Глава XXIV
ПУБЛИЙ И СУРЕНА
Легионы вытягивались на плоскую равнину чуть ли не всю вторую половину дня. Конники из пустыни, фигуры которых приплясывали и искажались в знойном мареве, терпеливо ждали. В их рядах неумолчно гудели барабаны и звенели гонги. Диковинные звуки походили на рев диких зверей, сливающийся с раскатами грома.
Все это было ужасно.
Наемники, которым пришлось ждать дольше всех, сильнее прочих страдали от палящей жары. Мало у кого оставалась вода, и люди вновь стали падать от обезвоживания и солнечных ударов. Те из солдат, которые были посильнее, делали все, что могли, чтобы помочь своим товарищам продержаться до начала битвы. Бассий без устали расхаживал по рядам, то подбадривая, то стращая своих подчиненных. Своей неукротимой энергией он все же заставил немного приободриться совсем уже павших духом солдат.
Когда армия Красса наконец-то прибыла на место, раздались отрывистые звуки букцин. Долгое ожидание подошло к концу.
— Вы что, не слышите?! — орали центурионы. — Живо строиться!
Со сноровкой, намертво вколоченной в солдат во время бесчисленных тренировок, легионы рассыпались по равнине и построились. Каждая когорта образовала каре со «стенками» в три шеренги, первую из них составляли сорок человек. Каждое каре от соседнего фланга и с тылу отделяло сто шагов. Красс, его штаб и две ветеранские когорты заняли место в середине, рядом с обозом, а галльская и иберийская кавалерия прикрывала фланги всего войска. Для начала битвы такой строй подходил меньше всего.
— Что он делает? — Ромул нахмурил брови. Ему было совершенно ясно, что произойдет, как только противник начнет наступление.
— Красс решил, что нас сразу попытаются обойти, — ответил Бренн. — Таким образом он хочет предотвратить окружение.
— Но больше ничего он не добьется.
— Дурак он, и больше ничего! — рявкнул Тарквиний, сердито посмотрев вокруг. — Лучники будут попросту ездить между когортами и расстреливать нас на выбор.
Солдат очень тревожило то, что Красс не видит ничего из того, что прямо-таки бросалось в глаза им. Последние капли уважения к полководцу, которые еще сохранялись у Ромула, полностью испарились.
А предводитель парфянского войска все еще не торопился начать атаку. Он ждал, когда римская армия построится наконец в боевые порядки.
Но вот, по незримому для римлян сигналу, барабаны изменили свой ритм. Теперь их бой звучал иначе — медленнее и тяжелее. Гонги тоже зазвучали по-другому. Гром все нарастал, и вскоре римляне с трудом могли различать голоса соседей. Измученные жарой и палящими солнечными лучами, солдаты лишь смотрели на врагов, не понимая, что им делать.
Внезапно грохот стих.
От центра парфянского строя отделился большой конный отряд. Воины не спеша двинулись вперед и разом остановились в нескольких сотнях шагов от римлян.
Ромул вгляделся в конников, искаженных пляшущей дымкой.
— Кто это?
— Катафрактарии. — В голосе Тарквиния слышалось почтение. — Отборная тяжелая кавалерия.
— Были бы у нас длинные копья, как у греческих гоплитов, мы смогли бы с ними справиться, — злобно сказал Ромул. — Но ведь у нас их нет.
— Или оборонительный ров, — добавил галл.
Тарквиний лишь кивнул.
Усталые римляне беспомощно смотрели на врагов. Им не оставалось ничего, кроме как покорно продолжать жариться на солнце. И когда на другой стороне поля вновь загремели барабаны, они даже почувствовали облегчение. Дружным, по-видимому, отработанным движением парфянские наездники скинули с плеч невзрачные накидки, и оказалось, что от шеи и до середины бедра они закованы в броню. Каждый держал в руке тяжелое длинное копье. Лошади тоже были защищены доспехами. Перед римлянами оказалась сплошная металлическая стена. Солнце сияло на тысячах и тысячах металлических пластин и колец, отражалось от них прямо в глаза римлянам ослепительными отблесками.
Воины Красса отводили глаза от катафрактариев, и бьющий в глаза свет был не единственной причиной тому. Сердца солдат оледенил страх.
— Потрясающе! — Тарквиний возбужденно ткнул в ту сторону рукой. — Андабаты на арене — это жалкая пародия на вот этих.
Ромул лишь слышал о конных гладиаторах, сражавшихся в шлемах, которые полностью закрывали лица и не имели прорезей для глаз, но ни разу их не видел.
— Римляне — вот кто настоящие дикари, — сказал галл. — Посылать слепцов сражаться на арене…
— У этих всадников со зрением все в порядке, — отозвался этруск.
Ромул, несмотря ни на что, с восторгом глядел на кольчуги, прикрывавшие груди и бока лошадей. Такого он прежде и представить себе не мог.
А катафрактарии все медлили, нагнетая устрашающий эффект. Барабаны продолжали выбивать жуткую дробь, от которой в души проникало ощущение неотвратимости ужасной судьбы. Наемники и легионеры нервозно переминались с ноги на ногу. Тревога в войске Красса, охватившая едва ли не каждого солдата, уже ощущалась почти на ощупь. Обычно бывало не так — это римляне, стоя в неподвижности перед битвой, наводили страх на врагов.
— Похоже, сегодня мы славно подеремся. — Бренн, уставший от ожидания, нетерпеливо встряхнул в руке копье. — Они кажутся мне по-настоящему опасными.
Тарквиний невесело улыбнулся.
Ромул, которому тоже хотелось, чтобы бой начался как можно быстрее, проверил, легко ли ходит в ножнах его меч, крепко ли прилажено острие пилума к древку.
«Главное — не терять спокойствия», — напомнил он себе.
Казалось, целую вечность два войска смотрели друг на друга, их воины истекали потом от никак не желавшей слабеть жары. Напряжение сделалось невыносимым.
Затем грохот барабанов опять смолк. И вперед двинулись конные лучники. А тяжелая конница осталась на месте.
— Приготовиться встретить атаку! — приказал Бассий. — Сомкнуть ряды!
