Глава XXI
ПАРФИЯ
После того как армия покинула место высадки на малоазиатском побережье, она неуклонно углублялась в просторы материка, все дальше и дальше от освежающих морских ветров. Дневная жара с каждым днем делалась все сильнее, в Сирии и Месопотамии она стала почти нестерпимой. Поначалу Крассу хватало здравого смысла не удаляться от рек и ручьев, и легионы проделали большую часть похода без особых трудностей. Но теперь все изменилось. Утренняя прохлада вскоре сошла на нет, оставив солдат на милость солнца. Желтое око стремительно поднималось и вскоре, завладев всем небом, принялось обстреливать жгучими лучами землю под собой. Орошаемые поля с защищавшими их пальмами встречались все реже и вскоре совсем перестали попадаться. Стоило войску отойти от Евфрата на пять миль, как оно оказалось в ненаселенной стране. Вскоре после этого узкая дорога, вдоль которой следовали легионы, вывела в ложбину между рядами волнистых барханов и неожиданно оборвалась.
Открывшийся впереди вид потрясал воображение.
Насколько хватал глаз, простиралась безжизненная пустыня. Там не было ничего, кроме выжженной земли, и у людей невольно вырвался вздох опасения. Охваченные тревогой, они сразу сбавили шаг, и когорта почти остановилась, вступив на сыпучий песок, идти по которому было не в пример труднее, нежели по дороге.
— Красс повредился в уме! — гневно заявил Бренн. — Человеку тут не выжить.
— Очень похоже на Гадес, — согласился Тарквиний. — Но раз греки тут прошли, то и мы сможем.
— Ничего живого. Один песок. — Вплоть до самого горизонта Ромул видел только переливающуюся знойную дымку. Прежде ему такого не доводилось видеть.
— Чего ждете, лодыри?! — проорал Бассий так, что на груди у него зазвенели фалерии. — Вперед! Держать шаг!
Дисциплина, которой славилась римская армия, сработала. С глубокими вздохами наемники двинулись в раскаленную, словно печка, пустыню. Вскоре солдаты почувствовали, что ступни им обжигает даже сквозь подошвы калиг. Кольчуги раскалились так, что к ним больно было прикоснуться. Открытые участки кожи стали угрожающе краснеть. Несмотря на строгие приказы беречь воду, воины то и дело тайком прикладывались к флягам.
Ромул вознамерился сделать то же самое, но его остановил Тарквиний:
— Побереги воду. До следующего колодца больше дня пути.
— Я пить хочу! — запротестовал юноша.
— Он прав, — поддержал этруска Бренн. — Терпи.
Не сбавляя шага, Тарквиний отошел чуть в сторону и поднял три гладких камешка. Два он отдал друзьям, а третий сунул себе в рот.
— Покатайте на языке. Только смотрите не проглотите.
Бренн удивленно вскинул брови.
— Ты с ума сошел?
— Делай что говорю, — с заговорщицкой улыбкой отозвался Тарквиний.
Оба повиновались и с удивление обнаружили, что их рты сразу же наполнились слюной.
— Ясно? — хохотнул Тарквиний. — Слушайтесь меня и не пропадете!
Бренн молча хлопнул этруска по плечу. Ему нравилось, что прорицатель преподносит все новые и новые сюрпризы.
Ромул, чувствовавший себя совершенно спокойно под покровительством друзей, шагал вперед. Его переполнял юношеский энтузиазм. Молодой воин испытывал необъяснимую уверенность в том, что, пока он рядом с Бренном и Тарквинием, с ним ничего дурного не случится. Через несколько дней падет Селевкия, и они станут богачами. Потом ему останется лишь доказать свою невиновность, чтобы можно было вернуться в Рим. Сейчас он совершенно не представлял, как это сделать, но ведь у него остались там незаконченные дела. Спасти мать и Фабиолу. Отыскать Юлию. Убить Гемелла.
Поднять восстание рабов.
Уже давно перевалило за полдень, когда из передних рядов послышались крики:
— Враг впереди!
Все взгляды устремились на юго-восток.
