Брата Бенито отправили кораблем в Веракрус, и, положа руку на сердце, мне тоже следовало поскорее убраться из Кампече, на тот случай, если этот проныра убедит-таки альгвазилов, что он не шпион. Карлос рассказал мне, что священник-инквизитор написал письмо епископу в Веракрус, поручившись за монаха и заверив, что кто-то подсунул ему и злополучные чертежи, и скабрезную книжонку. Вряд ли инквизитор сделал это по дружбе: я видел, как они с Бенито вместе склонялись над книгами. Наверняка святой отец просто перепугался за свою шкуру.

Накануне отъезда из Кампече до нас дошли слухи о восстании туземцев: предводитель повстанцев взял себе имя грозного и воинственного короля майя Канека и теперь наводил страх на Юкатан, возродив «старые обычаи», в частности человеческие жертвоприношения. Губернатор из Мериды послал против него солдат: захватить мятежника не удалось, но было публично объявлено, что он разбит и с горсткой приспешников сбежал в Гватемалу. В связи с этим я сказал Карлосу, что экспедиции стоило бы взять для охраны побольше солдат, но он ответил, что на это нет dinero.

– Кроме того, этот воинственный вождь сбежал.

– Те же самые две ноги, которые унесли этого кровожадного дьявола на юг, могут принести его и обратно – если только он вообще убрался, – возразил я.

Но Карлос отнесся к моему предостережению на редкость легкомысленно. Как я уже говорил, он был очень умен, но лишь когда дело касалось книжной учености. И сейчас Карлоса волновало совсем иное. Вот что он мне сказал:

– По дороге к древнему городу Чичен-Ице мы встретим немало других старинных руин, но сумеем осмотреть лишь некоторые из них, потому что экспедиция не может продолжаться вечно. Не говоря уж о том, что теперь, когда в нашу страну вторгся Наполеон, многие спешат вернуться домой. Ты ведь понял, правда, на чьей стороне я буду сражаться?

Честно говоря, я этого пока не понял. Но неужели Карлос, чистокровный испанец, будет воевать на стороне французов? Я приметил, что он больше не отзывался о Наполеоне с восхищением, а войска императора называл не иначе, как «захватчиками». Но пока всякие разговоры о войне были преждевременны: мой друг еще не вполне оправился после приступа малярии, и я настоял, чтобы он ехал верхом на муле. А сам, верный слуга, шел рядом с ним, порой наступая на лепешки, оставляемые на дороге животными.

По ночам нас так одолевали москиты, что пришлось сшить из простыней мешки без единого отверстия и спать в них, мучаясь от жары и обливаясь потом. С земли, цепляясь за штаны, постоянно лезли какие-то крохотные черные блошки, а с ветвей и листьев падали кусачие клещи-кровососы под названием garrapatаs, которые были хуже москитов и блох, вместе взятых.

А теперь добавьте сюда еще полчища свирепых черных муравьев, укус каждого из которых не уступал пчелиному, и множество огромных, страхолюдного вида мохнатых черных пауков. Когда эти последние пересекали порой нашу тропу, то казалось, словно бы по земле движутся отрубленные кисти рук. Ну а если кому не хватало насекомых, так тут было в избытке ядовитых змей, укус которых означал верную смерть.

Но зато какие тут водились светлячки! Должен признаться: никогда раньше я не видел светлячков, которые могли бы сравниться с этими легендарными светильниками, что встречались нам по пути в Паленке и теперь на Юкатане. Стремительно мечущиеся во тьме, они представляли собой ослепительное зрелище. Карлос утверждал, что может читать книгу при свете всего трех или четырех светлячков, и я ему верил.

Первый привал мы сделали у руин под названием Лабна. Самым примечательным строением там являлась заросшая и похожая больше на холм или курган пирамида высотой в сорок пять футов. Когда мы, цепляясь за ветки и лианы, взобрались на вершину, то обнаружили венчающее пирамиду впечатляющее сооружение: приблизительно шагов двадцать в ширину и десять в глубину. Строение это частично обвалилось, но три входных проема и два внутренних помещения остались целыми. Меня в этом храме более всего заинтересовала резьба по камню в виде человеческих черепов. Рассматривая их, я заключил, что пусть нам неизвестно, кто и когда построил этот город, однако ясно, что в основе религии этих людей лежало насилие. Но Карлос возразил, заметив, что изображения черепов и скелетов – достаточно частый элемент художественного убранства многих христианских церквей.

