Глава XXVIII
ВОЛЬНООТПУЩЕННИЦА
Рим, лето 53 г. до н. э.
Фабиоле пришлось поразмыслить над тем, как поступить с Помпеей. На это у нее хватило времени, пока она стирала окровавленное белье. Тем временем Веттий тайно выкинул убитую змею в помойку. Решив вести себя как обычно — благо, Веттий находился неподалеку и обязательно услышал бы ее зов в случае чего, — Фабиола преспокойно присоединилась к группе женщин, отдыхавших в бане.
Помпея сначала побледнела от неожиданности, а потом вспыхнула от гнева. Однако на людях она не могла ничего сделать. Проститутки не без тревоги наблюдали за встречей двух врагов. Сделав вид, будто ничего не случилось, Фабиола с искусно деланной беззаботностью болтала о предстоящих праздниках, во время которых работы всегда прибавлялось. Постепенно обстановка сделалась менее натянутой.
Как и ожидала Фабиола, Помпея не отказалась от своих черных замыслов. Того ей и было нужно. Вскоре рыжая выбралась из теплой воды и направилась к госпоже. Бенигну удалось подслушать разговор, и Фабиола вскоре узнала, что Помпея упросила Йовину отпустить ее в город немного попозже. Она, кажется, сказала, что хочет посоветоваться с предсказателем насчет выгодного гостя. На самом деле она, конечно же, хотела найти новый способ разделаться с Фабиолой, может быть, купить еще яду. Подумав об этом, юная черноволосая женщина мрачно улыбнулась. Судя по тому, что уже три покушения на нее провалились, боги продолжали заботиться о ней. Так что оставалось только молиться, чтобы они присматривали и за Ромулом.
Когда же решение было принято, Фабиола вдруг скривилась, словно от внезапной боли. Пожаловавшись, что у нее сильно схватило живот, она выбралась из бассейна и поспешила в свою комнату. Потом она несколько раз с громким топотом пробежала по коридору в уборную, предварительно удостоверившись, что ее заметят. Никто не мог бы усомниться в том, что Фабиола чем-то отравилась и сильно страдает. Немного выждав, она умело подкрасила лицо белилами и попросила одну из женщин сообщить Йовине, что этой ночью она не в состоянии работать.
Обычно время перед закатом было очень спокойным. Фабиола преклонила колени перед алтарем Юпитера и взмолилась, чтобы всемогущий бог сделал и этот вечер таким же. Ей было необходимо выскользнуть из публичного дома незамеченной. Только так ее план мог удаться. Все должны были знать, что она сидит больная в своей комнате, — на этом ей предстояло построить свое алиби.
Боги продолжали улыбаться Фабиоле.
Проститутки ушли в свои каморки и спокойно заснули. На Лупанарий снизошел покой. Всю вторую половину дня там не было ни единого посетителя, и Йовина позволила себе также удалиться в свои покои и вздремнуть. Никто из женщин, скучавших в приемном зале, не обратил внимания на то, как Помпея в сопровождении Веттия вышла из публичного дома. Через несколько мгновений за ней последовала Фабиола. Она скрывалась под длинным плащом и на голову накинула капюшон. Бенигн остался стоять возле двери, нервно перекладывая дубинку из руки в руку. Оба привратника рвались помочь Фабиоле в осуществлении ее плана, но кому-то необходимо было остаться на месте, а Веттий отказался от этого наотрез. Открывшееся предательство рыжеволосой потрясло его до глубины души, и он сам вызвался быть ее провожатым, когда она направилась в город.
Фабиоле не составило никакого труда следить за ними издалека.
Веттий знал, где она будет поджидать их, когда гадание закончится.
* * *
Помпея, обдумывавшая благоприятное предсказание, сделанное прорицателем, очутилась в глухом переулке, не успев ничего понять. От узкой улицы, по которой они возвращались в публичный дом, ее отделяло шагов десять. Мало того, что могучий Веттий был вдвое больше, чем она, у него еще имелся богатый опыт вышвыривания богатых клиентов из борделя таким образом, чтобы не причинить им никакого вреда.
Сразу же стих грохот повозок, запряженных волами, и выкрики торговцев, стремившихся переорать друг друга. И без того неяркий свет сменился сумерками, в которых окружающее виделось не так уж ясно. Неровная дорожка была обильно усеяна черепками разбитой глиняной посуды, гниющими овощами, человеческими испражнениями, прелой соломой и головешками, вытряхнутыми из жаровень, — только они и служили жалкими источниками скудного тепла в убогом быту инсуле. Тощий бродячий пес, пытавшийся найти в этих отбросах что-нибудь съедобное, гавкнул пару раз и удрал, поджав хвост, напуганный вторжением людей.
Решив, что Веттий вдруг воспылал к ней желанием, Помпея сделалась кокетливой.
— Я и не знала, что ты по этим делам, здоровяк. — Она сверкнула отработанной годами улыбкой. — Но разве здесь подходящее место? Приходи лучше ко мне в комнату завтра утром, после работы. Клянусь, ты не пожалеешь.
Привратник промолчал. С ничего не выражающим лицом он подтолкнул рыжеволосую женщину дальше в переулок. На перевязи, перекинутой через его правое плечо, висел незаменимый в уличных столкновениях гладиус в ножнах.
— Не терпится? Все вы, мужчины, одинаковые. — Без дальнейших разговоров Помпея начала раздеваться. — Ну, иди сюда. Здесь, кажется, почище.
