Глава 10Воскрешение

«Стало быть, это и есть смерть», — подумал Джек Абсолют. Страна, откуда никто не возвращался, оказалась совершенно не такой, как он ее себе представлял. Будучи с самого раннего детства атеистом, Джек всегда полагал, что смерть — это просто забытье, Великое Ничто. Но тут... тут определенно что-то было. В этой пустоте ощущалось нечто большее, нежели просто боль.

Сравнение есть мысль, мысль есть сознание. Выходит, здесь наличествует сознание. Следом за этой мыслью пришел страх, явившийся в тот момент непреложным доказательством существования в загробном мире не только мыслей и ощущений, но также и чувств. Конечно, будучи просвещенным сыном века просвещения, Джек не верил в бессмертие души и в загробную жизнь, но некоторые явления существуют вне зависимости от того, верят в них или нет. Например, Небеса и...

Конечно. Ад. Он находится в аду. В том самом месте, куда ему частенько от всего сердца желали попасть многочисленные учителя, командиры, бывшие любовницы, нынешние враги. Ему нужно только прислушаться — кстати, что тут заменяет слух? — к окружающим голосам, которые, разумеется, могут принадлежать лишь сонму свирепых демонов, творящих жестокую расправу над грешными душами. Гортанный рык, гневный гомон, проклятия, изрыгаемые на непонятных языках, давно забытых в мире живых людей.

Значит, россказни святош правдивы! Но если какая-то форма восприятия заменяет ему слух, то должна найтись и другая, способная послужить зрением. Если бы ему удалось открыть глаза, он, наверное, не только поразился бы ужасному виду сатанинских отродий, но проникся бы еще большим ужасом, поняв, что разрывающиеся легкие, стальной обруч, стягивающий голову, жгучая боль в плече и шее — всего лишь забава в сравнении с тем, что ему уготовано...

Джек ощутил чье-то прикосновение. По правде сказать, ему вовсе не хотелось добавлять к пугающим звукам еще и ужасные образы, тем паче что, по его глубокому убеждению, мучений не миновать в любом случае, будет он смотреть или нет. И все же потревожившее его прикосновение отозвалось такой болью, что глаза раскрылись сами собой. И, естественно, он узрел пугающий лик демона, огромную, плоскую, красную, как и положено в адской обители, физиономию, обрамленную всклоченными огненными волосами.

Изумление Джека, однако, было столь сильным, что вытеснило даже страх.

Этот демон... не видел ли он его раньше? Определенно видел! Конечно, если ад действительно существует, обладателю подобной физиономии непременно предстояло туда угодить. Однако оставалось неясным, как он ухитрился опередить на этом пути Джека.

— Мак-Тавиш? — прохрипел Абсолют.

— Ага. Кие-то нгдяи брросли тбя умерть.

Джек, разумеется, не понял ни слова. Более того, ему никак не удавалось уразуметь, каким образом тот, кого он в последний раз видел в колонне пленных, которых гнали к озеру, оказался не в плену и не в аду, а здесь, перед ним. Однако все это быстро отошло на второй план, ибо ему развязали руки и он даже сумел прикоснуться к одной из своих ран. Горло Джека распухло, язык едва ворочался, но ему все же удалось выдавить одно слово:

— Змея.

Шотландец кивнул:

— Гремучка, прятль. Corachulus Majores, tha' ken. Твой шейя плох, но не безнадга. Нужна трва, поддоржник. Мой прни ышт.

Пока он говорил, из кустов вынырнули два молодых человека, в которых Джек узнал пленников, спасенных им от туземцев. В отличие от гиганта Мак-Тавиша они были сухопарыми, как щепки, но с такими же пунцовыми физиономиями и огненными кудрями. Парни бросили перед своим предводителем две охапки широколистной травы. Шотландец схватил несколько стеблей в пригоршню и потряс, так что с корней посыпалась земля.

— Поддоржник, — заявил он. — Нам повзло. Тепрь наджда есть.

В первый раз за целый век Джек ощутил маленький проблеск надежды. Он не знал слова «поддоржник» но уже догадался, что оно означает не более чем «подорожник». Ирокезы называли эту траву «махтавехасех», и ему доводилось видеть, как ее использовали для лечения змеиных укусов. Правда, это растение не являлось такой уж могущественной панацеей. Оно помогало не всем и не всегда, но вот Джека в прошлый раз спасло. Многое зависело от того, как скоро оказывалась помощь, от силы яда и состояния здоровья пострадавшего. Обычно кожа на месте укуса чернеет, а из ранки открывается кровотечение, которое невозможно остановить. Плечо и грудь Джека уже были мокры от крови, но при виде того, как Мак-Тавиш, поплевав на два камешка, принялся энергично растирать между ними подорожник в кашицу, надежда его стала крепнуть.

