В Сьерра-Невада, отдаленном горном регионе Андалусии, что на юге Испании, некий священник остановился посреди дороги, чтобы помолиться. Перед ним стояло дерево, на толстом нижнем суку которого французы повесили всю семью: мужа, жену и обоих их сыновей-подростков. Это было сделано в наказание за убийство французского курьера. Только вот наполеоновские вояки жестоко расправились с несчастными вовсе не потому, что именно эти люди напали на курьера, но... просто потому, что они оказались под рукой. Французы, с рутинной безжалостностью, проводили такие показательные казни для острастки и в назидание всем патриотам.

Спустя семь месяцев после Dos de mayo битва за Испанию превратилась в войну на истребление противника, которую обе стороны вели беспощадно и безжалостно, воздавая кровью за кровь. Вот, например, что произошло в Памплоне. Французы казнили там троих испанцев, которые, как выяснилось, тайно изготовляли оружие в церкви: их тела вывесили на виду у жителей города. На следующее утро французский командир обнаружил на виселице тела троих своих солдат, а под ними табличку с надписью: «Вы вешаете наших, мы вешаем ваших».

Чтобы последнее слово осталось за ним, французский командующий велел повесить пятнадцать испанских священников. Так оно и пошло: око за око, кровь за кровь, смерть за смерть. Помолившись за невинно убиенную семью, наш священник продолжил свой путь. Разумеется, он мог бы перерезать веревку, снять тела и похоронить несчастных, однако не стал этого делать, потому что не сомневался: французы тут же найдут другую семью и повесят их на этом же дереве.

Через несколько часов священник присоединился к партизанскому отряду, скрывавшемуся среди скал над горным перевалом. Мужчины и женщины, дожидавшиеся его, были самыми простыми людьми: крестьянами, мелкими землевладельцами, торговцами или ремесленниками. Однако теперь, пусть этого и не признал бы ни один офицер, имеющий звание и получивший военное образование, они представляли собой воинское подразделение.

За месяцы, последовавшие за памятным Мадридским восстанием Dos de mayo, ближе к концу 1808 года, произошло много важных событий. Наполеон объявил королем Испании своего брата, Жозефа Бонапарта, но тот бежал несколько недель спустя после того, как всю страну, от края до края, охватила волна народных выступлений, справиться с которыми французская армия не смогла. В Каталонии, Андалусии, Наварре, Валенсии, Арагоне, Кастилии, Леоне – словом, повсюду в Испании испанцы атаковали французов, вынуждая их укрываться за стенами крепостей или отступать обратно во Францию. Война велась с ужасающей жестокостью с обеих сторон, но испанцы боролись на своей земле против чужеземцев, французы же были захватчиками и заливали кровью страну бывших союзников, которых вероломно попытались обратить в подданных.

Под именами partides и guerrillas (партизаны), а порой и corso terretres (сухопутные пираты) испанцы вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Поскольку войска Наполеона превосходили их и числом, и выучкой, и вооружением, они избегали открытых сражений, предпочитая скрываться за скалами, таиться в оврагах, залегать в зарослях. Их тактикой были нападения из засады, убийства из-за угла, поджоги и взрывы, стремительные удары и отступления. Испанцы появлялись и исчезали неожиданно, истребляя мелкие подразделения и нанося довольно болезненные «укусы» крупным. Когда у них заканчивались боеприпасы или их положение становилось критическим, они просто исчезали, пропадали в никуда, предпочитая затаиться в ожидании благоприятного часа.

Французских генералов, никогда раньше не сталкивавшихся с «отрядами призраков», подобная тактика повергала в изумление и растерянность. Они забыли уроки собственной революции: а ведь менее двадцати лет тому назад граждане Парижа взяли штурмом Версаль и Бастилию.

Но вернемся к нашему священнику. Еще до полудня французское подразделение, на которое собрался напасть его отряд, спустилось с горы. По сведениям партизан, французского курьера должны были сопровождать тридцать драгун, но его эскорт оказался гораздо больше – целых двести гусар. Гусары представляли собой быструю, маневренную конницу, тогда как более медлительные драгуны могли сражаться и в пешем строю.

