Чингис увидел, что дерево упало, взвыл от ярости и мощным ударом снес с плеч голову вражеского воина. Его окружало море красно-золотых знамен, они реяли на ветру с шумом, похожим на шорох птичьих крыльев. Чингис сражался один, с одержимостью обреченного. Цзиньцы еще не поняли, что перед ними хан монголов. Лишь те, кто оказался неподалеку, старались сокрушить этого воина, который, свирепо рыча, дрался как безумный. Он кружил и метался между цзиньцами, используя как оружие все, что попадалось под руку, лишь бы остаться в живых. За ним тянулся шлейф боли, но Чингис не останавливался. Любая заминка означала смерть среди полчища вражеских стягов.

Цзиньцы почуяли неожиданное смятение, к ним вернулась уверенность, и они с криками бросились на монголов. Чингис увидел, как по флангу стремительно пронеслись свежие отряды всадников, и потерял Хачиуна из виду. Хана окружали враги, а у него не было даже лошади. В воздухе висела густая пыль. Чингис знал, что смерть близка.

Чингис уже потерял надежду, когда какой-то всадник пробился к нему, расшвыряв вражеских воинов, поднял и усадил позади себя. Хан узнал Толуя, борца. Задыхаясь, поблагодарил багатура, и мечи обоих монголов опустились прямо на тех, кто выкрикивал угрозы. Арбалетные стрелы отскакивали от кольчуг, Толуй только ворчал, когда железные, в палец шириной, пластинки трещали под ударами, а то и отрывались.

— Ко мне! Защитим хана! — взревел Толуй.

Заметив лошадь без седока, он поскакал к ней. Пока Чингис перебирался в пустое седло, вражеский меч скользнул по его бедру, и хан закричал от боли. Ударил ногой, ломая вражескую челюсть. Боль привела в чувство, отогнала отчаяние — в промежутке между взмахами меча хан успел оценить ситуацию.

На поле битвы царил хаос. Похоже, цзиньцы нарушили боевой строй, как будто простого перевеса в числе достаточно для победы. Тем не менее с восточной стороны их командир уже восстанавливает порядок. Еще немного — и отряды цзиньских всадников ударят с фланга по воинам Чингиса, пока те отчаянно бьются с превосходящими силами врага. Чингис дернул головой — стряхнуть кровь, заливавшую глаза. Он не помнил, как его ранили, но кожа на голове саднила, а шлем куда-то исчез. Чингис почувствовал вкус крови, сплюнул, а заодно полоснул по шее еще одного вражеского воина.

— Все к хану! — закричал Толуй. Его голос разнесся далеко вокруг.

Хачиун услышал призыв, взмахнул мечом. Он не мог пробиться к брату, многие из его людей полегли на поле брани, от девяти тысяч осталось не больше пяти. Их колчаны давно опустели, а сами они были слишком далеко от ущелья и хана.

Хачиун взмахнул мечом, ранил собственного коня в бок. Брызнула кровь, животное заржало и понеслось вперед, сбивая людей. Хачиун ответил отчаянным воплем, призывая воинов следовать за ним. Вцепившись в поводья, он с трудом направил лошадь в нужную сторону. Поскакал галопом сквозь толпу цзиньцев, поражая мечом всех, кто осмелился встать на его пути. Обезумевший конь наткнулся на какое-то препятствие, затрещала сломанная грудина. От внезапной остановки Хачиун перелетел через голову животного, но успел ударить еще одного врага. Кто-то из его воинов окликнул его, Хачиун схватился за протянутую руку, ослепленный болью, вскочил на коня позади спасителя.

Пять тысяч монголов сражались словно безумные, не думая о себе. Те, кого окружили враги, наносили раны собственным лошадям, пускали их в бешеный галоп, лишь бы вырваться на равнину между горами. Они спешили на помощь Чингису.

Под Хачиуном споткнулся второй конь, и монгол едва не упал. Животное удержалось на ногах, и Хачиун направил его на открытое пространство. Повсюду носились бесхозные лошади, Хачиун перепрыгнул на одну из них и едва не вывихнул руку, ловя поводья. На несколько мгновений вырвался из битвы, успокаивая перепуганное животное, и вновь ринулся в бой. Его люди скакали рядом. После прорыва сквозь цзиньские войско их осталось не больше трех тысяч.

— Вперед! — крикнул Хачиун, тряхнув головой, чтобы немного прояснить мысли.

