Глава VI
БОЛЬШАЯ ШКОЛА
Бычий форум, Рим, 56 г. до н. э.
— Бренн! Бренн! Бренн! — оглушительно кричали на трибунах.
Галл стоял над поверженным соперником, слушая знакомый шум. Уже пять с лишним лет светловолосый воин был одним из самых могучих гладиаторов, каких только видел Рим. Публика любила его.
Песчаный круг внутри сборных деревянных трибун заливало ласковое послеполуденное солнце. Утром рабы привели песок в идеальный порядок, и он обрел густо-золотой цвет. Но за час жестоких боев арену изрыли ногами. Вокруг трупов бойцов растекались кровавые пятна. Стонали и кричали раненые.
Близился конец весны, и горожане казались счастливыми. Всеобщее внимание было приковано к происходившему на арене сражению между двумя группами гладиаторов. Впрочем, все его участники были уже убиты или покалечены — за исключением могучих воинов, возглавлявших каждую группу.
Такие бои ланисты, владельцы римских школ гладиаторов, устраивали регулярно, поскольку это зрелище неизменно привлекало массу зрителей. Если побоищем желали полюбоваться богатые и знатные зрители, им предлагался богатейший выбор видов боя и его оформления, хоть простые поединки один на один, хоть массовые сражения в специально сшитых на этот случай одеяниях. Все определялось толщиной кошелька эдитора — лица, финансировавшего игры, — и тем, какие требования к их зрелищности были выдвинуты.
Противоборства между Нарциссом и Бренном публика и даже сами ланисты ждали давно. Уже спустя несколько месяцев после прибытия в Рим огромный галл одолел всех известных гладиаторов. А потом зрелище того, как Бренн разделывается со слабыми противниками, утратило свою новизну. Бои должны были тянуться определенное время и производить на толпу впечатление искусством и стойкостью соперников. И Мемор резко ограничил количество выходов Бренна, несмотря даже на то что публика вновь и вновь требовала его появления.
Нынче спонсор пожелал настоящего качества и особо потребовал участия галла. Ланисте пришлось затратить немало сил и времени на поиски достойного для него противника. Наконец он отыскал на Сицилии грека Нарцисса, непревзойденного мирмиллона, пользовавшегося такой же славой, как и Бренн.
Бой обещал быть поразительным. Галл против грека. Мощь против искусства. Дикость против цивилизации.
На трибунах не было ни единого свободного места.
А сейчас Нарцисс лежал на спине, открыв незащищенную грудь, и с болезненным хрипом втягивал воздух сквозь помятое забрало. Рыба, украшавшая гребень его бронзового шлема, раскололась надвое, половины же вмялись в металл шлема. Выбитый из руки меч лежал в десяти футах, вне пределов досягаемости.
Поединок продлился недолго. Бренн неожиданно толкнул мирмиллона плечом, заставив его пошатнуться. В то же мгновение галл наотмашь ударил щитом, сломав Нарциссу несколько ребер и заставив его рухнуть на колени. Потом ударом меча Бренн разрубил греку правое плечо до манике, наручи из толстых кожаных ремней, защищавших правую руку. Нарцисс выронил оружие и рухнул на песок с громким криком боли.
Бренн, уверенный в своей победе, остановился. Ему совершенно не хотелось убивать еще одного соперника. Он воздел обе руки над головой, и амфитеатр наполнился восторженными криками зрителей. Римляне любили Бренна и готовы были простить ему даже слишком быструю победу.
Но Нарцисс не был сломлен. Совершенно неожиданно он извлек из-под манике кинжал и, поднявшись, устремился на галла. Бренн легко уклонился, а потом резко извернулся и обрушил удар железного ребра своего щита на тонкое забрало шлема противника, изувечив ему лицо. Мирмиллон вновь рухнул и на сей раз действительно лишился чувств.
Бренн посмотрел на аристократов, одетых в белые тоги. Они укрывались от солнца под велариумом, полотняным навесом, воздвигнутым по приказу эдитора этих игр. Юлий Цезарь был одет в роскошную тогу с пурпурной каймой, его окружали последователи и почитатели. Он чуть заметно кивнул, и амфитеатр застонал, предвкушая следующее развлечение.
Галл вздохнул, решив про себя, что, по крайней мере, подарит Нарциссу быструю и безболезненную смерть, и подтолкнул мирмиллона ногой.
Нарцисс открыл глаза и с трудом поднял левую руку. Медленно выпрямил указательный палец.
Просьба о пощаде.
Зрители разразились неодобрительным, совершенно звериным ревом.
Цезарь поднялся и, окинув арену взглядом, повелительно вскинул руки. Мало-помалу зрители замечали его, и крики со свистом смолкали. На Бычьем форуме воцарилась непривычная тишина. Деревянные трибуны, сколоченные специально по этому случаю, были переполнены беднейшими плебеями, торговцами и патрициями, которых Юлий Цезарь называл своими друзьями.
Все ждали, повинуясь жесту величайшего из римских военных гениев последней эпохи. Преступив закон, запрещавший полководцам со своими войсками входить в город, Цезарь только что вернулся из своей победоносной кампании против гельветов и белгов. Однако, хотя победы и обеспечили Цезарю симпатии народа, за несколько месяцев отсутствия он вынужден был расплатиться своей популярностью. Несмотря на непрерывные труды его друзей и союзников, Цезарю самому приходилось прилагать немало усилий, чтобы восстановить свое влияние в городе. Этот визит в Рим был предпринят им для того, чтобы возобновить отношения с политиками, показаться народу и вернуть себе его любовь.
По старинному обычаю, гладиаторские игры устраивали только по случаю смерти какого-нибудь богатого и знаменитого римлянина. Но эта забава пользовалась такой популярностью, что в последние тридцать лет политики и соискатели важных должностей старались устраивать их как можно чаще, по поводу и без всякого повода. Чем многолюднее и величественнее были состязания, тем настоятельнее становилась потребность в устройстве постоянной арены. Помпей, отчаянно стремившийся вернуть себе любовь публики, недавно начал строить на Марсовом поле большую постоянную арену; эта новость чрезвычайно вдохновила Мемора и других ланист.