Наемники прошли хорошее обучение. Воины быстро сомкнулись плечом к плечу и выставили вперед копья. Тысячи людей на всем протяжении просторного поля битвы, словно крошечные колесики единой машины, повторяли одно и то же движение. Римляне сомкнули щиты, и перед парфянами оказалось множество окруженных броней островов.
Враги сначала шли рысью, а потом пустили коней в галоп. Земля задрожала от топота копыт, и у Ромула защемило под ложечкой. Вчерашние атаки не шли ни в какое сравнение с нынешней.
Как и предсказывал Тарквиний, конная лава разделилась на колонны, которые устремились к промежуткам между когортами. Страх в рядах стоявших сделался физически ощутимым. Люди обильно потели и судорожно сжимали древки копий. За спиной у Ромула кого-то начало рвать. Он заставил себя не слышать этого звука, приподнял скутум повыше и прищурился, глядя на приближавшихся конников.
Битва начиналась.
Парфяне подлетали все ближе и ближе. Вскоре, когда римляне уже видели, как кони раздувают ноздри на скаку, лучники отвердели лицами и натянули тетивы.
Ромулу казалось, будто оставшийся пилум жжет ему руку.
— Копья приготовить! — В голосе Бассия не было и намека на страх. — Ждать моей команды!
Каждый отвел правую руку назад и замер, ожидая приказа метнуть копье.
Но прежде чем он прозвучал, парфяне выпустили стрелы. Они подъехали куда ближе, чем позволяли себе накануне. До сего момента наемники даже представить себе не могли, насколько велика мощь луков противника. Стрелы летели сплошным потоком и пронзали римские скутумы, словно те были из бумаги. Первая шеренга сразу исчезла — люди были выбиты до единого.
Лишь Бассий, как ни трудно было в это поверить, остался стоять, держа перед собой густо утыканный стрелами щит.
— Приготовиться! Бросай! — отчаянно выкрикнул он.
Громко вскрикнув, Ромул и солдаты из второй и третьей шеренг шагнули вперед и метнули копья вперед по невысокой дуге. Стержни из металла и дерева градом посыпались на конников и многие попали в цель. На таком близком расстоянии дротики римлян тоже были смертоносными. Лошади с визгливым ржаньем падали наземь, роняя всадников. Копья поразили и многих парфян, но мощь атаки была настолько велика, что тех, кто усидел верхом, вынесло прочь, в безопасное отдаление.
Прежде чем Бассий успел подать следующую команду, атакующие дали еще один губительный залп, теперь уже по боковой стороне каре. И промчались мимо, стремясь повторить то же самое со следующей когортой. Грохот копыт стих, сменившись громкими стонами.
На горячем песке лежали самое меньшее восемьдесят человек.
От изумления Ромул даже рот открыл. Очень многие воины были убиты стрелами, поразившими плоть через щиты и кольчуги, предназначенные для того, чтобы ее защищать. Тут и там лежали трупы со щитами, прямо-таки пришпиленными к ним, а в земле, как трава, торчали стрелы. Раненых было столько, что Ромул недоверчиво посмотрел на себя. Он не получил ни царапины. Как и его друзья.
— Они могут повторять такие атаки целый день, — спокойным голосом сказал Тарквиний.
Бренн мрачно взглянул на него и выругался.
Сквозь тучи пыли они видели, как другие когорты подвергались точно таким же атакам лучников, свободно проникавших через римские боевые порядки. На какое-то время когорта Бассия сделалась островком спокойствия среди хаоса.
— Ромул! Пойди сюда.
Его, с искаженным от боли лицом, звал Бассий. На левой руке у него висел утыканный стрелами скутум.
— Что прикажешь, командир?
— Вынь эту треклятую штуку! — Старший центурион указал на левую руку, в предплечье которой, чуть ниже локтя, торчало оперение прошедшей насквозь стрелы.
Ромул испуганно заморгал.
— Прошла прямо сквозь щит. — Бассий покачал головой. — Тридцать лет воюю, но такого мощного лука никогда не видел.
Ромул стиснул стрелу в кулаках и переломил стержень возле острия. Молодой солдат вытащил обломок стрелы, Бассий негромко зарычал от боли. Скутум свалился с руки. Из двух аккуратных ранок побежали струйки крови. Оторвав полосу ткани от своей туники, Ромул туго перевязал раны.
— Хороший мальчик! — похвалил его Бассий и поднял с земли щит.
— Командир, ты же не сможешь сражаться!
Словно не слыша его, центурион обернулся к своим воинам.
— Строиться в каре! Следующая атака начнется скорее, чем нам бы хотелось.
Ромул поспешно вернулся на место, успев подумать, как хорошо было бы, командуй Бассий не одной когортой, а чем-нибудь побольше. От таких офицеров, как он, толку было бы несравненно больше, чем от Красса.
Когда парфянские лучники вернулись в расположение своего войска, оставив множество римлян убитыми и ранеными, наступило недолгое затишье.
— Поехали за новыми стрелами. — Тарквиний пристально смотрел на круживших в вышине стервятников. — Красс обязан воспользоваться шансом. Необходимо выстроить всю армию единым фронтом в восемь — десять шеренг. — Он указал на одиноко стоявшие когорты. — А не так. С таким построением получается не битва, а бойня.
* * *
— Сколько мы потеряли? — Красс с силой ударил кулаком по ладони. Его лошадь испуганно скакнула и запрядала ушами.
— Еще п-подсчитываем, — запнувшись, ответил молодой трибун. — Но самое меньшее по одному человеку из десяти в каждой когорте.
— Десятая часть моей армии выведена из строя?
— Да, Красс.
— Сколько парфян удалось убить?
— Точно не знаем. — Офицер побледнел от страха. — Наверно, несколько сотен.
— Уйди с глаз моих! — бешено выкрикнул Красс. — Пока я не приказал тебя казнить!
— Вряд ли в этом есть его вина, — сказал Лонгин. Он вновь решился нарушить приказ и вернулся, чтобы продолжить споры с Крассом.
Стиснув поводья так, что побелели костяшки пальцев, Красс глянул на легата. О разговоре, состоявшемся перед началом битвы, он не упомянул. Даже ему стало ясно, что сейчас самое главное.
