Глава 23
Сражение
Всю ночь Моисей вместе Осией и Аароном ходил между воинами и беседовал с ними. Не столько ободрял или вдохновлял, сколько говорил по душам. Присаживался к костру, вспоминал то время, когда сам был пастухом и ночами так же сидел у костра, вспоминал, как бежал из Египта, рассказывал, как явился ему Бог в горящем кусте. Если же видел, что воины угнетены, то вспоминал о недавней гибели войска фараона в море.
– Господу было угодно сохранить нас – и Он сохранил, – говорил Моисей, вглядываясь в лица воинов. – Уповайте на Господа, и будет вам завтра благо! И не только завтра, но и всегда, потому что Господь наш не оставляет своими заботами доверившихся Ему.
Если и после этих слов лица воинов не прояснялись и не ложилась на них печать умиротворения, то Моисей предлагал помолиться сообща. Там, где бессильны убеждения и увещевания, помогает молитва.
Осия помогал воодушевлять воинов.
– Что нам амалекитяне! – восклицал он, хлопая себя ладонью по колену. – Это ли войско, которого следует страшиться? Мы прошли выучку в египетском войске, и надо сказать, что то было настоящее войско, хоть я терпеть не могу египтян и всего египетского! Амалекитяне же – всего-навсего вооруженный сброд! Нападая вдесятером на одного безоружного, они мнят себя воинами, но стоит показать им копье или топор – обращаются в бегство! Не робейте, разите наповал, помните, что отступать нам в этой пустыне некуда! Наше спасение в нашей стойкости, так будем же стойки и встретим врага достойно!
Глаза Осии при этом сверкали, словно два маленьких солнца. Воины, как бы угнетены они ни были, приосанивались и начинали улыбаться – такое уж действие было у речей Осии, ободряющее и возвышающее.
После того как трубы протрубили восход, Моисей вышел перед воинами, которые вот-вот должны были ринуться в бой, и сказал им:
– Будьте храбры, сыны народа Израилева, и слушайтесь начальников ваших, ибо это достойные из достойнейших, а ведет вас на амалекитян Осия, сын Нуна, которому я доверяю и в котором уверен. С помощью Господа нашего и при Его неусыпном покровительстве мы одолеем любого врага! Ступайте же на презренных амалекитян, разгромите их и возвращайтесь к семьям вашим с победой! Господь да не оставит вас!
Перед битвой неуместны длинные речи. Сказав это, Моисей в сопровождении Аарона, Амосии и шести воинов из своей охраны поднялся на высокий холм, откуда удобно было наблюдать за сражением. На середине подъема их догнал племянник Хур, сын сестры Мариам.
– Мать сказала мне: «Иди к Моисею, вдруг потребуется ему твоя помощь», – сказал он, смущаясь и робея.
Моисей понял, что таким образом сестра пытается загладить свою вину и восстановить добрые отношения, бытовавшие между ними до тех пор, пока не вспоминалась в очередной раз дочь правителя страны Куш, будь она неладна!
– Молодец, что пришел! – сказал юноше Моисей и продолжил взбираться на холм.
Перед каким-то важным делом особенно ценны добрые знаки, а то, что сестра, которую Моисей, несмотря ни на что, искренне любил и почитал, решила сменить гнев на милость, определенно было добрым знаком.
Стоило только еврейским воинам шагнуть вперед, как передовые отряды амалекитян сорвались с места и побежали на них. Евреи шли молча, а их противники кричали так, что их, должно быть, слышали и в Египте, и в Сидоне.
Вложив всю силу в крик, амалекитяне ударили слабо и не смогли смять еврейские ряды. Нахлынув тучей, они тут же откатились назад, нахлынули снова и опять откатились. Половина из них осталась лежать на земле, а еврейские воины все шли и шли вперед, туда, где стояли главные силы амалекитян. Эти уже не бежали навстречу, а стояли на месте и ждали.
Боевой порядок евреев на ходу вытянулся и превратился в клин, который вошел в амалекитян подобно тому, как нагревшийся на солнце нож входит в подтаявшее масло. Но евреи не спешили углубляться чрезмерно, потому что так можно было оказаться в окружении. Пройдя немного, они остановились, и началась битва, то есть – великое обоюдное истребление.