Священник внимательно рассматривал гусаров в подзорную трубу. Партизан под его началом насчитывалось почти три сотни, но вооружены они были плохо, а обучены не были вовсе. Пожалуй, единственным их оружием являлась беззаветная храбрость. Сам он, командир отряда, всего семь месяцев назад служил скромным приходским священником. Французы явились в его город, ограбили его храм, забрав из него все серебро и золото, включая статуи, распятия, оклады икон и священные сосуды. Захватчики кормили лошадей в святом алтаре, насиловали женщин, а их отцов, братьев и мужей, пытавшихся помешать произволу, убивали на месте.

А ведь все эти люди были его прихожанами. Священник венчал их и крестил их детей, к нему они приходили на исповедь в надежде на отпущение грехов... И внезапно он понял, что одними молитвами ему свою паству не спасти.

Он обагрил руки кровью, стащив офицера с тринадцатилетней девочки и сломав ему шею, после чего бежал из города и укрылся в скалистых холмах. Со временем вокруг него стали собираться такие же беглецы из близлежащих городов и селений, скрывавшиеся от французов и желавшие с ними посчитаться. Священник, бывший их пастырем в дни мира, в нужде и в изобилии, в горе и в радости, возглавил их и теперь, когда его прихожане вели освободительную войну.

Сейчас ему предстояло принять решение: французов оказалось больше, чем ожидалось, и как теперь быть?

– Мы не можем рискнуть вступить в бой, – сказал Киприано, – их слишком много.

До того как стать заместителем командира партизанского отряда, рассудительный Киприано был сапожником.

– Французов вообще слишком много, но это не значит, что мы не должны вступать с ними в бой, – возразил священник и, начертив на земле план местности и передвижения войск, стал излагать свой замысел.

– У нас ведь имеется та пушка, при помощи которой мы обдурили врагов в прошлый раз, – заявил он.

«Пушкой» служило дубовое бревно длиной в шесть футов и толщиной в фут, окрашенное в черный цвет и с приделанной к нему парой фургонных колес.

– Мы поставим десять человек на дорогу, вот здесь, – священник ткнул в импровизированную карту, – и они сделают вид, будто тащат пушку. Это отвлечет внимание французов, и они не заметят, как наши залягут с обеих сторон. Конечно, гусарам дан приказ охранять курьера, но вряд ли их командир устоит перед искушением отнять у мятежников орудие. Он пошлет своих гусар, человек сорок, может быть пятьдесят, чтобы перебить повстанцев и захватить пушку. Мы будем ждать в засаде. А как только враги окажутся в овраге, дадим по ним залп и убежим.

«Убежать» в данном случае значило раствориться среди камней и утесов, где конные гусары не могли преследовать партизан. Неожиданный залп, произведенный с близкой дистанции, давал надежду уложить с дюжину врагов и еще больше коней, а заменять обученных кавалерийских лошадей французам было даже труднее, чем солдат. Конечно, такой урон не станет для армии Наполеона страшным ударом, но даже еще один расквашенный нос хоть немного, да приблизит день окончательного изгнания захватчиков из родной Испании.

Не так давно священник взял в плен вражеского генерала, который возвращался обратно во Францию, поскольку на его пост назначили другого командующего. Подумать только, до чего же глупы французы: его сопровождал эскорт всего в сто человек, причем эта колонна еле плелась, будучи отягощена здоровенным обозом с награбленным добром, которое захватчики, разумеется, предпочитали называть боевыми трофеями.

Чтобы добыть важные сведения – а заодно и покарать за все жестокости, – священник приказал опускать генерала в котел с кипятком... причем делать это медленно. Пока генерал обваривался в кипятке, десятерых взятых в плен французских солдат и офицеров оскопили, в качестве возмездия за насилие, чинимое над испанскими женщинами, причем никто не стал разбираться, был ли подобный грех на совести именно этих людей или нет. Этих десятерых священник отпустил, чтобы об их участи стало всем известно.

Обычно партизаны бросали попавших им в плен французов на обочинах дорог с выколотыми глазами, отрезанными языками и переломанными конечностями, но еще живыми, чтобы у них было время подумать о зверствах, которые они творили в Испании. Положить конец мучениям несчастных партизаны предоставляли их товарищам.

Дожидаясь атаки на французское подразделение, священник невольно призадумался о том, какая пропасть разделяла его, прежнего, и того, кем он стал теперь, но почти сразу выбросил эту мысль из головы. Он – пастырь и вынужден защищать свою паству от волков.