По кивку шотландского великана один из его спутников смыл водой из фляжки часть крови, после чего принялся выжимать из ран на плече и на шее противную и вонючую желтоватую субстанцию. Каждое прикосновение вызывало жуткую боль и страстное желание оттолкнуть проклятого демона, но Джек, стиснув зубы, терпел. Тем временем Мак-Тавиш смазал зеленой кашицей из подорожника два листа и наложил их на раны, которые тут же были туго забинтованы. Выудив из вещевого мешка рубаху, шотландцы натянули ее на Джека, застегнули на все пуговицы, а самого его уложили головой на «подушку» из специально сметенных в кучу палых листьев. Боль вроде бы не спадала, но его вдруг стало отчаянно клонить в сон.

— Мак-Тавиш... — прохрипел Джек, борясь со слабостью.

Огромное лицо нависло над ним.

— Држись, прятль. Тпер ты не должн умерт. Твой ест крепки парнь. Будм ждать утры.

— Мак-Тавиш, — пробормотал Джек, когда его веки, несмотря на все усилия, опустились, — как жаль, что ты говоришь не по-английски, а черт его знает по-каковски!

Джек проспал до «утры» и даже гораздо дольше. Когда его разбудили спорящие голоса, солнце уже стояло над деревьями. Звуки, принятые им вчера за речь демонов, больше не устрашали. Теперь Джек точно знал, что он не мертв, и по своему самочувствию догадался, что яд, едва не спровадивший его на тот свет, выведен из организма. Джек ощущал невероятную слабость, однако — и это главное — он был жив.

Стоило ему зашевелиться, как спор утих, а когда он открыл глаза, над ним нависла знакомая физиономия.

— Ага, — кивнул Мак-Тавиш. — Твой желты, как городный пугало, но жит, вижу, будш. Это главнее...

Джек осушил целую флягу принесенной из ближайшего ручейка воды. Еще немного жидкости шотландцы плеснули в деревянную миску с овсом.

— Ест так, — сказал Мак-Тавиш, указав на посудину, — наш не можт разжигть костер, готовть кашша. В этот лес плно прней, ктрые мгут сдрать нас скальпы. Врно, прятль?

Джек по-прежнему понимал далеко не все, но основной смысл уразумел, благо шотландец говорил медленно, как если бы обращался к ребенку.

Пока Джек, осознавший, что его голод ничуть не уступает жажде, уминал вторую миску тюри, Мак-Тавиш, сидя на корточках рядом с ним, рассказывал, что, пока Абсолют дрых без просыпу, он и его спутники, Алисдер и Грегор, спорили о том, что им теперь делать со спасенным спасителем. В злосчастный поход к Орискани они выступили три недели тому назад, и один Бог знает, что могло случиться за это время с их домами и родными. Двое тощих шотландцев предлагали бросить Джека на произвол судьбы, но их здоровенный земляк был решительно против.

— Ангус Мак-Тавиш знать, что такой честь, — заявил он, машинально выводя на земле узоры тяжеленным посохом, вырезанным из того же железного дерева, которое служит индейцам материалом для их боевых дубинок. — Ты человк спас жизни, я сказл. Я станусь с он, пока не увидеть, что длог уплачен.

Он поднялся.

— Мы ест добрый христианин, а не язычник, которые убвивт один другой без разбру. И все-так, прятль, что наш с твой делать? Ты враг, офицер тирана, хоть и спаст патриоты жизн. Вот: будь пока мой пленник, как я быть твой. Ты как, может ходить? А, прятль?

Шотландец протянул руку, и Джек, ухватившись за нее, поднялся на ноги, после чего сделал пару неуклюжих шагов. Это ему удалось, однако потеря крови не прошла даром, и он все еще был очень слаб.

— Идти смогу, — ответил Джек, — но только если ты одолжишь мне свою орясину. А когда придется лазить по буеракам, еще и поддержишь под локоток.

Мак-Тавиш вручил Джеку тяжелый посох. Вырезанный в виде бычьей головы набалдашник пришелся Джеку по руке.

— Как ты есть мой пленник, — добавил шотландец, чья речь становилась для Абсолюта все более и более понятной, — ты дашь слово джентльмен, что не убежишь, а?

Джек с прищуром взглянул в его широкое лицо.

— А ты разве не давал такого слова в Стэнвиксе?

Последовал неохотный кивок.