Преимущество было на стороне евреев, более стойких и лучше обученных воинов. Сказывалась и разница во внутреннем настрое – амалекитяне пришли пограбить, а евреи защищали себя, свои семьи, свой народ. Справедливость – не простое понятие. Справедливость – это великая сила, и тот, на чьей стороне она, имеет великое преимущество над врагом.
Вскоре после полудня амалекитяне вдруг стали одолевать, и показалось, что вот-вот они сомнут ряды еврейских воинов, но стоявший на холме Моисей громко, так, что голос его перекрыл шум битвы, начал молиться, а в стане, вторя ему, затрубили в трубы. Евреи сомкнули ряды и начали теснить врага с еще большей свирепостью. На одного раненого еврейского воина приходилось двадцать павших амалекитян, а на одного павшего – пятьдесят, вот таков был счет этого сражения.
Дважды еще пытались амалекитяне переломить ход сражения в свою пользу, и оба раза мужество и стойкость еврейских воинов помешали этому.
– Победа будет нашей! – кричали еврейские военачальники, подбадривая своих воинов. – Бейте врага! Конец его близок!
Осия сражался как лев, и те, кто видел его в бою, уже не могли сомневаться в его праве начальствовать над всем войском. Меч его вращался столь быстро, что его невозможно было увидеть. Казалось, что серебряная молния очерчивает круги вокруг Осии, не давая никому приблизиться к нему.
– Щенки! – кричал Осия амалекитянам, насмехаясь. – Несмышленые дети! Вам ли браться за оружие?! Вам ли выходить против воинов?! Повоюйте для начала с муравьями и мухами!
Амалекитяне ярились, напирали на Осию и падали, сраженные его мечом. Уложив холм из вражеских тел, Осия переходил на свободное место, где без помех можно было орудовать мечом, и все начиналось сначала.
– Это Ву-заал, семирукий демон пустыни! – кричали амалекитяне, убегая прочь. – Сам Ву-заал пришел на помощь евреям!
Согласно их поверьям, не было для смертного доли хуже, чем пасть от одной из семи рук Ву-заала, потому что души убитых им были обречены на вечную муку служения демону. Рабство пугает само по себе, а уж вечное рабство у демонов – тем более.
– Было бы у меня семь рук, ни одного из вас уже не осталось бы в живых! – отвечал им Осия и смеялся оглушительным смехом, похожим на рычание матерого льва.
Не обошлось без неприятностей в тылу евреев. Вдруг, откуда ни возьмись, появились в стане люди, которые начали сеять страх среди тех, кто не сражался, а с надеждой и тревогой (как же без тревоги!) ожидал, чем закончится сражение.
– Ливийцы идут! – кричали возмутители спокойствия. – Ливийцы идут на помощь амалекитянам! Конец наш пришел! Бегите! Спасайтесь!
Воины, оставленные в тылу, и те, кого старейшины поставили надзирать за порядком, получили приказ быть беспощадными в подобном случае. Осия предвидел, что враг попытается посеять панику в тылу, и принял меры. Тех, кто кричал: «Ливийцы идут на нас! Спасайтесь!», убивали на месте, копьем, кинжалом, топором или же просто побивали камнями. Видя, какая участь постигала паникеров, люди остерегались повторять за ними, и паника не получила того распространения, на которое рассчитывал враг, потому что большинство хранило спокойствие. И пусть то спокойствие было тревожным, но люди не разбежались по пустыне, а оставались там, где им следовало быть, под защитой воинов, охранявших тыл еврейского стана.
С заходом солнца оставшиеся в живых амалекитяне бежали, побросав не только свое оружие, но и свои припасы и все имущество, что было с ними в походе. Евреи преследовали их недолго, потому что не могли отдаляться от своего лагеря на большое расстояние, оставляя его без защиты. Велик был соблазн раз и навсегда покончить с проклятым коварным врагом, но благоразумие возобладало над жаждой мщения, и остаткам войска амалекитян дали уйти.