Что-то упало ей прямо под ноги.
Даже в полутьме можно было узнать змеиную голову. Помпея взвизгнула и, широко раскрыв рот от испуга, отскочила назад.
Одного взгляда на лицо бывшей подруги хватило Фабиоле, чтобы узнать все, что она хотела. Угрожающе подняв кинжал Веттия, она выступила из тени.
Помпея сделалась белой как мел. Оказалось, что речь шла вовсе не о том, чтобы ублаготворить охваченного похотью привратника. Она попятилась, неуверенно ступая по мусору и битым черепкам.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — не убивай меня.
— Почему же? — повысив голос, резко бросила Фабиола. — Ты же пыталась убить меня. Уже три раза. А ведь я не сделала тебе ничего плохого.
На глаза Помпеи от жалости к себе навернулись крупные слезы.
— Ты переманила к себе всех лучших гостей, — захныкала она.
— Таких еще полно осталось, — прошипела Фабиола. — Я ведь делала это только ради моего брата.
— Его давно нет на свете, — злобно ответила Помпея. — Авгур это говорит наверняка. — Несмотря на опасное положение, в котором она оказалась, рыжая не могла скрыть ненависти к сопернице.
Фабиола знала, что эти слова вполне могут быть правдой, и ее охватил неудержимый гнев. Не долго думая, она взмахнула кинжалом и приставила его к горлу рыжей. С каким же удовольствием она увидела испуг в глазах Помпеи! И все Фабиола никак не могла решиться убить ее. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Не может быть, чтобы ей не удалось найти иного выхода.
Помпея почувствовала, что у нее есть шанс.
— Давай убей меня, если самой жить надоело, — резко проговорила она. — Знаешь ведь, как поступит Йовина.
Она не понимала, что этими словами провозгласила себе смертный приговор.
Все отлично знали, что сталось с проституткой, которая год назад попыталась убить госпожу. Сначала ее долго пытали каленым железом, потом ослепили. В конце концов несчастную распяли на Марсовом поле и всех обитателей Лупанария обоего пола отвели туда посмотреть на нее. Пример помогал держать рабов в страхе. Почти всех.
И Фабиола поняла, что иного выхода у нее нет. Помпея настолько потеряла голову от злобы, что ей совсем нельзя было верить. Нужно осуществить весь план с начала до конца. Чтобы укрепиться в решимости, она взглянула на валявшуюся под ногами размозженную змеиную голову. Нет, сегодня следовало забыть о милосердии.
— Дура, — очень спокойно произнесла Фабиола. — Йовина уверена, что я валяюсь в постели с расстроенным брюхом.
Рот Помпеи медленно открылся, а потом закрылся.
— А Веттий, когда на вас напали бандиты из коллегии, сделал все, что мог, но одному человеку не под силу справиться с восьмерыми.
Перепугавшись насмерть, рыжая взглянула на привратника.
Веттий извлек из ножен гладиус, выразительно пожал плечами и полоснул себя острием по левому запястью. Из длинного пореза брызнула кровь; великан улыбнулся, не желая подать виду, что ему больно.
— Госпоже потребуются доказательства того, что на нас напали, — мягким голосом пояснил он. — Чтобы уж наверняка, я по дороге еще бодну парочку-другую колонн.
Поняв, что ее участь решена, Помпея закричала. Наверняка она сама понимала, что это ничего не даст. Никто и не подумал бы прийти ей на помощь. Мало у кого из горожан хватило бы отваги вмешаться в стычку на многолюдной улице, не говоря уже об уединенном проулке. Она неуверенно сделала несколько шагов в одну сторону, потом в другую.
Деться ей было некуда.
Один выход из переулка загораживал Веттий, Фабиола стояла в другом. И во взглядах обоих не угадывалось никакой надежды на пощаду.
Рыжеволосая открыла рот, чтобы закричать снова. Это движение оказалось последним в ее жизни.
Метнувшись вперед, Фабиола кинжалом полоснула Помпею по горлу. И быстро отступила назад, прежде чем из раскрывшейся раны хлынула кровь. На бледном лице Помпеи отобразилось изумление. Она медленно осела в грязь, повернулась и ничком вытянулась между Фабиолой и богатырем привратником. Из-под тела потекла алая струйка.
— Мой брат жив. — Фабиола произнесла эти с лова вслух, чтобы утвердиться в своей уверенности, и плюнула на труп.
«Вот как Ромул должен был чувствовать себя на арене, — думала она. — Убивай, чтобы тебя не убили. Все очень просто и ясно».
Веттий взирал на нее с глубоким благоговением. Он всегда знал, что она прекрасна и очень умна, а теперь получил наглядное свидетельство ее безжалостности. Она вовсе не была обычной беспомощной женщиной, нуждающейся в его защите. Перед ним стоял человек, которому надо было подчиняться, за которым надо было следовать. Но тут голос Фабиолы вернул его к действительности.
— Позволь, я перевяжу тебя, чтобы ты не потерял слишком много крови. — Достав откуда-то кусок чистой материи, Фабиола крепко обмотала руку Веттия.
Потом она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. А он благодарно улыбнулся в ответ. Теперь между ними установилась незримая, но очень прочная связь.
— Подожди здесь немного. Мне понадобится время, чтобы незаметно вернуться обратно.
Веттий кивнул.
— Когда войдешь в дом, подними побольше шума, — наставляла его Фабиола. — Тогда я, несмотря на болезнь, выйду из комнаты и услышу, как ты будешь рассказывать Йовине о том, что случилось с бедняжкой Помпеей.