Ромул посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел, кроме песка да торчавших из него кое-где скал.
Бренн тоже прищурился от ослепительно яркого света.
— Вон там! — указал он. — Справа от кавалерийского дозора. С милю от него.
Взглянув в ту сторону, куда указывала протянутая рука галла, Ромул разглядел в дымке небольшое облачко пыли.
Оно постепенно увеличивалось, и вскоре его уже могли разглядеть все. В горячем неподвижном воздухе разнесся звук топота множества копыт. Вскоре о появлении противника доложили командирам, и послышалась команда остановиться. Со вздохами облегчения солдаты опускали наземь копья и щиты, чтобы передохнуть в ожидании дальнейших приказов.
— Оставайтесь на местах. Можете попить воды, но немного! — Бассий прохаживался перед когортой, подбадривая своих солдат. — Кавалерия разберется с ними, прежде чем мы успеем всполошиться.
— Командир, так идти-то нам все равно некуда. Разве что за ближайший бархан.
Все, кто слышал реплику, громко расхохотались.
— Тихо в строю! — грозно рявкнул Бассий.
Повинуясь переданному трубами приказанию, группа конников, находившаяся ближе всех к врагу, сорвалась с места. По светлой коже, развевающимся волосам и длинным усам в них можно было безошибочно распознать галлов. На многих блестели кольчуги, но некоторые скакали без доспехов, полагаясь больше на свою ловкость и проворство. Впрочем, вскоре они вернулись на прежнее место, а декурион поскакал в середину колонны с донесением.
— Что там видно? — оглушительно крикнул Бренн, когда офицер поравнялся с ним.
Бассий зыркнул на нарушителя дисциплины, но промолчал. Ему и самому не терпелось узнать, что происходит.
— Несколько сотен парфян, — благосклонно сообщил декурион.
Когорта откликнулась на эти слова возбужденным ропотом.
Известие, похоже, нисколько не встревожило Красса. Буквально через несколько мгновений прозвучал сигнал о продолжении движения. Ромул сразу заметил, что люди в строю зашагали шире. Появление неприятеля уменьшило страх перед лежавшим впереди безжизненным пространством.
Появившийся из-за горизонта конный отряд вскоре приблизился на четверть мили к авангарду римлян. Парфяне, двигавшиеся наперерез колонне, сидели на низкорослых резвых лошадках. Одежду их составляли легкие короткие рубахи и вышитые штаны, поверх которых надевались еще и леггинсы — нечто вроде разделенного на две части фартука, прикрывавшего ноги наездника. На головах они носили остроконечные кожаные шапки. На поясе у каждого с двух сторон висели большие колчаны, полные стрел. Вооружены они были большими составными многослойными луками, похожими на те, какими пользовались набатийцы.
— У них даже доспехов нет, — презрительно бросил Бренн.
Действительно, чего тут было бояться? Если парфяне никого не могли им противопоставить, кроме этих верховых лучников, то у огромной римской армии не было причин для беспокойства.
— Это всего лишь застрельщики, — отозвался Тарквиний. — Им нужно лишь встряхнуть нас перед тем, как появятся катафрактарии.
Его слова прозвучали зловеще.
— Луки у них трехслойные — из дерева, рога и жил. Бьют вдвое мощнее простых.
Бренн прищурился. Если он из галльского лука мог пробить стрелой кольчугу, то на что же способны луки парфян? От этой мысли у него по спине пробежал холодок.
Тарквиний хотел еще что-то добавить, но тут приблизился Бассий со своей излюбленной виноградной тросточкой наготове.
Парфяне некоторое время стояли неподвижно, и Публий принял вызов. Он приказал атаковать. Но едва его воины отъехали на сотню шагов, как враги повернулись и поскакали прочь; более тяжелые римские лошади сразу стали отставать. Когда же галлы осадили коней, чтобы сберечь их силы, лучники принялись выразительно дразнить их.
Публий, внимательно следивший за происходившим, приказал своим людям сохранять спокойствие.
И вдруг в воздух взвилась туча стрел. Они посыпались вниз смертоносным дождем, и сразу же многие галльские наездники попадали на песок. Галлы разъярились, и три отряда лавиной устремились на парфян.