— Какие будут приказы? Парфяне скоро повторят атаку.
— Передать Публию! — отрывисто прокричал Красс, безумно сверкая глазами. — Пусть обрушится на парфян справа со своей кавалерией и четырьмя когортами наемников. Это будет отвлекающая атака.
Лонгин застыл на месте. Он рассчитывал услышать совсем не это.
— Тебе понятно? — Эти слова полководец проговорил неожиданно спокойным тоном. Слишком спокойным. И взглянул на центуриона, возглавлявшего его личную охрану.
Тот взялся за рукоять гладиуса.
Лонгин увидел это движение и сразу понял, что оно значит. Отныне любого, кто осмелится оспаривать приказы Красса, ждет смерть. Легат грубо, почти пренебрежительно отсалютовал и поскакал к находившимся неподалеку разведчикам.
— Когда Публий отбросит их, мы нанесем удар по вражескому центру! — крикнул Красс ему вслед.
Лонгин ничего не ответил. Он думал о том, что этот до смешного глупый тактический ход ничего не даст. Да и как может пешая армия, возглавляемая самонадеянным безумцем, одолеть чрезвычайно подвижного врага, который ни в коем случае не желает ввязываться в позиционное сражение?
* * *
Когорта, в состав которой входил Ромул, узнала о приказе Красса чуть позже, от примчавшегося гонца. Тут же переданную весть повторили букцины — такова была обычная практика, обеспечивающая бесперебойную передачу приказов в ходе боя. Сразу же галльская кавалерия вынеслась перед фронтом когорты наемников Бассия. Справа от нее двинулась каппадокийская конная когорта. Еще две расположились сзади, образовав таким образом грубое подобие стрелы. Сзади конников должен был подпирать большой отряд пехоты.
Бассий, ухмыльнувшись, взглянул на своих людей:
— Ну что? Нам выпала честь показать всей армии, на что мы способны. Пожитки оставьте здесь.
— Берите только фляги с водой! — добавил Тарквиний, поправляя что-то у себя под туникой. — На это место мы уже не вернемся.
Двое друзей поспешно положили свои мешки наземь.
Ждать им пришлось недолго. Даже Крассу было ясно, что время, отделяющее его армию от следующей губительной атаки парфян, неумолимо тает. А нескольких подобных атак его изможденные воины не смогут вынести.
Трубачи кавалеристов издали серию отрывистых сигналов.
Публий занял место во главе своей кавалерии. Невысокий темноволосый аристократ был совершенно непримечателен на вид, обращало на себя внимание лишь суровое лицо с твердым подбородком.
— Вперед! — крикнул он, указывая на парфян. — За Рим и Галлию!
Варвары пришпорили коней и с оглушительными криками и улюлюканьем понеслись вперед. Из-под копыт полетел песок и мелкие камушки. Бассий и другие центурионы приказали наемникам бегом следовать за кавалерией.
— Дадим мерзавцам попробовать, острые ли у нас клинки!
Негромко ругаясь, усталые люди рысцой побежали за жилистым офицером, который был гораздо старше любого из своих подчиненных. Глядя на Бассия, нельзя было заподозрить, что он ранен, и, пожалуй, только сила его воинского духа заставляла всех остальных следовать за ним.
— Копья приготовить!
Они бежали, держа копья в поднятых руках и склонив головы, в тщетной попытке укрыть лица от пыли, поднятой конниками. Ромул то и дело поглядывал на своих друзей. Тарквиний метнул оба своих копья во врагов еще при первой атаке, и сейчас он перекинул щит за спину и крепко держал обеими руками свою обоюдоострую секиру. Как ни странно, он улыбался. Бренн бежал со спокойным лицом, глядя прямо перед собой.
У Ромула неожиданно полегчало на душе, и он рассмеялся над безумием всего происходившего. Вместо арены он попал в несравненно более опасное место, но это ничего не значило. Рядом с ним находились двое наставников, заменивших ему родную семью. Люди, за которых он готов умереть и сами готовые умереть за него. Это было замечательно! Ромул покрепче стиснул пилум, который на бегу выдернул из земли, и приготовился смириться с волей богов.
Прилагая отчаянные усилия, когорта умудрялась не отставать от шедших крупной рысью коней. Хотя по горячему песку было трудно даже просто идти, не то что бежать. С каждым вдохом знойный воздух больно обжигал гортани воинов.
— Уже немного осталось! — пропыхтел Ромул, пробежав с полтысячи шагов.
Правый фланг противника оказался в пределах досягаемости галльских копий.
Тарквиний прищурился и чуть замедлил бег.
Вдруг Публий приказал перейти в галоп, и конница сразу далеко оторвалась от пехоты.
— Прибавить ходу! — Бассий на бегу указал рукой вперед. — Зададим им жару!
Воины отозвались на его приказ и, совершив нечеловеческое усилие, ускорили бег.
Но парфяне, вместо того чтобы дождаться атакующих конников и схлестнуться с ними, повернулись и ускакали.
Публий еще сильнее разозлился.
— Вперед! Вперед! — кричал он, и его воины продолжали пришпоривать лошадей.
Три когорты наемников безнадежно отстали, следом за конниками бежала одна только когорта Бассия. Воины равняли свой шаг по старому центуриону, который несся вперед так, будто сам Цербер гнался за ним по пятам.
Воины на правом фланге парфянского войска подались назад, умело изобразив панику. Уверенный в том, что ему удалось напугать парфян, Публий очертя голову продолжал атаку.
Конечно же он не увидел знаков, которые подавали своим воинам парфянские командиры.
Дружно, как один, сотни всадников обернулись и во всю мочь натянули свои смертоносные луки. С гортанным криком офицер вскинул руку. Зловеще шипя, стрелы прорезали воздух навстречу быстро приближавшейся темной массе конников и с коротким чмокающим звуком втыкались в жертвы. Сразу несколько десятков галлов оказалось на земле. Не выждав ни мига, парфяне выстрелили вторично. Оперенные стрелы разили людей и животных без разбора, и стремительная атака практически остановилась.