— Однако ты все-таки здесь, а, приятель?

В первый раз Джек увидел, как на физиономии шотландца расцвела улыбка.

— Слово джентльмен я давал, да. Но говорить, будто я и есть джентльмен, — нет, нет. Стоятельства изменились.

Джек улыбнулся в ответ.

— Ну, найдется немало людей, которые не считают джентльменом и меня. Включая того малого, который так весело надо мной подшутил и с которым мне чертовски хотелось бы повстречаться снова.

Джек покосился на кедр, к которому привязал его немец и под которым до сих пор валялись окровавленные веревки, и, невольно поежившись, добавил:

— Но так или иначе, оставаться в этом лесу у меня желания нет. А вы, как я понимаю, собираетесь идти в долину, в графство Трион.

— В Трион, ага. К нашим домам.

Направление Абсолюта устраивало: его путь лежал вверх по реке Могавк, к Канайохари, где ему предстояло встретиться с Ате, и дальше к Гудзону, к генералу Бургойну.

— В таком случае я останусь вашим пленником, пока мы не доберемся в Трион. Или пока не изменятся «стоятельства».

Поколебавшись долю мгновения, шотландец снова ухмыльнулся и, с энергичной небрежностью пожав руку Джека своей лапищей, кивнул.

— Ага, до Триона. Там видно будет. Скажу прямо, прятль, этак оно легче. Не хотелось спасть твой шкура, чтобы потом резать мой кнжалом.

Выпустив наконец (к величайшему облегчению Джека) его руку, Мак-Тавиш крикнул своим товарищам нечто совершенно неразборчивое, но явно содержащее призыв собираться. Пока они увязывали и паковали то немногое, что шотландцы ухитрились прихватить с собой при побеге, Джек, опираясь на дареную палку, сделал несколько пробных шагов. То ли чудесное спасение придало ему сил, то ли желание добраться до негодяя, бросившего его умирать и сейчас наверняка строившего козни против Бургойна, но ноги казались крепче, чем он думал, и крепли с каждым дальнейшим шагом.

По дороге они с шотландцем разговаривали. Абсолют настолько приноровился к манере речи великана, что понимал практически все. Первым делом Джек поинтересовался, каким чудом беглецы на него наткнулись, и Мак-Тавиш подтвердил, что это действительно стало результатом счастливой случайности. Воспользовавшись неразберихой, воцарившейся в спешно отступавшей от форта британской армии, три шотландца рванули к озеру Онтарио и чуть было не столкнулись с немцами. По словам Мак-Тавиша, они перли сквозь заросли напролом с таким шумом и треском, что спугнули бы и покойника. Чтобы избежать нежелательной встречи, беглецы свернули в чащу... и обнаружили Джека.

В ходе разговора выяснилось, что Мак-Тавиш принадлежит к старому якобитскому семейству, возненавидевшему англичан после событий 1745 года, когда его клан был вынужден отправиться в изгнание. В пятнадцать лет юный Ангус ступил на землю нового материка. Поселившись в самой глуши, его семья принялась корчевать лес, пахать землю и разводить скот. Тем же самым Мак-Тавиши занимались и в родных горах, но здесь они были свободны от гнета презренных «красных мундиров» и еще более ненавистных чиновников Короны.

— До семьдесят пятого они к нам не лезли. Не для того я забрался к черту на кулички и пахал как проклятый, чтобы мне на шею снова посадили паршивого тирана!

Мак-Тавиш смачно сплюнул на тропу.

— Я первым пошел в ополчение и под началом великого Бенедикта Арнольда дрался под стенами Квебека.

Ко второму вечеру их совместного путешествия Джек окреп настолько, что уже мог позволить себе встревать в монологи шотландца, а потому спросил:

— Но с чего ты решил, будто колониям необходимо отделиться от Англии? О вольностях и правах мечтают и многие из тех, кто хранит верность Короне.

Мак-Тавиш фыркнул.

— Единственный король, которого я могу признать, — это король за морем.

Шотландец кулаком обвел перед собой круг, как (Джек видел это во всех тавернах, от Лондона до Бостона) всегда делают якобиты перед тем, как выпить за изгнанного короля.

— Но, увы, при Каллодене храбрый Чарли терял все, что имел. Кроме того, тут, бок о бок с наши, обосновалась чертова пропасть немчуры, голландцев, шведов да поляков, кторые и слыхом не слышивали про нашего красавчика принца. — Мак-Тавиш вздохнул и снова плюнул. — Он уже не вернется.