Он почти ничего не видел, в голове гудело после удара о землю, лицо распухло, но он летел на помощь брату. Впереди, примерно в одном ли от него, двадцать тысяч всадников генерала Чжи Чжуна торопились к ущелью, чтобы перекрыть выход. Двадцать тысяч свежих лошадей и наездников. Их было слишком много, однако Хачиун не остановился. Поднял меч и поскакал навстречу врагу, оскалившись окровавленным ртом.

Всего лишь тысяча монголов успела выбраться на равнину прежде, чем рухнуло дерево. Половина из них уже погибли, остальные взяли в кольцо хана, готовые защищать его до последнего вздоха. Цзиньские воины кружили около них, словно шершни из разворошенного гнезда, но монголы дрались как одержимые. Время от времени Чингис бросал взгляды на дерево, преградившее дорогу его войску. Он гордился своими людьми, рожденными воевать, — любой из них превосходил цзиньских воинов, которые едва держались в стременах и гибли десятками. Колчаны монголов опустели, зато каждый всадник так умело управлял лошадью, что человек и животное казались единым целым. Лошади знали, когда увернуться от меча, а когда лягнуть в грудь смельчака, рискнувшего подойти слишком близко. Как островок в бушующем море, монгольские конники отражали одну волну атаки за другой, и никто не мог их победить. Арбалетные стрелы стучали по кольчугам, да только у изрядно потрепанных отрядов арбалетчиков не хватало сил стрелять залпами. Цзиньцы боялись приближаться к этим свирепым воинам с окровавленными мечами. Кровь покрывала воинов Чингиса, запекалась липкой массой, ладони приклеивались к рукоятям. Было непросто убить этих людей. Они знали: хан с ними, и нужно простоять только до тех пор, пока остальные не прорвутся сквозь преграду. И все же число монголов неумолимо сокращалось, хотя, погибая, каждый забирал с собой один-два десятка вражеских воинов. Все чаще и чаще они оглядывались на вход в ущелье, и в мрачных глазах сквозило отчаяние.

Джелме и Арслан вместе подъехали к дереву, закрывающему проход, увидели бледного от злости Субудая. Юный темник кивнул старшим.

— Нужны еще люди с топорами, — сердито произнес Джелме. — С такой скоростью провозимся несколько часов.

Субудай бросил на него холодный взгляд.

— Принимайте командование. Я просто ждал, пока вы подъедете.

Не говоря ни слова, он развернул коня, глубоко вздохнул и обратился к своим людям.

— Волчата, спешьтесь! Возьмите мечи и луки! Пешком за мной!

Пока старшие темники командовали воинами с тяжелыми топорами в руках, Субудай влез на дерево, держа обнаженный меч, посмотрел на цзиньских пикинеров, отпихнул ногой копье и прыгнул вниз. Его люди поспешили за ним, по дороге опрокинув собственных рубщиков. Волчата не позволят командиру в одиночку спасать хана, они все полны сил и готовы отомстить цзиньцам за их хитрости.

Чингис увидел, что Волчата вступили в бой. Они напали сзади и сразу же пробили брешь в рядах ошарашенных цзиньцев. Казалось, юные монголы не чувствуют боли от ран. Субудай заметил наконец хана, бросился к нему. Волчата бежали за ним. Никто не смог бы их остановить, когда шеренгами по двенадцать человек они ворвались в ряды цзиньцев и пробились к Чингису, оставляя за собой след из мертвецов.

— А я ждал тебя! — окликнул хан Субудая. — Что ты попросишь у меня в этот раз?

Юный темник рассмеялся от радости, что Чингис жив, увернулся от цзиньского меча и вспорол живот его владельцу. С усилием вытащил клинок из тела и побежал дальше, наступив на распростертого мертвеца. Цзиньцы дрогнули, но их по-прежнему было намного больше, чем монголов, огромная армия наверняка поглотила бы и тумен Субудая. На одном из флангов протрубили в рог, подавая цзиньской кавалерии сигнал к атаке, Чингис повернулся и увидел, что цзиньцы расступаются, очищают путь для наступления. Монголы переглянулись, когда вражеские конники пустились в галоп сквозь свое войско. Чингис скроил ухмылку. Тяжело дыша, он бросил своим людям:

— Хорошие кони! Когда закончим, я выберу первым!