— Где же вся дисциплина? Или балбесы думают, что смогут их потоптать? — воскликнул Тарквиний. — Это же не пехота!
Ромул, словно зачарованный, смотрел, как конники, вздымая тучу пыли, мчались на лучников. Привыкшие легко сметать на пути любые преграды, галлы громко кричали и улюлюкали. Нетрудно было представить, насколько страшной такая атака оказалась бы для пеших воинов. Республика не имела собственных конных войск, и потому кавалеристов ей поставляли покоренные племена, в частности галлы и иберы. Вооруженная длинными и короткими копьями, а также большими тяжелыми мечами кавалерия представляла собой ударное острие, разрывающее вражеский строй.
Как вскоре выяснилось, именно на такой неорганизованный выпад противника и рассчитывали парфяне. Они подпустили галлов поближе и затрусили прочь. На ходу каждый конник изящно оборачивался в седле и стрелял в своих преследователей. В воздухе вновь засвистели стрелы, и Ромул аж ахнул от изумления, увидев, насколько метко стреляют враги. Через считанные мгновения из девяноста всадников, устремившихся в атаку, в седлах осталось не более тридцати. Остальные валялись на песке, окрашивая его своей кровью в алый цвет. Лошади, потерявшие седоков, испуганно носились по полю, многие из них были ранены, отчего дергались и отчаянно ржали. Уцелевшие кавалеристы осадили коней и поскакали обратно, потеряв во время поворота еще несколько человек. Публий дал сигнал к отступлению к главной колонне, оставив парфян победителями в этой стычке.
Враги не потеряли ни одного человека.
— Эти мерзавцы даже не смотрят, куда скачут. — В голосе Бренна отчетливо угадывалось уважение.
— Я же говорил, что у них нет пехоты.
— Тебе уже приходилось их видеть? — спросил Ромул.
— В Армении о них много говорили. Они знамениты как раз тем, что умеют поворачиваться в седлах и метко стрелять. Это так и называется: парфянский выстрел.
— У этих галлов даже шанса никакого не было.
— Такие наскоки лучников ослабляют врагов. Когда они придут в расстройство, в дело вступит тяжелая кавалерия. — Тарквиний поморщился. — А потом все повторяется сначала.
— Дисциплина! — воскликнул Бренн. — Если воины не струсят, римская стена щитов остановит кого угодно. — Он с силой стукнул кулаком по своему щиту и тут же усомнился в своих словах.
Тарквиний промолчал. И это было тревожно.
Ромул никак не мог избавиться от мыслей о погибших галлах, которых сгубил недостаток самообладания. Их трупы служили мрачным напоминанием о том, что бывает с теми, кто не повинуется приказам. Ромул надеялся также, что этот случай научит Красса беречь кавалерию. Мимолетное замечание этруска о том, что у римлян мало кавалерии, начало обретать смысл, и Ромул вновь забеспокоился.
Высоко в лазурном небе кружили стервятники.
Тарквиний долго и внимательно следил за ними.
Совершенно озадаченный, Ромул тоже всмотрелся в крылатые силуэты. Двенадцать грифов. Столько же можно увидеть и в любой другой день. Но когда этруск наконец опустил взгляд к земле, они с Бренном заметили, что он очень встревожен.
— Неужели ты все же ошибся, Олиний? — тихо проговорил Тарквиний. — Двенадцать.
— Что ты видел? — спросил Ромул.
— Сам толком не пойму… — сумрачно отозвался Тарквиний.
Нетрудно было догадаться, что он что-то скрывает.
Ромул заговорил было вновь, но Бренн, пытавшийся выкинуть из головы пророчество Ультана, приложил к его губам толстый палец.
— Он сам скажет, что к чему, когда будет готов. Не раньше. — Теперь, оказавшись за тысячи миль от Трансальпийской Галлии, богатырь вдруг понял, что ему совершенно не хочется знать, неизбежна ли его встреча со смертью в этих местах.