— Народ Рима! Сегодня был побежден гладиатор, одержавший перед тем более тридцати побед! — Цезарь сделал выдержанную в лучших театральных традициях паузу, и народ разразился криками одобрения. Было ясно, что и выбор бойца, и власть над огромной толпой зрителей доставляли Цезарю большое удовольствие. — Кто же тот боец, кем был побежден Нарцисс?
— Бренн! Бренн! — Рабы ударили в барабаны, поддержав ритмом выкрики толпы, скандировавшей имя. — Бренн! Бренн!
Исход мог быть только один.
Мирмиллон слабо пошевелил правой рукой.
— Постарайся, чтобы это было быстро, брат.
Даже вблизи Бренн едва слышал его слова сквозь непрерывный крик и гипнотизирующий стук барабанов.
— Обещаю.
Гладиаторов связывали между собой чуть ли не родственные связи, не менее крепкие, чем существовали между воинами из племени Бренна.
Цезарь вновь воздел руки.
— Должен ли я даровать пощаду неудачнику? — Он устремил взгляд на простертую на песке фигуру человека, который все еще держал вверх руку с поднятым указательным пальцем.
Общий гул прорезали возмущенные крики. Люди, находившиеся на ближайшей к храму Фортуны трибуне, вскинули руки, выразительно указывая вниз большими пальцами. И вот уже все присутствовавшие повторили этот жест.
Цезарь повернулся к своим спутникам:
— Плебс требует награды. — Тонкие губы искривились в усмешке. — Вы желаете, чтобы Нарцисс умер?
На трибунах взвыли от восторга.
Цезарь вновь медленно обвел взглядом арену, чтобы дать напряжению возрасти еще сильнее. Потом он выставил перед собой правую руку, держа отставленный большой палец параллельно земле. И оставался в этой позе столько времени, сколько требовалось сердцу, чтобы совершить несколько неторопливых ударов.
Толпа замерла, затаив дыхание.
В конце концов Цезарь повернул большой палец к земле.
Разразилась буря криков, превосходившая все, что было Раньше. Настало время побежденному умереть.
— Встань.
Нарцисс с трудом поднялся на колени. Из раны на правом плече вновь хлынула кровь.
— Сними шлем, — сказал Бренн и добавил, понизив голос: — Удар получится чище. Отправишься прямо в Элизиум.
Стаскивая искореженный шлем, мирмиллон застонал от боли. На месте носа у него оказалось кровавое месиво, скула глубоко провалилась. Эти раны причиняли бойцу невыразимые страдания, зрители же при виде их разразились восторженными криками.
— Тебя не исцелил бы и сам Эскулап, — произнес Бренн.
Нарцисс кивнул и устремил взгляд на Цезаря.
— Идущие на смерть приветствуют тебя, — проговорил он разбитым ртом. Затем грек стукнул себя в грудь сжатым кулаком и вытянул вперед трясущуюся левую руку.
Эдитор кивнул в знак того, что услышал гладиатора.
На Форуме воцарилась тишина.
Бренн решительно шагнул вперед. Свой большой меч он держал обеими руками. Мышцы на его груди и руках вздулись, когда он, стоя вполоборота к жертве, резко взмахнул мечом и качнулся всем телом. Одним ударом он отделил голову Нарцисса от плеч. Вращаясь, она взлетела в воздух и с глухим стуком упала на песок. Из обрубка шеи хлынула кровь, мертвое тело, все еще подергиваясь, рухнуло наземь. Песок сразу вобрал в себя алую жидкость, лишь темное пятно расплывалось вокруг трупа мирмиллона.
Обезумевшая публика ревела.
Цезарь поднял руку:
— Пусть победитель приблизится.
Бренн медленно направился к толпе аристократов. Он старался не слушать восторженные крики толпы. Но устоять перед восхищением и лестью было непросто. Галл был воином и любил сражаться. Сверху полетели монеты, фрукты, даже бурдюк с вином. Он наклонился, поднял мех и сделал большой глоток вина.
Цезарь милостиво улыбался ему сверху.
— Еще одна великая победа, могучий Бренн.
Галл склонил голову, слипшаяся от пота косичка упала ему на обнаженную грудь.
«Это путешествие ты имел в виду, Ультан? Подобно зверю, потешать этих ничтожеств?»
— Ты заслужил награду! — Цезарь поднял тяжелый кожаный кошель и подбросил его в воздух.
— Благодарю тебя, великий Цезарь. — Бренн поклонился ниже, умудрившись при этом поймать на лету мешочек. Окровавленная рука прикинула вес кошеля. Там было полно денег, от этого ему стало еще хуже.
За его спиной на арене появилась фигура, с головы до ног облаченная в черную кожу и с закрытым маской лицом. Человек этот был призван изображать Харона — лодочника, перевозящего души умерших через реку Стикс. Держа в опущенной руке большой молот, он направился к голове Нарцисса. Зрители вновь разразились возбужденными криками. Молот, на котором даже издали можно было рассмотреть следы крови и присохшие волосы, поднялся. Затем перевозчик резко опустил его, расколов череп Нарцисса, как яичную скорлупу. Это служило доказательством того, что мирмиллон на самом деле умер. Греку настала пора отправиться к своему богу Гадесу.
Бренн отвернулся. Он не желал отказываться от веры, что смельчак попадет в Элизиум, рай для воинов. Римский ритуал с участием Харона он считал омерзительным и дал себе слово, что с ним такого не произойдет. А такой выход, как позволить убить себя и тем прекратить пытку жизнью, никак не соответствовал его натуре. В самой глубине души Бренна продолжала тлеть крохотная искорка надежды. Это означало, что он должен и дальше убивать людей, не сделавших ему ничего плохого, но практичный воин решил, что будет рассматривать игры как защиту собственной жизни.