Те, кто услышал его, рассмеялись, затем ударили пятками уставших лошадей и легким галопом поскакали навстречу врагу, низко пригнувшись в седлах. Субудай остался удерживать позицию у входа в ущелье. Монголы уже мчались во весь опор, когда две лавины всадников столкнулись.

Командующего отрядами цзиньской кавалерии убили почти сразу. Под топот копыт его людей срубали на полном скаку. Мечи тех, кто пытался дать отпор, рассекали воздух, не находя цели, — монголы ловко увертывались от ударов. Они учились этому всю жизнь. Чингис гнал своего коня в самую гущу вражеских всадников, рука, держащая меч, ныла от усталости. Казалось, цзиньцам нет числа. На бедре Чингиса, под разбитыми доспехами, кровоточила свежая рана. От очередного удара хан покачнулся, увидел над собой бледное небо. Он не упал, просто не мог упасть в самый разгар сражения. Где-то раздались крики — это воины Хачиуна налетели на цзиньцев с тыла. Интересно, успеют ли они с братом встретиться или погибнут раньше, подумал хан. Врагов слишком много. Чингис уже не надеялся остаться в живых, и от мысли о близкой смерти на душе вдруг сделалось легко. Стремительный галоп сквозь вражеские ряды стал наслаждением, принес радость. Чингис представил, что отец скачет рядом. Старик наверняка бы им гордился. О лучшей доле не приходилось и мечтать.

Дерево наконец разрубили на три части, убрали с дороги. Монгольские воины медленно выезжали на заледенелую равнину, мрачные, полные решимости отомстить за своего хана. Джелме и Арслан скакали впереди, оба приготовились к бою. Настороженно смотрели на реявшие вдалеке цзиньские стяги и знамена.

— Знаешь, Джелме, я бы не стал менять свою жизнь, даже если бы мог, — сказал Арслан сыну. — Все равно был бы здесь.

— А куда бы ты делся, отец? — с улыбкой ответил Джелме.

Он натянул тетиву и глубоко вздохнул, прежде чем выпустить первую стрелу.

Чжи Чжун растерянно наблюдал, как расчистили проход, как из ущелья вырвались двадцать тысяч свирепых воинов. Богам было угодно не отдавать монгольского хана в руки цзиньцев. Всадники Чжи Чжуна сражались с небольшим отрядом, окружившим своего хана, а в это время основные силы монголов налетели на цзиньцев, вспороли их ряды — так тигр вспарывает брюхо бегущему оленю. Странно, думал генерал, дикари вроде никак не связываются друг с другом во время битвы, однако действуют сообща, словно единое целое. А ему, Чжи Чжуну, приходится все решать самому, в одиночку командовать целой армией. Чжи Чжун потер глаза, вглядываясь в тучи снежной пыли, клубившейся над местом сражения.

Отряды пикинеров разбиты, кое-кто из воинов покинул поле битвы, только темные точки виднеются вдалеке среди холмов. Есть ли у генерала хоть малейшая возможность победить? Военные хитрости кончились, дело дошло до боя на равнине. Ничего, войско цзиньцев пока превосходит монголов численностью.

Генерал отдал приказы гонцам, посмотрел, как они во весь опор несутся через равнину. Выбравшиеся из ущелья монголы всаживали в его людей одну стрелу за другой, в самой середине цзиньской армии появилась брешь. От безжалостной точности дикарей цзиньцы отступили, сбились в кучу, хотя следовало держаться порознь. Чжи Чжун вытер со лба холодный пот, увидев, с какой легкостью, точно с безоружными, вражеские всадники расправляются с его пикинерами. Монголы разбились на отряды по сто человек, нападали со всех сторон, стреляли, раздирали его войско в клочья.

Казалось, не прошло и пары мгновений, как генерала заметили воины из одной сотни. Их лица оживились при виде тяжелых боевых знамен вокруг командного шатра. Почти сразу дюжина монголов обратили натянутые луки в сторону главнокомандующего, а остальные дергали за поводья, поворачивая лошадей. «Не слишком ли они близко?» — испугался генерал. Его шатер окружали десятки телохранителей, но остановить шквал стрел им было не под силу. Чжи Чжуну вдруг пришло в голову, что эти степняки похожи на злобных демонов. Он перепробовал все уловки, однако не смог их остановить. Многих монголов ранили, но, похоже, они не чувствовали боли, когда окровавленными руками натягивали луки и пятками подгоняли лошадей.