Ностальгические рассуждения Ангуса прервал крик ушедшего вперед и теперь вернувшегося Грегора. Он появился, ведя за собой за носовое кольцо упиравшуюся, ревущую корову. Пока между шотландцами происходил быстрый, взволнованный разговор, из которого Джек мог разобрать едва ли одно слово через десять, он, улучив момент, опустился на землю и привалился к черному стволу орехового дерева. Подобрав несколько валявшихся на земле орешков, Джек попытался раскусить один из них (постоянный рацион, состоявший из овса и холодной воды, уже основательно ему надоел), но тут рядом присел Мак-Тавиш.

— Корова в лесу, одна. Это нехороший знак, прятль. И это когда нам осталось всего полдня пути.

Он вздохнул.

— Вернее, целых полдня. Это много, когда скоро смеркается, а в пузе гуляет ветер.

Нагнувшись, шотландец собрал орехи в пригоршню, сжал ладонь, и скорлупки треснули. Он отдал Джеку половину ядрышек и с улыбкой сказал:

— Ну что ж, теперь мы подкрепимся орехами... и мясцом.

Великан кивнул на корову.

— Ты зарежешь ее прямо здесь? — спросил Джек, откидываясь назад с чувством облегчения: ведь если будут резать корову, значит, сегодняшний переход закончился.

— Зарезать молочную корову? Ты не фермер, Абсолют. — Мак-Тавиш улыбнулся. — Нет, посмотри туда.

Деловито наточив свой кинжал, Грегор подсел к корове, устроившись у задней ноги и бормоча ласковые слова, а молодой парень держал животное за носовое кольцо. Потом последовал укол, столь быстрый и сделанный столь отточенным острием, что корова почти не вздрогнула. В подставленную Грегором деревянную миску полилась кровь. Сцедив столько, сколько было нужно, паренек смешал землю со слюной и замазал ранку, после чего направился к своему мешку, где поровну разлил кровь по четырем мискам, наполненным овсом. Две из них были принесены Джеку и Мак-Тавишу.

Джек скорчил гримасу.

— Ты шутишь.

Мак-Тавиш присвистнул.

— Что, разве распрекрасный джентльмен не стал бы есть кровяную колбасу?

— Еще как стал бы. Но колбасу приготавливают, она же не сырая.

— Ну, зато у нас частенько бывало слишком сыро, чтобы коптить да варить. А до рынков Эдинбурга да Абердина далековато. Мы выжили благодаря свежей крови. Если бы я брезговал добавлять ее в тюрю, то, надо думать, стал бы таким же тощим и костлявым, как ты.

Джек расхохотался. Его воротило от одного вида кровяной каши, но голод оказался сильнее отвращения, и он, хоть и давясь, но ел.

Шотландец, видя это, одобрительно кивнул.

— Ага. Налегай от души, капитан. Отъедайся, впереди последний переход. Утром мы доберемся до графства Трион и до наших ферм. И будем надеяться, что корова просто потерялась и ничего дурного за этим нет.

Впереди находились не только фермы. Там находилось и селение Канайохари, где у Джека была назначена встреча с Ате. Поняв, что его прибывавшие силы нуждаются в основательном подкреплении, Джек воспользовался советом и, наклонив миску, принялся опорожнять ее с удвоенной энергией.

С первыми лучами солнца они поспешили вперед по лесной тропе и примерно через час увидели первые признаки того, что блуждавшая корова, увы, не просто отбилась от стада. Фермерская усадьба была уничтожена полностью. От прочного, добротного дома остался лишь обгорелый остов, тяжелые, неохватные бревна, некогда с трудом уложенные на место, превратились в древесный уголь, обгоревшая кедровая дранка кровли валялась вокруг пепелища. Корове, теперь невозмутимо жевавшей траву на полянке, чудом спасшейся от огня, крупно повезло. Четыре ее сестры валялись тут же, на пепелище. Над ними вились тучи мух, их одеревеневшие ноги торчали над раздувшимися от жары животами.

При виде этого паренек Грегор, хотя Ангус и пытался остановить его окриком, устремился вперед. Предостережение было не напрасным, ибо едва молодой шотландец оказался среди дымящихся развалин, как одна уцелевшая стена, напоследок зловеще затрещав, рухнула, подняв завесу пыли, дыма и искр. Все бросились туда, но Грегор почти мгновенно выскочил из дыма, целый и невредимый, хотя с ног до головы вымазавшийся в саже. В левой руке он держал тряпичную куклу, игрушку его сестренки. Пока паренек совершенно неразборчиво, с точки зрения Джека, рассказывал об увиденном внутри, пальцы его непроизвольно вертели кукольную головку с такой силой, что в конце концов она оторвалась. Когда он увидел это, слеза проложила дорожку по его почерневшей щеке. Ангус погладил юношу по плечу и подошел к Джеку.

