54
Сарагоса
Близился полдень. Мария Агустина, направлявшаяся по переулку к бульвару, что вел к Portillo, Проломным воротам Сарагосы, слышала непрерывную канонаду. Ей было всего двадцать лет, и до осады города французами девушка никогда не видела войны. Она несла кастрюльку со свежей похлебкой и кувшин с разбавленным водой красным вином молодому артиллеристу, в которого была влюблена.
Сарагоса находилась на реке Эбро, самой длинной реке Испании, примерно в двухстах милях к северо-востоку от Мадрида. Французы бомбардировали не только Проломные ворота, они атаковали город со всех сторон. Война пришла в Сарагосу в середине июня, меньше чем через два месяца после того, как жители Мадрида поднялись против французских захватчиков. Dos de mayo, то есть второго мая, madrileños, жители Мадрида, вступили в отчаянную, но безнадежную схватку: мужчины с палками и ножами сражались против превосходно вооруженных и обученных войск, а женщины и дети швыряли во врагов камни и поливали их кипятком с крыш и балконов. Месть французов была ужасна – людей хватали на улицах, вытаскивали из домов, убивали на месте или волокли за лошадьми, вешали и расстреливали без разбору. Погибли тысячи горожан, но если французские генералы рассчитывали, что чем больше испанцев они убьют, тем больше страху нагонят на остальных, то сильно просчитались.
Когда известия о зверствах захватчиков распространились по стране, это не только не запугало народ Испании, но, напротив, подняло дух сопротивления. Сами эти даты – Dos de mayo и Tres de mayo – второе и третье мая, превратились в боевой клич повстанцев. По всей стране, в больших и малых городах и в деревнях, простой народ поднялся против захватчиков: французы встретили в Испании не дрожащее от страха покорное стадо, но отважных граждан, готовых сражаться и умирать за свою отчизну.
Подобно остальным горожанам, Мария слышала о жестокостях, творимых французами не только в Мадриде, но и по всей Испании, когда народ поднимался против ненавистных оккупантов. Французские солдаты нападали на дома, церкви и монастыри, пытали и убивали жителей, завладевали их имуществом, насиловали женщин. Города, которые пытались закрыть свои ворота, захватывались штурмом и подвергались разграблению. Французские генералы грузили на телеги и корабли национальные сокровища Испании, варварски разоряя ее многочисленные, славившиеся своим богатым убранством соборы.
Разумеется, все эти истории пугали Марию, но одновременно они подогревали ее гнев и решимость: в сердцах великого множества простых людей бесчинства захватчиков пробудили яростное стремление изгнать врага любой ценой.
Дувший со стороны ворот еl сierzo, не по сезону холодный северный ветер, обжигал открытое лицо и руки девушки. Мечтая о том, чтобы поскорее добраться до артиллерийской батареи, где служил ее возлюбленный, Мария наклонила голову и низко пригнулась. А подойдя к позиции, в ужасе замерла и ахнула. Батарея молчала. Ее возлюбленный лежал на земле мертвый, как и многие его боевые товарищи. В живых осталось лишь несколько человек, да и те получили ранения.
Мария бросила корзинку с провизией и устремилась к любимому, не обращая внимания на свистевшие вокруг французские пули. Пользуясь тем, что они подавили испанскую батарею, французы двинули в наступление пехоту, стрелявшую на ходу своим излюбленным, хорошо отработанным приемом – тройными залпами. Без артиллерийского прикрытия испанские солдаты и ополченцы не могли даже поднять головы.
И тут один из товарищей убитого – бедняга истекал кровью и не мог говорить – жестом показал Марии на запал, служивший для того, чтобы воспламенять порох в орудии. Металлический штырь с деревянной ручкой лежал рядом. Мария схватила его, раскалила на специально разожженной и все еще продолжавшей гореть жаровне, а потом, пригибаясь под свистящими мушкетными пулями, подбежала к пушке и вставила раскаленный штырь в запальное отверстие.
В пушку, поверх заряда черного пороха, вместо ядра затолкали железные гвозди для подков, которые в результате произведенного выстрела угодили прямо в наступающий сплошной стеной отряд французов из восьмисот человек. Эффект превзошел все ожидания – первые десять рядов наступающих буквально смело. Землю усыпали тела убитых и раненых. Милостью Божьей и благодаря сеньоре Фортуне выстрел у девушки получился просто идеальный, нанесший врагу колоссальный урон.
Однако силой отдачи Марию сбило с ног, а когда грохот выстрела затих и дым рассеялся, она вскочила и – хотя голова у нее еще кружилась, а глаза застилал туман – почти не сознавая, что делает, подняла тяжелый мушкет.
– Мы должны драться! – крикнула отважная девушка прятавшим головы испанским солдатам, хотя сама толком не умела обращаться с мушкетом и даже не знала, заряжен ли он. Так, с оружием в руках, не оглядываясь, двинулась Мария навстречу французскому отряду. Пристыженные испанские пехотинцы встали и последовали за ней.