— Да, госпожа.
Лишь много позже Фабиола вспомнила, как обратился к ней привратник.
Теперь он подчинялся ей чуть ли не больше, чем Йовине.
* * *
Когда Веттий, перепачканный кровью, приплелся в публичный дом, даже Йовина нашла очень мало поводов для упреков. Рассказанная им история показалась госпоже очень убедительной, и, чтобы избежать дальнейших неприятностей, она сразу же запретила всем проституткам покидать здание вплоть до особого распоряжения.
Недолго Фабиола испытывала удовлетворение оттого, что смогла избавиться от постоянной опасности для жизни в лице Помпеи. Ядовитые слова рыжей о том, что Ромул уже мертв, засели глубже, чем поначалу предполагала Фабиола, и теперь тревога терзала ее день и ночь. Она чаще и горячее, чем обычно, молилась Юпитеру. До поры до времени с Востока поступали вполне обнадеживающие новости: в городе только и говорили что о мелких стычках и богатствах, взятых в городах, попавшихся на пути армии Красса. Опираясь на эти слухи, Фабиола пыталась успокоить свою тревогу о Ромуле. Раз нет больших сражений, значит, можно не опасаться, что погибнет много народу. Но все в Риме понимали, что Красс не остановится на взимании дани. Ему требовалось только одно: военный успех.
Любой римлянин знал, что его целью была Парфия.
Когда Фабиола думала об этом, ей становилось дурно.
Положение стало еще хуже, когда пришло известие о разгроме римского войска при Каррах. Лонгин увел восьмой легион за Евфрат и тем самым спас его; легат занимал достаточно высокое положение для того, чтобы его рассказу можно было доверять. Публий, а с ним двадцать тысяч солдат погибли, десять тысяч попали в плен, было утрачено семь орлов. В довершение унижения Красс оказался беспомощным пленником в Селевкии. Триумвират сократился до двух человек.
Эта весть могла обрадовать Помпея и Цезаря, но для Фабиолы она оказалась сокрушительным ударом. Ромул, несомненно, оказался в числе погибших. Даже если это и не так, она больше не увидит его — он затерялся на дикарском Востоке. Все время пребывания в Лупанарии она умело прятала свои чувства от окружающих, но последние новости и сопряженная с ними уверенность в худшем сломали что-то в душе Фабиолы.
Несколько недель ей удавалось прятать свое горе от всех, даже от Брута. Она улыбалась, смеялась и отработанными приемами развлекала гостей, тогда как на деле ее переполняла неизбывная печаль, которая со временем не ослабевала, а, напротив, усиливалась, превращаясь в глубокое, неодолимое горе. Мать давно умерла, сделавшись одной из бесчисленных безымянных жертв соляных шахт, а теперь за нею следом отправился и Ромул. Фабиоле все труднее и труднее становилось изображать безмятежность. Эта не по годам умная женщина быстро утрачивала волю к жизни.
«Какой смысл мне жить дальше? Я ничто. Никто. Проститутка, — потерянно думала она. — Рабыня, у которой на свете не осталось ни одного родственника, кроме того негодяя, от которого мать понесла нас».
Что же касается желания отомстить тому аристократу, который изнасиловал ее мать… когда она думала о нем, было ясно, что оно несбыточно. На этом пути ей удалось достичь очень малого: всего лишь единожды увидеть статую Цезаря в доме Максима. Но жажда мести в ней не угасла, и она продолжала изыскивать возможности для нее, подхлестываемая непрерывными мыслями о Ромуле. О том, как Гемелл уволок его, чтобы продать в лудус. О том, как близко он находился в ту ночь, когда возле Лупанария разгорелся скандал. О том, что она могла бы отыскать его вовремя, если бы раньше заполучила в клиенты Мемора. Печаль и вина терзали Фабиолу от рассвета до заката.
Когда в публичном доме появилась новая девушка из Иудеи, Фабиола решила, что теперь у нее есть неплохая возможность узнать о том, где же мог погибнуть Ромул. И хоть немного приглушить тоску. Но рассказы о пустынях Востока повергли ее в ужас: невыносимая жара, отсутствие воды, кочевники со смертоносными луками… В воображении Фабиолы то и дело возникали ужасные видения, одно страшнее другого. Она стала плохо спать, ее мучили кошмары. Вскоре ей пришлось прибегнуть к настойке мандрагоры, чтобы хоть немного вздремнуть.
* * *
Как-то раз, поздно утром, Фабиола все еще лежала в постели. Ей не хотелось никого видеть. Уже два месяца она пребывала в таком ужасном состоянии. Йовина предложила ей переселиться в комнату получше, но она решила остаться в той крохотной каморке, куда ее поселили сразу по прибытии в Лупанарий. Так ей было легче. На вбитых в стену железных крюках висели излюбленные одежды Фабиолы, на низком столике были расставлены краски для лица и духи. Один угол занимал алтарь, на котором располагалось изваяние Юпитера и несколько десятков жертвенных свечей. Все эти годы Фабиола подолгу простаивала на коленях перед всемогущим богом, молясь за своих родных. Не скупилась она и на щедрые подношения в огромный храм, расположенный на Капитолийском холме.
Все ее усилия оказались тщетными.
Ромул и мать погибли.
Фабиола была уверена, что до самого вечера к ней не придет никто из постоянных гостей. В этом было хоть какое-то утешение — нынче она не смогла толком поспать из-за привидевшегося ей кошмара, в котором Ромула нещадно рубили парфянские мечи. Даже сейчас она никак не могла изгнать это видение из головы.