Бассий и его люди достигли груды тел через несколько мгновений. Это было ужасающее зрелище: песок был сплошь покрыт убитыми и тяжело раненными людьми, лошади, из грудей, боков и глазниц которых торчали оперенные концы стрел, бились и истошно ржали от боли. Многие животные в панике неслись прочь, топча все на своем пути. А смертоносный дождь, истреблявший галлов, все продолжался. Тут же копошились уцелевшие, лишившиеся лошадей и ничего не соображавшие люди.
Ни сам Публий, ни его конь пока что не получили ни царапины. Красс-младший метался на коне, отчаянно пытаясь вновь сплотить свой отряд. Но вдруг он выпустил поводья, схватился за горло и медленно выпал из седла. Стрела насквозь пробила ему шею.
Остававшиеся в седлах галлы ответили на это единодушным испуганным возгласом.
Положение сделалось безнадежным. Бренн понял это сразу и оглянулся, пытаясь сообразить, можно ли выбраться назад. Оказалось, что уже поздно. Сотни парфян уже замыкали кольцо вокруг когорты наемников и остатков конного отряда Публия.
И старый центурион, конечно же, заметил, что путь к отступлению отрезан.
— Становись в «черепаху»! — прокричал он.
Наемники, еще не забывшие о дисциплине, прижались друг к другу. Громко лязгнули смыкающиеся щиты, и в кольце парфянских конников появился небольшой квадрат, ощетинившийся сверкающими на солнце металлическими выступами щитов. Стоявшие по краям образовали стены из своих щитов, а находившиеся в середине пригнулись и, подняв щиты над головами, соорудили почти непроницаемую крышу. Строй «черепахи» не годился для атакующих действий, зато в обороне был очень эффективен — против чего угодно, кроме парфянских стрел.
Из-за своих щитов они смотрели, как убивали галлов. Конница Публия, которая не имела возможности ни отступить, ни продолжить атаку, была полностью истреблена на глазах своих пехотинцев.
Когда последний из всадников упал, воины в «черепахе» еще плотнее прижались друг к другу. Ромул увидел, как один из парфян соскочил с коня, вынул кинжал и нагнулся к телу сына Красса. Когда же он вскоре выпрямился, держа в руке окровавленную голову Публия, его сотоварищи разразились восторженными криками. Еще один воин подъехал и насадил ужасный трофей на острие копья.
Страх очень заразителен, и через несколько мгновений он охватил всех. Несколько солдат сначала смотрели остекленевшими глазами на голову Публия, а потом, как очумелые, кинулись прочь из-под защиты «черепахи». Их тут же зарубили, и это еще сильнее напугало остальных.
Квадрат затрепетал и начал распадаться на части.
— Сомкнись! — прогремел Бассий, но на сей раз его призыв остался втуне.
Многие наемники побросали щиты и пустились наутек.
— Публий убит! — кричали они на бегу.
Двигавшиеся следом когорты даже не успели еще добраться до парфян. И внезапно воздух сотрясли многоголосые панические крики. Из облака пыли вдруг вынырнуло множество солдат, которые в слепом ужасе мчались им навстречу.
Каппадокийцы поступили самым естественным образом. Они тоже развернулись и устремились назад.
Атака превратилась в бегство. Четыре когорты в панике неслись обратно к римским позициям. Прямиком туда, где их поджидал еще один заслон парфян.
Разбежались все, кроме двадцати человек, сплотившихся вокруг Бассия.
— Сомкнись в «черепаху»! — В голосе старшего центуриона любой безошибочно распознал бы нотку гордости.
Ромул, Бренн, Тарквиний и оставшиеся наемники быстро построились, образовав маленький, но четкий квадрат.
— Римские солдаты не бегут! — напрягая голос, выкрикнул Бассий. — Тем более на виду у целой армии. — Он указал на врагов. — Мы останемся здесь и будем драться!
Сквозь тучи песка и щебенки Ромул видел, как парфянские всадники скакали вокруг бегущих наемников. В воздухе свистели стрелы, и чуть ли не каждая находила цель. Кривые сабли сверкали на солнце и стремительно опускались, рассекая спины беглецов. Те падали ничком, и конские копыта втаптывали их в песок. Лишь немногие из перепуганных солдат брались за оружие, чтобы попытаться защититься.
Оставшиеся беспомощно смотрели на бегство своих товарищей, обернувшееся бойней. Все закончилось очень быстро. Конница Публия и четыре когорты — за исключением горстки людей, оставшихся около Бассия, — погибли полностью, столкнувшись с остроумной и прекрасно исполненной боевой тактикой.
Солнце продолжало безжалостно палить. В небе не было ни облачка. Воздух был неподвижным. Гнетущим. Мертвым.
Под сомкнутыми щитами жара стремительно усиливалась. Скоро ей предстояло стать невыносимой. Но любого, кто отважился бы выглянуть из-под защиты, ждали меткие парфянские стрелы.
— Ни у кого водички не осталось? — безнадежно спросил Феликс. Низкорослый галл, живший с друзьями в одной палатке, оказался среди немногих, решивших держаться до конца.
Ромул протянул ему свой бурдючок, в котором оставалось еще около четверти содержимого.
Феликс сделал большой глоток и протянул бурдюк обратно.
— Теперь уже ждать недолго.
— Да уж конечно, — пробормотал кто-то еще. — В Элизиуме готовы нас встретить.
— Ну, кое-кого мы все же прихватим с собой, — мрачно откликнулся Феликс.
— Верно рассуждаешь! — проревел Бассий.
Услышав его, остальные наемники взревели во всю мочь своих глоток. Они умрут как герои. Как воины. Как римляне.
Раненых добивали, и те ужасающе орали. Кровь пропитала недавно еще желтый песок, окрасив его в темно-красный цвет. На этом кровавом песке, словно сломанные куклы, валялись бесчисленные трупы.
А уцелевшие, скорчившись за щитами, бесполезность которых отлично понимали, ожидали неизбежной атаки. Облака пыли начали оседать, и они увидели, что со всех сторон к ним съезжались сотни парфян. Их положение было воистину безвыходным.