«Убей, или тебя убьют», — с горечью думал он.
Те времена, когда он охотился с Браком, возлежал с женой, играл со своим крохотным сынишкой, давно уже превратились в отдаленные воспоминания. И подчас казались чем-то нереальным.
Он пытался вызвать в памяти облик Ультана, звучание его голоса. Друид ни словом не обмолвился о том, что его путешествие окажется таким. Нелегко было за пять лет не утратить веру в богов. В Беленуса, которого он с малолетства просил указать верный путь.
О той участи, которая его ждет, Ультан говорил как о чем-то невообразимом. Значит, это не то, что происходит сейчас. Бренн напряг волю, заставив себя не слышать оглушительного шума. Галл еще не знал как, но не сомневался, что обязательно сбежит из плена.
«Я последний из аллоброгов, — напомнил он себе. — Я встречу смерть свободным человеком. С мечом в руке».
* * *
— Прилагай больше усилий! — Наставник знал, как раззадорить Ромула. — Представь, что это Гемелл!
Парня поддерживала та ярость, что светилась у него в глазах, когда он только был брошен в школу. Среди рабов, попадавших в школу, Котта повидал множество негодяев, которых нужно было переламывать железной дисциплиной. Но у Ромула в душе горело обжигающее пламя, питавшееся виной перед Юбой и родными.
Ромул стиснул рукоять и со всей силы врезал по палусу. Деревянные меч и щит были тяжелее настоящих. Удар учебного оружия по столбу отдался в его руке болью.
— Уже на что-то похоже. Так и продолжай. — На лице Котты мелькнула улыбка. — Ночью отдохнешь. — Он отошел к двум другим гладиаторам.
— Закрыться. Выпад. Отступить, — повторял про себя Ромул точно так же, как на занятиях с Юбой всего несколько месяцев тому назад. О нубийце он вспоминал все реже и реже. Тяжелая жизнь в школе выбила из головы Ромула почти все мысли, кроме одной: выжить. Лишь драгоценные воспоминания о матери и Фабиоле он по-прежнему мог вызвать у себя в любой момент. Да еще чувство вины за то, что последний счастливый день обернулся именно так. Не попроси он Юбу поучить его обращаться с мечом, жизнь могла бы пойти совсем по-другому.
Образ Гемелла незаживающим ожогом отпечатался в его душе.
— Жди. Смотри. Обернись. Отмахнись. — Ромул изящно развернулся и рубанул по палусу, представив себе лицо купца, исказившееся в болезненной гримасе после удара меча.
— Хорошо!
Его наставник, в прошлом воин-наемник, родом из Ливии, попал в плен к римлянам пятнадцать лет назад. Военная выучка помогла ему прожить намного дольше, чем удавалось большинству. В конце концов ливиец заслужил свободу, но остался в Большой школе. Услышав рассказ о последнем бое Котты, Ромул проникся к нему глубочайшим благоговением. Он одолел тогда шестерых, если не больше, противников, продемонстрировав чудеса отваги и выносливости. Диктатор Марий был настолько восхищен увиденным, что тут же провозгласил отважного секутора свободным.
Котта, человек среднего роста, несмотря на то что ему было сорок с лишним лет, сохранил стройность и ловкость. Левая рука у него плохо двигалась с того самого дня, когда он завоевал рудис, деревянный меч, означавший для гладиатора свободу. Его боялись и уважали почти все гладиаторы школы. Даже Мемор время от времени останавливался полюбоваться, как седовласый наставник занимается со своими учениками.
— Ты мне понравился, еще когда тебя клеймили, — сказал Котта. — Большинство визжат под железом, как поросята.
Ромул покосился на красную неровную отметку на своем правом плече. Буквы «LM» удостоверяли, что он является собственностью Большой школы (Ludus Magnus). Боль от прикосновения раскаленного докрасна металла была невыносимой, но ему каким-то образом удалось заставить себя не издать ни звука, невзирая даже на ужасный запах горелой плоти. Как и принесенная перед тем клятва повиновения, эта процедура служила серьезным испытанием на смелость.
— Что-то мне подсказывает, что тебя стоит взять, — одобрительно сказал старый гладиатор. — Что ты можешь оказаться получше обычного отребья.
Ромулу очень повезло, что его выбрал Котта, что его обучали на тяжело вооруженного секутора. Так у него было гораздо больше шансов выжить, чем у жалкого ретиария, кем, вероятнее всего, и должен был стать тринадцатилетний мальчик. Тех, кто попадал в школу, распределяли по разным классам в зависимости от роста, силы и умения обращаться с оружием. В Ромуле мало кто стал бы искать скрытые достоинства. Чтобы подготовить гладиатора, способного выйти на арену и сражаться, требуется несколько месяцев. Он пробормотал короткую молитву Юпитеру, пообещав ему совершить подношение позже, когда вернется в свою каморку.
— Мемор хочет, чтобы через месяц ты был готов. Будет хорошая возможность поупражняться таким вот образом. — Котта ткнул пальцем в сторону группы ретиариев, занимавшихся в дальнем углу двора. — Он, скорее всего, выпустит тебя против рыбака. Причем не новичка. — Наставник подмигнул. — Так было бы слишком просто. Толпу куда больше увлечет схватка новичка-секутора с хитрым старым ретиарием.
Ромул с удвоенной энергией набросился на палус, каждым ударом выбивая из него щепки. Он замечал, что самоучка-ливиец проводит с ним больше времени, чем с любым другим новичком. Почувствовав в Ромуле тягу к знаниям, Котта стал регулярно давать ему уроки военной тактики. У Ромула становилось гораздо легче на душе, когда он узнавал подробности славных битв, например при Каннах, где Ганнибал уничтожил восемь римских легионов, или при Фермопилах, где триста спартанцев остановили миллионную армию персов. Рассказывал Котта и о событиях недавних времен, о фантастических победах, которые одержал Цезарь над галльскими племенами. Ромул теперь понимал основы военного дела и знал, каким образом великим полководцам удавалось побеждать многократно превосходившего их врага. Хотя его тело было прочно заключено в стенах школы, мысль, поощряемая уроками Котты, странствовала далеко за ее пределами. Теперь он куда сильнее, чем прежде, стремился к свободе.