— Жуть, конечно. Но там, по крайней мере, нет никаких тел. — Ангус закусил губу. — Есть надежда, что родственники Грегора нашли убежище впереди, в туземной деревне. Они всегда относились к нам по-дружески, тамошние онейды.

Он имел в виду Канайохари. Хотя семейство Ате и принадлежало к могавкам, бурные события последнего времени побудили многих из них поселиться в стойбище братского племени.

— Мы проверим, там ли они? — спросил Джек.

— Да. Моя собственная ферма находится меньше чем в часе отсюда, на окраине прихода Геркимер.

Он снова взглянул руины.

— Боже! Не дай моим глазам увидеть такое и там!

Увы, то, что они увидели в туземной деревне, превзошло самые худшие опасения шотландца. Там были не только трупы животных, но и тела людей, ирокезов и белых, различия между которыми стерлись, когда всех уравняла смерть. Здесь нападавшие не поджигали строений, но их ружья, дубинки и томагавки превратили селение в поле смерти.

Грегор упал на груду тел, наваленную за спиной убитого мужчины, до сих пор сжимавшего в окоченевших руках лопату. Его голова, как и головы всех прочих убитых, была осквернена скальпированием, но перед ним валялись два трупа в боевой раскраске, с раскроенными лопатой черепами. Фермер защищал семью до последнего вздоха.

Когда Алисдер увел рыдавшего паренька, Ангус потыкал пальцем ноги тело воина.

— Могавк, — невыразительно обронил он, как будто любая окраска этого слова высвободила бы слишком много эмоций.

— Да, — так же невыразительно отозвался Джек и, кивнув, отвернулся.

Эти мертвые воины могли быть могавками, жившими среди онейдов, могли оказаться даже родственниками Ате. А могли и явиться из другой деревни. Так или иначе, его братья вступили на тропу войны, а война краснокожих не такова, как война бледнолицых. Это не марши, контрмарши, маневры, осады и полевые сражения, а засады, вылазки, набеги и резня. И хотя некоторые из лежавших вокруг мертвых тел, как, например, тела родичей Грегора, принадлежали белым, большинство павших были туземцами. Усобица, которую предугадал Джек, увидев воинов онейда, сопровождавших ополчение графства Трион к ущелью Орискани, разразилась. Среди Ходенсауни, Народа Длинных Домов, произошел раскол, чего не случалось уже двести лет, и их конфедерация затрещала по швам. Ирокезы сражались с ирокезами, результатом чего могло стать лишь разорение их собственной земли и множество столь же жутких картин, как та, что предстала сейчас перед их глазами.

Он повернул назад: что-то не давало ему покоя. С могавков не сняли скальпов, но дело было даже не в этом... Потом он сообразил.

— Этот военный отряд вынужден был спешно отступить, иначе погибших унесли бы с собой, чтобы похоронить в своих деревнях. Их спугнули. Но кто?

Ответ он получил через миг.

— Сложите оружие и не дергайтесь. Или умрете там, где стоите.

Голос донесся из-за деревьев, из того места, где полоса леса тянулась к самой деревне. И именно оттуда прогремел выстрел: пуля просвистела так близко, что Мак-Тавиш вынужден был пригнуться. Первым порывом шотландца было оказать сопротивление, но прозвучавший выстрел, как и вид плачущего Грегора, изменил его намерения. Положив ружье на землю, он поднял руки.

В тот же миг из леса выехали всадники. Взяв маленький отряд Мак-Тавиша в кольцо, они заставили людей сбиться плотнее и остановились. Лошади фыркали и переступали копытами, в то время как всадники молча рассматривали пленных. Наконец тишину нарушил тот же голос, что звучал из леса.

— Черт! Неужто я вижу самого беспутного шотландского раздолбая, какого только носит земля?

При этих словах лицо Мак-Тавиша просветлело, но тут же помрачнело снова.

— Полковник Арнольд, — пробормотал он, — тебе что, нечем заняться, кроме как шататься по лесу да пугать старого товарища выстрелами и криками?

Джек внимательно присмотрелся к всаднику. В отличие от остальных своих людей, обряженных в странную мешанину из военного и цивильного платья, Арнольд был одет в прекрасного покроя синий мундир с золотым эполетом на правом плече и сверкающими золочеными пуговицами. Мундир был расстегнут, что позволяло увидеть темно-желтый с золотым шитьем жилет, батистовую сорочку и черный галстук. Щегольская, надетая под залихватским углом треуголка сидела поверх таких же черных, как у Джека, волос. При впечатляющем росте — на добрую голову выше, чем у большинства подчиненных, — и широченных плечах Арнольд был отнюдь не грузен. На его смуглом лице выделялись орлиный нос и седеющая бородка.