Ромул пожал плечами. Тут ничего нельзя было поделать. И конечно, не было никакого смысла торопить события. Пока что предсказания этруска сбывались. Он вытер пот со лба.
— Сколько еще ждать, пока они осмелятся сойтись с нами лицом к лицу? — сердито бросил он. — Почему эти недоноски не хотят сражаться?
Вдалеке, чуть ли не у самого горизонта, плясала в знойном мареве цепочка конников.
После самоубийственной атаки галлов вражеская кавалерия оторвалась от колонны, и Красс получил передышку для размышлений. Но полководец не желал думать ни о чем, кроме продвижения вперед, и изнуренные жарой наемники, как и с утра, топали по песку, в котором вязли ноги.
— Уехали за новыми стрелами, — отозвался этруск.
— И скоро вернутся, — добавил Бренн, невесело улыбнувшись.
Ромул погрозил парфянам кулаком.
— Возвращайтесь и выходите биться! — громко крикнул он.
— На самом деле все очень просто. — Тарквиний указал на окружавших их воинов. — Они просто хотят измотать нас.
Всего один день, проведенный в этой палящей печи, сильно и нехорошо сказался на армии Красса. Стройной походной колонны уже не было, и когорты по большей части двигались сами по себе. Солнце нещадно жгло, отнимая силы у могучих мужчин. Фляги у воинов давно опустели, слабеющих людей шатало на ходу, некоторые пытались опираться на своих товарищей. Время от времени кто-нибудь выпадал из строя и валился на песок. Обычно офицерам удавалось пинками и ударами палок заставить упавших подняться, но некоторые оставались лежать без памяти; этих бросали умирать. В обычных условиях такую недисциплинированность никто не потерпел бы, но измученным центурионам тоже не хватало сил орать. Хватало с них и того, что легионы все же двигались вперед, хотя тяжесть доспехов, щитов, копий и снаряжения причиняла легионерам немалые страдания. Всем, кроме Бренна.
Галлы Публия ехали вдоль медленно ползущей колонны. Их огромные кони тоже казались утомленными. Совершенно не походили на них набатийские наездники; их кони гарцевали, а седоки оживленно переговаривались друг с другом.
Бренн указал в их сторону:
— Этим-то легко…
— Когда мы встретимся с главными силами парфян, ты еще порадуешься, что набатийцы с нами, — отозвался Ромул.
— Конечно, что еще остается. Только не доверяю я им, — приглушив голос, прорычал галл. — Вечно ухмыляются да хохочут. Сам посмотри.
Ромулу тоже не нравились хитроватые взгляды, которые бросали в их сторону союзники.
— Пара тысяч галльской конницы была бы куда полезнее.
— Если такой же, как те дураки, то нет, — сухо бросил Тарквиний.
Чтобы дать передохнуть покрытому пузырями от солнечных ожогов плечу, Ромул переложил шест с вещами на другое плечо, чуть не задев при этом по голове шедшего за ним легионера.
— Смотри, что делаешь, — сердито проворчал тот. — А то испробуешь, острый ли у меня гладиус.
Ромул словно не слышал его.
— Но почему мы не пошли через Армению? — снова спросил он. — Красс ведь должен был знать, что так будет легче. — Когда стало ясно, что армия не пойдет более долгим, но безопасным путем, Тарквиний не счел нужным скрывать свое недовольство.
— Только из-за нетерпения. Здесь до Селевкии всего четыре недели.
— Месяц в этом пекле? — Бренн закатил глаза. — А как быть с водой?
— Ресен, один из древних городов моих предков, лежит совсем в другой стороне, — с сожалением добавил этруск и закончил полушепотом: — И в горах потеряли бы меньше народу.
Ромул заметил, что он вновь взглянул на паривших в небе стервятников, и его подозрения еще больше укрепились.
Тарквиний указал на державшихся в отдалении парфян.
— Надо было действовать так, чтобы встретиться с ними, как мы хотим, а не по их плану.
— Верно, — отозвался галл. — На пересеченной местности нам было бы куда лучше.
— То-то и оно.
— Именно так мы и поступали с римлянами в первый год, — пробормотал Бренн. — Нападали на них, когда нам было удобно.