* * *
– Ты хочешь сказать, что молодая женщина собрала у Проломных ворот солдат и повела их в бой, который спас город?
Генерал Палафокс, командующий испанскими войсками и ополченцами, защищавшими Сарагосу, изумленно уставился на своего адъютанта.
– Это было настоящее чудо, – заявил тот. – Сарагоса – вообще город чудес, и не последнее из них то, что французам до сих пор не удалось занять его и перебить нас всех.
Новость о схватке у ворот адъютант передал генералу на ходу, подстроившись под его шаг, когда тот выходил из церкви.
– Жаль, что у меня нет возможности перепоручить оборону этого города Господу Богу, – проворчал генерал, – но, насколько мне удалось понять, Всевышний считает, что нам следует сражаться самим.
Во время предыдущего развернутого наступления французов на город Палафокс дал им бой и был ранен, однако, будучи человеком большого мужества и неукротимого нрава, продолжал руководить обороной Сарагосы. Он принадлежал к числу тех немногочисленных испанских военачальников, которые, собрав вокруг себя на свой страх и риск отряды регулярных войск и ополчения, давали отпор захватчикам. Его передергивало при мысли о том, что войска мадридского гарнизона безучастно позволили оккупантам расправиться с горожанами. Да, испанские солдаты находились в меньшинстве, и им было приказано не препятствовать захвату столицы превосходившими их в соотношении дюжина к одному французам, но как может испанский воин допустить, чтобы иноземцы убивали на испанской земле его безоружных соотечественников?
Правда, те командиры, которые не сумели или не пожелали дать отпор захватчикам, теперь уже больше никем не командовали. Прокатившаяся по всей Испании волна народного возмущения смела со своих постов, а то и лишила жизни всех тех, кто, будучи облечен властью, боялся выступить против французов или переходил на их сторону.
До вторжения в Испанию Наполеон направлял свои войска против прекрасно обученных и хорошо вооруженных армий других монархов, объявляя, будто ведет своего рода «Крестовый поход по распространению Евангелия Революции», но в Испании вдруг оказалось, что его солдаты воюют не против тиранов, а против того самого народа, который они, по утверждению своего императора, «освобождали».
Справедливости ради следует сказать, что лишь немногие из испанских высших командиров присоединились к народной войне против захватчиков: регулярная армия была представлена в этой борьбе преимущественно младшими офицерами и рядовыми солдатами. Палафокса воодушевил пример повстанцев, героически поднявшихся против иноземцев, когда королевская семья покинула Испанию, но под его началом дрались преимущественно простые жители Сарагосы – студенты, мелкие торговцы, ремесленники и батраки. Верхи общества были готовы признать власть захватчиков в обмен на сохранение своей власти, богатств и привилегий.
Вообще-то до нашумевшего случая у Проломных ворот в этом городе произошли еще два чуда, причем первое – почти две тысячи лет назад. Само название города Сарагоса происходит от искаженного римского имени Цезарь Август. Вскоре после распятия Христа – если помните, Римская империя находилась тогда в зените славы, а христианство переживало не самые лучшие времена – апостолу Иакову было ниспослано в Сарагосе видение Девы Марии, спускавшейся с небес. Она стояла на мраморной колонне и исчезла, когда колонна коснулась земли, – но сама колонна осталась.
Теперь колонна эта была водружена на трон в главном соборе города, Basílica de Nuestra Señora del Pilar, который в народе именовали просто «Столп», хотя буквально это название переводится как Собор Богоматери Возле Столпа.
Второе чудо произошло незадолго до того, как французы осадили город. Во время дневной мессы в главном соборе, как уверяли многие, верующим явилась «королевская корона». Сам Палафокс при этом не присутствовал, но не раз слышал рассказы о том, что видение материализовалось из облака над собором, тогда как другие уверяли, будто бы оно возникло прямо над алтарем. В любом случае, это чудесное видение очень сильно повлияло на горожан. Мятежники и настроенное против Бонапарта духовенство в один голос заявили: сие есть знамение, возвещающее, что Бог поддерживает законные права Фердинанда на корону Испании. Нашлись даже люди, будто бы видевшие на короне надпись «Господь на стороне Фердинанда».
Инсургенты вышли на улицы, напали на резиденцию военного губернатора, взяли его в заложники и захватили замок-арсенал Альяфериа, со всеми запасами оружия, после чего возбужденная толпа явилась к дому Палафокса и потребовала, чтобы он возглавил защиту города.
Известие о том, как молодая женщина сумела остановить наступление французов на Проломные ворота, Палафокс выслушал с удовлетворением и гордостью, однако он понимал, что отбить атаку врагов в том или ином месте еще не значит обеспечить безопасность Сарагосы. Располагая сильной артиллерией и обученными войсками, французы все равно прорвутся, не на одном участке обороны, так на другом.