Но пока что стрелы на них не сыпались. От одной из групп парфян отделился одинокий всадник, облаченный в белые одежды, и не спеша направился в их сторону; его лошадь деликатно выбирала себе путь между мертвых тел. Парфянский офицер натянул поводья на безопасном расстоянии от римлян, остановился и принялся рассматривать их. Его лицо было непроницаемо.
— Мерзавцы! — проревел Бассий. — Подойдите и попробуйте нас взять!
Ромул вместе со всеми остальными подхватил этот крик вызова и отчаяния, но при этом понимающе переглянулся с Бренном. Как только командир парфян отдаст приказ, их всех ждет неминуемая смерть. Причем она даже не будет славной — всего лишь один-два залпа из смертоносных луков, И все же ни при каких обстоятельствах они не сдадутся.
«Прощай, мама. Да будут боги добры к тебе, Фабиола. Путешествие, какого не совершал еще ни один аллоброг, сейчас закончится. Но тут, по крайней мере, я умру, но не покину тех, кого люблю».
Темнокожий мужчина в белом долго и пристально смотрел на них. Горсточка его врагов, окруженная горами трупов своих товарищей по оружию, все же не намеревалась складывать оружие. Вдруг он указал рукой в сторону армии Красса и что-то произнес на незнакомом языке.
— Что он говорит?
— Наверно, хочет, сын шлюхи, чтобы мы бросились бежать, — сказал Феликс и скорчил злобную гримасу. — А тогда они нас тоже перебьют.
Парфянин снова ткнул рукой в сторону римских позиций.
Тарквиний повернулся к Бассию:
— Командир, мы можем идти.
Старший центурион некоторое время без всякого выражения на лице смотрел на него, а остальные разинули рты.
— Ты понимаешь, что он говорит? — шепотом спросил Ромул.
— Парфянский язык очень похож на древний этрусский, — негромко отозвался Тарквиний.
— Эти поганцы могли пять раз перебить нас на этом самом месте, — кивнул Бассий.
Тарквиний что-то прокричал на незнакомом его товарищам языке, офицер внимательно прислушался и ответил не сразу.
Бассий хмуро ждал окончания разговора.
— Так, в чем там дело, опцион?
— Командир, я спросил, кто он такой.
— И?..
— Сурена, главнокомандующий парфянским войском.
Было слышно, как многие сдержанно ахнули.
Тарквиний повысил голос:
— Сурена сказал, что мы смелые мужи и достойны получить еще немного жизни. Он позволяет нам свободно уйти.
Воины поворачивали головы, не веря, что получили шанс уцелеть. Бренн громко и тяжело вздохнул. Значит, его путешествие еще не закончилось.
— А ему можно верить? — спросил Феликс.
— Если будем торчать здесь, то у нас будет одна дорога: прямо в Гадес, — мрачно отозвался Бассий. — Разбить «черепаху»! В колонну по два!
Солдаты с опаской опустили щиты. Многие ожидали, что на них сейчас обрушится поток стрел.
Ничего не случилось.
Бородатые люди бесстрастно смотрели на двадцать человек, оставшихся от трех тысяч. Конники, стоявшие с той стороны, где остались римские легионы, молча расступились и образовали проход, по которому могли пройти плечом к плечу два человека.
Происходившее казалось слишком хорошим, чтобы в него можно было сразу поверить.
— За мной, парни! Медленно и уверенно! — спокойным голосом приказал центурион. — Чтобы мерзавцы не подумали, что мы их боимся.
Бассий первым двинулся по проходу между рядами лучников. Несмотря на рану и крайнюю усталость, дух ветерана оставался неукротимым, и воины с готовностью последовали за ним. Ромул потом мог поклясться, что многие из воинов противника склонили головы в знак уважения к кучке наемников, которые шли мимо них, по-походному держа щиты и копья.
Им приходилось наступать на павших, и каждый солдат из тех, кто шел за Бассием, понимал, какая участь ждет оставшихся здесь. Но парфянские воины, замершие совсем рядом, внимательно следили за каждым их шагом, и ничего нельзя было поделать.
Когда раненые поняли, что некоторым из их товарищей удалось спастись, со всех сторон послышались отчаянные мольбы о помощи.
— Помогите, — выкрикнул один, чья нога была приколота к песку глубоко вонзившейся стрелой. — Я смогу дойти.
Сердце Ромула обливалось кровью от жалости. Это был один из солдат их центурии. Но, не успев шагнуть из строя, он ощутил на своей руке могучую хватку Бренна.
— Это же один из наших!
— Даже и не думай об этом! — прошипел галл. — Тебя выпотрошат, как рыбину.
— Только мы не бросили оружия и готовы были сражаться, — добавил Тарквиний.
Ромул взглянул на парфян. Один из тех, кто стоял поблизости, улыбнулся ему волчьей ухмылкой и легко соскользнул с седла. В руке у него вдруг оказался длинный кривой кинжал.
Беспомощно уставившись на приближавшегося к нему парфянина, наемник запаниковал.
— Не бросайте меня здесь!
— Ты даже имени его не знаешь, — сказал Тарквиний. — Может, ты попытаешься спасти и всех остальных?
— Он пытался убежать, оставив нас на верную гибель, — рыкнул Бренн. — Трус.
Ромул скрепя сердце пошел дальше.
— Пусть твоя дорога в Элизиум будет короткой.
— Нет! — взвизгнул у него за спиной раненый. — Не уби… — и умолк, затем послышался негромкий хрип.
Ромул обернулся.
Тот, кто только что взывал о помощи, лежал с перерезанным горлом. На его лице еще сохранилось изумленное выражение, а из обеих сонных артерий на песок лились алые струи. Наемник медленно повалился на бок, два раза дернулся и застыл.
Поняв, что с ними сделают, остальные раненые подняли крик. Хотя, окажись победителями они, раненых вражеских солдат ждала бы точно такая же участь.
— Смотреть вперед! — прикрикнул Бассий. — Все они уже мертвецы.
Ромул изо всех сил старался не думать о том, что происходило рядом с ним. Парфяне, словно мстительные духи, двигались среди лежавших на земле и пытавшихся встать и убивали, убивали без жалости, так, что жертвы успевали лишь коротко вскрикнуть. Лишь Бассию и двадцати его воинам было позволено уйти без помех.