— Я буду готов, господин Котта, — пробормотал он. — Клянусь тебе.
Старый гладиатор усмехнулся и зашагал дальше, отдавая на ходу приказания другим своим ученикам.
За пять месяцев напряженных тренировок тело Ромула обрело силу, стало мускулистым. Черные волосы отросли, теперь их удерживал тонкий ремешок, оставляя открытым загорелое лицо. Мальчик превратился в красивого юного мужчину. Ростом он уже почти догнал большинство других гладиаторов и был очень быстр, хотя боевого опыта еще не имел.
Когда Котта наконец позволил ему остановиться, Ромулу казалось, что руки у него вот-вот отвалятся. Он устало уронил щит и побрел к выходу с тренировочной площадки.
По трем сторонам квадратного строения размещались крохотные каморки, где спали бойцы, и жилища наставников, а в четвертой стороне располагались бани, кухни, мертвецкая и оружейная. На втором этаже помещались конторы, лечебница и роскошные апартаменты Мемора. В покоях ланисты мало кто бывал, кроме проституток и богатых посетителей.
Лишь дюжина шагов отделяла арену от крохотной комнатушки, которую Ромул делил с тремя другими гладиаторами. Там помещались лишь кровати и алтарь для поклонения богам. Секст, низкорослый, крепкий неразговорчивый испанец, оказался очень дружелюбным. Лентул, гот с двухлетним боевым опытом, был еще довольно молод. Третьим был Гай, широкоплечий ретиарий, не отличавшийся большим умом; его наивность служила основным предметом разговоров в комнате.
К счастью, соседи Ромула не испытывали влечения к молодым мужчинам, и он со дня своего появления в школе мог спать спокойно. Но по взглядам, которые кидал на него кое-кто из гладиаторов, Ромул понимал, что при подходящем случае они попытаются его изнасиловать. Уже несколько раз ему чудом удавалось избежать подобной участи. Он внимательно следил за тем, чтобы не оказаться в одиночестве в отхожем месте, и всегда носил на поясе острый кинжал. Мемор не разрешал держать в комнатах мечи и другое серьезное оружие, но против ножей не возражал. Ланисту охраняли лучники, и ножи не представляли для него опасности.
По стенам полутемной кельи стекали струйки воды. Спать у стены означало проснуться на сырой постели. Ромул поселился здесь последним, и потому худшее место досталось ему. Он сносил свое положение без жалоб, понимая, что это тоже является частью ритуала причисления к «своим». Каждое утро он неизменно выволакивал тюфяк сушиться на солнце, не обращая внимания на смех окружающих. Каждый вечер он заносил тюфяк обратно.
Ромул поднял тяжелый тюк, лежавший возле двери, немного постоял. Затем глубоко вздохнул и вошел.
— Ну и неженка же ты, малый!
— Привык, поди, к хорошей жизни!
Ромул покраснел. В этом подшучивании была некоторая доля истины. Жизнь в лудус была куда тяжелее, чем в доме Гемелла. Он кинул свою постель на грубый дощатый топчан.
— Погоди, вот зима придет, — бросил с усмешкой Лентул. — Вот тогда почувствуешь, что это и впрямь поганый угол!
Ромул недолюбливал коренастого молодого гота, который постоянно искал повод задеть его. И сейчас, раздосадованный этим замечанием, он вдруг принял боевую стойку.
— Может, к тому времени я уже займу твое место.
Гай настороженно приоткрыл глаза.
— И как же ты рассчитываешь его получить? — усмехнулся Лентул. — Зарубишь меня мечом?
Ретиарий хихикнул.
Лентул вновь улегся на свой тюфяк и принялся ковырять щепкой в гнилых зубах.
Ромул стиснул рукоять кинжала.
— Я преподам тебе урок, — медленно произнес он.
Гот напрягся и опустил руку на пол. Звякнуло железо, и в руке у него оказался гладиус, который он прятал под кроватью.
Ромул почувствовал прилив возбуждения и страха.
«Лучше драться во дворе, а не в этой клетушке, где шагу не ступить».
И чтобы у него был не только ножик или деревянный меч. Выданный ему настоящий меч хранился под замком в оружейной вместе с прочим оружием. Всего тридцать шагов, а расстояние непреодолимо. Пожалуй, он ошибся. Стоило сдержаться и не отвечать.
Лентул начал приподниматься, взмахнул мечом…
— Успокойся, Лентул, — произнес знакомый голос. — Мы все устали и жрать хотим.
Ромул скосил на Секста благодарный взгляд.
Низкорослого испанца-скиссора в школе гладиаторов побаивались очень многие. Он не знал равных в обращении с боевым топором, а его боевой специальностью было расправляться с ранеными и слабыми.
Лентул был не настолько уверен в себе, чтобы вступать в конфликт с Секстом, и потому промолчал. Но столкновение с невзлюбившим его готом неизбежно ждало Ромула. И нельзя надеяться, что скиссор в следующий раз окажется рядом и поможет разрядить ситуацию. Рано или поздно ему придется драться с Лентулом. Эта мысль одновременно и восхищала, и ужасала Ромула. Он был на пять, а то и шесть лет моложе и ниже ростом, чем секутор, проведший уже с полдюжины боев без единой раны, что характеризовало гладиатора очень хорошо.
Громко прозвенел гонг, призывавший на обед.
Секст улыбнулся и встал:
— Есть пора!
Лентул сделал выпад рукой, словно колол мечом; это движение не укрылось от Ромула.
Оба смотрели друг на друга, и ни один не желал отвести взгляд.