При словах Мак-Тавиша щеки Арнольда побагровели.

— Я — генерал Арнольд, пора бы усвоить. И сам могу спросить: что, хваленому Мак-Тавишу больше нечего делать, кроме как ворошить падаль?

На сей раз побагровел шотландец.

— Пора бы усвоить, Арнольд, — в это слово было вложено столько яду, что позавидовала бы и гремучая змея, — среди Мак-Тавишей отродясь не заводилось гадальщиков. Я сбежал из английского плена, из-под форта Стэнвикс, и теперь держу путь домой. Если, конечно, у меня еще остался дом.

— Остался, — успокоил его Арнольд. — Мы остановили язычников прямо здесь. Дальше по долине все усадьбы целы, и Мак-Тавишей, и Арнольдов, и всех наших соседей.

С этими словами генерал бросил поводья солдату и спрыгнул с коня.

— Но раз тебя занесло в плен к англичанам, старина, так скажи мне вот что: сработала ли моя уловка? Я имею в виду того идиота. Сделал ли он свое дело? Удалось ли маленькому Гансу-Йосту нагнать страху на королевскую армию?

— Ага, что удалось, то удалось. Стоило дурачку ляпнуть про Бенедикта Арнольда, как англичане задали стрекача, словно от черта.

Джек отметил, что голос шотландца полон сарказма, но тот, кому этот сарказм предназначался, ничего подобного в речах соратника не услышал.

— Что? Осада снята?

— Конечно. Теперь полковник Сент-Легер со всех ног скачет в Монреаль.

Конные бойцы разразились радостными возгласами; некоторые кричали «ура» в честь своего генерала. Арнольд попытался напустить на себя скромный вид, но преуспел в этом весьма мало.

— Значит, «как от черта»! Вот им и черт! Это — расплата за Орискони и все такое. Наконец-то у меня появилась возможность повести настоящую войну! Я могу отправиться...

И только сейчас рассеянный взгляд Арнольда уткнулся в стоявшего перед ним человека. Это непременно должно было случиться: среди всей этой шумихи Джек просто не мог не обратить на себя внимания, ибо, единственный из всех, стоял неподвижно и помалкивал.

— Кто это, Мак-Тавиш? — рявкнул генерал. — Еще один из твоих бесчисленных родичей? Чернявый, так что вполне может быть кельтом. Да и взгляд у него наглый.

Шотландец буркнул что-то неразборчиво-сердитое (видать, по поводу «наглого взгляда»), но потом глубоко вздохнул и положил руку на плечо Джека.

— Это хороший парень, и саблей машет на славу, и вообще сущий джентльмен. Он меня продырявил, потом, после Орискони, спас, а вскоре оказал мне честь, позволив спасти его. Малый хоть куда, у него только один недостаток. Он английский офицер.

Мигом все стихло. Отступив на шаг, Арнольд оглядел Джека с головы до ног, и угрюмое лицо генерала помрачнело еще больше.

— Он одет не как офицер и не как джентльмен. По моему разумению, он сильно смахивает на чертова шпиона.

Лица подчиненных Арнольда посуровели, голоса их зазвучали глухо и угрожающе. Обе стороны рьяно выслеживали шпионов, а когда отлавливали, разговор с ними был коротким. И сводился к веревке, перекинутой через ветку. Джек понял, что пора высказаться.

— Сожалею, генерал Арнольд, что лишен удовольствия быть представленным вам в мундире моего полка. Ибо он был похищен у меня негодяями, бросившими меня в лесу, приняв за мертвого.

— Ваше имя, сэр? Ваше звание и полк?

Джек говорил голосом на тон выше своего естественного, ибо взял за образец манеру речи своего друга Сэнди Линдси, графа Балкарраса. Решение было принято инстинктивно: Джек чувствовал, что правда является далеко не лучшим путем к спасению. И кроме того, смутно припомнил некоторые слухи, ходившие о допрашивавшем его сейчас офицере.

— Честь имею представиться, генерал Арнольд: лорд Джон Абсолют. Являюсь капитаном Двадцать четвертого пехотного полка его величества, временно прикомандированным к штабу полковника Сент-Легера.