— Одну великую опасность мы пережили, — ободряюще заметил Тарквиний.
Ромул потряс головой: в это не сразу верилось. Но что еще ждет его впереди?
Их шествие к позициям римской армии, казалось, длилось вечно. Но ни одна стрела так и не полетела вслед жалким остаткам когорты наемников. Сурена твердо держал свое слово. В отличие от Красса, который пустил по ветру мирный договор между двумя государствами исключительно из жажды славы и наживы.
Когда они подошли ближе, то увидели, что армия наконец перестроилась в один сплошной фронт.
Ромул толкнул локтем Тарквиния:
— Полководец прочитал твои мысли.
— Слишком поздно, — ответил этруск. — Скоро ударят катафрактарии. Тысячный отряд.
Ромул содрогнулся. Неужели может быть что-то страшнее, чем пережитое ими только что? Бренн заметил растерянность своего молодого друга.
— Боги нам благоволят, не иначе, — деланно веселым тоном воскликнул он. — Мы все же здесь, а не там! — У галла и самого голова кружилась от того, что им невероятным образом удалось спастись. Но следующую атаку без божественного вмешательства им наверняка пережить не удастся.
Теперь когорты разделяло от силы двадцать — тридцать шагов, у каждой оставался простор для маневра, зато парфяне лишились возможности врываться в промежутки между ними. В первые ряды Красс послал многих центурионов. Он понял, что для него жизненно важно, чтобы легионы выиграли следующую атаку, очень надеялся на способности закаленных офицеров поддерживать в солдатах боевой дух и помогать им сохранять твердость. К такой тактике прибегали только в тех случаях, когда ставки были очень высоки.
Когда маленький отряд приблизился к фронту на расстояние броска копья, среди легионеров вдруг поднялся громкий крик. Тарквиний ткнул куда-то назад, и наемники обернулись, чтобы узнать, в чем дело.
Сурена проявил великодушие, отпустив их живыми, зато теперь он намеревался обратить против Красса самое могучее свое оружие. На середину поля, разделявшего оба войска, выехала группа катафрактариев. Их доспехи сияли в свете солнца, это было величественное зрелище. Но теперь они появились с другой целью. Передний наездник вез насаженную на копье голову Публия — страшное свидетельство той участи, которой следовало ожидать всем римлянам.
Конники врага ехали достаточно близко к римскому строю, так что каждый солдат ясно видел, чью именно голову им показывают. И снова воздух сотряс вопль ужаса. Римляне лишились не только половины своей кавалерии и двух тысяч пехотинцев.
Погиб и сын Красса.
* * *
Красс, находившийся в глубине расположения своего войска, услышал внезапные крики, но никак не отреагировал. Он видел, как захлебнулась атака конников Публия, и увиденное пошатнуло его дух. Что сталось с его сыном, он не знал; на задуманный им удар легионов надежды было мало. Никто из подчиненных ему командиров, кроме этого несносного Лонгина, похоже, совершенно не представлял, что делать. Они были перепуганы до крайности. Но Красс решил, что ни за что на свете не станет слушаться какого-то легата.
Размышляя, как же поступить, он толкнул лошадь пятками в бока и подъехал к задним рядам, чтобы все же выяснить, что происходит на поле боя. При виде его черного одеяния людей охватывал страх. Этот цвет при любых обстоятельствах считался дурным предзнаменованием, что уж было говорить об одежде военачальника, ведущего армию в битву.
Не обращая внимания на испуганных солдат, Красс напряг зрение и всмотрелся в проезжавших перед фронтом катафрактариев. На копье, которое держал в руках передний, подпрыгивала окровавленная, с искаженными чертами лица, но все же безошибочно узнаваемая голова Публия.
От потрясения Красс окаменел. А потом, под тяжким грузом скорби, надменный генерал вдруг сломился, и над лукой седла неуклюже сгорбился раздавленный горем человек. Неудавшегося Александра сотрясли громкие рыдания.
Парфяне, не знавшие, что добились желаемой цели, неспешно поехали дальше.
Припоминая все дурные предзнаменования, легионеры опасливо поглядывали на Красса. Раз за разом повторявшиеся знаки свыше подействовали даже на тех, кто не был слишком отягощен суевериями. Морские бури. Бычье сердце. Штандарт с орлом, развернувшийся задом наперед. Стервятники, неотвязно следовавшие за колонной на протяжении многих дней. Предательство набатийцев. А теперь еще и гибель Публия.
Все было совершенно ясно. Боги прокляли кампанию Красса.
Огромное войско стояло в неподвижности, трубы молчали, а голова Публия все так же неспешно совершала свой ужасающий путь вдоль фронта. А затем люди начали сходить с мест и оглядываться в поисках пути для бегства. Расположившиеся позади младшие офицеры били своих подчиненных длинными палками и заставляли возвращаться на позиции, но не в их власти было сдержать все усиливавшийся страх. Ужас касался холодными пальцами истерзанных неуверенностью сердец, его действие было чрезвычайно заразительным. Солдатам позарез требовались немедленные твердые и ясные команды, но их никто не отдавал.
В рядах начался ропот, который все чаще и чаще пронизывали панические возгласы:
— Полководец лишился рассудка от горя!
— Красс сошел с ума!
— Бежим!
— Заткните свои поганые пасти! — заорал неподалеку от Ромула незнакомый центурион, обрушив на кого-то свою трость. — Следующему, кто заговорит об отступлении, я проткну брюхо гладиусом! Стоять насмерть!
Большинство легионеров испугалось офицерских угроз и затихло. Дисциплина еще сохранялась — до поры до времени.
Тем временем катафрактарии вернулись в парфянский строй. И сразу, еще больше нагнетая страх, овладевший римлянами, в их сторону двинулись тысячи конных лучников. Перепугав врагов зрелищем головы Публия, Сурена теперь намеревался истребить их.
Красс наконец-то пришел в себя и заметил приближение врагов.
— Сомкнуть ряды! — хрипло выкрикнул он. — Копья метать с двадцати шагов. Не дальше!