— Есть пора, — повторил скиссор.
Ромул взял миску и вышел перед Секстом, оставив его между собой и Лентулом. В следующий раз надо быть осторожнее. В желудке громко заурчало, и он выкинул случившееся из головы.
* * *
— Потри-ка еще!
Унктор еще раз сбрызнул ароматическим маслом широкую спину галла и принялся умело разминать мышцы.
Бренн голышом лежал на большом деревянном столе и наслаждался массажем. Мемор заботился о своих лучших гладиаторах и позволял им такое, о чем другие могли только мечтать. После того как унктор закончит работу, галл намеревался долго лежать в бассейне, а потом поесть вкусной еды, приготовленной Асторией, его женщиной.
— Ты сегодня слишком быстро убил мирмиллона. Я готовил эти проклятые игры несколько месяцев.
Открыв глаза, Бренн увидел Мемора, неслышно вошедшего в комнату.
— Публике это, похоже, понравилось, — небрежно возразил он.
— Публика непостоянна, — отрезал ланиста. — Сколько раз тебе повторять, что бой должен тянуться как можно дольше?
Привычка галла как можно скорее расправляться со своими противниками уже не первый год раздражала Мемора. Однако, невзирая даже на эту необычную черту бойца, публика любила Бренна, а ланиста из-за этого злился еще сильнее.
Унктор нащупал затвердение на плече Бренна. Галл громко хмыкнул. Он совершенно не хотел причинять людям излишние страдания, и Мемор знал это.
— Слушай, что тебе говорят!
Галл вновь закрыл глаза.
— Я слышу тебя.
Мемор даже покраснел от такого неуважения.
— Ты все еще мой раб! — Он хлопнул ладонью по клейму, выжженному на левой икре Бренна. — Не забывай об этом!
Бренн скосил на него глаза.
— В следующий раз я буду убивать медленно. Доволен?
Смущенный унктор остановился.
— Разве я сказал прекратить?
Тот поспешно взялся за массаж.
— Ты только не забудь, что сейчас сказал. — Мемор вовсе не желал сурово наказывать самого сильного и умелого из своих бойцов. Слишком уж большие доходы приносил ему галл. Но долгие годы командования толпами гладиаторов сделали нрав ланисты беспощадным, как клинок. — И с твоей девкой не случится ничего плохого, — добавил он, как будто невзначай.
Унктор ахнул от испуга, когда Бренн вскочил со стола, опрокинув бутыль с маслом. Черепки разлетелись по полу. Наступая на острые осколки, великан, стиснув кулаки, как был, голый, метнулся к Мемору. Пять лет назад он оказался лишен возможности защитить свою жену. Но повториться такое больше не могло.
Ланиста поспешно отступил на несколько шагов.
— Послушай, ты, римское дерьмо. — Бренн приблизился к хозяину почти вплотную. — Тронь хотя бы волос на голове Астории, и я заставлю тебя сожрать собственные яйца. А потом вырежу твое сердце.
Мемор не выказал признаков испуга.
— Не можешь же ты со своими друзьями охранять Асторию круглосуточно. — Он, словно в раздумье, пожал плечами. — То и дело происходят несчастные случаи. Скажем, повозка на улице опрокинется. Или вор перережет горло в переулке.
Бренн скрипнул зубами от ярости. Он и сам отлично понимал, что не может постоянно держать прекрасную нубийку под присмотром.
— Хорошо, господин, — выговорил он, как будто давясь произносимыми словами. — В следующий раз я буду драться лучше. Медленнее.
Мемор улыбнулся, как ни в чем не бывало.
— Где кошелек, который дал тебе Цезарь?
Бренн указал на одежды, сваленные на полу возле стола. Ланиста быстрым движением пересыпал в кожаную сумку больше половины монет.
— Там осталось еще много — для раба. — Мемор высыпал оставшиеся деньги на пол и вышел, довольный тем, что ему удалось унизить галла.
Бренн без единого слова улегся на стол и махнул унктору, чтобы тот продолжил массаж.
До того как он полюбил Асторию, его жизнь в школе была проста. Здесь почти не знали иных мер устрашения, кроме страха смерти и угрозы пыток. Бренн не боялся ни того ни другого, и ланиста это знал. На первых порах ему как-то назначили тридцать плетей, но галл только рассмеялся в лицо Мемору. После того как римляне истребили всех его соплеменников, ему было безразлично, что жить, что умереть. В душе его царила полная пустота. Брак, его жена и младенец ушли навсегда. По вине Бренна погибли люди, которых он поклялся защищать. Пророчество Ультана оказалось пустым.
Он не видел смысла в жизни.
Поначалу Бренн искал смерти, но она раз за разом ускользала от него. Одолеть галла в бою не удавалось никому, зато десятки противников пали от его клинка. Он богател, получая награды от эдиторов; многие выдающиеся люди, в том числе и Юлий Цезарь, тратили огромные деньги на игры, которые стали к тому времени важной частью повседневной жизни Рима.
Но Бренна не привлекали ни деньги, ни возможность убивать людей. Он мог удрать из школы и удариться в бега; даже жизнь отверженного была бы лучше той, какую он вел. Удержали его от побега лишь поразительные слова, которые он услышал три года назад от дряхлого авгура, занимавшегося своим ремеслом подле ворот Большой школы. Мемор не возражал против визитов предсказателя в школу, поскольку знал, что они поднимают дух его людей. Что же касается Бренна, то он слишком часто видел, как гладиаторы платят за знамения, которые якобы предвещают им удачу, а на следующий день гибнут на арене, чтобы доверять предсказаниям старца. Попросту говоря, он считал его шарлатаном.
Но как-то раз один мирмиллон, ставший Бренну приятелем, заплатил за предсказание для него. Галл согласился пойти и выслушать двусмысленные слова, надеясь немного развеять скуку. Когда он присел рядом с авгуром, тот привычно улыбнулся ему. Затем запустил руку в стоявшую рядом корзину, извлек курицу и ловким движением отрубил ей голову. А потом старец сделался необычно серьезным и долго молчал, разглядывая внутренности птицы.