— Ромул… — Фабиола уронила голову и почувствовала, как из ее глаза выкатилась слеза. Потом еще одна и еще. А затем плотину прорвало. Печаль сломила ее, волны страдания снова и снова вздымались из глубин ее существа, и она принялась громко всхлипывать. Она не плакала с того дня, как оказалась в борделе. Но сегодня не могла сдержаться.
Она оплакивала свою мать. Ромула. Свою давно утраченную невинность. Даже Юбу, который всегда хорошо относился к ней.
Деликатный стук в дверь заставил ее очнуться.
— Фабиола? — Это была Доцилоза.
Она сглотнула стоявший в горле ком и вытерла глаза уголком покрывала.
— В чем дело?
— Пришел Брут. Он хочет тебя видеть.
Она не рассчитывала увидеть самого верного из своих любовников по меньшей мере два дня. Нынче у нее не хватит сил прикидываться веселой и довольной.
— Сейчас?
Доцилоза заглянула внутрь и решительно вошла, бесшумно, но плотно закрыв за собой дверь.
За минувшие четыре года эта пожилая женщина много раз проявила себя как верный и надежный товарищ. Она выполняла разные поручения Фабиолы, покупала в городе всякие нужные вещи и снабжала ее сведениями о поступках и настроении Йовины. Фабиола доверяла Доцилозе куда больше, чем любой из проституток. После того как ее уличили в стремлении стать первой, полностью доверять нельзя было никому. А уж после истории с Помпеей тем более.
— Что случилось? — Доцилоза присела на кровать и взяла руки Фабиолы в свои.
Та зарыдала еще отчаяннее.
— Ну-ка, рассказывай. — Доцилоза произнесла эти слова ласково, но с непререкаемой твердостью.
И она рассказала все. До мельчайших подробностей. Начиная с того, как Вельвинну изнасиловали на улице, и кончая еженощными визитами Гемелла. О том, как Ромул стал заниматься с Юбой и его продали в лудус. И как она сама попала в Лупанарий.
Доцилоза слушала ее, не прерывая ни единым звуком. Когда же Фабиола умолкла, она наклонилась и нежно поцеловала ее в лоб. Этот поцелуй значил для молодой женщины едва ли не больше, чем все, что случилось с нею за недолгую жизнь.
— Бедное дитя. Сколько же ты перенесла. — Доцилоза вздохнула, ее глаза потемнели от печали. — Жизнь порой бывает очень тяжкой. Но она продолжается.
— А какой смысл так жить? — вяло спросила Фабиола.
Доцилоза обняла ее за плечи.
— Тот красавец аристократ, вот в чем смысл! Брут сделает для тебя все, что ты пожелаешь. — Она пригладила роскошные волосы Фабиолы. — Сама ведь знаешь, что это так.
Фабиола понимала, что Доцилоза права. Брут действительно был добрым, достойным человеком и очень нравился ей. Рисковать утратой наилучшего шанса на то, чтобы выбраться из Лупанария и начать новую жизнь, было бы непростительной глупостью.
— Вытри глаза и оденься, — строго сказала Доцилоза. — Не стоит заставлять его ждать слишком долго.
Фабиола, которой стало немного лучше, послушно кивнула. После того как она раскрыла сердце искренне сочувствовавшему ей человеку, у нее словно гора упала с плеч. Доцилоза помогла ей выбрать одежду — шелковую тунику с низким вырезом, — подкрасить щеки охрой и надушиться. К счастью, благодаря прекрасному цвету лица Фабиоле не требовалось пользоваться белилами.
— Спасибо тебе, — ласково сказала она.
Доцилоза кивнула:
— Моя дочка, наверно, была бы сейчас такой же, как и ты.
Фабиола почувствовала угрызения совести. Она ни разу не спросила Доцилозу о дочери.
— Что с нею случилось?
— Сабину отобрали у меня, когда ей было шесть лет, — с деланным спокойствием ответила Доцилоза. — Продали в храм в прислужницы.
— Ты видела ее после того?
Доцилоза покачала головой. На ее глазах выступили слезы.
Фабиола крепко обняла ее.
— Да благословят тебя боги, — прошептала она.
Доцилоза коротко улыбнулась. Она овладела собой за считанные мгновения.
— Иди, — бодрым тоном сказала она. — Он в вашей обычной комнате.
Фабиола быстро пошла по коридору.
Любовник ждал ее в той же комнате, где она впервые отдалась ему. Брут желал пользоваться только этим помещением, и Йовина с готовностью наделила его этой привилегией. Такие богатые и постоянные гости, как этот офицер, входивший в число приближенных одного из триумвиров, встречались нечасто.
— Какой сюрприз! — Фабиола проскользнула в комнату и приняла позу, позволявшую гостю любоваться ее полуобнаженной грудью.
Воздух был насыщен благовониями, горели только два из многочисленных масляных светильников. Ложе было усыпано лепестками роз. Хотя Доцилоза совсем не располагала временем, она все же умудрилась наилучшим образом приготовить помещение.
К изумлению Фабиолы, Брут поднялся ей навстречу. Обычно они сразу падали на постель. Но сегодня он казался необычайно серьезным.
— Ты не сердишься? — немного волнуясь, спросила она. — Прости, что заставила тебя долго ждать, но я не думала увидеть тебя сегодня.