— А теперь парфяне поступают так с нами, — вставил Ромул. — Крассу нужно начинать использовать набатийцев в качестве прикрытия.
Бренн одобрительно кивнул. Но никто не заметил тени, набежавшей на лицо Тарквиния. Его желание совершить большое путешествие сбывалось, но цена, должно быть, окажется намного большей, чем гаруспик рассчитывал поначалу.
* * *
Слова Тарквиния оказались поистине пророческими. На протяжении ближайших нескольких часов мелкие группы парфянских лучников то и дело подъезжали к колонне римлян, пытаясь спровоцировать галлов на новую вылазку. Если конники Публия отвечали на вызов, их засыпали градом стрел. Если они оставались в строю, вражеские кавалеристы расстреливали их издали, словно мишени. У галлов не было луков, и они не могли ничего противопоставить тактике противника, поэтому после нескольких налетов в их рядах оказались значительные потери.
Зато набатийцы, казалось, были неуязвимы. Если парфяне приближались к ним, они сами встречали их стрелами и успешно отгоняли. Красс в конце концов осознал это и приказал Ариамну разделить свою кавалерию и пустить цепочками по обеим сторонам колонны. Присутствие союзников приободрило легионеров.
Армия продолжала медленно углубляться в просторы песчаной пустыни.
Но парфяне моментально приспособились. Теперь они наскакивали на колонну в тех местах, где почему-то не оказывалось набатийской охраны, и их внезапные появления из-за барханов было очень трудно предсказать. Но и шедшие с флангов легионеры быстро научились высматривать облачка пыли, поднятые копытами вражеских коней и извещавшие о грозившем нападении.
— Стой! Поднять щиты! — Такая команда то и дело раздавалась во второй половине дня. — Стройся «черепахой»!
Несмотря на сильнейшую усталость, солдаты научились быстро реагировать на нападения. Каждая сторона римской колонны превращалась в стену щитов, а шедшие в середине поднимали свои щиты, образуя крышу, которая прикрывала всех.
Но несмотря на быстроту реакции, из рядов то и дело раздавались вопли: парфянские стрелы неизменно находили бреши в панцире «черепахи» и тех, кто по какой-то причине чуть замешкался. Враги вскоре сообразили, что стрельба не только сверху, но и ниже щитов даже более эффективна. Легионеры падали наземь, пораженные кто в горло, кто в руку, кто в ногу. Свистящему шипению стрел с нарастающей силой вторили крики мучительной боли.
В этот день Ромул понял, насколько прав был Бренн, когда настоял, чтобы они купили тяжелые армейские скутумы. Галлы, состоявшие в их когорте, пользовались своими традиционными продолговатыми прямоугольными щитами, которые были куда тоньше, нежели щиты легионеров; вскоре стало очевидно, что они намного хуже защищают от стрел, выпущенных луками врагов. Впрочем, если парфяне приближались менее чем на пятьдесят шагов, их стрелы с легкостью пробивали любые щиты. Но на большем расстоянии уязвимыми оказывались только щиты галлов. Утешения в этом было немного. Весь день парфяне благоразумно держались за пределами досягаемости римских пилумов, что составляло примерно тридцать шагов. Одно лишь было хорошо: их атаки длились недолго, поскольку у атакующих быстро кончались стрелы и набатийцы вновь отгоняли их за барханы.
Ближе к вечеру у наемников уже сорок человек были убиты или ранены. Мертвых оставляли валяться на песке — это была свежая пища для стервятников. А раненых оставляли с небольшой охраной. Когда подходил обоз, их грузили на повозки; стоны и крики несчастных усиливали владевшее всеми ощущение страха и неуверенности.
Солнце же продолжало немилосердно жарить с высоты. Из этой печи невозможно было никуда деться. Боеспособность армии Красса неуклонно снижалась.