Он почувствовал на себе несколько удивленный взгляд Ангуса, однако основное его внимание было сосредоточено на том, кто его допрашивал. Смутные воспоминания обрели четкую форму, и Джек понял, почему почти неосознанно представился лордом. Бенедикт Арнольд славился своей преданностью делу независимости колоний и доходящей до безумия отвагой, но, кроме того, слыл почитателем всего истинно английского, особенно аристократических титулов.

И действительно, слово «лорд» произвело прямо-таки магическое действие. Суровые серые глаза мигом потеплели.

— Генерал Бенедикт Арнольд, — представился он. — Рад знакомству, капитан... милорд... сэр... — Он слегка покраснел и сбился, ибо не был уверен в том, как следует обращаться к Джеку, чтобы не умалить своего генеральского достоинства и в то же время не погрешить против великосветского этикета. — Не соблаговолите ли вы с этого момента считать себя моим пленником, а не пленником Мак-Тавиша? Уверен, что смогу оказать вам более теплый прием. Этот головорез наверняка держал вас на овсяной похлебке с кровью, не так ли?

Арнольд повернулся к ближайшему кавалеристу.

— Сержант, предоставьте его лордству лошадь, мою запасную. Мак-Тавиш, ты можешь проверить, как дела в твоем хозяйстве и семье, а потом, если захочешь, присоединяйся к нам. А мы сейчас поглядим, прытко ли улепетывает Сент-Легер.

Послышались приказы, зафыркали, разворачиваясь, лошади. На весь этот шум накладывались далеко не для всех понятные, но прочувствованные ругательства шотландца, нацеленные исключительно вслед удалявшемуся синему мундиру Бенедикта Арнольда.

Джек, за период их краткого знакомства научившийся не только понимать некоторые из этих выражений, но и воспроизводить их, шепнул в огромное ухо Ангуса:

— Этот прятль тбе не по нрву, а?

Мак-Тавиш, привычно ухмыльнувшись, ответил Джеку нарочито отчетливо, старясь быть понятым как можно лучше:

— Да уж, не по нраву. У нас с ним вышла история, могу рассказать. Мы с ним соседи по усадьбам, да и воевали вместе. В семьдесят пятом я был с ним в Квебеке, а потом, когда британское ядро перешибло ему ногу, пер его на себе большую часть обратного пути. Он малый здоровенный, но ношу я бы сдюжил и не такую, а вот слушать его бесконечное нытье — лучше удавиться. Думаю, он так и не простил мне, что я был свидетелем его слабости. Нытье нытьем, а храбрости ему не занимать. Он отважен, как черт, и переменчив, как ветер. Так что, прятль, держи с ним ухо востро.

— До тебя дошло, чего ради я назвался лордом?

— А то нет! Чтобы с тобой тут носились, как с писаной торбой. Вижу, Джек Абсолют, ты не дурак: ничто не возвысит тебя в глазах этого сноба так, как титул. Мне вообще непонятно, как он, при его-то преклонении перед английской знатью, оказался не на вашей, а на нашей стороне...

Сержант подвел чалую кобылу. Перед тем как сесть в седло, Джек хотел было вернуть шотландцу его посох.

— Оставь себе, он тебе нужнее, — промолвил тот, покачал головой и, подмигнув, добавил: — Очень надеюсь, мы с тобой еще увидимся, милорд.

— Я тоже, Мак-Тавиш. Я в долгу перед тобой.

— Долг взаимный. Счастливо оставаться!

Ангус хлопнул огромной ладонью по конской шее, и животное, совершив прыжок, перешло на легкий галоп. Лошадка была послушной, но небольшой, и Джек сомневался, чтобы слишком уж резвой. Во всяком случае, вряд ли она смогла бы ускакать от куда более рослого и ретивого мерина сержанта. Правда, довольно скоро она без понукания поравнялась с конем Арнольда.

— А, лорд Джон. — Генерал, как и Джек, старался говорить с изысканным выговором и тоном, отличным от того, который он использовал в общении с Мак-Тавишем. — Скажите, что за мерзавцы бросили вас умирать в лесу? Наверняка это были бесчеловечные дикари!

Джек уже слышал, как американец с нескрываемым предубеждением отзывался о шотландцах, и, предположив, что национальная неприязнь сноба может ими не ограничиться, решил сказать правду:

— Хуже, чем дикари, генерал Арнольд. Это были немцы.

Реакция оказалась именно такой, на какую и надеялся Джек. Арнольд передернул плечами и закатил глаза.

— Вот уж точно, и впрямь хуже! Если вы знаете, кто они и куда следуют, я с удовольствием организую на этих подлецов охоту.