Брут улыбнулся и поцеловал ее.
— Дело не в этом.
— А в чем же? — осведомилась Фабиола и потупила взор, надеясь, что он не заметит ее покрасневших глаз.
— Я поговорил с Йовиной.
Фабиола вся обратилась в слух. Как правило, разговоры Брута со старой каргой продолжались ровно столько, сколько требовалось, чтобы передать ей деньги. Хозяйка Лупанария была неприятна ему.
— О чем же?
У Брута не хватило терпения. Он показал ей правую руку, которую все это время прятал за спиной.
Некоторое время Фабиола, не понимая, смотрела на свиток пергамена. А потом кровь прилила к ее щекам.
— Это?..
Он кивнул:
— Твоя манумиссия.
Чувствуя, что ее сердце вот-вот разорвется, Фабиола взяла свиток. Менее всего на свете она рассчитывала сегодня получить документ, в котором ее поименуют свободной женщиной. При мысли о том, что она навсегда расстанется с Лупанарием, ее дух воспарил в поднебесные выси. Несмотря на кричащую роскошь и показное великолепие, он был всего лишь борделем с дорогими шлюхами.
«Может быть, Доцилозе что-то было известно?» — подумала она.
Жизнь продолжалась.
Глубоко вздохнув, чтобы немного успокоиться, Фабиола взглянула на Брута:
— Но почему именно сейчас?
Брута ее вопрос, казалось, смутил.
— Давно уже надо было это сделать, — пробормотал он. — Но я был очень занят. Ты же знаешь, соотношение сил между Цезарем и Помпеем меняется порой несколько раз на день.
Фабиола положила ладонь ему на руку и безмятежно улыбнулась. Она знала, что ему очень нравится такая ее улыбка.
— Но что это меняет, любовь моя?
— Положение в городе ухудшается быстрее, чем когда-либо. — Он нахмурился. — Клодий давно уже ускользнул из-под руки Цезаря, а Милон никогда и никому по-настоящему не подчинялся. Сейчас их банды почти полностью владеют городом. Выборы постоянно откладываются, а чиновники не решаются возражать против этого из страха за свою жизнь. В Риме стало слишком опасно.
Фабиола кивнула. После того как пришло известие о разгроме и пленении Красса, насилие в городе приобрело неслыханный размах. Уличные убийства сделались обычным явлением, чуть не каждый день где-то вспыхивали волнения, во время которых частенько поджигались общественные здания. Наглые и алчные политиканы во главе с Клодием Пульхром и Титом Милоном яростно боролись за власть, и будущее Рима представлялось в очень темном свете. Тем более что Цезарь крепко увяз в Галлии, а Помпей сохранял нейтралитет и ждал, когда же Сенат обратится к нему за помощью.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности, — сказал Брут. — Подальше от города — пока обстановка тут не успокоится. Вот я и решил, что лучше всего будет выкупить тебя на свободу.
У Фабиолы потеплело на сердце.
— Да благословят тебя боги во веки веков, — сказала она и еще раз поцеловала его.
Было заметно, что ее реакция понравилась Бруту. Он тут же заговорил о своей новой вилле в Помпеях и тех усовершенствованиях, которые там предстояло сделать. Но пока Фабиола слушала его, прежняя скорбь навалилась на нее с новой силой. Она только-только стала свободной, а уже забыла о Ромуле. Ее глаза вновь наполнились слезами, и она поспешно отвернулась.
Брут умолк на полуслове.
— Фабиола?..
— Ничего… Я… — Несмотря на все старания, ее подбородок предательски дрожал.
Брут погладил ее по щеке:
— Скажи мне, что случилось. Я помогу тебе.
Как всегда, его забота тронула Фабиолу.
— Я вспомнила о своем брате-близнеце, — печально ответила она.
— У тебя есть брат? Раб? — Брут рассмеялся. — Я выкуплю и его тоже!
— Ты не сможешь.
Аристократ улыбнулся:
— Не могут же за него запросить больше, чем за тебя.
Она хотела спросить, сколько пришлось заплатить за нее, но Брут приложил палец к ее губам.
— Йовина умеет отчаянно торговаться, — сказал он и потребовал: — Расскажи про своего брата.
— Ромул был в армии Красса.
Брут растерялся. Такого он не ожидал.
Не выдавая своих источников, Фабиола пересказала ему то, что смогла узнать от Мемора и Веттия о бегстве Ромула из школы гладиаторов и о том, почему он, по всей вероятности, оказался в войске, которое отправилось воевать в Парфию.
В Галлии Бруту довелось повидать много сражений, и он хорошо знал, насколько тяжела и опасна жизнь рядового воина. Слышал он и о случившемся под Каррами и понимал, что шансов уцелеть после такого разгрома очень мало. Лихорадочно соображая, что бы сказать, он рассеянно поглаживал руку женщины.
Некоторое время оба молчали.
И вдруг лицо Брута прояснилось.
— Он мог попасть в плен! — с напускной бодростью воскликнул он. — Пусть волнения немного улягутся, а через несколько месяцев я отправлю гонца на Восток. Может быть, нам удастся выкупить его.
Фабиола понимала, что Брут не слишком уверен в успехе, но как же ей хотелось поверить его успокаивающим словам. Ей было необходимо получить какую-то еще точку опоры, кроме мести, и она позволила себе проникнуться этим убеждением. Она подумала о десяти тысячах пленников, захваченных парфянами. Никто не знал, какая судьба кого из них ожидает. Кроме богов. Закрыв глаза, она безмолвно взмолилась с таким жаром, какого не ощущала в себе прежде.