Первое впечатление Ромула от участия в боевых действиях армии оказалось совсем не таким, какого он ожидал. Все совершенно не походило на рассказы Котты, в которых два войска с грохотом сшибались на плоской равнине. Его товарищи продолжали падать от парфянских стрел, а ему оставалось лишь скрипеть зубами. Теперь все его бои на арене казались детской игрой. Там они сражались один на один, человек против человека. А тактика изматывания противника оказалась для него совершенно внове. То и дело повторявшиеся атаки, на которые римляне никак не могли ответить, были для них мучительной пыткой.
Ромул не выдержал, когда очередной отряд парфян отогнали, но один лучник вернулся. Он неспешно ехал вдоль колонны, держась вне дальности броска копья, и прицельно стрелял в наемников. Лучник выпустил с полдюжины стрел, и на песке осталось пятеро убитых и один раненый. Солдаты угрюмо шли дальше, пытаясь укрыться за щитами. Каждый надеялся, что следующим окажется не он.
— Сукин сын! — выкрикнул Ромул и рванул было из строя, но Бренн успел схватить его за руку.
— Погоди!
— Я могу его убить, — сказал Ромул и шумно выдохнул. Нужно было что-то предпринять: слишком много товарищей они уже потеряли.
— Пока ты сделаешь десять шагов, он всадит в тебя три стрелы!
Ромул горделиво попытался высвободить руку из пальцев галла.
— Бренн, я мужчина, а не мальчик. И сам принимаю решения.
Его слова произвели куда более сильное воздействие, чем он мог себе представить. Бренн разжал руку.
«До чего же этот парень похож на Брака», — подумал он.
Тарквиний, кажется, нисколько не удивился.
Сжимая копья, с которыми он упражнялся несколько месяцев, Ромул вышел из колонны.
— Вернись в строй, солдат! — прогремел Бассий.
Словно не услышав приказа, Ромул воткнул один пилум в песок и взглянул парфянину в лицо. Лучник был самодоволен до наглости, его лошадь шла шагом, а когда Ромул разбежался для броска, он вызывающе ухмыльнулся.
Бренн затаил дыхание, но конник даже не поднял лук.
— Зря силы тратит, — проворчал один из воинов, шедший двумя рядами сзади. — Слишком далеко.
Центурион открыл было рот, чтобы снова рявкнуть, но промолчал.
Вскрикнув от усилия, Ромул метнул дротик. Он взвился вверх по крутой дуге и завершил свой путь, метко вонзившись в грудь парфянина.
Воины в строю разразились восторженными криками. Ромул совершил невероятный бросок, и наемники сразу ощутимо воспряли духом.
Ромул вернулся на свое место, и Бренн похлопал его по плечу:
— Отличный бросок.
Юноша зарделся от удовольствия.
К вечеру ужасающая жара стала постепенно спадать, а парфяне наконец-то отвязались. Вместо обычных двадцати миль войско проделало от силы пятнадцать, но Красс решил скомандовать остановку, не дожидаясь, пока еще больше солдат попадает от усталости. Ведь, несмотря ни на что, половина его войска должна была заниматься подготовкой лагеря.
— Слава богам, мы копали вчера, — сказал Тарквиний, услышав приказ.
Бренн позволил себе сделать большой глоток из фляги.
— Завтра опять будет наша очередь.
Точно так же радовались тому, что им не придется рыть песок на жаре, и остальные наемники. Они вместе с половиной шестого легиона образовали неровное кольцо. Оставшиеся внутри него несчастливцы сложили наземь свою тяжелую поклажу и с громкой руганью принялись кидать лопатами песок.
Рядом тем же занимались и другие легионы. К закату оборонительные валы и рвы были готовы. Даже после перенесенных тяжких испытаний дисциплина, выработанная суровой подготовкой, соблюдалась, а это значило, что армия сохраняла боеспособность. И Рим мог продолжать насаждать по миру цивилизацию.
С наступлением вечера солнце стало менять свой цвет. Из желтого оно сделалось оранжевым, а потом кроваво-красным. Сидя возле своей палатки, Ромул смотрел на горизонт. От тревоги у него все сжималось внутри. За весь день не произошло ни одной нормальной стычки. Все события, за исключением невероятного броска, совершенного им, происходили под диктовку парфян. Несмотря на все предупреждения Тарквиния, это стало для Ромула откровением. Все рассказы о войне, какие ему доводилось слышать, за редкими исключениями, повествовали о сокрушительных поражениях, которые терпели те глупцы, которые решались противостоять республике. Неважно, кто это был — мятежный африканский царь Югурта или карфагенец Ганнибал, — все они принимали гибель от рук римских воинов.