Джек призадумался. Искушение натравить Арнольда с его огромными возможностями на фон Шлабена было очень сильным, однако Абсолют отказался от этой идеи почти сразу. Причин тому было две. Первая состояла в том, что если бы Джеку повезло и он захватил бы врага сам, то мог бы попытаться выудить из немца немало ценных сведений. Ну а вторая сводилась к тому же, из-за чего граф не рассказал Сент-Легеру о полученном ударе кулаком. Все-таки отмщение — дело сугубо личное.

— Мне тоже хотелось бы это знать, генерал. И я глубоко признателен вам за ваше великодушное предложение. Беда в том, что, не будучи джентльменами, они не сочли нужным представиться. Могу лишь сказать, что то были какие-то немцы, дезертировавшие из нашей армии.

— Немцы-дезертиры, то есть негодяи вдвойне. Не сомневаюсь, рано или поздно их постигнет заслуженная кара. Но сейчас, милорд, я, как водится между благородными людьми, должен просить вас дать мне слово не пытаться совершить побег. Это избавит меня от прискорбной необходимости держать вас под стражей.

Джек улыбнулся.

— Сэр, как благородный человек, обещаю вам это со всей возможной искренностью.

Генерал кивнул.

— И вот еще что, милорд. Не исключено, что я не смогу наслаждаться вашим обществом долгое время. Конечно, мы можем попытаться вас обменять, но, боюсь, события будут развиваться слишком стремительно даже для этого. Кампания близится к кульминации, сэр. Бургойн угодил в загон, и наши силы собираются вокруг него. Скоро конец игры.

— А позволительно ли мне спросить, генерал Арнольд, где находится этот загон?

Улыбка Бенедикта Арнольда была неприятной.

— Полагаю, милорд, я вправе рассказать вам об этом. Нет смысла скрывать то, что вы все равно сможете подслушать в лагере, когда ополченцы на привале развяжут языки. Ловушка поджидает Бургойна близ поселения Стиллуотер, чуть южнее Саратоги. Первым делом мы должны убедиться в достоверности этих рассказов Мак-Тавиша — в наших краях говорят: «никогда не доверяй каледонцу», — но сразу после этого нам нужно будет со всей возможной скоростью поспешить в Саратогу.

Сделав вид, будто ему необходимо удлинить поводья, Джек пропустил синий мундир вперед, и сержант тут же придержал коня рядом с ним. Никакого желания возвращаться в форт Стэнвикс у Джека не было, но форт находился на расстоянии дневного перехода.

По расчетам Абсолюта выходило следующее. Если войско Арнольда будет двигаться с обычной для пехоты скоростью, оттуда до Саратоги останется дней десять пути. Бежать сейчас означало — неокрепшим, на не слишком резвой лошади пытаться в одиночку пробраться через враждебный край к месту расположения армии генерала Бургойна. То есть в том самом направлении, куда его сейчас и везли, под эскортом и с комфортом.

Покачиваясь в седле, Джек размышлял, оценивая сложившуюся ситуацию. Первое поручение генерала оказалось не выполненным: форт Стэнвикс не пал, никто не нанес неприятелю удара вдоль реки Могавк, туземцы и лоялисты отнюдь не собрались тысячами под королевское знамя. И пусть в этом не было его вины, Джек Абсолют все равно испытывал досаду.

Хорошо еще, что ему представилась возможность с толком провести время в лагере одного из виднейших полководцев противника. Человек, привыкший держать глаза и уши открытыми, может выведать очень много полезного о численности, вооружении, снаряжении и боевом духе войска, среди которого он находится. А может быть, Арнольд проявит беспечность и оставит на виду что-нибудь жутко секретное, вроде шифровального кода или невидимых чернил? А еще лучше — подтверждение того, что фон Шлабен действительно является засланным в расположение королевской армии шпионом по кличке Диомед.

В ситуации, когда кампания приближалась к решающей стадии, Джеку не было необходимости рисковать жизнью, спеша к своему генералу. Как раз этот этап Бургойн всегда разыгрывал мастерски, и на шахматной доске, и на поле сражения, так что сейчас Джек мог принести своему командующему большую пользу, оставаясь на своем месте.

Перейдя на мягкий, легкий галоп, являвшийся, по-видимому, излюбленным аллюром чалой лошадки, Джек почувствовал себя в шкуре «лорда Джона Абсолюта». Этот лорд дал слово не пытаться совершить побег и, конечно же, сдержит его. Другое дело — капитан Джек Абсолют: этот парень никому ни в чем не клялся и при первых же ружейных залпах должен попытаться удрать. Что непременно и сделает.