Вот уж настоящий ученый – все-то он знает и обо всем имеет свое собственное суждение.

В сорока шагах от пирамиды находилось величественное здание со сводчатым входом. Это сооружение, которое Карлос назвал просто Вратами Лабны, выглядело столь впечатляюще, что могло бы служить входом в собор.

– Какая красота, – восхитился Карлос, когда мы, отступив на несколько шагов назад, любовались творением древних зодчих. – Это царство змей и пауков было некогда гордым городом и далеко не единственным в этой местности. Но мы сталкиваемся здесь с той же самой загадкой, что и в Теотиуакане. Кто они, эти неведомые древние строители? В непроходимых лесных дебрях мы находим остатки некогда величественного города, возведенного одаренным и сведущим в архитектуре народом, а на страницах мировой истории о нем нет ни единого слова!

Карлос был настолько возбужден, что не мог стоять на одном месте.

– А теперь представь, amigo, это место будет навсегда занесено на скрижали памяти благодаря тому, что я напишу о нем в энциклопедии! И между прочим, упомяну твое имя как одного из первых исследователей загадочного города.

Вот уж кто этому обрадуется, так альгвазилы вице-короля.

Члены экспедиции разбили лагерь посреди древних развалин, однако сопровождавшие нас индейцы наотрез отказались даже приближаться к ним в ночное время, объяснив это следующим образом:

– Здесь обитают призраки, духи давно умерших людей. При свете дня они не появляются, но ночью выискивают тех, кто посягает на их владения. Мы слышим их музыку. Как-то раз один человек тайком прокрался сюда и увидел, как танцуют давно умершие воины.

Похоже, индейцы (даром, что среди них вполне могли оказаться потомки древних строителей) знали об этих развалинах не больше нас, если не считать нескольких пересказывавшихся возле костров преданий. Это стало очевидно, когда один из наших проводников, расчищая кустарник, увидел каменный лик древнего божества и принялся крушить его топором.

Карлос остановил его и потребовал объяснений. Индеец сослался на своего священника, учившего его, что древние изваяния суть дьявольские идолы, которые следует уничтожать. Ученый отошел в сторону, сокрушенно качая головой.

– Неужели эти люди не понимают, что они уничтожают историю?

Два дня мы посвятили изучению памятников Лабны, а потом переместились к большим пещерам, которые индейцы называли обиталищем демонов.

Вооружившись смолистыми факелами, мы спустились в глубокие пещеры: признаться, ничего подобного я, хоть и не раз укрывался в кавернах во время своих охотничьих вылазок, никогда не видел. Легко было поверить в то, будто это и вправду логовище демона – впечатление усиливалось свисавшими с потолка и торчавшими из пола причудливыми выростами в виде то ли сосулек, то ли клыков.

Правда, Карлос заявил, что ничего сверхъестественного тут нет: всего лишь природное явление. Он называл эти гигантские сосульки сталактитами и сталагмитами, от греческого слова «сталактос» – «натекший по капле». Наверное, как всегда, когда дело касалось науки, мой ученый друг был прав, но в колеблющемся свете наших факелов все эти наросты производили жутковатое, какое-то фантастическое впечатление.

Карлос и остальные участники экспедиции искренне восхищались красотой пещер, но лично мне там совершенно не понравилось, и, выбравшись снова на дневной свет, я испытал облегчение.

Несмотря на влажную духоту джунглей, я вылез наружу, зябко поеживаясь: уж очень сильно смахивали эти таинственные пещеры на ацтекский ад, много раз являвшийся мне в ночных кошмарах. Может быть, таким образом древние боги ацтеков, во владения которых нас занесло, пытались мне что-то сообщить?