Стрела ударила Чжи Чжуна в грудь, застряла между железных пластин. Из его горла вырвался крик. Громкий вопль словно выпустил на волю тщательно скрываемый страх, самообладание покинуло генерала, он окликнул охрану, рывком повернул коня и пригнулся в седле. Над головой военачальника свистели стрелы, сея смерть в рядах его людей и наводя ужас. Он пришпорил коня, пустил его в галоп и ускакал с поля брани, оставив телохранителей далеко позади.

Генерал не смотрел на воинов, которые округлившимися глазами следили за его бегством. Многие бросали оружие и следовали его примеру. Кое-кто замешкался — и попал под копыта его лошади. От ледяного ветра у Чжи Чжуна слезились глаза, ему хотелось только одного — оказаться как можно дальше от свирепых монголов. Его армия потерпела сокрушительное поражение, началась резня. Монголы убивали императорских воинов до тех пор, пока не устали, а губы их лошадей не побелели от пены.

Командиры цзиньских подразделений трижды пытались сплотить своих людей, но безуспешно. Пользуясь тем, что на равнине уже не так тесно, отряды Чингисхана подоспевали как раз вовремя, чтобы разогнать цзиньцев. Когда последние стрелы Джелме поразили врага, монголы пустили в ход копья. Чингис заметил бегство цзиньского военачальника и больше не чувствовал боли от глубоких ран. Солнце поднималось все выше и выше над полем битвы, и к полудню вся императорская армия полегла грудами окровавленных тел. Уцелевшие воины разбегались, монголы преследовали их, настигали, крушили.

По пути к императорской столице помутнение рассудка, заставившее генерала трусливо бежать, исчезло. Звуки боя затихали вдали. Лишь однажды Чжи Чжун оглянулся на бурлящую массу людей, бившихся не на жизнь, а на смерть, и его охватили стыд и гнев. Некоторые телохранители последовали за генералом. Несмотря на поражение, они были по-прежнему ему верны. Без единого слова суровые воины окружили командующего. К воротам Яньцзина подъехал отряд почти в сотню всадников.

В одном из тех, кто скакал рядом, Чжи Чжун узнал командира гарнизона из Баотоу. Поначалу генерал не мог вспомнить его имени — мысли беспорядочно метались. Небольшой отряд уже приближался к городу, и Чжи Чжун усилием воли заставил себя успокоиться. Лю Чжан. Наконец-то он вспомнил: этого человека зовут Лю Чжан.

При виде высоких стен и крепостного рва генерала бросило в пот. После сумятицы на поле битвы и резни, еще свежих в его памяти, Яньцзин выглядел на удивление мирным, казалось, он медленно просыпается в ожидании нового дня. Чжи Чжун опередил гонцов — император еще ничего не знал о сокрушительном разгроме своей армии всего лишь в сорока ли от города.

— Ты хочешь, чтобы тебя казнили, Лю Чжан? — обратился генерал к воину, скакавшему рядом.

— У меня семья, господин, — ответил тот, побледнев.

Он понимал, с чем придется столкнуться.

— Тогда слушай меня и следуй моим приказам, — велел Чжи Чжун.

Городская стража узнала генерала сразу, и на ров опустили тяжелый подъемный мост. Чжи Чжун повернулся в седле, громким голосом отдавая приказы своим людям.

— Нужно предупредить императора, — сердито сказал он. — Соберем городскую стражу и нанесем ответный удар!

Слова военачальника возымели действие — ошеломленные поражением люди выпрямились, расправили плечи. Они по-прежнему верили, что их генерал изменит ход битвы и спасет Цзинь. Едва Чжи Чжун въехал в город, лицо его приняло бесстрастное выражение. Копыта цокали по мостовой. Он проиграл. Нет, хуже — позорно бежал.

Огромный императорский дворец стоял в центре города в окружении прекрасных садов. Военачальник направился к ближайшим воротам, через которые можно было попасть в зал для аудиенций. Чжи Чжун подумал, что юного императора никогда еще не будили в столь ранний час. «Проснется, как только услышит новости», — решил генерал.

У ворот командующего и его телохранителей заставили спешиться, и они зашагали к дворцу по широкой аллее, засаженной тюльпанными деревьями. Слуги встретили их у входа, провели сквозь анфиладу комнат. Перед залом для аудиенций путь воинам преградила императорская стража.