Галл, также не нарушая молчания, ожидал, удивленный тем, что гадатель сразу же не предсказал ему победу над целым отрядом гладиаторов.
— Ты лишился всего на свете.
Мелодраматизм высказывания не подействовал на Бренна. Точно так же обстояли дела у всех бойцов школы. Большинство из них были прежде свободными людьми, но по тем или иным причинам попали в рабство.
Но прежде чем он успел высказать это вслух, авгур продолжил речь:
— И все же тебя ждет дальнее странствие.
Бренн, потрясенный до глубины души, затаил дыхание.
— Такого странствия не совершал никто из твоего народа. — Увиденное, похоже, изумляло старца ничуть не меньше, чем его слова — галла. Однако при последующих гаданиях он толковал знамения в том же духе.
Это возродило в Бренне надежду.
Он старался ни с кем не сближаться, но привлекал к себе людей добродушным нравом. В суровой обстановке школы готовность галла обучать других и показывать полезные боевые приемы была явлением необычным. И хотя его исключительное положение пробуждало в некоторых зависть, многие гладиаторы называли его другом. А год назад Бренн, всегда помнивший о том, как Коналл спас ему жизнь, даже выручил Секста, одного из скиссоров, когда на того в массовом побоище навалился целый отряд. Это еще выше подняло популярность Бренна в школе, хотя сам он не доверял никому.
Все изменилось с тех пор, как несколько месяцев назад на кухне появилась Астория. Бренн сразу обратил внимание на ее красоту и манеры. После смерти Лиат он знал много женщин, телесная тяга через некоторое время превозмогла скорбь. Сначала он покупал на полученные в награду деньги проституток, а потом на смену им пришли богатые матроны, являвшиеся в лудус в поисках постельных развлечений. Благодаря славе лучшего из лучших бойцов, аристократки слетались к нему, как мотыльки на огонь. Среди богатых женщин считалось хорошим тоном получать наслаждение с мужчинами, смерть которых они могут вскоре увидеть на арене. Многих сотоварищей Бренна искренне радовало такое внимание, на него же самого ни одна женщина не произвела ни малейшего впечатления, пока он не увидел Асторию и не оказался пленен формами ее эбеново-черного тела, чуть прикрытого драной туникой.
Бренн почти сразу же потребовал нубийку для себя одного и тем самым обнаружил уязвимое место в своей эмоциональной броне. Репутация галла была столь высока, что никто не осмеливался тронуть Асторию, даже самые наглые ограничивались похотливыми высказываниями. Однако ее присутствие породило могучую зависть у кучки ничем не выделяющихся бойцов. И сейчас, после угрозы Мемора, Бренн страшился за Асторию куда больше, чем за свою собственную жизнь. Он поморщился. Может быть, полежав достаточно долго в воде, он сможет выкинуть из головы слова ланисты…
— Хватит.
Унктор сразу же отступил.
Бренн собрал с пола деньги, положил их в кошель, кинул монету костоправу и, не одеваясь, направился в фригидарий, помещение, где находился большой бассейн. Вода там была настолько холодная, что у него захватило дух. Закрыв глаза, галл окунулся с головой — перед тем как войти в горячее помещение, следовало освежиться.
Посидев в бассейне, он перешел в тепидарий, где раб умастил его кожу особым маслом и очистил железным скребком. Оттуда Бренн направился в калдарий. Там уже парились несколько ведущих гладиаторов школы. Постепенно разговор смолк; мужчины отдыхали, наслаждаясь расслабляющим мышцы жаром, который поддерживался нагретым воздухом, поступавшим по проделанным в стенах и полу узких ходах от расположенного неподалеку гипокауста, большой подземной печи, где поддерживался постоянный огонь.
Через некоторое время Бренн, уже в гораздо лучшем настроении, вышел из бани. Уже спустились сумерки. Дверь его кельи на противоположной стороне двора была приоткрыта, и из нее пробивался колеблющийся свет от свечи, которую зажгла Астория. Он улыбнулся, представив себе ее обнаженное тело.
Тишину прорезал женский вопль.
И сразу же оборвался.
Бренн со всех ног бросился через арену, выронив на бегу непросохшие одежды. Рывком распахнув дверь, он увидел в своей комнате четырех наименее любимых им гладиаторов. Его опасения оправдались. После восстания Спартака оружие в комнатах разрешали держать только гладиаторам-чемпионам. И в отсутствие Бренна негодяям было нетрудно и совершить насилие над Асторией, и поживиться его оружием.
Сейчас двое угрожающе замахнулись мечами на галла, а двое других, сидя на кровати, грубо лапали Асторию жадными руками. Тунику на нубийке разодрали, она тщетно пыталась прикрыть наготу руками. Она жалобно всхлипывала, Бренн заметил на ее щеке след от удара.
Жилы на шее Бренна вздулись от гнева.
— Три весельчака и Лентул… — прорычал он. Все остальное его оружие хранилось у дальней стены комнатушки.
— Не подходи! — Голос Тита дрожал, хотя у галла не было оружия.
Трое мирмиллонов всегда держались вместе. Братья Тит и Курт входили в одну из коллегий Клодия. В лудус их продали после того, как бандиты, которых они возглавляли, изнасиловали богатую матрону. Еще оставались такие преступления, которые городские магистраты не могли спустить с рук. Флавий, приземистый неприглядный коротышка, упражнялся вместе с ними. Вскоре после того, как они оказались в школе, их выпустили в групповом бою, и они быстро поняли, насколько выгодно драться втроем. С того дня эти мирмиллоны почти не разлучались. Они и занимались, и спали вместе. Поговаривали, что спали они не просто так.
— Зачем ты связался с этим отребьем? — Бренн шагнул к Лентулу, четвертому насильнику.