Один из находившихся рядом с ним посыльных опрометью помчался к трубачам. Нужно было передать приказ, прежде чем парфяне обрушатся на римлян.
— А что дальше, командир? — спросил, набравшись храбрости, один из трибунов.
Скорее изумленный, нежели разгневанный этим вопросом, Красс вяло махнул рукой:
— Отразить эту атаку. Засыпать парфян копьями. А потом отбросить и уничтожить.
Трибун растерянно уставился на него:
— Но их стрелы летят гораздо дальше, чем наши копья.
— Выполняйте мой приказ, — пробубнил Красс. — Ничто не устоит перед римскими легионами.
Офицер отошел, в его глазах билась тревога.
Красс лишился рассудка.
Бассий, не успевший сориентироваться, привел своих людей в строй шестого легиона, расположившегося правее центра римского войска.
— Некогда вам идти к остальным наемникам, — крикнул оттуда центурион, когда они подошли ближе. — Пусть это против правил, но ставь своих парней рядом с моими.
— Отлично, товарищ. Слышали, что сказал офицер? Стройся в три шеренги по шесть человек, — скомандовал Бассий. — Пошевеливайтесь!
Пришедшие быстро построились подле легионеров. Могучий центурион с торсом, напоминавшим бочку, протянул руку и пожал запястье Бассия:
— Гай Перегрин Сидон. Первый центурион первой когорты.
— Марк Эмилий Бассий. Старший центурион четвертой когорты галльских наемников. И ветеран пятого легиона.
— Там получилась настоящая бойня, — сказал Сидон. — Повезло вам, что уцелели.
— Эти мерзавцы просто-напросто заманили нас в ловушку. Правый фланг изобразил отступление, а потом обошел нас и накрепко закупорил. Публий так и не успел сообразить, что происходило.
Сидон уважительно присвистнул:
— Как же вы выжили?
— Не бросились бежать, как все остальные, — пожав плечами, объяснил Бассий. — И предводитель парфян отпустил нас.
— Марс всемогущий! После такого ты дома всегда сможешь рассчитывать на выпивку.
— Будем надеяться, — невесело хохотнул Бассий, не отрывавший взгляда от парфянских лучников. Через считанные мгновения они должны были приблизиться к фронту римлян на расстояние выстрела.
— Наши пилумы ничто против их стрел, — удрученно проговорил Сидон. — Что делать-то?
— Нам бы только продержаться против этих поганцев до заката, — ответил Бассий. — А затем по темноте отойти к Каррам и с утра направиться в горы.
— Отступать? — Сидон тяжело вздохнул. — С этими сучьими детьми нам в открытую не справиться, что верно, то верно.
— Только бы Красс побыстрее это понял, а не то всем нам придет конец.
После того как катафрактарии вернулись в свой строй, не поступило ни единой команды. Но вот букцины разразились серией коротких отрывистых звуков.
— Сомкнуть ряды! Приготовиться отразить атаку!
Легионеров не требовалось подгонять. Передние с лязгом сомкнули щиты, а те, кто стоял в задних рядах, подняли свои над головами. Все равно ничего другого нельзя было сделать. Скутумы легионеров выдерживали попадания копий и обычных стрел, но все, кто стоял в строю, к этому времени отлично знали, что против стрел парфян их защита бессильна.
Из-под конских копыт вздымались облака песка, все пространство заполнилось тончайшей, забивающей рты и носы пылью. Теперь, когда римляне выстроились в сплошную линию, лучники не могли, как в первый раз, проезжать между когортами. Им приходилось разъезжать перед фронтом, и они уже не могли одновременно атаковать большими силами.
Но это лишь незначительно облегчило положение легионов Красса. Волна за волной накатывались на них лучники, выпускавшие стрелы с расстояния в полсотни шагов. Римские офицеры не давали команды метать копья. Смысла не было. А отстрелявшихся парфян тут же сменяли другие. Стрелы градом сыпались на беспомощно стоявшее войско, с одинаковой легкостью пробивая дерево, металл и живую плоть.
Непрерывно раздавались крики боли — это зазубренные стрелы пронзали скутумы и вышибали людям глаза или протыкали ноги и глубоко вонзались в песок. Когда падал кто-то из солдат, в стене щитов возникала новая дыра. В нее тут же летело множество стрел: парфяне пользовались любой возможностью нанести врагам как можно больше урона. Римляне же, стиснув зубы и молясь про себя, упорно заслонялись щитами.
Во время этой продолжительной атаки были ранены несколько из наемников Бассия. По примеру своего центуриона, они обращались к соседям, и те обламывали стержни стрел и вытаскивали их, если такое было возможно. Из ран воинов текла кровь, они выли от боли. Над полем битвы гремела ужасающая какофония, слагавшаяся из стонов, топота копыт галопирующих лошадей и свиста оперенных стрел.
Ромул давно привык к стенаниям раненых, зато такого количества сражающихся он был не в силах даже представить. Это была воплощенная смерть, истребление людей в немыслимом, не поддающемся разумению масштабе.
«Наверно, при Каннах происходило что-то подобное, — думал он. — В той битве, где республика потерпела поражение».
Каждая атака продолжалась столько времени, на сколько у врагов хватало стрел. Когда же запас иссякал, парфяне попросту отъезжали к каравану верблюдов и пополняли его. Лучников было столько, что перерывы в обстреле были очень краткими и случались редко. Время от времени отчаявшиеся центурионы приказывали метать копья, но конники крайне редко приближались на расстояние броска. Сотни пилумов взлетали в воздух лишь для того, чтобы без всякого толку воткнуться в песок.
После нескольких часов этих непрерывных атак римляне совсем пали духом. Только в шестом легионе погибло около тысячи человек. Сотни раненых лежали на обжигающе горячем песке. Из всех чувств в людях остался один только страх, и офицерам все труднее было удерживать своих подчиненных на месте.
Находившаяся на левом фланге иберийская конница сбежала с поля боя, не желая разделить участь галлов. От Ариамна и его набатийцев не было ни слуху ни духу. Римляне остались совсем без кавалерии. Враг неумолимо перемалывал остатки армии Красса, у которых не было ни малейшей возможности хоть как-то ответить ему.