«Юпитер, сбереги моего брата от беды!»
Когда первая эйфория после получения манумиссии улеглась, Фабиола попросила Брута еще об одной услуге. Он с радостью согласился: цена, которую нужно было уплатить за простую кухонную рабыню, не значила для него ровным счетом ничего. Благодаря участию в галльской кампании Цезаря Брут изрядно разбогател. Покупка Доцилозы означала, что Фабиола сможет взять на виллу своего любовника верную спутницу. Ей не придется оставаться в одиночестве во время неизбежных поездок Брута в Рим по делам. Фабиола просила Брута также купить обоих привратников, но тут Йовина отказала наотрез. Они были слишком важны для ее дела.
Несомненно, многие запомнили отъезд Фабиолы из Лупанария на всю жизнь. Йовина вздыхала, не в силах скрыть сожаления о том, что лишилась самого ценного своего имущества; проститутки то смеялись, то плакали; Клавдия, как ни странно, разобиделась, позавидовав наконец удаче своей подруги. Сильнее всего Фабиолу тронуло то, насколько сильно переживали Бенигн и Веттий.
— Не забывай нас, — пробормотал Веттий, глядя в пол.
Она никогда не смогла бы их забыть. Столь верные и преданные люди встречаются очень редко.
На следующий день после освобождения Фабиолы любовники направились в Остию, римский порт. Возле одного из причалов стоял пришвартованный «Аякс», низкобортная либурна Брута. Заметно уступавшее величиной триреме быстроходное судно с двумя рядами весел было его утехой и предметом гордости. Острый нос «Аякса» уверенно резал волны. Погода была неспокойной, и капитан не решался уходить далеко от берега, опасаясь, как бы судно не снесло в море. Сотня рабов, подбадриваемых ритмичным грохотом барабана, надрывалась на веслах, чтобы поскорее доставить Брута и Фабиолу к месту назначения — городу Помпеи, расположенному на берегу славного Неаполитанского залива. Плавание на юг должно было продлиться около шести дней.
Путешествие на корабле не понравилось Фабиоле. Хотя от ветра и дождя ее укрывал шатер из плотной ткани, в котором постоянно горела жаровня, она все же чувствовала себя неуютно — хлюпавшая за бортом вода непрерывно напоминала ей о хрупкости человеческой жизни. Зато Брут оказался в своей стихии. На протяжении всего плавания он делился со спутницей воспоминаниями о кампании в Галлии.
Подробности войн, которые вел Цезарь, очень заинтересовали Фабиолу. Если хотя бы половина из того, что рассказывал ей Брут, соответствовала действительности, этого полководца следовало считать непревзойденным вождем и тактиком. Чтобы одолеть такого в борьбе за власть, Помпею придется изрядно потрудиться. Но за все шесть дней Брут ни словом не обмолвился о случившемся шесть лет назад восстании венетов, которое удалось подавить благодаря его собственным опыту и таланту флотоводца. Когда же она деликатно напомнила ему об этом, Брут залился краской от смущения. Неподдельная скромность была еще одним качеством, которые Фабиоле так нравились в нем.
— Венеты покорились нам двенадцатью месяцами раньше, — начал он. — Но за время долгой зимы они собрались с силами, и как-то раз друиды уговорили вождей племени взять в плен нескольких наших офицеров, занимавшихся фуражировкой. Эти псы рассчитывали получить за них богатый выкуп. Они укрылись в крепостях, построенных на островах и отмелях. Мы не могли добраться до них пешком, разве что во время отлива.
Фабиола мало что знала об этой кампании и сейчас нетерпеливо ждала продолжения.
После того как Брут начал рассказ, уговорить его закончить оказалось нетрудно.
— Когда наступила весна, мы выстроили на Лигере флот трирем и спустились к устью. И застали мерзавцев врасплох!
Фабиола вздрогнула — «Аякс» поднялся на вершину волны и соскользнул в ложбину между валами.
— Долго еще? — спросила она.
Брут сразу же вызвал капитана, босоногого грека, который то стоял на руле, то прохаживался по палубе и орал на рабов. Тот долго что-то объяснял. Выслушав его, Брут повернулся к Фабиоле:
— Осталось совсем немного, любовь моя. Мы уже миновали Мизенум и вошли в залив.
Фабиола улыбнулась.
— Неужели у венетов не было настоящих больших кораблей?
— Еще как были! Большие килевые суда с огромными парусами. Наши рядом с ними казались игрушками, — победоносно улыбнувшись, сказал Брут. — Но Марс ниспослал нам штилевую погоду, мы полдня шли на веслах и прижали их к причалам и скалам, на которых они устраивали свои селения. Чтобы избежать неожиданностей, я приказал привязать к длинным серпам шесты, и мы порезали их снасти в клочья.
Его любовница восхищенно ахнула.
— Мы высадили большой отряд, и он мигом захватил селения. И офицеров освободил. — Брут тяжело вздохнул. — Цезарь хотел, чтобы венеты послужили примером для всех остальных. Мы казнили предводителей восстания, а все племя продали в рабство.
Фабиола поправила украшенный жемчугом золотой обруч, придерживавший ее волосы, и постаралась смирить воображение, чтобы оно не нарисовало ужасную сцену: крики искалеченных и умирающих воинов, покрасневшее от крови море, качающее на своих волнах безжизненные тела. Охваченные огнем соломенные крыши, рыдающие женщины и дети, которых избивают и связывают веревками, — новые рабы, которые должны еще сильнее обогатить Рим. И то, что Цезарь совершал все это во имя Рима, не могло служить оправданием таких деяний. В жизни должно быть что-то еще помимо войны и захвата рабов.