После битвы Моисей спросил, где Савей и Авенир, потому что почти все военачальники попались ему на глаза, а этих двоих не было. Моисею сказали, что оба они нашли свою смерть в битве с амалекитянами.
Савей погиб в сече, в самой гуще ее. Каждый взмах его топора производил опустошение в рядах амалекитян, и никто не мог подступиться к могучему воину, охваченному яростью битвы. Он разил наповал и разил так мощно, что амалекитяне не успевали уклониться от его ударов и не могли отразить их. Поняв, что силой могучего воина одолеть не удастся, амалекитяне пошли на хитрость. Трое вооруженных копьями наступали на Савея, делая выпад за выпадом, а двое с топорами и кинжалами зашли сзади, изловчились и ударили одновременно так, что нельзя было отразить их удары, не подставив спину или бок тем, кто угрожал спереди. Савей на мгновение замешкался и был пронзен и изрублен.
– Будьте вы прокляты! – сказал он своим убийцам и умер.
Смерть Авенира была проще. Прилетела издалека длинная стрела с зазубренным наконечником и вонзилась Авениру в левый глаз. У него достало сил схватиться за древко и выдернуть стрелу, но наконечник остался в ране, и его, должно быть, смазали каким-то ядом, потому что Авенир вдруг посинел, пустил изо рта пузырящуюся пену, рухнул наземь, и, пока он падал, жизнь успела покинуть его.
– Он погиб как достойный воин, – сказали о Савее те, кто видел его гибель.
– Стрела оборвала его жизнь, – сказали об Авенире и более ничего не добавили.
– Авенир мог бы приказать своим воинам отступить, и его никто бы не упрекнул в этом, поскольку на них пришелся основной удар амалекитян, – сказал Моисею Осия, когда они обсуждали итоги битвы. – Но он только говорил: «Не поддавайтесь и будьте стойкими!» Так ведут себя только верные.
«Я ошибался, подозревая их, потому что оба они были достойными сынами нашего народа и хорошими военачальниками», – подумал Моисей, и сердце его сжалось от боли. Если бы Савей и Авенир были живы, то вина его перед ними не ощущалась бы столь остро. Была бы возможность загладить ее хорошим отношением, какими-то поступками, можно было даже сказать прямо: «Простите мне, что думал о вас плохо». Многое можно исправить, пока жив человек, и совсем ничего нельзя исправить после его смерти.
На том месте, где бились с амалекитянами, Моисей повелел воздвигнуть благодарственный жертвенник в честь победы.
Всеобщей радости не было предела. Казалось, что солнце светило ярче обычного, а звезд на небе стало втрое больше. Песни сменялись смехом, а смех песнями – так велико было ликование в еврейском стане.
– Народ наш обрел уверенность в своих силах! – радовался Осия.
– Народ наш укрепился в своей вере и понял, что Господь всегда с нами, что всегда Он помогает нам, – отвечал ему Моисей.
– Теперь мы можем без опаски пребывать в пустыне, потому что больше никто не решится напасть на нас! – продолжил Осия и тут же, спохватившись, добавил: – Но воины наши продолжают нести свою службу так же, как и прежде, и все дозоры на своих местах. А из доставшейся нам добычи меня больше всего радует захваченное оружие, благодаря которому мы сможем увеличить количество наших воинов. Одно только огорчает меня – я осмотрел тела убитых изменников, которые пытались посеять панику в нашем тылу, и не нашел среди них никого, кто мог бы сойти за их предводителя. Всего убито одиннадцать человек, если этих шакалов можно назвать людьми, и десять из них опознано. Все они принадлежат к разным коленам, везде у нашего врага были свои люди, а одиннадцатого побили камнями, и лицо его стало неузнаваемым, но судя по мозолистым рукам, он из простых людей, а враг наш не из их числа. Змея где-то затаилась и ждет нового случая!
– Нового случая больше не будет! – твердо ответил Моисей. – Скоро я должен буду оставить вас на время, потому что Господь призывает меня, и до этого срока я обязан найти предателя, чтобы можно было мне оставить народ мой, не беспокоясь в отношении того, что может случиться в его отсутствие! И, как мне кажется, я уже знаю имя нашего врага!