Гот с очевидным трудом сглотнул и отступил на шаг, все так же держа меч острием к Бренну. Огромный галл холодно усмехнулся.
— Проваливайте отсюда, и я обойдусь с вами по-хорошему. Даже не убью никого.
Лентул неуверенно оглянулся на Тита, который был у них главарем.
— Да он же просто куча дерьма! — выкрикнул мирмиллон. — А ее ты получишь следующим.
Лентул покосился на обнаженное тело нубийки, и взгляд у него сделался масляным от похоти. Курт кивнул в знак согласия и схватил Асторию за промежность. Потом облизал пальцы и громко захихикал.
— Ох и сладко, Лентул.
— Подержите его там, парни! — Флавий тоже рассмеялся; набедренная повязка нисколько не скрывала его эрекцию. — Я быстренько заделаю этой суке.
Лентул, как зачарованный, уставился Астории между ног.
Нужно было действовать очень быстро. Бренн ринулся вперед и заехал кулачищем Лентулу по голове выше уха. Гот лишился чувств, меч с грохотом упал на пол. Однако Бренн не успел поднять его. На него бросился Тит. Галл резко метнулся в сторону, но клинок прошелся по его груди, оставив длинный неглубокий порез.
Тут же последовал второй удар, но Бренн схватил острое лезвие левой рукой. Пересиливая боль, он стиснул гладиус с такой силой, что Тит не смог вырвать его. Правой же рукой галл схватил мирмиллона за горло и принялся душить.
Тит выпучил глаза от ужаса, выронил меч и, напрягая все силы, попытался разжать мертвую хватку Бренна. Тщетно. В считанные мгновения лицо мирмиллона посинело, язык вывалился из разинутого в тщетной попытке заорать рта. Бренн стиснул пальцы еще сильнее, и гортань хрустнула под его пальцами.
Увидев, что его брат сейчас умрет, Курт вскочил.
— Держи девку! — рявкнул он Флавию и метнулся через комнату с оружием наготове.
Злобно скривившись, мирмиллон вцепился в почти лишившуюся чувств Асторию.
Бренн кинул безжизненное тело на пол и здоровой рукой взялся за рукоять меча. Из раны на груди текла кровь, но обнаженным галлом уже овладело боевое бешенство. Он поднял гладиус и шагнул навстречу врагу.
— Вчетвером меня одолеть не можете? Слизняки!
— Ублюдок! — Потрясенный смертью брата, Курт безрассудно кинулся на Бренна, который пригнулся и легко ушел от удара.
Сделав выпад, галл воткнул меч в незащищенную грудь мирмиллона. И улыбнулся, увидев, как Курт в своем порыве еще глубже насадил себя на меч.
Глаза мирмиллона широко раскрылись от внезапной боли, и он умер.
Упершись громадной ладонью в грудь Курта, Бренн сильно толкнул его. С противным чавканьем острый, как бритва, металл вышел наружу, открыв доступ воздуху в распоротую грудную клетку. Тело Курта рухнуло на песчаный пол, щедро орошая его кровью.
— Твои дружки изгадили мою комнату, — чуть ли не ласково произнес Бренн, шагнув к Флавию.
— Попробуй только подойти, и я перережу ей глотку. — Флавий испуганно шарил глазами по комнате, но твердо держал кинжал, острие которого было приставлено к горлу Астории прямо под подбородком.
Бренн понимал, что мирмиллон говорит правду.
— Отпусти ее.
— Чтобы ты и меня убил? — Флавий уколол Асторию острием ножа. На бархатистой черной коже выступила большая алая капля. — Встать!
Мирмиллон медленно двинулся в сторону Бренна, крепко прижимая к себе девушку.
— Выходи! — крикнул Флавий. — Первым.
Галл попятился, стараясь не поскользнуться на залитом кровью песке.
Полутемный двор освещали мерцающие огоньки масляных ламп гладиаторов, сбежавшихся на крики Астории и звуки боя.
Ромул стоял в глубокой тени возле двери кельи галла. В отличие от остальных, он точно знал, кто напал на нубийку. Лентул уже некоторое время упражнялся вместе с тремя мирмиллонами и частенько заговаривал о том, как хорошо было бы изнасиловать Асторию. Правда, он делал вид, что это лишь пустые разговоры. А теперь, похоже, попытался воплотить болтовню в жизнь.
За время пребывания в школе Ромул много раз встречался с Бренном, но ни разу не разговаривал с ним. Богатырь галл и Астория казались ему вполне дружелюбными людьми и уж конечно не вызывали у него той ненависти, которая обуревала его при мыслях о Лентуле. Стиснув кулаки, он молился про себя, чтобы их не убили.
Когда появился Бренн, абсолютно голый, залитый кровью из свежих ран, мальчик почувствовал облегчение. Следом за галлом вышел Флавий, крепко державший Асторию за горло.
— Помогите мне разделаться с галлом! — Мирмиллон всматривался во тьму, рассчитывая, что кто-нибудь из гладиаторов придет ему на помощь. — А потом все позабавимся с его шлюхой!
— Первому, кто подойдет, перережу глотку, — негромко произнес Бренн.
Никто не пошевелился. По неписаным правилам школы подобные конфликты разрешались между их участниками.
— Фигул! Галлит! — дрожащим голосом воззвал Флавий к еще двум своим дружками. — Помогите мне! — Те, кого он назвал, нерешительно переминались с ноги на ногу. Они, конечно, не отказались бы переспать с красавицей нубийкой. Каждый из них уже несколько месяцев не был с женщиной. Но вид Бренна с окровавленным мечом надежно удерживал их от каких-либо действий.
Астория чуть слышно рыдала.
Сердце Ромула отчаянно колотилось. Мемор все не появлялся, как будто не слышал шума. Неужели он тоже причастен к этому? Ему хватило мига, чтобы принять решение. Призыв толпой изнасиловать девушку наполнил его отвращением. Вельвинна так и не рассказала ему о том, при каких обстоятельствах они с сестрой были зачаты, но кое-какие намеки все же делала. И купец тоже насиловал ее все эти годы, ночь за ночью. Ромул считал изнасилование самым страшным из преступлений.