Почувствовав ее волнение, Брут взял руки Фабиолы в свои ладони.
— Война чудовищна, моя дорогая. Но когда Цезарь станет единоличным правителем, нам больше не будет нужды кого-то завоевывать. В республику вернется мир.
«Твой полководец истребил и ограбил целые народы для того, чтобы выплатить долги Крассу и разбогатеть самому, — горько подумала Фабиола. — Для этого необходимо особое хладнокровие, вернее бездушие. Такой человек, конечно же, мог без зазрения совести изнасиловать одинокую рабыню восемнадцать лет назад Я должна встретиться с ним. И выяснить, действительно ли это был он».
— Когда же ты наконец представишь меня Цезарю? — спросила она, затрепетав ресницами. — Я хочу своими глазами увидеть человека, перед которым ты так благоговеешь.
С недавних пор Цезарь стал проводить зимы в Равенне, находившейся в двухстах милях севернее Рима. Брут намеревался, устроив Фабиолу на вилле, отправиться туда на либурне для совещания с вождем.
— Он мне говорил, что и сам хочет познакомиться с тобой, — ответил Брут. Нетрудно было заметить, что это приятно ему. Но тут же он добавил, досадливо поморщившись: — Но это случится не слишком скоро. Эти проклятые оптиматы, что собрались в Сенате, давят на Помпея, вынуждают его нарушить соглашение и вернуться в город. А Цезаря они хотят отдать под суд за превышение полномочий проконсула Галлии.
— Катон и его прихвостни?
Скорчив гримасу отвращения, Брут кивнул.
Фабиола много знала о молодом сенаторе, который поставил себе целью жизни спасти Рим от тех, кого он считал алчными лицемерами. Он и еще ряд политиков, придерживавшихся сходных взглядов, назвали себя «оптиматами» — лучшими. Цезаря они считали своим злейшим врагом. Бывший квестор Катон был прекрасным оратором, вел такую же аскетическую жизнь, как и его главный враг, часто облачался в черное — потому что честолюбивые политики носили пурпур. Однажды он даже посетил с несколькими друзьями Лупанарий. Но, в отличие от всех остальных знатных посетителей, он отказался от женщин и мальчиков, которых предлагала ему Йовина, но изъявил желание отдохнуть в бане. Эта сдержанность тогда восхитила Фабиолу, которая слушала его подстрекательские речи из своего тайника.
— И его дружок Домиций. Они постепенно загоняют Цезаря в угол.
— Но ведь он не хочет отказаться от командования своими легионами.
— С какой стати?! — воскликнул Брут. — После всего, что он сделал для Рима?
Фабиола кивнула, вспомнив недавно услышанные от кого-то слова о том, что, если Цезарь вернется в Рим как простой гражданин, с ним будут обращаться хуже, чем с собакой.
— А если Помпей распустит свои?
— От него-то этот коварный сукин сын такого не потребует. — Брут стукнул кулаком по ладони. — Сплошное лицемерие!
Фабиола вздохнула. Двое могущественных людей, имевших в своем распоряжении сильные армии, боролись за власть, манипулируя в своих интересах слабевшим на глазах Сенатом. Складывалось впечатление, что республика неуклонно движется к гражданской войне.
Вскоре после того, как они закончили этот разговор, либурна подошла к Помпеям и мягко ударилась о бревенчатую стенку причала. Усталые рабы вынули и уложили вдоль бортов тяжеленные весла. С работой на сегодня было покончено. Несколько моряков баграми удерживали «Аякс» на месте, кто-то поспешно выскакивал с канатами на причал и намертво крепил их к большим каменным тумбам. Брут бросил капитану несколько коротких фраз: необходимо было напомнить, что корабль должен быть готов к отплытию в любой момент. Тщательно придерживая одной рукой одежды, Фабиола позволила своему спутнику снести себя на берег. За ними последовала Доцилоза.
Расположенная немного южнее города гавань Помпеев была намного меньше, чем порт в Остии. Подле больших военных трирем покачивались на волнах рыбацкие лодки. Устье реки Сарна, обнесенное крепостными стенами, служило пристанищем для тяжело нагруженных барж. Помпеи представляли собой важный торговый порт. На большом неуклюжем судне, забитом пассажирами, спускали парус — предстояла остановка на пути из Мисениума в Суррентум, находящийся на другом берегу залива.
Над городом и гаванью, подавляя все своей громадой, возвышался Везувий. Фабиола не могла отвести взгляда от гигантской горы. Ее вершину окутывали серые облака, верхняя часть склонов была одета в зеленый покров лесов, а ниже располагались фермы и пустые в эту пору поля. Это было поистине впечатляющее зрелище.
— Говорят, что там, наверху, обитает сам Вулкан, — сказал Брут. — Лично я в этом не уверен. — Он хохотнул и добавил: — Кратер на вершине — уж очень гадкое место. Летом там невыносимая жара, а в это время года всегда лежит снег. И никаких признаков присутствия бога. Но это не удерживает местных жителей от попыток ублаготворить его во время Вулканалий. Они за неделю сжигают в жертвенном огне больше рыбы, чем съедают за год. Что с них взять — суеверные крестьяне!
