидалась его, стоя у входа в свою палатку. Когда он приблизился, полковник Риардон приподнялся с койки, находившейся в глубине палатки.
— Джек! — Луиза протянула руку ему навстречу, но тут же, вспомнив о присутствии отца, уронила ее.
— Пришли выпить мадеры, капитан? — осведомился полковник Риардон, подойдя к выходу из палатки.
— Спасибо за приглашение, но боюсь, как бы сон не сморил меня раньше, чем наполнятся бокалы, — ответил Джек. — Я пришел пожелать вам и дочери спокойной ночи.
— Значит, завтра? — с улыбкой промолвила Луиза.
— Может быть, если останется время. Я снова отправляюсь в путь.
— Когда? Куда?
— В полдень. Я уезжаю, — он заколебался, — по небольшому поручению генерала. Ничего опасного, заверяю вас.
— Похоже, сэр, вы считаете меня маленькой девочкой, которой рассказывают сказки, чтобы успокоить ее.
Девушка мгновенно преобразилась, глаза ее заблестели, на щеках выступил румянец.
— "Не опасно", как же! Бьюсь об заклад, вы отправляетесь в Нью-Йорк в качестве одного из гонцов. То есть займетесь самым рискованным делом, какое только есть в армии.
Джек подошел поближе.
— Если это так, мисс Риардон, то, объявляя о моей миссии во весь голос, вы едва ли делаете ее более безопасной.
Похоже, его выпад несколько смутил ее, но не слишком, ибо она совершенно безапелляционным тоном заявила:
— Я должна ехать с вами.
По правде сказать, ей не в первый раз удалось удивить Джека, но все же он несколько растерялся.
— Как? Зачем?
— Я ждала именно такой возможности, правда, папа?
Обернувшись, она положила руку на руку немолодого джентльмена.
— Мы получили письмо из Нью-Йорка. Там разразилась эпидемия, и моя матушка, к сожалению, заразилась. Она серьезно больна, а должного ухода за ней нет. Я просила генерала отпустить меня к ней, но он ни в какую не соглашается. О том, чтобы поехать одной, не может быть и речи, а лишних людей, чтобы обеспечить безопасный эскорт, у него нет.
— Генерал Бургойн совершенно прав. И даже если предположить, что вы тоже правы и я действительно отправляюсь в Нью-Йорк, то с вашей стороны было бы крайне опрометчиво пускаться в подобное путешествие. Не уверен, что я в состоянии обеспечить вашу безопасность. Леса кишат озлобленными, отчаявшимися людьми, и нашими, и мятежниками, и просто разбойниками. В одиночку у меня есть шанс прорваться, но...
Луиза, однако, упрямо вскинула подбородок. Предвидя ее возражения, Джек повернулся к полковнику:
— Сэр, я обращаюсь к вам. Я должен ехать как можно скорее и буду жить в самых суровых условиях. Это не самое подходящее место для...
— Для леди? Вы думаете, я родилась в шелках и выросла в кружевах? — прервала его девушка. — До того, как мой отец приобрел свое состояние, еще до того, как он стал командовать полком, мы десять лет провели на фронтире. Я выросла в тех самых лесах, по которым вам предстоит ехать.
— Это верно, капитан, так оно и есть.
— Но скорость, с которой я должен двигаться...
— Я научилась скакать верхом раньше, чем ходить. И моя лошадка, моя славная Каспиана, — здесь, со мной. Мы поскачем так, что это вам, сэр, полетит в лицо грязь из-под ее копыт!
— Луиза... — попытался урезонить ее отец.
Джек почувствовал, что тонет.
— Сэр, очень прошу вас...
Но полковник Риардон ничем ему не помог.
— Капитан Абсолют, я признаюсь, что боюсь отпускать мою дочь. Но еще больше я боюсь за свою жену, оставшуюся в Нью-Йорке без ухода и попечения. Судя по полученному письму, она тяжело больна, может быть, смертельно... — Голос его дрогнул. — Вся наша надежда только на Господа и Его милосердие, но... — Пожилой полковник посмотрел на дочь. — Даже милосердию Всевышнего не помешает небольшая помощь.
Оба взирали на Джека, слишком уставшего для того, чтобы спорить, с такой надеждой, что он заколебался.
— Ну что же, сэр, полагаю, если вы сможете заручиться разрешением генерала...
— Договорились! — воскликнула Луиза с таким видом, будто этот малозначительный вопрос был уже улажен.
— Может быть, пойдем к нему прямо сейчас, дитя?
Луиза сделала шаг вперед, но остановилась.
— Нет, отец. Генерал спит и, если его побеспокоить, может воспринять нашу просьбу... не совсем правильно. Кроме того, — упрямое выражение на ее лице сменилось улыбкой, — я приберегала платье как раз для такого случая. Нэнси! Нэнси! — Она сделала шаг к следующей палатке, откуда донесся отчетливый стон, и, уже оглянувшись через плечо, добавила: — Значит, капитан, встречаемся завтра в полдень. У палатки кузнеца, который ставит подковы.
Слова, довольно едкие, что рвались с его языка, там и остались, ибо не имело смысла произносить их вдогонку ее удаляющейся спине.
— С тех пор как ей стукнуло три года, она всегда и во всем умела настоять на своем, — промолвил со вздохом полковник Риардон, повернувшись к Джеку, лишившемуся дара речи. И уже нерешительно, понизив голос, продолжил: — У меня есть к вам просьба, одна-единственная. Моя дочь... любит вас, капитан Абсолют. Судя по всему, никто и никогда не занимал в ее сердце такого места, как вы. Когда пришла весть о вашей гибели, она была сама не своя. Вы... вы ведь не воспользуетесь этим, сэр?
Джек воззрился на него с недоумением, и полковник пояснил:
— Как отец, я прошу вас дать слово джентльмена.
Джек понял, что до сего момента просто не имел времени задуматься об этом аспекте предстоящего путешествия. Он и Луиза останутся наедине, в лесу, где не будет назойливых соседей и тонких корабельных переборок, которые ничего не скрывают. Лишь деревья, звезды и они сами. Нечто подобное грезилось ему в самых приятных снах.
Однако... вот и еще один человек, который спрашивает, джентльмен ли он. Граф фон Шлабен выяснил, что от Джека можно ждать не вполне джентльменских поступков, да и слово, данное генералу Арнольду, он нарушил без малейших угрызений совести. В Индии, на Карибах и даже здесь, среди могавков, Джек всегда вел образ жизни, едва ли подобающий подлинному джентльмену. А теперь, пусть и не надев мундир, но снова вступив в должность капитана Шестнадцатого драгунского полка, он тем самым принял на себя и определенные обязательства. Офицер обязан быть джентльменом.
— Я даю вас свое слово, сэр, — промолвил Джек, глубоко вздохнув.
— Спасибо, — отозвался с улыбкой полковник и, помолчав, добавил: — Разумеется, когда мятежники будут разбиты и мы окажемся в безопасности, у себя в Бостоне, я не буду иметь ничего против того, чтобы вы оказывали ей знаки внимания. Мы будем с нетерпением ждать возможности принять вас как самого дорогого гостя. Ну а сейчас — доброй вам ночи.
С этими словами он вернулся в свою палатку, и за ним опустился полог.
С полминуты Джек тупо таращился ему вслед.
— Надо же, «знаки внимания», — пробормотал он наконец, поворачиваясь, чтобы уйти. — Единственное, чему я готов сейчас оказать внимание, так это подушке в палатке старины Пеллью.