Он на цыпочках подкрался к Флавию сзади и осторожно извлек висевший на поясе кинжал. Никто не обратил на него внимания. Когда он приблизился на расстояние удара, на место отвращения пришел гнев. Флавий был точь-в-точь таким, как тот, кто насиловал его мать. Неведомый аристократ. Гемелл.
«Гнусные выродки».
Мирмиллон все еще не замечал его. Он продолжал умолять Фигула и Галлита присоединиться к нему.
Ромул набрал полную грудь воздуха, костяшки его пальцев, сжимавших рукоять, побелели от напряжения. Он подошел к Флавию вплотную, крепко взял его за локоть левой руки и проколол тонким лезвием тунику и кожу.
— Отпусти девчонку!
Флавий замер.
— Отпусти ее, — шепотом повторил Ромул.
— Ромул? — Мирмиллон, похоже, не мог в это поверить. — Тебе здесь делать нечего. Проваливай, пока эта дрянь не допросилась, чтоб ее прикончили. — Он кольнул Асторию ножом, и она вскрикнула.
Бренн шагнул вперед.
— Стой где стоишь! — рявкнул Флавий.
Галл окинул его ненавидящим взглядом, но все же попятился. Кровь загудела у Ромула в ушах, когда он услышал выразительный вздох Бренна, повторенный стоявшими вокруг гладиаторами. Все глаза были устремлены на них. Плечи Астории, которую Флавий все так же прижимал к себе, тряслись от страха.
— Последний раз повторяю.
— Это мужские дела, — огрызнулся Флавий. — Убирайся, не то плохо будет. Очень плохо.
Подчиниться было немыслимо. Выбора у Ромула попросту не оставалось.
«Бей вверх под край ребер, — как наяву прозвучало у него в голове наставление Котты. — Режь печень — это верная смерть».
Резким движением Ромул вонзил кинжал на всю длину Флавию под ребра и повернул. Мирмиллон взвизгнул, его рука, державшая Асторию, разжалась. Девушка, всхлипывая, кинулась к Бренну. Ромул вынул нож, и Флавий зашатался, глядя вокруг безумными глазами. Бок туники сразу пропитался ярко-красной кровью.
На лице Флавия застыло изумленное выражение.
Ромул молча ударил его еще раз в грудь и отступил, как только мирмиллон лишился последних сил и рухнул. Тело дернулось еще несколько раз и замерло.
Ромул, словно не веря своим глазам, смотрел на первого убитого им человека. А потом почувствовал, что его желудок взбунтовался и ноги задрожали.
— Прими мою благодарность.
Ромул скорее почувствовал, чем увидел приблизившегося к нему Бренна. И, подавив приступ тошноты, кивнул.
В этот миг из каморки появился Лентул; полуоглушенный, он все же сжимал в руке меч. Увидев Ромула возле трупа Флавия, он издал нечленораздельный вопль. Трясущейся рукой он поднял оружие и кинулся вперед.
Ромул инстинктивно схватился за нож.
— Стоять! — раздался повелительный крик Мемора. — Первый, кто пошевелится, умрет!
Все застыли, а ланиста протиснулся сквозь толпу и остановился перед Бренном. А за его спиной застыли шестеро телохранителей с натянутыми луками.
— Ты что, решил перебить всю эту проклятую школу?
— А что мне оставалось делать? — Бренн, поморщившись, кивнул на гота, единственного из четверки оставшегося в живых. — Мерзавцы пытались изнасиловать Асторию.
Мемор громко фыркнул:
— И сколько же народу погибло из-за этой черномазой суки?
— Трое, — проворчал Лентул, держась за ушибленную кулаком галла голову.
— Трое?! — воскликнул ланиста.
— Курт, Тит и Флавий.
Мемор сначала открыл, потом закрыл рот. Все трое были призовыми бойцами.
— Умрет любой, кто прикоснется к моей женщине, — произнес Бренн.
— Только пальцем тронь еще кого-нибудь, и я распну тебя. — Мемор аж покраснел от гнева. — Пусть ты лучший здешний гладиатор, но ты всего лишь поганый раб!
Пальцы галла стиснули рукоять меча.
Мемор вскинул руку. Телохранители подняли луки, нацелив стрелы с коваными наконечниками в грудь Бренна.
Астория взвизгнула.
Бренн опустил руки:
— Я не собираюсь кончать с собой, чтобы доставить тебе удовольствие.
— Значит, немного мозгов у тебя все же осталось, — отозвался Мемор хриплым от гнева голосом. — О, прекрасная мысль. — Он указал на Ромула и Лентула. — У этих двоих, похоже, не самые лучшие отношения. Вот пусть и разберутся между собой. Завтра на заре. Поединок насмерть. Здесь, во дворе.
Те уставились друг на друга.
Лентул изобразил свое излюбленное колющее движение. Ромул громко харкнул и сплюнул. Гот занес ногу, чтобы шагнуть, но приостановился.
— Валяй, — насмешливо бросил Мемор. — Один лучник, может, и промажет, но чтобы все…
Лентул скорчил гримасу и убрал меч в ножны. Ромул отвернулся, довольный одержанной в этой стычке победой. Утром все могло обернуться совсем по-другому.
— Проклятый бычара! — Ланиста яростно уставился на Бренна. — Никаких походов в город до особого распоряжения. И в баню тоже ходить не будешь!
Галл пожал плечами и остался на месте, ожидая, что последует дальше.
Мемор дернул головой:
— Убирайся. Пока я не придумал для тебя достойной кары.
Бренн повиновался. Он не боялся Мемора и его угроз. Гораздо больше его заботила судьба Астории. Слишком уж у многих заблестели глаза после мерзкого предложения Флавия.