Но эти опаленные солнцем, измученные люди выглядели неспособными на серьезную битву. Глаза на осунувшихся лицах неподвижно глядели в пространство, челюсти устало перемалывали черствую пищу, оружие валялось вокруг. Казалось, что воинам Красса было все равно, что случится с ними.
По спине Ромула пробежал холодок самого натурального страха. Разве может армия, практически полностью состоящая из пехоты, сражаться против войска, в котором одна конница?
— Как же Крассу победить? — вслух произнес он.
Этруск перестал жевать.
— Очень просто. Втянуть парфян в полномасштабное сражение против глубокого фронта солдат. И если удастся, отправить конницу на фланги.
— Чтобы армию не окружили, — добавил Бренн.
— И что же будет делать пехота?
— Пережидать бурю, — ответил Тарквиний. — Укрываться за щитами. А передние ряды должны стоять на коленях.
Ромул заморгал.
— Чтобы прикрыть ступни от стрел?
— Совершенно верно.
— Если они будут держаться твердо, кавалерия сможет зайти врагам в тыл. — Бренн стукнул кулаком о кулак. — А потом мы раздавим их ударом по центру.
— А как же катафрактарии?
Тарквиний поморщился.
— Если их введут в дело прежде, чем парфяне будут окружены, все сложится совсем по-другому. — Он вздохнул. — Очень плохо для нашей кавалерии.
Бренн нахмурился.
— Если только эти шелудивые псы не сбегут раньше!
— Именно.
Ромул пристально взглянул на этруска:
— С чего это вы?
— Бренн совершенно прав, что не доверяет набатийцам. Я наблюдал за нашими новыми союзниками и изучал небо. — Тарквиний вздохнул. — Вероятнее всего, завтра они нас бросят.
— Грязные предатели, дикари! — воскликнул галл.
— Ты точно знаешь? — спросил Ромул.
— Ничего нельзя знать наверняка, — ответил этруск. — Но набатийцы Риму не друзья.
— Так что же будет?
— Нужно подождать. Время покажет, — спокойно сказал Тарквиний.
— А если завтра над нами будут двенадцать стервятников, тогда что? — вдруг спросил Ромул.
Этруск изучающее взглянул на него:
— У этрусков двенадцать — священное число. Часто оно появляется с другими знамениями. Это может быть хорошо. Или плохо…
Ромул поежился.
Бренн развернул свое одеяло и ободряюще улыбнулся ему. В конце концов он пришел к выводу, что в пророчестве Ультана мог быть и добрый смысл. После того как он сбежал из Рима, расстался с гладиаторской жизнью и отправился на Восток, ему пришлось пережить морские бури, битвы и знойные пустыни. Он видел диковинные города, например Иерусалим и Дамаск. Подружился с могущественным провидцем. Каждый день узнавал что-то новое. Это было куда лучше, чем ежедневно убивать людей на арене.
— Не тревожься, — сказал он Ромулу. — Боги нас защитят. — Он улегся и почти сразу же захрапел.
Ромул глубоко вдохнул холодный ночной воздух пустыни. Он уже привык к обычаю друга отвечать на вопросы не до конца. Хотя немногословность Тарквиния порой раздражала, большая часть его предсказаний пока что сбывалась, и юноша начал верить тому, что он говорил. Если набатийцы сбегут, единственной обороной от парфян останутся кавалеристы-наемники и солдатские скутумы. И от тех и от других, как показал сегодняшний день, толку было немного. От таких мыслей на душе становилось совсем тяжко.
Он посмотрел на Тарквиния — тот молча разглядывал звезды — и подумал, что прорицатель наверняка знает, что их ждет.
Но чем дальше, тем больше Ромулу казалось, что он и сам это знает.