Закаленный в боях аристократ не слишком уважал богов. Исключение составлял лишь Марс — бог войны.
Фабиола поежилась и плотнее запахнула шерстяной плащ. Несмотря на холод, в гавани сильно пахло тухлой рыбой и помойкой. Взглянув в темную воду, она скорчила брезгливую гримасу.
— Стоки из города, — пояснил Брут. — Но ты не беспокойся — на вилле нет ничего подобного. Там отличная клоака, которая уходит на полмили в сторону.
Восемь рабов с несчастным видом дожидались, стоя рядом с опущенными на землю большими носилками. Оставив недавно освобожденную Доцилозу следить за разгрузкой багажа, Фабиола и Брут уселись в носилки и направились на виллу.
Улицы Помпеи были почти безлюдными. Немногочисленные прохожие торопливо шли, пригнув головы и пряча лица от резкого ветра, кто в бани, кто на рынок. Старый авгур обеими руками держал колпак, чтобы его не сдуло и не унесло. Рядом с носилками с веселым смехом пронеслась стайка оборванных ребятишек, которым удалось украсть где-то каравай хлеба. Вслед им неслись гневные вопли.
Форум, где еще кипели строительные работы, оказался довольно внушительным для провинциального городка. В архитектурном ансамбле площади господствовал недостроенный храм Юпитера, вокруг которого располагались еще несколько святилищ, непременный театр и публичная библиотека. Перед многими зданиями красовались статуи богов. Значительную часть остального пространства занимал крытый рынок, ветер заглушал призывные крики торговцев.
Носилки довольно долго плыли, плавно покачиваясь, прочь из города и дальше на север, за его пределы. Брут, похоже, позабыл о том, что Фабиола устала во время путешествия, и увлеченно рассказывал о вилле, к которой они направлялись.
— Ее построила для себя семья видных аристократов. Но лет тридцать назад у них начались большие трудности, и они продали ее богатому плебею. Во времена Суллы они оказались не на той стороне, — подмигнув, пояснил Брут.
Фабиола принужденно засмеялась двусмысленной шутке. За недолгое время своего правления диктатор истребил множество людей.
— Авгуры говорят, что к дурным людям рано или поздно приходят неудачи. А может быть, дело в том, что этот купец жил на Авентине. — Брут пожал плечами. — Он выставил виллу на продажу две зимы тому назад, когда и покупателей-то не было. Так что досталась она мне почти задаром, — улыбнувшись, добавил он.
— Купец, ты говоришь? — с неожиданным интересом переспросила Фабиола, подавшись вперед. — С Авентина?
Он удивленно взглянул на нее:
— Да. Такой старый вонючий толстяк. А что?
— Как его звали?
Брут задумался, провел рукой по коротко подстриженным каштановым волосам.
Сердце Фабиолы вдруг заколотилось часто-часто.
— Гемелл?.. — Он еще немного помолчал и твердо сказал: — Да, Гемелл, так его звали.
Напряжение отпустило Фабиолу, она вздохнула с облегчением. Ее давняя мечта о том, что она станет владелицей виллы своего бывшего хозяина, нежданно сбылась.
— Ты знала его? — с любопытством спросил Брут.
Она схватила его руку и крепко стиснула.
— Это он продал меня в Лупанарий.
— Вот мерзавец! — Вспышки гнева случались у Брута нечасто и бывали очень впечатляющими.
— Но ведь иначе я не встретила бы тебя, — потупив взгляд, сказала Фабиола.
— Верно. — Сразу успокоившись, он выглянул из носилок. — Может быть, это тебя немного утешит: я слышал, что в последнее время все его дела пошли прахом. Он лишился всего состояния, когда корабли со зверями, которых он купил для цирка в Египте, утонули во время бури.
И снова в душе у Фабиолы вспыхнула печаль. Ей вспомнились их с Ромулом детские мечты о том, как они станут бестиариями и будут ловить диких зверей. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
— Ростовщики гонялись за ним круглосуточно, — добавил Брут. — Ему пришлось даже продать свой авентинский дом.
Боль утихла, на смену ей пришло успокоение. К тому времени, когда впереди показались высокие стены ее нового дома, Фабиола твердо поняла, что Юпитер непостижимым, как это водится у богов, образом продолжает заботиться о ней.
Месть свершилась: Гемелл сделался одним из множества бездомных, наводнявших улицы Рима и выпрашивающих подаяние у тех, кто побогаче. Купец ставил деньги превыше всего на свете, и нынешняя участь была для него страшнее и мучительнее, чем быстрая смерть от ножа, который всадили бы ему под ребра в каком-нибудь глухом закоулке. Что ж, поделом злодею, хотя еще лучше было бы, если бы она могла постучать в дверь нынешнего жилища Гемелла и сообщить, что это она, Фабиола, теперь владеет его обожаемой виллой. Ее радость омрачало лишь то, что Ромул и мать не могут порадоваться вместе с нею. Но они, несомненно, следят за нею с той стороны.
Теперь, став любовницей могущественного патриция, она могла всецело отдаться выяснению личности своего отца. Ключом к разгадке, по доброй воле или не зная того, должен был послужить Брут. Он с готовностью введет ее в самые высшие круги римского общества как равную тем, кто некогда презирал ее. И где-то там должны обнаружиться улики. Возможно, они окажутся совсем близко, на расстоянии вытянутой руки.
На это должно было уйти некоторое время, но Фабиола решила не успокаиваться, пока ее мать не будет отмщена.