Так оно и случилось: едва только генерал вошел в штаб, как туда вбежал перепуганный вестовой, сообщивший, что французская армия после жестокого обстрела Сарагосы из сорока шести пушек прорвалась через ворота Кармен и хлынула в город. Молясь о еще одном чуде, Палафокс поспешил к месту прорыва. Защитники Сарагосы сопротивлялись отчаянно, и за каждый фут продвижения вперед французы платили высокую цену, проливая немало крови.
На протяжении следующих дней битва продолжалась уже в самом городе, враг занимал улицу за улицей, дом за домом. Это давалось непросто, почти каждый дом превратился в крепость, а жившая в нем семья – в гарнизон, причем женщины и дети дрались наравне с солдатами повстанческой армии, большую часть которой, впрочем, составляли зеленые новобранцы.
Разумеется, Палафоксу, вынужденному защищать с такими силами большой город от хорошо подготовленных, прекрасно вооруженных войск Наполеона, приходилось несладко. Судите сами, легко ли сражаться против полководца, который уже покорил пол-Европы.
Сразу после начала осады французский генерал Лефевр-Денуэт атаковал и захватил гору Монте-Торреро и, разместив там свои батареи, получил возможность буквально «поливать» с высоты город пушечными ядрами и снарядами. Узнав об этом, Палафокс пришел в такую ярость, что приказал вздернуть командира, сдавшего высоту, на главной площади Сарагосы.
Сразу после прорыва у ворот Кармен почти половина города оказалась в руках врага, и французский генерал Вердье, которому было поручено взять Сарагосу, послал к Палафоксу парламентера под белым флагом. Тот вручил испанцам лист бумаги с одним-единственным словом: «Капитуляция». Палафокс прочитал, взял перо, обмакнул в чернильницу и не колеблясь нацарапал столь же краткий ответ: Guerra a cuchillo.
Когда генерал Вердье прочитал ответ Палафокса, он недоумевающе покачал головой и спросил гонца:
– «Война до ножа» – как это понимать?
– Никакой капитуляции, – пояснил тот. – Они будут сражаться не на жизнь, а на смерть. До последней капли крови.
И снова завязалась борьба, в которой участвовали, без преувеличения, абсолютно все жители Сарагосы. Пощады не было ни с той ни с другой стороны. Кровь лилась по улицам ручьями. Мужчины, женщины и даже дети с криками: «Viva María del Pilar!» – под мушкетным и артиллерийским огнем отважно шли на французов, бросали на врагов камни и лили кипяток из окон верхних этажей и с крыш домов. Их вдохновляли – причем не только словом, но зачастую и собственным примером – священники с распятиями в руках. Французы, атаковавшие испанцев, кричали: «Vive l’empereur!» – прославляя всемогущество своего императора.
Защитники Сарагосы сражались с таким беспримерным мужеством и нанесли ринувшимся на штурм врагам столь значительные потери, что французы не выдержали и отступили. Взбешенный Вердье подверг город безжалостному обстрелу, но, расстреляв весь свой боезапас, был вынужден увести войска. Французский генерал Ланн писал по этому поводу Наполеону:
Осада Сарагосы в корне отличается от всех тех войн, которые мы вели в Европе до сих пор, и, чтобы добиться победы в такой борьбе, нам потребуются великое умение, большая осмотрительность и немалые силы. Нам придется штурмовать по отдельности каждый дом. Вы и представить себе не можете, со сколь яростным пылом защищаются бедные горожане. Сир, это ужасная война...
ОДА ЛОРДА БАЙРОНА, ПОСВЯЩЕННАЯ САРАГОССКОЙ ДЕВЕ
Лорд Байрон побывал в Испании как раз в то время, когда там шла освободительная война против французов. Услышав историю Марии Агустины, которая, обнаружив, что ее возлюбленный погиб, подняла солдат в атаку и спасла родной город, он посвятил этому подвигу «Сарагосской Девы» строки, вошедшие в его автобиографическую поэму «Паломничество Чайльд Гарольда».
Ты восхитился бы, рассказ услышав дивный
О том, какой в дни мира дева представала,
Про блеск очей ее под черною мантильей,
О том, как песнь ее, волнуя, чаровала.
И тот, кто видел эти шелковые косы,
Что даже кисти живописца неподвластны,
Помыслить вряд ли мог, что башни Сарагосы
Улыбку девы зрели в час, когда Горгоны взглядом
Не смущена, она вела солдат
На бой со Смертью рядом.
Любимый пал – но дева не рыдает,
Мертв командир – она его сменяет,
Испанцы дрогнули – она их ободряет,
А дрогнул враг – вперед их посылает.
Не это ль для души любимого отрада?
Не это ль истинная месть для командира?
Коль всем надежда возрожденная – награда,
В сердцах мужей надежду эту дева возродила,
Когда на галлов их в смертельный бой водила.
Но амазонок крови нет в испанках, без сомненья,
Дарить все радости любви – вот их предназначенье.