Чжи Чжун молча отдал стражникам меч, подождал, пока они расступятся, и вошел в зал. Его воинам приказали остаться снаружи. Генерал представил, что в эту самую минуту слуги суетливо будят императора, сообщают о возвращении главнокомандующего. Скоро дворец захлестнет волна слухов. Чуть позже все услышат о страшном поражении, но император должен узнать первым.

— Что за важную новость ты мне принес? — спросил император Вэй сдавленным голосом.

Генерал наконец ощутил спокойствие, глубоко вздохнул и опустился на колени.

— Его императорское величество оказывает мне честь, — произнес он.

Чжи Чжун поднял голову, и от его взгляда из-под нависших бровей юный император испуганно вцепился в свой халат. В глазах военачальника плескалось безумие.

Вэй медленно встал и осмотрелся. Чтобы выслушать главнокомандующего, император выгнал всех министров. Возле стен стояли шесть рабов, но их Чжи Чжун не боялся. Рабы разнесут новости по городу, как обычно. Генерал глубоко вздохнул. Еще недавно он плохо соображал, что делает. Теперь голова была ясная.

— Монголы прошли через ущелье, — сказал он. — Я не смог их удержать.

Император побледнел, в утреннем свете, лившемся из высоких окон, его кожа казалась восковой.

— Что с войском? Оно отступило? — поднявшись, мрачно спросил император и навис над Чжи Чжуном.

— Войско разбито, повелитель. — Генерал долго и неотрывно смотрел в глаза юному правителю. — Я верой и правдой служил отцу вашего императорского величества. С ним бы я одержал победу. А с его сыном, который намного слабее, я проиграл.

Император Вэй изумленно открыл рот.

— Ты принес дурные вести и еще смеешь оскорблять меня в моем собственном дворце?

Главнокомандующий тяжело вздохнул. Меча у него не было, зато он вытащил из-под кольчуги длинный кинжал. Юный император ошеломленно уставился на оружие, его охватил ужас.

— Ваш отец не позволил бы мне подойти к нему, повелитель. Он бы не стал доверять генералу, чье войско разгромили на поле битвы, — произнес Чжи Чжун, пожимая плечами. — Я не оправдал надежд своего государя и повинен в смерти. Разве у меня есть выбор?

Император набрал в легкие воздуха, чтобы позвать стражу. Не успел. Чжи Чжун набросился на него, схватил за горло, заглушая крик. Руки юноши колотили по его лицу и доспехам. Генерал только усилил хватку. Он мог бы задушить тщедушного юнца, но такая смерть — позор для сына великого человека. Поэтому Чжи Чжун нашел нужное место на груди отчаянно отбивавшегося императора и воткнул нож точно в сердце.

Руки юноши бессильно упали, и генерал ощутил боль от царапин на щеках. Кровь проступила сквозь одежду императора. Генерал поднял его и усадил на трон.

Рабы испуганно вопили. Чжи Чжун не обращал на них внимания. Он смотрел на тело юного Вэя.

«У меня не оставалось выбора», — сказал себе генерал.

Двери распахнулись настежь, и в зал вбежали императорские стражи с оружием в руках. Чжи Чжун повернулся и увидел, что в коридоре полно его людей. Лю Чжан выполнил приказ, его доспехи покрывала кровь. Потребовалось совсем немного времени, чтобы прикончить остальных стражников.

Лю Чжан стоял, тяжело дыша, и удивленно смотрел в белое лицо мертвого императора.

— Он убит, — пробормотал он с благоговейным страхом. — Что нам теперь делать?

Военачальник бросил взгляд на измученных, окровавленных людей, которые принесли дух поля битвы в прекрасный и мирный дворец. Возможно, со временем Чжи Чжун будет скорбеть о содеянном и обо всех своих утратах, но только не сейчас.

— Скажем людям, что император мертв и что город нужно закрыть и укрепить. Нам больше ничего не остается — монголы наступают.

— Кто станет новым императором? Один из его сыновей? — спросил Лю Чжан.

Бледный как полотно, он старался не смотреть на тело, распростертое на троне.

— Старшему всего шесть лет, — ответил Чжи Чжун. — После похорон приведите его ко мне. Я буду править от его имени.

Лю Чжан посмотрел на генерала.

— Поприветствуем нового императора, — прошептал он, и его слова повторили все, кто стоял вокруг.

Почти в трансе, Лю Чжан низко поклонился, задел деревянные половицы лбом. Остальные последовали его примеру, и Чжи Чжун улыбнулся.

— Десять тысяч лет жизни императору, — тихо произнес он. — Десять тысяч лет.