Избиваемые когорты все слабели и слабели. Изможденные. Истомленные жаждой. Утратившие надежду. Готовые обратиться в бегство.
Но вместо очередной атаки вновь зазвучали барабаны и гонги. Под грохот ужасающего крещендо конные лучники поскакали назад. Не зная, чего еще ожидать, те римские солдаты, которым посчастливилось остаться невредимыми, замерли на месте, не смея расслабиться. Поле перед ними было сплошь застлано тучами пыли, и они не могли видеть парфянскую армию.
Казалось, целую вечность ничего не происходило.
А потом дикая музыка резко смолкла. Сурена отлично разбирался в людях; он решил, что настало время нанести сокрушительный удар.
Ромул почувствовал, как почва под ногами затряслась. Но разглядеть по-прежнему ничего не удавалось.
А потом он сообразил:
— Катафрактарии!
Старший центурион с недоумением взглянул на Ромула.
— Командир, атакует тяжелая кавалерия!
Бассий обернулся к Сидону.
— Они сейчас разрежут нас! — крикнул он и, выругавшись, скомандовал: — Все, у кого остались копья, — вперед!
Второй центурион одобрительно кивнул. Он успел хорошо разглядеть катафрактариев и понимал, на что они способны.
— Все, у кого есть копья, — в первую шеренгу! Живее!
Бренн протиснулся вперед — ему не терпелось схватиться с врагом. Теперь он уже не сомневался, что за его путешествием следят сами боги. И значит, во всем случившемся, во всем, чем ему пришлось пожертвовать на жизненном пути, был какой-то смысл. А теперь пришла пора биться.
Ромул и Тарквиний, уже метнувшие свои копья, отошли назад.
— Сомкнуться в задних рядах! — командовал Бассий. — Старайтесь поддеть на копья лошадей. Выпускайте им кишки! Выкалывайте их распроклятые глаза. Стягивайте седоков наземь!
— Стоять насмерть! — Сидон взмахнул в воздухе окровавленным гладиусом. — За Рим!
Солдаты ответили ему нестройным криком и поспешно заняли места. Ромул и Тарквиний оказались во втором ряду на несколько шагов позади Бренна. Могучий галл без труда растолкал прочих воинов и стоял сейчас подле двух центурионов.
Земля под ногами тряслась все сильнее. Все громче становился тяжелый грохот. Бассию только-только хватило времени крикнуть: «Щиты поднять! Копья на изготовку!» — как из пыльной мглы появились парфяне. Степные конники выстроились клином и мчались полным галопом. Словно в ответ на приказ Бассия, они опустили копья. Центурионы не успели даже приказать метнуть пилумы. Со всесокрушающей силой тысячный отряд тяжелой кавалерии врубился в шеренгу римлян. Сидона и других, стоявших в первом ряду, отбросило в стороны, многих сразу затоптали кони, а находившихся в следующих рядах конники взяли на копья.
Ромул в ужасе глядел, как этот неодолимый прилив смыл середину когорты и продолжал уничтожать все, что находилось на его пути. Он попытался прорваться к дерущимся, но напор был столь силен, что ему это не удалось. Оставалось смотреть со стороны. Тут и там легионерам удавалось попасть копьями в глаза лошадям. От страшной боли кони кидались в сторону и копытами разбивали головы тем, кто оказывался поблизости. Катафрактарии отчаянно цеплялись за поводья, а разъяренные легионеры стаскивали их с седел. Тут не было места милосердию. Мечи рассекали глотки парфянам, кровь потоками хлестала на песок.
Ему удалось увидеть, как Бренн страшным рывком сдернул с коня закованного в броню всадника и всадил меч ему в лицо. Бассий и еще несколько человек ухитрились ловко подрезать сухожилия полудюжине лошадей и легко покончили с их наездниками. И Тарквинию каким-то образом удалось прорваться сквозь преграду из отброшенных легионеров и оказаться в гуще боя. Ромул уже не раз видел, как его друг пользуется топором в бою, но ему никогда не надоедало любоваться искусством и ловкостью этруска. Худощавый воин проворно подпрыгивал и изгибался, а тяжелое оружие в его руках казалось невесомым. Оба его изогнутых лезвия ярко вспыхивали в лучах низкого солнца и рубили руки и ноги парфянам, а парфяне, оказывавшиеся поблизости, громко кричали, лишаясь рук и ног. Лошади с подрубленными задними ногами падали как подкошенные.
Тарквиний был совершенно необычным прорицателем.
Но в целом парфянская атака оказалась успешной. Катафрактарии проткнули шестой легион насквозь, проделав громадную брешь. Сотни раненых выли, извиваясь в мучениях на раскаленном песке. Повсюду торчали и валялись копья и пилумы, принадлежавшие убитым из числа как защищавшихся, так и нападавших. В той части строя, где находились Ромул и его друзья, все центурионы регулярного войска погибли сразу, и перепуганные солдаты остались без предводителей.
Сокрушительная атака не только сломала строй римлян. Она оказалась последней соломинкой для легионеров, стойкость которых непрерывно подтачивалась с самого утра. Среди них было много ветеранов, изведавших вкус победы во многих странах, в сражениях против всех врагов, каких только могла отыскать республика. Но Красс привел их на встречу с противником, с которым они не могли биться на равных: конные лучники убивали их издалека, а тяжелая кавалерия топтала почти беспрепятственно.
Катафрактарии развернулись на открытом пространстве позади армии. Когда они, взметая песок, вновь устремились на римлян, те встретили их криками ужаса. Врезавшись в не затронутую первой атакой часть шестого легиона, бронированные конники изрубили множество пехотинцев мечами и исчезли в тучах пыли.
Все уцелевшие знали, что они снова вернутся.
Последовала еще одна атака лучников. Сразу после нее катафрактарии налетели на десятый легион, стоявший подле шестого. Этот удар был так же силен, как и первый. Когда конники ускакали, уцелевшие римляне застыли в оцепенении; лишь их головы, словно сами собой, безвольно, безнадежно поворачивались назад.
Скоро, очень скоро армия Красса должна была окончательно утратить присутствие духа и пуститься в бегство.
